Текст книги "Сага об ИКЕА"

Автор книги: Бертил Торекуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

«Я большой фантазер, – как-то признался он. – Вам стоит снисходительно относиться ко всему, что я говорю».

Любому, кто видит огромные успехи компании ИКЕА, возможно, будет трудно понять, почему Ингвара мучают сомнения. Тем не менее, переживая осень своей жизни и не переставая трудиться в поте лица, он никак не может расстаться с другим Ингваром, который всегда ощущает угрозу, – маленький, наивный семнадцатилетний предприниматель, который расстраивается из-за потерянной монетки и плачет, когда его не понимают. Даже сегодня в душе всемирно известного магната живет деревенский мальчик, остро ощущающий свою неуверенность. Этот мальчик стоит на цыпочках и заглядывает в глаза взрослых, спрашивая: достаточно ли я хорош?

Он рассказывает о своих отношениях с бывшим премьер-министром Ингваром Карлссоном, с которым он вел долгие беседы и которым восхищается. Он считает Карлссона непоколебимо честным человеком, но ему особенно запомнился рассказ Карлссона об унижениях в школе, когда на него указывали пальцами и говорили, что он получает субсидию на обучение. Карлссон описывал испытанный им стыд, когда классный руководитель называл фамилии учеников, которые не могут платить за обучение.

Ингвар считает себя не таким как все, и в этом смысле он один из нас. Он знает, что значит быть странным, чувствовать гнев, встречаясь с несправедливостью. Так же как его жена и сыновья, он никогда не испытывал соблазна стать самодовольным нуворишем. Он с удовольствием возвращается к заголовку в популярной иллюстрированной газете: «Мебельный король, который совсем не похож на капиталиста».

В статье о нем пишут как о «беспокойном капиталисте, который чересчур симпатичен», – именно таким он и хочет быть. Мятежник и друг народа, патриот и капиталист, все вместе, в одном человеке.

Сказки о простоте и бережливости миллиардера – вовсе не сказки, это реальность. Полное отсутствие внешней изысканности, шикарной одежды, дорогих часов, роскошной машины (он водит старый вездеход «Вольво») настолько стало частью его имиджа и имиджа компании, что при любом желании он не смог бы от него отказаться, потому что последствия были бы катастрофическими.

В результате этой бережливости никто в ИКЕА не путешествует бизнес-классом, потому что глава компании летает экономическим и очень расстраивается, если ему приходится менять билеты на более дорогие. Если бы Ингвар поменял свои привычки, структура издержек сто компании обрушилась бы. Коллеги с изумлением взирают, как он тащит свои чемоданы на электричку из Копенгагена в Хумлебек. Может быть, они должны помочь? Но он отказывается от помощи. В нем нет ничего особенного. Он хочет знать, как обстоят дела у простых людей. У него нет личного шофера, нет дворецкого, нет напыщенного окружения. Ингвар растворяется в толпе.

У скромного основателя этой международной компании есть собственный кабинет – в магазине ИКЕА в Обонне (Швейцария). Там стоит самый обычный письменный стол, стул КАРМИЛА, телефон, ширма, книжный шкаф БИЛЛИ и табличка у стены, на которой от руки небрежно написано «Ингвар».

Вот и все о кабинете миллиардера.

Добавьте сюда еще корзину для бумаг, в которой полно оберток от жевательного табака.

Во время обеда в главном офисе он всегда платит из собственного кармана. Когда я лечу самолетом, просит меня купить две больших упаковки жевательного табака в аэропорту в Арланде. Там покупки не облагаются налогом. Мне подсказывают, что, если ему купить виски Балантайн по сниженной цене, он будет доволен еще больше.

Хокан Эрикссон, долго работавший в Польше, рассказывает, как они с Ингваром приехали в Варшаву, где им были заказаны номера в отеле «Форум». «А разве «Гранд» больше не существует?» – спросил Ингвар. «Да, но он совсем обветшал, – ответил Хокан. – В душе протекает шланг, да еще полно тараканов».

«Все равно, разве нельзя попробовать?» – сказал Ингвар, и их заказ в отеле отменили. Утром Эрикссон увидел, как из его чемодана выполз таракан. Ему пришлось перетряхивать все вещи и снова собирать чемодан, поэтому он опоздал к завтраку, который был намечен на семь часов утра. Ингвар натянуто поздоровался с опоздавшим. Небрежно бросил: «Добрый день», чтобы подчеркнуть, что он проспал. Хокан сухо сказал: «В моей комнате тараканы». Ингвар задумчиво выслушал, потом сказал: «Послушай, это на самом деле довольно хорошая гостиница – редко где позволят принимать в комнате друзей».

Но, придерживаясь подобной простоты, он иногда делает исключения. В доме, принадлежащем ИКЕА, в пригороде Лозанны в целях безопасности живут отставной полицейский и его жена, когда Ингвар уезжает. Он также купил виноградник на юге Франции за наличные деньги, когда получил большую прибыль от вложений в «Cross Air Airline». Сейчас, как наказание за свое легкомыслие, Кампрад постоянно волнуется за прибыльность виноградника и сдает комнаты, чтобы хоть как-то оправдывать свое вложение. Ингвар пару раз засомневался, стоит ли упоминать виноградник в этой книге. Что подумают о нем сотрудники компании?

Боясь показаться нескромным, он на разных вечеринках всегда встает последним в очередь за едой, хотя другие просят его пройти вперед. Он просто не может пользоваться своим положением.

И тем не менее, как все мы, Ингвар хочет блеснуть. Он жаждет признания – и получал его больше, чем другие. От своей бабушки, своей матери и отца, своей жены Маргареты. Он так привык к любви, что бывает очень смущен, если на него бросают хотя бы неприязненный взгляд.

Для него показать удовлетворение, даже если все сделано отлично, равноценно хвастовству, а косвенно – это начало провала. Недоверие крестьянина к удачливой судьбе заставляет его стоять на земле обеими ногами. Да, в этом году урожай был хорош, но никто не знает, какая будет осень, так что лучше не принимать это как должное.

Если его спрашивают об истинной движущей силе, он отвечает со стыдом: «Возможно, что-то вроде снобизма. Что-то вроде желания блеснуть и показать себя, стать своего рода известным человеком… что-то вроде гордости или тщеславия, которые превалируют во мне».

Он говорит, что ищет честный ответ на вопрос, интересно ли делать деньги, но не знает, есть ли он у него. Так или иначе, он перешагнул через эту ступень.

Но разве не увлекательно было заработать свой первый миллион?

Должно быть, но я не помню. Когда появилась первая сотня, первая тысяча, да, наверняка я был тогда необыкновенно доволен. Но теперь я забыл это ощущение.

Деньги нельзя есть. Одно дело быть состоятельным человеком, но движущая сила – это нечто другое. Ты мечтал о чем-нибудь и смог это сделать. И делаешь это для отца, для матери, для себя или для кого-то еще, кто что-то для тебя значит.

Но в 1950 году вы купили автомобиль «Порше», а затем еще один.

Теперь вы описываете еще одну сторону моей несчастной жизни. Когда я начал работать в Ассоциации лесовладельцев в Вэкшё, мне было двадцать лет. Все мои сверстники по субботам ходили на танцы. А я, как безмозглый идиот, сидел в этой конторе в подвале. Я всегда ставил бизнес во главу угла. Я потерял чертовски большую часть своей молодости, непрерывно работая. Прошло много времени, я потерпел неудачу в первом браке, но с финансовой точки зрения у меня было все в порядке. И тогда я сделал перерыв, начал ходить на танцульки и вечеринки. Начал выпивать. Мне надо было оглядеться и наверстать упущенное.

Именно тогда я купил «Порше». У меня были с ним неприятности, но я не хотел этого признавать и купил другой, точно такой же, белый с красной кожаной обивкой, так что никто, кроме самых близких, не заметил, сколько я истратил.

Но когда я читаю, что мой капитал исчисляется пятьюдесятью миллиардами, то говорю: «Хорошо, хорошо, все пошло нормально». А потом я думаю: «Я не могу продать компанию, но если бы смог, что бы я стал делать с этими деньгами?»

Но если меня называют миллиардером, я думаю, это хорошо. Это значит, что я могу сделать очень много, не для себя, не для своей семьи, а для компании. Потом есть еще гордость от успеха, не за деньги, а за счастье, что принесли людям мои идеи.

Так что, деньги больше ничего для вас не значат?

Я отвечу: нет. И надеюсь, что отвечаю честно. Я сомневаюсь в собственной искренности, и это самый правдивый мой ответ. Финансы компании – это одно дело, а мои собственные – совсем другое.

Отношение Ингвара Кампрада к алкоголю – это отдельная история. Его жена говорит довольно устало и сдержанно, но снисходительно, что «он был в ужасном состоянии», когда они познакомились. В такой мягкой форме она пытается сказать, что он на самом деле был алкоголиком. Люди, выросшие в деревне, привычны к крепким напиткам. Перед тем как пойти на танцы, парни пили блоддер, его делали из меда, сахара и картошки. Ингвар вспоминает эту крепкую брагу с неудовольствием.

Он также вспоминает, как в первый раз напился, потихоньку допив остатки из бутылок, стоявших на кухне. Он был тогда мертвецки пьян. Его мать Берта не разговаривала с ним целую неделю, а отец довольно жестко с ним поговорил, как только он пришел в себя.

Привычка к крепким напиткам сформировалась довольно рано. Кампрад откровенно признается, что в какой-то момент начал считать себя алкоголиком.

Это, похоже, произошло в начале 1960-х. Как-то утром я заметил, что у меня трясутся руки. В Польше пили непрерывно, до переговоров, во время и после них.

Потом я понял, что это хороший способ забыться. Я страдал бессонницей, мой первый брак к тому времени разваливался, нервы у меня были на пределе. Сам того не замечая, я начал выпивать стаканчик-другой перед едой.

В конце концов я пошел к своему врачу. «Ханс, – сказал я, – ты не должен мне говорить, что мне надо бросить пить, потому что я этого не хочу». Тогда он дал мне один хороший совет: «Отдыхай от алкоголя три раза в год по три недели. Во-первых, ты убедишься, что можешь воздерживаться. Во-вторых, дашь почкам и печени возможность восстановиться».

Прежде чем вернуться в офис, я решил, что три раза в год по пять недель у меня будет сухой закон. Позже я пробовал воздерживаться от выпивки по шесть недель, иногда даже до десяти, так что, возможно, я скоро добавлю четвертый раз в год.

Вопреки всем принятым определениям он называет себя «контролируемым алкоголиком».

Один мой коллега бросил пить, потому что больше не мог с этим справляться. Я отправил ему письмо на четырех страницах, в котором писал, что считаю, будто он в отпуске, и жду его возвращения. Он был рад от души и скоро вернулся. Но однажды этот человек сошел с дороги. Несмотря на лечение, он вновь начал пить.

Если бы мне пришлось бросить пить, это было бы ужасно. Я бросаю вызов тем, что стремлюсь к умеренности. Я хочу выпивать стакан вина в день, как другие люди. Но проблема в том, что мне хочется еще.

Рождаются легенды, один его имидж накладывается на другой. Так всегда бывает, если вы сближаетесь с людьми и они пускают вас в тайники своей души. Я беседовал с ним почти год, но оказывается, что это не один человек, их несколько.

Удовлетворен ли он своей жизнью?

Он не слышит вопроса, возможно, избегает его.

Когда речь заходит об этом, ни он, ни любой другой сотрудник ИКЕА не признается в том, что удовлетворен. «Я думаю, что пожимал руку десяти тысячам своих сотрудников, – говорит он с гордостью, как будто именно в этом состоит счастье. – У меня, возможно, есть время еще для нескольких тысяч».

Когда он пожимает руки своим коллегам, иллюзия принадлежности к большой семье обретает реальные черты. Возможно, именно здесь лежит судьбоносный вопрос о том, что станет с ИКЕА, когда уйдет ее основатель. Насколько душа компании нуждается в этом рукопожатии, в его физическом и моральном присутствии, в его неутомимости, его одержимости и знаниях?

Взять, например, его характерную черту – интерес к ценам. Кампрад одержим ценами, их беспрерывным сравниванием: цены на маринованные огурцы, цены в гостиницах, цены на зубную пасту, фанеру, стаканы для пива, жевательный табак и алкогольные напитки. Он, как зачарованный, вглядывается в чеки из магазина, где делает покупки его жена. Однажды вечером в Хумлебеке он показывал мне прейскурант в несколько сотен страниц, общий список цен на весь огромный ассортимент изделий ИКЕА. «Когда-то я знал наизусть почти все наши цены». Он говорит это устало и гордо одновременно. Но, кроме того, он немного сожалеет, что уже начал отставать, словно это в пределах человеческих возможностей – упомнить десять тысяч наименований во всех их вариациях.

Что еще остается, так это уникальная способность запоминать подробности по всем вопросам, касающимся компании – ее персонал, изделия и финансы, и одновременно видеть всю картину в целом. В этом часть его мастерства как бизнесмена. Достаточно ли заразителен этот пример, насколько отлажен механизм нашей работы и будут ли следующие поколения четко следовать концепции компании? Настолько, чтобы концепция фирмы ИКЕА в обозримом будущем не претерпела изменений? Кто может принять на себя такую ответственность? Должен ли кто-либо это делать? Что произойдет, когда однажды Ингвар приподнимет шляпу и скажет, что больше не может одним своим словом решать, каков должен быть дух целого магазина?

Бесконечная ответственность лежит на плечах любого, кто примет его наследство.

Поздняя осень в Смоланде, от воды веет холодом. Ингвар идет по влажной, склонившейся от ветра траве, мимо вечных каменных изгородей. Они изображены на плакатах, развешанных в магазинах ИКЕА по всему миру, чтобы напоминать каждому о духе и происхождении, об исходной точке. Он останавливается в красивой березовой роще, тонкие, но сильные стволы вежливо кланяются, не слишком низко, ровно так, как нужно. «Именно здесь я мечтал бы быть похороненным, – говорит он. – Я уже говорил с пастором, так что все в порядке».

Позже вечером он скажет: «Что мне больше всего нравится в людях, так это скромность и сила воли. Заботливость, умение дружить. Но больше всего я ценю скромность».

Ингвар, похоже, описывает такого человека, каким сам хотел бы быть.

8
Медвежьи объятия в Сибири и нежный поцелуй в Химках

Надо сказать, что вся история ИКЕА в России несет отпечаток какой-то одержимости. Было бы неправильно называть это романтизмом. Жажда роста и самоутверждения – вот что движет этой компанией.

Все присутствовавшие на открытии первого российского магазина ИКЕА в Химках 22 марта 2000 года чувствовали накал страстей в этих давних, но бурных отношениях. Казалось, что на волю выпустили джинна. К этому моменту ИКЕА открыла около 150 магазинов по всему миру, но впервые это событие сопровождалось таким феерическим хаосом. Тридцать семь тысяч пятьсот девять человек посетило новый магазин в день открытия. Многокилометровые пробки растянулись по дороге, люди бросали свои машины где придется, а продажи побили все рекорды. Во многом это произошло благодаря дерзкой рекламной кампании и наполнившим город слухам. Экономическое чудо – по-другому не назовешь.

Для Ингвара Кампрада этот день стал кульминацией долгого пути. Он стоял у входа, еле сдерживая слезы, и с наивным усердием пытался пожать руку всем входящим. Ему хотелось расцеловать их всех или по крайней мере через одного. А потом он будет каждый день названивать генеральному директору ИКЕА в России Леннарту Дальгрену, чтобы с радостным волнением выспрашивать о том, как идут продажи, какой выходит оборот, хватает ли тефтелей в ресторане, ну и вообще, как там у вас дела…

А дела шли лучше некуда, и эта история получила свое продолжение.

Сегодня в Подмосковье открыты уже три магазина ИКЕА, а три проекта находятся в процессе разработки, среди которых огромный магазин в центре города. Оборот в несколько миллиардов рублей и пять миллионов посетителей ежегодно.

Когда оглушительный успех стал очевиден, как дым развеялись не только старые расчеты, но прежде всего те предрассудки о России, которые успели укорениться в ИКЕА. Упорно, как жаркий летний ветер над тайгой, растет уверенность, что в новом веке эта страна принесет ИКЕА удачу. В те небывалые дни нашлись безумцы, которые предлагали в ближайшие десять лет построить 50 российских магазинов ИКЕА…

Страсть захватила с новой силой, заставив позабыть, какой мучительной была первая влюбленность.

Но основатель компании вряд ли был сильно удивлен или обеспокоен. На протяжении десятилетий он сам и его детище достигали лучших результатов в моменты самого сильного сопротивления. Это правило сработало в тот день, когда в смоландских лесах открылся первый магазин, когда появились плоские упаковки, когда впервые вышли на международный рынок, – и не оставляло Ингвара Кампрада на протяжении всего этого извилистого пути, который в 2000 году привел его в Химки.

В необходимости преодолевать препятствия заключена огромная творческая сила. Ингвар Кампрад начинает волноваться, когда дела идут слишком хорошо. Он чувствует душу своей компании: для роста и развития ей необходимо сопротивление.

Завоевать Москву непросто. Спросите у тех, кто пробовал: Наполеон, Карл XII… И отметьте, что по чистой случайности рядом с первым магазином ИКЕА находится памятник, символизирующий противотанковые ежи, которые задержали немецкие танки под Москвой в 1942 году.

На протяжении долгого времени казалось, что ИКЕА тоже не сможет завоевать эту страну.

Все началось в ранние 60-е. Монополисты шведского мебельного рынка заставили Ингвара Кампрада отправиться за границу в поисках новых поставщиков. Счастливая судьба привела его в коммунистическую Польшу, страну с низкими зарплатами и большими возможностями. Он хотел вести дела и с огромной Страной Советов, которая тоже привлекала его своими невысокими ценами. Ингвар Кампрад был абсолютно убежден, что чистый бизнес (может быть, еще спорт и культура) сможет прорваться через «железный занавес», воздвигнутый холодной войной.

Первые незначительные сделки проводились через шведского агента. В результате получили довольно неудачную обивочную ткань. Определенный прорыв наметился в начале 70-х годов, когда Советы приняли участие в Кёльнской ярмарке, которая по сей день является самым крупным мебельным событием в Европе. Там Ингвар Кампрад тесно сдружился с Игорем Ильиным и Вадимом Галоненом, оба работали в советском Экспортлесе. Эта организация занималась промышленным экспортом леса. Нужно отдать должное Галонену, который проявил искреннюю заботу об ИКЕА. Сейчас он удачливый предприниматель, контактирующий с ведущими фирмами Германии. «Мне кажется, его сердце навсегда осталось с нами», – обычно говорит Ингвар Кампрад.

В те времена иностранцам запрещали посещать фабрики, на которых они размещали свои заказы. Это приводило к ошибкам в поставках и вызывало раздражение. Только в 1974 году после переговоров в Министерстве лесной промышленности появились перспективы для более разумного сотрудничества с экономической и технической точек зрения. ИКЕА импортировала оборудование и запчасти, став в определенном смысле совладельцем нескольких деревообрабатывающих предприятий. Фабрика «Стандарт» в Таллине выпускала тогда большое количество стеллажей ИВАР, березовых стульев ПЭР и сосновых ХЁГМО. Позднее производство переместилось на ДОЗ в Приозерске.

Это время запомнилось Ингвару Кампраду не впечатляющими оборотами, а хорошими контактами, среди которых он в первую очередь называет Галонена (они родились в один день – неплохая основа для совместного бизнеса!). Тогда, да, собственно, и сейчас, закупочная деятельность в России не впечатляла своим размахом. ИКЕА приобретала здесь широкий ассортимент товаров: от стульев и стеллажей до кофейных чашек и хлебниц, но приоритеты не были расставлены. До сих пор Россия поставляет лишь десятую часть того, что дает ИКЕА «маленькая» Польша – 300 миллионов шведских крон по сравнению с 3 миллиардами.

Сейчас все силы ИКЕА направлены на исправление этих нелепых пропорций. Осенью 2002 года Кампрад внимательно исследовал возможности предполагаемых партнеров. Перед компанией стоит четкая цель: 70% объема товаров, продающихся в российских магазинах ИКЕА, должны производиться в России и составлять 30% от товарооборота магазина. В настоящий момент этот показатель стоит на отметке 8%.

Первая попытка приблизиться к заветной цели была предпринята в 1989 году, когда премьер-министр Николай Иванович Рыжков принял Ингвара Кампрада в Кремле. Гласность и перестройка растопили лед в отношениях между Востоком и Западом. Оба господина сразу почувствовали взаимное расположение. Ингвар Кампрад и сегодня с удовольствием цитирует приглашение Рыжкова: «Вы можете построить свои магазины во всех российских городах с населением более миллиона человек. Только не забудьте про Свердловск – это мой родной город».

Во многом благодаря этой встрече ИКЕА решается сделать крупную ставку на Советы в начале 90-х – с наивной верой в то, что все обещания о либерализации и свободном рынке будут выполнены. Эта доверчивость дорого обошлась компании. Позитивным моментом стало открытие в Москве и Ленинграде закупочных офисов, но наивный энтузиазм имел и другие последствия. Как говорит Ингвар Кампрад» «это прекрасный пример моей способности заблуждаться».

Логичные на первый взгляд исследования рынка и экспедиции во главе с вышеупомянутым Яном Аулином привели к заключению оптимистического договора, в результате которого ИКЕА получила право аренды лесного участка на 99 лет. 100 000 гектаров сибирского леса.

В планах было открытие современного производства с лесопилкой и сушильным цехом. Собирались обрабатывать древесину и экспортировать готовые детали. По этому договору ИКЕА, помимо всего прочего, обязалась построить мост через реку и запустить центральное отопление в ближайшем населенном пункте. В Швеции купили современную лесопилку производительностью 30 000 кубометров. Заплатили за нее 10 миллионов шведских крон, разобрали, переправили в Россию, протестировали и наладили.

А потом начались неприятности. Были украдены важные детали, без которых использование лесопилки стало невозможным. Не помогли ни охрана, ни обещания, ни официальные визиты местных властей. За всем этим стояла какая-то неведомая мафия, и угрозы ее звучали недвусмысленно. Немногочисленные сотрудники – в основном даже не говорящие по-русски – ощущали себя разбитой армией в тылу врага.

С печальной решимостью ИКЕА вышла из этого проекта, официальная стоимость которого, без учета аренды земли, составила 60 миллионов шведских крон. По тем временам это была значительная сумма. История вызвала не только глубокое потрясение, но и психологический кризис. Дело даже не в том, что сразу возникло желание найти «козлов отпущения», и не в запоздалом раскаянии, что не уделили должного внимания своим сотрудникам, хуже всего было ощущение медвежьих объятий, которое на долгое время у всех (включая Ингвара Кампрада и бывшего президента концерна Андерса Муберга) отбило охоту даже произносить слово «Россия».

Большинство членов правления заболело русофобией («больше туда ни ногой»). Многие потеряли всякое желание пускаться в авантюры и повернулись в сторону более надежного сегмента – США, Германии, Китая. Некоторые даже хотели уйти из компании, когда в конце 90-х ИКЕА решилась на еще одну русскую авантюру, которая продолжается до сих пор.

В тот момент карту начали перекраивать по новой: Советский Союз превратился в Россию, Свердловск стал называться Екатеринбургом. Политика и экономика вошли в зону колоссальной турбулентности, но демократия продолжала настойчиво пускать корни. Андерс Муберг, вопреки сильному противостоянию внутри компании, но при поддержке Ингвара Кампрада не оставлял надежды на более крупный проект. В 1997 году он встретился с мэром Москвы Юрием Михайловичем Лужковым, который обещал поддержку и содействие.

Через год заложили первый камень в фундамент будущего магазина в Химках. Закупочная организация быстро развивалась, а концерн вступил в затяжные, но крайне важные переговоры по таможенным пошлинам. Россия ввела драконовские тарифы. Пошлины рассчитывались и со стоимости товара, и с его веса, что особенно сильно ударило по ассортименту ИКЕА. В течение нескольких месяцев 1999 года решался вопрос – стоит ли вообще продолжать этот огромный проект. Даже премьер-министр Швеции Ёран Перссон дважды поднимал эту проблему во время своего визита в Москву. Но дело решилось только в августе 1999 года, когда президент Ельцин подписал указ № 971, который почти наполовину снизил «весовые» пошлины. Именно это «дело ИКЕА» заложило экономическую основу завоевания России.

Дальнейшие события можно описать как ряд случайных попаданий в цель. Хотя внешне они кажутся вполне логичными.

Магазин в Химках открылся в марте 2000 года. Зимой 2001-го началось строительство второго магазина в Коммунарке (сейчас он называется Теплый Стан, как и ближайшая станция метро). Открытие состоялось в конце того же года, перед Рождеством. На этот раз побили свой же рекорд. Маргарета Кампрад приветствовала 45109 посетителей. Первым порог магазина пересек кот, который по традиции должен принести в новый дом счастье и процветание.

Шумная кампания, сопровождавшая выбор пушистого новосела, оказалась не напрасной – удачливый кот подтвердил старое поверье. Уже в первый год работы оборот компании составил миллиард шведских крон. С открытием второго магазина продажи не просто удвоились, но и превысили эти показатели, хотя экономическая ситуация была не самая выгодная. Этот резкий рывок превзошел самые смелые ожидания. В результате началась активная разработка проектов № 3 и № 4 в Москве, а также двух магазинов в Санкт-Петербурге.

В феврале 2002 года открылся закупочный офис в Новосибирске. Шестьдесят предприятий сразу же выразили свою заинтересованность в сотрудничестве (на данный момент лишь несколько из них стали поставщиками ИКЕА). В мае 2002 года начала работать фабрика Сведвуд в городе Тихвин Ленинградской области. Она полностью принадлежит ИКЕА. Открылся огромный склад в Московской области. В 2003 году открылся первый магазин в Ленинградской области, в 2004 – в Казани, а в сентябре 2005 года – третий магазин в Подмосковье.

За этой бурной деятельностью угадывается созданная 50 лет назад и успешно работающая по сей день система управления и логистики, которая знает все хитрости и умело обходит подводные камни. Но это еще не все. Гораздо важнее оказались созидательный талант и энергия руководителей, удивительные случайности и тесное взаимодействие. Ни одна команда первооткрывателей в ИКЕА не собирала столько знающих сотрудников, имеющих богатый опыт совместной работы.

В январе 1998 года Леннарт Дальгрен был назначен директором российского отделения ИКЕА. Он никогда не забудет тот день, когда вместе с семьей перебрался в Москву. Для миллионов россиян 17 августа 1998 года тоже стало судьбоносной датой. Резкое падение рубля вызвало экономический кризис, который потряс страну подобно стихийному бедствию. Нажитые состояния растаяли как дым. Накопления, которые делались десятилетиями, пропали без следа. Крупные банки рухнули, не выдержав девальвации рубля.

Нашлись смешливые друзья, которые звонили Дальгрену и интересовались, что он там натворил в России.

Терпеливый русский народ принял это несчастье с загадочным спокойствием – сказалась выработанная веками привычка к переменчивой власти. Живущие в Москве иностранцы судорожно скупали товары. Полки в магазинах быстро пустели. В некоторых иностранных компаниях началась истерическая паника, в страхе перед анархией они сломя голову покидали страну. Когда стало ясно, что Россия и в этот раз поднялась из руин, четыре ценных года были для них потеряны безвозвратно.

ИКЕА не колебалась ни секунды.

На самом деле внутренний российский кризис открыл для компании – как уже не раз бывало в сложные моменты – огромные возможности. Творческая магия противостояния вновь сыграла свою решающую роль. В тени кризиса многие проблемы стали проще. Производство сильно подешевело. Упали цены на аренду земли. Образованная молодежь выстроилась в очередь за перспективной работой. Возможно, этот хаос ускорил и подписание указа о понижении таможенных пошлин. Конечно, результат не вызывал восторга, но все-таки был достаточно приемлемым, чтобы ИКЕА осмелилась пуститься в авантюру. Сама таможенная процедура упростилась благодаря техническому взаимодействию с властями. Речь шла о впечатляющих объемах. Большой знаток цифр, коммерческий директор Ингвар Ульссон, уверенно перечисляет: 10 000 кубометров товаров, 25—30 грузовиков каждую неделю, склад полностью обновляется восемь раз в год, необходимо каждый день снабжать самый большой ресторан ИКЕА (750 посадочных мест) свежими продуктами, да, не забудьте про шведские тефтели и брусничное варенье…

И снова незыблемая структура ИКЕА подтвердила свою силу:

• нервные акционеры не покидают компанию.

• биржевики не давят на правление, вызывая неадекватную реакцию.

• Уолл-стрит не будоражит паника, которая может стать причиной снижения курса. Нет волнений и внутри компании. Никто не обвиняет владельца в пренебрежении интересами большинства…

Но ввиду нестабильного положения принимаются меры безопасности. Вспыльчивый Дальгрен с трудом скрывает свое раздражение – открытие первого магазина откладывается на полгода. В необычно резком заявлении правление дает понять, что в противном случае семья Кампрад должна взять весь риск на себя.

К тому моменту менеджерский состав уже был нанят. Теперь они получили дополнительные полгода, чтобы войти в курс дела (не так уж плохо!), и достаточно времени, чтобы нанять 500 сотрудников в свой новый магазин, который обошелся ИКЕА в 400 миллионов шведских крон. Компания не оставляла планы дальнейшего развития. Закупка участков порой принимала драматический оборот. Дальгрен – один из самых решительных первопроходцев, завоевавший когда-то Германию, а сейчас венчающий свою долгую карьеру в компании русским триумфом, – с удовольствием вспоминает, как на одном этапе переговоров владелец земельного участка хотел получить за него 800 молочных коров…

Или вот история с баром «Анна», который был построен незаконно и, по мнению властей, просто не существовал. Он располагался между шоссе и только что приобретенным участком ИКЕА. Бар подлежал сносу, и владелец был готов его продать. Но как продать то, что попросту не существует?

Раз за разом русская логика сталкивалась со шведской. Иногда это напоминало игру, в которой смешалось все: «шахматы, торговля лошадьми, угрозы, дружба, шоу и покер с высокими ставками».

Дальгрен как-то подсчитал, что договор о покупке лесного участка под строительство торгового центра прошел 49 бюрократических инстанций, прежде чем был зарегистрирован. Когда же все было готово для вырубки леса, последовало решительное «нет», поскольку по новому плану никаких лесонасаждений на этом месте не наблюдалось, а был просто промышленный район…