Ярче солнца

Текст добавлен: 6 октября 2016, 01:33

Текст книги "Ярче солнца"

Автор книги: Бет Рэвис

Жанр:

Научная фантастика

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Назад к карточке книги

25. Старший

Я рад, что Эми ушла, нечего ей слушать нашу ссору. Меня и так злит, как ловко Барти втравил ее во все это.

И как быстро вокруг нас собралась толпа.

Касаюсь кнопки вай-кома за ухом.

– Марай, спустись сюда. Возьми с собой полицию.

Она начинает что-то отвечать, но я обрываю связь. Нужно сосредоточиться на Барти.

– А, зовешь подмогу? – скалится он.

– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю. – Я думал, ты мой друг.

– Дружба тут ни при чем. – Его голос теперь звучит тише; эти слова только для меня, хоть все вокруг и пытаются подслушать. – Просто у нас появилась возможность превратить корабль в такой мир, в котором мы хотели бы жить.

– И для меня там нет места, значит?

– Там нет места для Старейшины. Даже если он называет себя Старшим.

Краем глаза замечаю, как по гравтрубе несутся темно-синие и черные пятна. Марай скоро будет тут, и с нею примерно полдюжины корабельщиков.

Стиви со стонами и охами поднимается на ноги.

– Все, – говорю я. – Кончилось. Давайте возвращаться к работе.

Кое-кто из толпы разворачивается и отходит. Напряжение потихоньку спадает.

– А ну разойтись сейчас же! – рявкает Марай, спеша к нам.

И вот оно опять, напряжение.

– А, последнее изобретение Старшего – полиция, – издевательски комментирует Барти, снова повышая голос. – Явились убедиться, что мы работаем и примерно себя ведем, а не то…

– Все не так… – начинаю я, обращаясь и к нему, и к Марай.

– Неужели вы не видите? – прорезает вдруг толпу новый голос. Это Лютор. Ну, конечно. Он всегда обожал распри, уже тогда, когда я еще жил в Больнице. Только теперь он даже не пытается скрывать свое удовольствие. – Он боится. Наш Старший боится. Боится вас! Вас! Вы – сила! Всех ему не победить!

– Мы можем делать что хотим! – кричит еще кто-то в толпе.

– Лидера нет, веди себя сам! – подхватывает Барти.

Другие подхватывают и начинают скандировать: «Веди себя сам! Веди себя сам!»

Марай и остальные корабельщики пытаются заглушить крики призывами к тишине. К этим словам примешиваются другие – ругательства, насмешки и угрозы. Корабельщики отвечают тем же. Словесные угрозы перерастают в действия. Марай отталкивает подобравшегося слишком близко фермера, который вдвое превосходит ее в размерах. Другой замахивается на Шелби.

Хлопаю по кнопке вай-кома.

– Вызов: всем в пределах пятидесяти футов от моего местонахождения, – командую я и, как только вай-ком сигналом оповещает о том, что соединился со всеми устройствами в этом квадрате, продолжаю: – Успокойтесь, все. Не нужно.

Несколько человек замирает; видно, что прислушались к вызову. Но этого мало.

– ПРЕКРАТИТЕ, ВСЕ! – кричу я, и мой голос отзывается эхом у них в ушах. – Оглянитесь вокруг! – командую я, и большая часть повинуется. – Это ведь ваши друзья, ваша семья. Вы грызетесь друг с другом. Не нужно. Прекратите. Ругань. Сейчас же.

Глубоко вдыхаю. Толпа практически затихла.

– А как насчет пункта распределения? – разносится в тишине голос Лютора.

– А что? – оборачиваюсь к Марай. – Что не так на пункте распределения?

– Ты не в курсе? – спрашивает Барти с отвращением в голосе. – Как ты можешь называть себя командиром, если даже не знаешь, что прекратили раздачу продовольствия?

Я снова смотрю на Марай.

– Нам было известно об этой проблеме, – говорит она извиняющимся тоном. – Мы как раз собирались тебе сообщить.

Больше я не жду, а сразу отправляюсь к пункту распределения. Толпа вокруг изумленно заволновалась – они не ожидали, что я вдруг ринусь прямо на них. Кое-кто не успевает вовремя убраться с дороги, и я наскакиваю на них, но не останавливаюсь. За спиной у меня шорох голосов и стук шагов по мостовой, но я настолько взбешен, что едва соображаю. Только проблем с питанием мне сейчас не хватало.

Гадство. Гадство, гадство, гадство.

Пункт распределения продовольствия – это огромный кирпично-металлический ангар на самой окраине Города, так далеко, что его задняя стена прилегает к стальному куполу уровня фермеров. Распределение производится автоматически – по крайней мере, так задумано. Добравшись, я обнаруживаю, что Фридрик, управляющий, запер двери на цепь.

Вперив в меня взгляд, он стоит на пути со скрещенными на груди руками, готовый к бою.

Все во мне напряженно застывает – кулаки, зубы, даже глаза.

– Что происходит? – рычу я. Толпа, которая собралась вокруг меня и Барти, теперь окружает нас с Фридриком – и она еще разрослась за это время. Марай и корабельщики стараются подобраться с флангов, призывая людей разойтись и дать нам самим разобраться, но они не слушают. Толпа все увеличивается.

– Я буду раздавать еду вручную, – сообщает Фридрик. – И прослежу, чтобы всем досталось по-честному.

– В каком это еще смысле?

– Он зажимает еду! – раздается женский голос.

– Так неправильно!

– Давайте выломаем двери!

– А ну все успокоились! – рявкаю я, разворачиваясь на пятках и прожигая толпу взглядом. Они не слушаются, но хотя бы орать перестают. – Так, – поворачиваюсь обратно к Фридрику, который заведовал распределением, когда меня еще на свете не было. – В чем проблема?

– Проблемы нет, – отвечает Фридрик. – Когда все разойдутся, я начну раздавать еду.

Бросаю недоверчивый взгляд на запертые двери.

– Он не хочет давать еду всем! – раздается из толпы глубокий мужской голос.

– Только тем, кто заслужил! – кричит кто-то еще.

Рискую оглянуться. Прямо за моей спиной построились корабельщики во главе с Марай – они не дают толпе хлынуть вперед. Вокруг нас собралось сотни две человек, может, даже больше. Они движутся волнами, и волны эти все ближе и ближе к нам с Фридриком.

– Это не твоя еда, – говорю ему, теперь уже специально повышая голос, чтобы слышали все.

– Моя. – Его глаза горят.

– Ты не можешь решать, кому есть, а кому нет, – отрезаю я.

– Запасы истощены.

Это мне известно.

– Так что же мне делать? – спрашивает Фридрик насмешливо. – Уменьшать порции? Или поступить разумно – кормить только тех, кто заслужил?

Толпа вокруг взрывается гневными возгласами, криками одобрения, ругательствами и воплями.

– Продуктов достаточно еще на несколько недель без изменений. Потом можем обсудить уступки.

Фридрик щурится.

– Я не собираюсь кормить всяких, кто не работает.

– Все работают! – восклицаю я раздраженно.

Вот этого говорить не стоило. Фридрик не отвечает, за него отвечает толпа. Они выкрикивают имена: своих соседей, родных, врагов, друзей. Тех, кто бездельничает. Ткачей, которые вернулись к станкам только потому, что я приказал им прекратить забастовку, но которые продолжают работать в очень низком темпе. Работников теплиц, которых уже не раз ловили на том, что они набивают свои кладовые общей едой. И многих других – отдельных людей, которые просто решили не работать из-за лени ли или из-за депрессии, как Эви и Лил, мама Харли.

И громче всего звучит новый призыв: «Не работаешь? Не ешь! Не работаешь? Не ешь!»

– А с Больницей что? – пронзительно раздается над толпой.

– Я работаю! – кричит в ответ кто-то из дальних рядов. Прочесываю толпу взглядом и натыкаюсь на Дока; тот порядочно взволнован, что дело дошло до его драгоценной Больницы.

– А все, кто в Палате? – спрашивает Фридрик. Он хочет добавить «а Эми?», но не решается.

Космос побери.

– Ты прав. – Барти проталкивается мимо Марай – у той такой вид, будто она с удовольствием дала бы ему по шее. – С этого момента я буду заниматься чем-нибудь полезным, – громко заявляет он.

Наступает тишина. Все смотрят на него. Удивительно: как он это сделал? Как ему удалось приковать к себе такое абсолютное внимание? Толпа утихала, чтобы послушать нас с Фридриком, но тишина эта не была уважительной. Они только и ждали, чтобы один из нас осекся, искали, как обратить наши слова против нас. Но сейчас все до одного смотрят на Барти и ждут, что он скажет дальше.

Но он только молча поднимает гитару над головой и протягивает Фридрику.

– Считай, что это плата за недельную норму. Раз в Регистратеке больше никого нет, я буду работать там.

Фридрик берет гитару и неуверенно смотрит на нее. В конце концов он коротко кивает, принимая такую оплату.

– И, – добавляю я так громко, как только могу, – мы продолжим выдавать еду всем.

Фридрик прищуривается.

– Это не обсуждается, – добавляю я тише, не давая ему раскрыть рот. – Раздача будет проходить как обычно.

Оборачиваюсь, чтобы не слушать его возражений. И все же, дойдя до Марай, я улавливаю, как его шепот прорезает толпу.

– Это ненадолго.

Поворачиваюсь, уже открыв рот, но не имея понятия, что сказать, и тут из последних рядов доносится крик. Толпа волнуется – всеобщее внимание обращается на женщину на дальнем углу. Она стоит на коленях у тела.

Я вглядываюсь.

Это тело Стиви.

26. Эми

Мне едва хватает дыхания добраться до Больницы. Да, я уже совсем не в той форме, как на Земле. У дверей меня останавливает Кит.

– Что случилось? – спрашивает она. – Я только что приняла вызов от Дока, он был в Городе.

Качаю головой.

– Народ немного расшумелся. Барти, Лютор и кое-кто из фермеров.

– Док сказал, что там все серьезно, – продолжает Кит. Должно быть, тревога отразилась у меня на лице, потому что она тут же добавляет: – Но Старший не один, с ним корабельщики. Уверена, все обойдется.

Ее зовет одна из сестер, и она спешит помочь, оставляя меня наедине с тяжелыми мыслями.

Поворачиваюсь к лифту – можно было бы пойти к себе, но тут мне вспоминаются слова Ориона с последнего видео: «Иди домой. Ты найдешь ответы там. Домой». И хоть я не совсем уверена, что он имеет в виду, но одно знаю точно: маленькая квадратная комнатка в Больнице может быть моей спальней, но домом она мне не станет.

Поэтому я возвращаюсь в Регистратеку. Может, Старший прав и подсказка в атласе, но мне кажется, что для Ориона такое было бы простовато. И все же, наверное, это одно из самых безопасных мест на уровне, особенно учитывая, что Лютор слишком занят в Городе.

Поднимаясь по ступеням Регистратеки, я замечаю, что ниша, в которой раньше висел портрет Старшего, пуста. Отсюда невозможно разглядеть, что творится в Городе, но мне не понравилось, каким тоном Кит уверяла, что все будет хорошо. Когда люди так говорят, они сами в это совсем не верят.

Внутри меньше народу, чем обычно, и почти никто не стоит у стенных пленок и не ищет залы с книгами. Люди собрались в кучки и тихо взволнованно разговаривают. Кое-кто поднимает на меня взгляд, и до меня доходит, что на мне нет ни шарфа, ни капюшона. Торопливо пытаюсь прикрыть волосы, но уже поздно. Один из стоящих у двери подходит ближе.

– Ты была в Городе? – спрашивает он.

Я киваю. На лице у него любопытство, а не угроза, но мои мышцы все же напрягаются, готовые к бегу, если понадобится.

– Люди правду говорят? Что начинается бунт?

– Это слишком громко сказано, – говорю. – Ну, честно, там всего лишь кучка недовольных расшумелась.

Вдруг одна из женщин наклоняет голову, прислушиваясь к вай-кому. У них информация куда более свежая. Они могут связаться с кем угодно в Городе и все разузнать. А у меня есть только Старший. Поднимаю палец к кнопке своего передатчика… но потом вспоминаю, как Барти и Лютор подзадоривали толпу, указывая на меня как на доказательство того, что Старший не справляется. Уж сейчас точно лучше ему не мешать.

Кажется, никого не убедило мое мнение о волнениях в Городе, но я все равно натягиваю капюшон и отправляюсь в глубь здания, в секцию литературы. Приходится хорошенько поискать, но наконец я нахожу крупный том с картой мира на обложке. Стягивая книгу с полки, я думаю о том, что по большому счету им тут атлас Земли совершенно не нужен – да и на новой планете он едва ли понадобится. Наверное, его здесь держат просто для галочки.

В атласе целый раздел посвящен Америке. Сначала открываю на Флориде, где провела большую часть детства. Провожу ладонью по страницам, но и так видно, что там нет ничего лишнего – ни пленки, ни карты памяти, ни записок. Затем перелистываю к Колорадо. Это последнее место, которое я звала домом. Холодные зимы. Ясное небо. Бесконечные звездные ночи. Но страницы пусты – здесь тоже ничего нет.

Интересно, есть ли на борту еще хоть что-нибудь, напоминающее о Земле… может, глобус… кажется, на уровне хранителей был. Но ведь Орион оставил подсказку мне, вряд ли он стал бы прятать ее на уровне Старшего.

Выхожу из зала обратно и, только добравшись до дверей, замечаю тишину. Странно, но в регистратеке совершенно пусто. Те немногие, кто тут был, уже ушли, оставив холл в полном моем распоряжении. Сбрасываю куртку, и прохладный воздух покалывает кожу. Стоять тут в одиночестве, лишившись даже защиты куртки, страшновато – и все же я ощущаю непривычную свободу.

При взгляде на стенные пленки мне вяло думается, не посмотреть ли карту с них, но потом я поднимаю глаза. С потолка свисают две огромные глиняные планеты. Между ними по проволоке летит маленькая модель «Годспида».

Земля меньше, чем модель Центавра-Земли, и так детализирована, что можно различить и длинную Флориду, и неровную гряду Скалистых гор. Подпрыгиваю, пытаясь достать до нее, но даже до Южного полюса не дотягиваюсь. На секунду мне приходит в голову найти лестницу, снять Землю и расколоть, как орех, но едва ли оттуда посыплются тайны Ориона. Ее повесили туда еще до отправления – как бы Ориону удалось что-то туда засунуть?

Бросаю взгляд на модель корабля. Вот эту, кажется, можно было бы спустить – надо только снять с крючка, если встану на стул, наверное, Дотянусь. Но… какой дом из «Годспида»? Может, мой дом и не Флорида, и не Колорадо, но уж точно не «Годспид».

Вдруг раздается тихое «бип, бип-бип». Потом снова: «бип, бип-бип».

Мой вай-ком! Подношу запястье к уху и нажимаю кнопку.

– Входящий вызов: Старший, – сообщает вай-ком.

– Принять! – с энтузиазмом командую я.

– Эми? – Голос Старшего звучит измотанно.

– Да. Что случилось? Что там в Городе?

Старший игнорирует мои вопросы.

– Где ты сейчас?

Оглядываюсь.

– В Регистратеке. Подумала, что стоит поискать следующую подска…

Он обрывает меня на полуслове.

– Можешь найти место побезопасней? Иди к себе в комнату, ладно?

– Что случилось?

– Просто хочу быть уверен, что с тобой ничего не случится. Запри дверь.

Старший оборудовал мою дверь биометрическим замком еще в самую первую неделю. Моя комната стала одним из немногих мест на корабле, где можно по-настоящему побыть в одиночестве.

– Старший, в чем дело?

– Я просто… хочу, чтобы ты была в безопасности. Мне пора…

Связь обрывается, хотя он еще не договорил.

27. Старший

– Не толпитесь! Нам нужно пространство! – От криков Дока нет никакой пользы; толпа только смыкается плотнее.

– Хорошо, что ты уже здесь, – говорю я, опускаясь на колени рядом с ним, пока он осматривает Стиви.

Док касается его шеи, качает головой и отклоняется.

– Что случилось? – спрашивает Барти. И куда только делась бравада из его голоса… На мгновение он снова мой старый друг, с которым мы когда-то устраивали гонки на креслах-качалках по крыльцу Регистратеки. И он испуган. – Что ты натворил?

– Ничего, – говорю я.

– Ты сделал что-то с его вай-комом. А теперь он умер. – Его голос становится громче. И снова он уже не мой друг – он мой обвинитель. – Вот что бывает с теми, кто идет против тебя, Старший? Они умирают?

– Не неси ерунды, – встревает Док и отклеивает что-то с руки Стиви. Маленький бледно-зеленый медпластырь. Мы коротко обмениваемся взглядом. Это пластырь с фидусом – тот, что Док недавно разработал.

– Что это за пластырь? – спрашивает Барти. Я чувствую, как мою спину прожигают глазами. Марай – оперативная, как всегда, – выстроила корабельщиков вокруг нас так, чтобы удержать толпу. Но вряд ли их хватит надолго.

– Особый, – отвечает Док. Приглядывается к нему и, позабыв о Барти и всех остальных, шепчет мне: – На нем что-то написали.

Протягивает руку; Барти пытается схватить пластырь, но я его опережаю.

– «Следуй», – читаю вслух. Только одно слово, жирно написанное черным. Следуй.

– Но как пластырь мог убить человека? – спрашиваю я.

– Этот пластырь его не убивал, – говорит Док и, задрав рукав Стиви, демонстрирует еще два, скрытые одеждой. – Один был бы безвреден. Но три вызывают передозировку. – С этими словами он отклеивает остальные пластыри с тела.

Я хмурюсь; медпластыри, конечно, действуют быстро, но какая же тут должна быть концентрация фидуса, если три штуки способны с такой скоростью убить человека…

– Что на них написано? – вмешивается Лютор, пытаясь оттолкнуть Марай, чтобы подобраться ближе.

Док подает пластыри мне, но Барти выхватывает их из его протянутых рук.

– «За», – громко, чтобы все слышали, читает он на одном. – «Лидером». – Поднимает на меня глаза, в которых плещется искренний ужас. Он думает, это сделал я. – Следуй за лидером. Эти пластыри – особые пластыри, которые убили Стиви, – это приказ. Угроза. Команда следовать за лидером.

Не давая мне объяснить, что это не моих рук дело, что я не писал этих слов и не приклеивал пластырей, Барти оборачивается к толпе.

– Вот что бывает, когда восстаешь против лидера, – выплевывает он и бросает пластыри на землю у тела Стиви.

– Вот что бывает! – подхватывает Лютор, и его крик эхом проносится по Городу. – Вот что будет с теми, кто не слушается лидера! Не слушайся Старшего – и он тебя убьет!

– Погоди, – восклицаю я, вставая на ноги. – Неправда! Я этого не делал!

Поздно. Слова Барти и Лютора ядом растекаются по толпе. С отвращением и ужасом в глазах они ломают живой барьер корабельщиков, хлынув вперед, толкают меня на землю, отстраняют Дока и подбирают безжизненное тело Стиви. Они скандируют: «Следуй за лидером!», но в их голосах звучат злоба и насмешка. Они издеваются надо мной.

Это боевой клич.

Шумная толпа все растет – к ней прибиваются те, кто смотрел из переулков. Труп Стиви превращается в знамя восстания. Бездыханное тело передают из рук в руки, подняв над толпой, будто оно качается на волнах.

– Хватит, – говорю я.

– Они не слышат. – Глаза Дока сверкают, но лицо словно окаменело.

Нужна помощь вай-кома.

– ДОВОЛЬНО! – ору я, и на этот раз меня слышат все до одного на этом долбаном корабле. – Я объявляю комендантский час. Идите по домам. Не выходите на улицу. Корабельщики за этим проследят. Всем – всем! – уйти с улиц, оставить работу и возвращаться домой.

Если бы такой приказ отдавал Старейшина, он бы говорил холодно и властно. Но я не он. Меня аж трясет от ярости, поэтому голос тоже дрожит. Обращаю взгляд на толпу перед собой, хоть они все и так слышат сообщение.

– Посмотрите, что вы делаете. Как вы обращаетесь с телом своего друга. Это отвратительно. Оставьте его в покое и дайте Доку отправить его к звездам.

Молчание.

– Разойтись. Сейчас же, – говорю я, и теперь мой голос звучит точно так, как когда-то голос Старейшины.

Они расходятся.

Ворчат, хмурятся и бормочут ругательства… но расходятся. Сзади бесшумно подходит Марай.

– Они еще боятся, – говорит она. – Боятся прошлого. Помнят Старейшину.

– Этого мне хватит. Ведь сработало же?

Но я сам в этом не уверен. Может, моего приказа и достаточно, чтобы отослать всех по домам, но кто знает, о чем они будут теперь говорить за закрытыми дверьми?

28. Эми

Дойдя до больничного лифта, я несколько секунд держу руку над кнопкой третьего этажа, но в конце концов нажимаю четвертый. Не хочу торчать в комнате. Если что-то случилось, мне надо бы спрятаться… и уж лучше я спрячусь у мамы с папой. К тому же криоуровень для меня – одно из самых спокойных мест на корабле. Хотя Старший всем о нем рассказал, когда отменил фидус, мало кому захотелось туда спуститься, да и доступа почти ни у кого нет. Торопливо прохожу по коридору четвертого этажа и прикладываю палец к сканеру. В тот самый момент, как открываются двери лифта, мой вай-ком вдруг пищит.

Хоть звук доносится от запястья, я отлично слышу вопль Старшего: «ДОВОЛЬНО!» Поднимаю коммуникатор к уху, и мое сердце одновременно с лифтом ухает вниз. Кто-то умер. Опять. Сначала девушка в кроличьем питомнике. А теперь кто-то из Города.

Я должна выяснить, что хотел рассказать Орион. Кто знает, что за выбор мне придется сделать, но трудно представить себе что-то страшнее, чем ярость, ужас и злоба, которые будут все расти и расти, пока люди не разорвут корабль в клочья, особенно когда узнают, что он даже не двигается.

Задумчиво кусаю губу. Орион знал, что так будет. Он начал планировать все с того самого момента, как вытащил меня из криокамеры. Какой бы тайной он ни владел, ему было ясно, что нам нужно будет ее знать. Так какого же черта было давать такие дурацкие подсказки? Иди домой? Что он хотел сказать? Неужели не ясно, что у меня больше нет дома?

Дверь лифта открывается, и я отправляюсь прямо к номерам сорок и сорок один – точно так же, как делаю каждое утро вот уже три месяца. Вытащив папу с мамой из камер, я сажусь на пол. Они, конечно, на мои вопросы не ответят, но, быть может, посмотрев внимательно в их замерзшие лица, я смогу внимательнее поразмыслить над загадкой Ориона… Но стоит мне только начать разбираться в путанице мыслей, раздается сигнал лифта.

Замираю.

Сюда кто-то спускается.

Первая мысль: Старший. Но нет. Он же еще в Городе.

Вторая мысль: родители. Вскочив на ноги, с колотящимся сердцем торопливо запихиваю их обратно. Щелчки криокамер сливаются с шорохом двери лифта.

Виктрия.

– Что ты тут делаешь? – накидываюсь я на нее. Зря, конечно – с какой стати мне так реагировать, – но я слишком напугалась.

Не потрудившись ответить, Виктрия бросает на меня тяжелый взгляд, а потом направляется через зал в сторону генетической лаборатории.

Когда она доходит до двери, я говорю:

– Там заперто.

Она не отвечает, просто прикладывает палец к сканеру, вбивает пароль и спокойно проходит в лабораторию.

– Эй! – вскрикиваю я, подскочив. – Как ты это сделала?

Почти бегом бросаюсь к двери. Виктрия стоит рядом с тем местом, где Старейшина с Доком держали ДНК/РНК-репликаторы.

– Откуда ты знаешь пароль? – спрашиваю я. – И почему сканер тебя пустил? Эту дверь могут открыть только Старший, Док и кое-кто из корабельщиков.

– И ты, – говорит она, будто обвиняя. Это правда, но я пропускаю ее резкость мимо ушей, потому что жду ответа. – Старший открыл мне доступ больше месяца назад, – признается она наконец.

– Ста… Старший?

Виктрия все же перестает делать вид, что меня не существует.

– Знаешь, он ведь и до тебя как-то выживал тут. Космос побери, у него даже были друзья, была нормальная жизнь, и все это без тебя.

– Я… я знаю.

Лицо Виктрии бесстрастно, но я замечаю, как она стискивает зубы, чтобы не дать чувствам прорваться.

– Ты не могла бы уйти? – просит она. Но взгляд ее устремлен уже не на меня, а на криокамеру, в которой заморожен Орион, на его выпученные глаза, на скрюченные, впившиеся в стекло пальцы. Я закрываю дверь в лабораторию, позволяя ей остаться в одиночестве.

Старший сказал, что после смерти Кейли их компания распалась. Наверное, Виктрии как единственной девушке в группе пришлось тяжелее всех, если не считать Харли. Понятно, что она с ее любовью к книгам стала много времени проводить в Регистратеке. С Орионом.

Должно быть, она меня ненавидит. Сначала я отобрала у нее Старшего и Харли, самых близких людей, которые у нее остались. А потом и Ориона.

Мне почему-то никогда не приходило в голову, что кто-то мог его любить. Мои воспоминания о нем вертятся вокруг его последних минут. Хотя в первую нашу встречу он показался мне Добрым, даже ласковым, щедрым и дружелюбным, но все это затмил безумный взгляд, с которым он уговаривал Старшего убить моего отца и других замороженных. Но, конечно, Виктрия ничего такого не видела. Перекошенное лицо в криокамере – это лицо ее друга, Ориона-регистратора.

И теперь, когда Старший объявил комендантский час, когда ей страшно – нам всем страшно, – в такой день она ослушалась приказа идти в свою комнату и вместо этого пришла сюда, к Ориону.

Внезапно я понимаю: она не ослушалась. Он ведь велел идти домой. Просто иногда ты чувствуешь себя дома не где-то, а с кем-то.

Возвращаюсь обратно к криокамерам. Виктрия невольно помогла мне найти ответ; я наконец догадалась, что хотел сказать Орион. Он сказал идти домой. И я пришла, еще даже не осознав, что он имел в виду.

Кладу руку на дверцу криокамеры номер сорок два. Здесь я должна была бы сейчас лежать. Здесь мой единственный дом.

Тяну за ручку.

Я разговариваю с родителями каждое утро, но почему-то только на этот раз в горле поднимается желчь от запаха криораствора. С трудом сглатываю – тело вспоминает, как я тонула в тошнотворно сладкой жидкости. На секунду становится тяжело дышать, а потом я вдыхаю слишком глубоко, и с каждым глотком воздуха запах криораствора убивает меня снова и снова.

Мне вспоминается, как жгло ноздри, как перед глазами плясали расплывающиеся васильковые искры.

На стеклянном ящике нет крышки – она раскололась, когда Док со Старшим впопыхах скинули ее на пол, чтобы не дать мне утонуть.

Воспоминания накрывают волной. Я помню боль, но что именно болело и как, уже расплывается в памяти. Ясно вспоминается только голос Старшего, глубокий и успокаивающий. Я была так испугана, так потеряна, но его голос вытащил меня из тумана сквозь весь мой ужас.

С усилием заставляю себя не думать о том, как проснулась, а сконцентрироваться на самой криокамере. Стекло под пальцами холодное, и контейнер удивительно узкий – как же тесно мне было, как бились руки и ноги, пытаясь освободиться. Пальцы вдруг замирают.

Внутри – ровно там, где было бы мое сердце, если бы я сейчас лежала в ящике, – белеет сложенный листок бумаги.

Разворачиваю его трясущимися руками.

ВОЕННЫЕ НА БОРТУ «ГОДСПИДА»

1. Катажина Берже

4. Ли Харт

12. Марк Диксон

15. Фредерик Красинский

19. Брэди Макферсон

22. Петр Плангариц

26. Тео Кеннеди

29. Томас Коллинз

30. Химена Роже