Текст книги "Шаг в неизвестность"

Автор книги: Берта Эллвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

5

Переодеться! Во что?

В панике Дороти открывала ящики один за другим. Все ее вещи остались на квартире у Кэтрин. Да и они, по правде говоря, не могли бы спасти положения. В них нельзя было выйти в приличное общество, тем более с таким мужчиной, как Ральф Аттенборо.

Они с мамой всегда одевались в секонд-хэнде. Блузки и юбки, которые можно было приобрести там, не всегда подходили им по размеру. А на то, какого они цвета или из какой ткани сшиты, они вообще не смотрели. Главное, чтобы они были нигде не порваны, и чтобы в них было тепло зимой.

Хотя не все ли равно? – спросила себя Дороти и достала из ящика потертые джинсы. Он же понимает, что девушка из бедной семьи не может выглядеть, как принцесса. Наверняка, он не поведет ее в дорогой ресторан. Если подумать, он вообще мог бы никуда не вести ее, а сказать все, что ему надо, здесь. Не надо было ей соглашаться. Теперь она будет постоянно думать о том, как плохо она одета, и сжиматься всякий раз, когда кто-нибудь будет смотреть на нее, недоумевая, что делает такой импозантный мужчина рядом с такой замухрышкой.

Зачем он придумывал какие-то планы насчет нее? Она не нуждается в том, чтобы ей указывали, что делать и как это делать. Нужно было настоять на своем, а не таять от его улыбки, досадовала на себя Дороти.

Надев чистый, но порядком выцветший свитер, она поморщилась, глядя на свое отражение в зеркале. Ральфа Аттенборо привыкли видеть с красивыми, ухоженными и стильно одетыми женщинами, а она выглядела так, как будто собиралась работать в саду. Но это же было не свидание, напомнила она себе. Он просто беспокоился из-за ее возможной беременности. Конечно. Стать отцом ребенка служанки! Он сделает все, чтобы его друзья не узнали об их связи.

В подавленном настроении Дороти стала расчесывать волосы. Потом подкрасила губы поярче, чтобы поднять себе настроение. Она уже решила для себя, что, если он будет настаивать на том, чтобы она осталась в «Маккларти Эстейт» до тех пор, пока все не выяснится, она солжет ему. Она никогда никого не обманывала, но в этом случае это было бы простительно.

Она узнает, беременна или нет, только через две недели, но уже завтра может сказать Ральфу, что все в порядке, к его великой радости, и исчезнуть из его жизни навсегда.

Ей казалась невыносимой сама мысль о том, что она постоянно будет у него на глазах, будет слушать о том, как он сожалеет об их необдуманном поступке, будет видеть, как с каждым днем ее присутствие в доме все больше раздражает его, как усиливается его нетерпение поскорее отделаться от нее. Нет! Пусть то, что произошло между ними, останется приятным воспоминанием. Она уедет отсюда, не успев надоесть и опротиветь ему. А со своей любовью она справится. Своими силами и в свое время.

Дороти сняла тапочки и надела полусапожки. Посмотрев на себя в зеркало еще раз, она спустилась к выходу. Ральф сидел в холле.

– Ну что, готова? – спросил он, вставая.

– Да, – кивнула Дороти.

– Хорошо выглядишь, – сказал Ральф, оглядывая маленькую, стройную фигурку.

Он еще издевается, подумала Дороти. Она старалась не замечать, что на нем элегантный черный кашемировый свитер и стильные, стального цвета, брюки. Ральф галантно открыл перед ней входную дверь. За углом был припаркован роскошный, сверкающий на солнце «мерседес». Даже сесть страшно, подумала Дороти, которая никогда не ездила на таких дорогих машинах.

Она села на переднее сиденье рядом с ним. Главное, выглядеть спокойной и равнодушной, настраивала она себя. Ей предстоит спорить с ним, доказывать, что она вполне самостоятельна и не собирается пользоваться его благородством. Поэтому нужно держать себя в руках и быть убедительной.

Но от спокойствия не осталось и следа, когда Ральф остановил машину возле маленького коттеджа.

– Ты хотела видеть дом бывшего садовника? – произнес он тихо, поворачиваясь в ее сторону на своем сиденье. – Вот он. – Ральф медленно нагнулся к ней и положил руку на плечо. – С какой-то особой целью или просто так? Это обыкновенный сельский домик, ничем не отличается от других. Насколько я знаю, он никогда не представлял интереса для туристов.

Едва заметная ирония его слов задела Дороти, и она быстро отвернулась, чтобы он не увидел, как ее глаза наполнились слезами.

Он припарковал машину возле дома. Словно во сне Дороти отстегнула ремень и нащупала ручку дверцы. Когда она выходила из машины, то молила Бога, чтобы ноги удержали ее, когда она будет смотреть на дом, где родилась ее мать.

Это был двухэтажный кирпичный домик с соломенной крышей, заостренной кверху. Нарядные занавески украшали маленькие окна. Из высокой трубы струился дым. И повсюду были цветы: нарциссы, бледно-желтые первоцветы. Возле дома стояло грушевое дерево, одна ветвь которого низко свисала. Выглядело ли оно так же, когда ее бабушка и дедушка жили здесь? Гуляла ли ее мама по этим узким тропинкам среди цветов и густых растений, мечтая о счастливом будущем? Мечты, которые обернулись кошмаром, одинокой жизнью, разлукой с родителями.

– Если хочешь зайти внутрь, я думаю, миссис Тэтчер не будет против.

Дороти вздрогнула. Поглощенная своими раздумьями, она не слышала, как он подошел. Мама рассказывала ей, что бабушка прожила здесь еще год после смерти дедушки, а, умирая, завещала все деньги от продажи имущества передать на благотворительность.

– Нет, – еле слышно произнесла Дороти бесцветным голосом. Боль из сердца распространилась по всему телу от мысли о том, что сделал Генри Маккларти с жизнью ее матери.

– Ты спрашивала Сьюзен, не помнит ли она бывших владельцев, и я тогда сказал, что я помню. – Ральф помолчал, ожидая, что Дороти что-нибудь ответит. Но она молчала и даже не обернулась. – Я помню Энтони с детства, когда проводил каникулы с Генри и тетей Джейн. Он твой родственник?

Дороти почувствовала дрожь в теле. Апрель выдался не очень теплым, и прохладный ветер обдувал ее. Не было смысла врать.

– Он мой дедушка. – Язык едва слушался ее. – Я просто хотела посмотреть, где они жили с моей бабушкой.

– Ты никогда не приезжала к ним? – Ральф был удивлен. Это было так странно, так непривычно. В его семье родственные связи были очень крепки.

Она отрицательно покачала головой. Сильный порыв ветра разлохматил ее волосы. Дрожащей рукой она откинула их назад.

– Ты никогда не видела их? – Ральф никак не мог поверить. Все его бабушки и дедушки, уже безвременно почившие, буквально боготворили его. Он посмотрел на бледное лицо Дороти, и чувство сострадания защемило его сердце. Он слегка обнял ее за плечи и притянул к себе. Дороти вся дрожала от холода.

Сделав над собой усилие, она постаралась взять себя в руки, хотя ей так хотелось прижаться к нему, обнять его за шею, почувствовать себя под защитой сильного, надежного мужчины. Ее тайна тяжким грузом лежала на сердце, и в эти минуты ей как никогда захотелось выговориться, чтобы обрести долгожданное облегчение. Но она не смела. Действительно, это было бы очень глупо. Она помнила то унижение, которое испытала, когда он впервые сказал ей, что сожалеет о том, что они сделали. Она с ужасом представила, как прильнет к нему, а он оттолкнет ее от себя, не желая давать ей больше, чем жалость.

– Два раза, – тихо сказала Дороти. – Они приезжали к маме, когда я родилась. Я, конечно, этого не помню. И второй раз, когда мне было десять лет.

Сдержанные, немного смущенные, они едва сказали своей внучке пару слов. Атмосфера была тяжелая. Дороти помнила, как сразу после их отъезда мать побежала в ванную и там плакала. Однако через несколько минут она вышла оттуда с улыбкой, и только опухшие глаза выдавали ее. В тот вечер мама повела ее в кино смотреть мультфильм. Это было настоящее событие, которое быстро помогло Дороти забыть неприятный инцидент.

– Ты совсем замерзла, – сказал Ральф. – Пойдем в машину. В таверне «Счастливый Джек» тепло и уютно. Там можно неплохо перекусить.

Он собирался отвезти ее в какое-нибудь более примечательное место, чем местная таверна, но в том состоянии, в каком была сейчас Дороти, ей нужно было как можно быстрее отогреться и расслабиться, а «Счастливый Джек» был всего в пятистах метрах от поместья.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять семейную драму Дороти Нильсон. Ральф завел машину, и они медленно тронулись. Она никогда не упоминала отца, только мать. Видимо та была не замужем, когда родила Дороти, за что родители осудили ее. Осудили и, может быть, даже запретили переступать порог их дома, который она опозорила. Поэтому их единственная внучка никогда не приезжала в «Маккларти Эстейт» погостить у бабушки и дедушки, подышать свежим сельским воздухом, и проводила летние каникулы в пыльном и душном городе.

Злость поднялась в душе Ральфа. Он даже не мог разговаривать с Дороти, настолько эти размышления угнетали его. Интересно, ее отец был родом из этих мест? Сделав ребенка, он просто-напросто сбежал, чтобы не жениться, оставив девушку одну решать ее проблемы. Какой мерзавец! Ральф никогда не мог понять таких мужчин. Как можно было спокойно жить, имея такой грех на душе?

Он слышал, как стучит его сердце. Если у Дороти будет ребенок, он выполнит свой отцовский долг до конца. Его сын или дочь никогда не будут ни в чем нуждаться, он всегда будет рядом, чтобы помочь и поддержать.

Видел ли он когда-нибудь мать Дороти? Наверняка. Он постарался вспомнить. Летние каникулы, которые он проводил в поместье у тети, всегда были насыщены событиями. Он рыбачил, гонял на велосипеде, собирал ягоды в садах и по секрету бегал к местным ребятишкам – детям рабочих, проживающих в поместье.

Он знал, что у Энтони есть дочь. Теперь он припоминал, что как-то летом она даже временно работала в садах, помогая отцу. Кажется, ее звали Линда.

Гробовая тишина, которая стояла в машине, похоже, только еще больше угнетала Дороти, и Ральф решил завести разговор.

– Ты устроилась сюда на работу, чтобы посмотреть, где выросла твоя мама?

– Отчасти, – ответила Дороти.

Ей незачем было рассказывать ему всю правду. Ральф был не тот человек, у которого она могла бы найти сочувствие. Он испытывал к ней только вожделение, за которое ненавидел себя. Зато он сильно любил свою тетю. Узнав, что Генри изменил ей с моей матерью, он лишь почувствует ненависть к Линде и презрение ко мне, подумала Дороти, тяжело вздохнув.

– А потом, после того, как твоя мама уехала из деревни, где она поселилась? – Он сам не понимал, почему его так волнует судьба Линды Нильсон. – Насколько я понял, родители мало помогали ей. Как вы жили?

Мысль о том, что кто-то может выгнать родную дочь из дома только за то, что она забеременела, ужасала Ральфа. Он бы никогда не смог так поступить со своим ребенком. Он сам удивился, насколько глубоки были его переживания. Ральф мрачно взглянул на Дороти.

Она вся дрожала. Даже закрытые окна машины, не позволяющие холодному апрельскому ветру тревожить ее, не помогали. Голос Ральфа был резок, как будто он осуждал ее мать, взгляд тяжелый. Дороти сжалась на сиденье. Конечно, в тех кругах, к которым он принадлежал, не было матерей-одиночек. Если какая-нибудь девушка этого избранного общества оказывалась беременной, ее тут же выдавали замуж.

Ральф Аттенборо мог быть сказочно богат, мог считать себя хозяином жизни, которой, однако, он на самом деле не знал. Да, рассуждала Дороти, он никогда не задумывался, откуда берется еда на его столе, ему не приходилось тяжелым, нудным трудом зарабатывать себе на пропитание, он не донашивал одежду с чужого плеча. Перед глазами Дороти возникло бледное, усталое лицо матери. Несмотря на безрадостную жизнь, Линда никогда не унывала и шла по жизни с улыбкой. Никто не смеет презирать ее, даже могущественный Ральф Аттенборо!

– Моя мама была сильная. Я тоже, – гордо сказала Дороти, уставившись на проселочную дорогу прямо пред собой. – Такие как вы, наверное, вряд ли выжили бы в наших условиях. У нас была муниципальная квартира, крошечная, с низкими потолками. Просто дыра. Но мы сделали ее уютной. Туда всегда хотелось прийти, несмотря на то, что в доме вечно ломался лифт, стены были исписаны, а в подъезде лежал мусор. Мама работала уборщицей сразу в нескольких офисах, и, как только я подросла, я стала помогать ей по вечерам и по субботам. Я работала в магазинчике Кэтрин, нашей приятельницы. Мы справлялись. – Дороти перевела дыхание. – Обходились без помощи слуг, были счастливы вместе без походов в рестораны, красивых нарядов и любящих родственников, – горько добавила она.

Дороти чуть было не сказала по-детски «вот так!», но вовремя остановила себя и упрямо сжала губы. Они подъехали к небольшому кабачку. Машина остановилась. Ральф вышел, взяв только кошелек. На его губах мелькнула улыбка. Несмотря на внешнюю хрупкость и слабость, Дороти Нильсон обладала характером, который давал о себе знать, когда задевали ее достоинство. Ему это понравилось.

Он хотел сказать ей, что она может гордиться своей мамой, но, поразмыслив, решил, что она подумает, будто он наставляет ее. Он хотел сказать, что есть вещи, которые нельзя купить за деньги. Любовь и преданность, например. Но, возможно, она уже знала это.

Поэтому Ральф промолчал.

Она сидела в машине, как будто приросла к месту, скрестив руки на груди. Ральф снова хотел улыбнуться, но сдержался и галантно открыл ей дверь. Дороти не нужно было говорить ему, что она не хотела сюда приезжать, что она не хотела с ним обедать, не хотела обсуждать с ним свое будущее. Ее поза говорила сама за себя.

Ральф наклонился, чтобы расстегнуть ее ремень. Сама она, видимо, не собиралась это делать. Рука случайно скользнула по ее груди, и сердце подпрыгнуло от неожиданной волны удовольствия, пробежавшей по его телу. Боже! Что она с ним делает!

Он быстро отстранился, уже зная, как опасна любая близость с Дороти. Он уже сделал одну непростительную ошибку и не допустит новой.

– Вылезай! – скомандовал он. – А то гроза собирается.

Тучи сгустились на небе, закрыв солнце, и сильный, порывистый ветер, предвестник начинающейся грозы, поднимал клубы пыли на песчаной дороге.

Ральф терпеливо ждал, пока Дороти нехотя вылезала из машины. Захлопнув за ней дверцу, он снова оказался настолько близко к ней, что мог почувствовать, как ее волосы пахнут свежим воздухом и цветами. Он подавил в себе желание окунуть лицо в этот нежный шелк. Резко развернувшись, он направился к входной двери таверны. Возле входа Ральф задержался, чтобы Дороти могла догнать его, и они вместе вошли внутрь.

Минуя деревянные скамейки и столы, они подошли к стойке бара, где можно было посмотреть меню. В углу ярко горел огонь. Кивнув Дороти в сторону камина, он заказал у хозяина два кофе, взял меню и присоединился к своей спутнице, которая уже сидела за маленьким столиком на двоих возле камина.

– Пойди, погрейся, – предложил он ей, видя, что ее все еще знобит.

Дороти послушно подошла к огню и протянула руки. Она расслаблялась, чувствуя, как тепло разливается по всему телу. Оглянувшись через плечо, она смотрела на Ральфа, разговаривавшего с официантом. Как он красив! Ей с трудом верилось, что она здесь, с ним, что он пригласил ее. Сегодня она могла почувствовать себя его женщиной. Пусть это неправда, пусть игра, но она на всю жизнь останется ярким и приятным воспоминанием. Интересно, привозил ли сюда Генри Маккларти ее мать? Наверное, нет. Он был женат, и, скорее всего, тщательно соблюдал все меры предосторожности, чтобы никто не узнал о его связи.

Дороти отогнала от себя мрачные мысли, чтобы снова не завестись и не сорваться на Ральфе. В конце концов, он не виноват, что родился в богатой и благополучной семье. Она попыталась представить более радостные картины. Может быть, ее мама, молодая и счастливая, сидела на этих скамейках теплыми летними вечерами, болтая с подругами за бокалом коктейля.

Ей нравилось думать, что ее мама была счастлива хотя бы первые восемнадцать лет жизни, до того рокового дня, когда влюбилась в Маккларти, и Дороти улыбнулась.

– Согрелась? – спросил Ральф. Он обрадовался, увидев улыбку на ее лице, которую он приписал магическому действию игравшего в камине огня и дружелюбной атмосфере маленькой загородной таверны.

Дороти вернулась к столику и села напротив. Перед ней лежало меню. В центре стола стояла глиняная кружка с букетом нарциссов. Ральф посмотрел на Дороти. В зеленых фантастических глазах снова появился блеск, щеки порозовели. Он не мог оторвать от нее взгляда: так она была красива! Он представил ее в элегантном платье цвета морской волны. Она была бы просто неотразима. Настоящая леди, подумал он.

Он сглотнул. Да. Она будет с ним все эти дни, пока они не узнают, беременна она или нет, и это было единственно правильным решением, но, боже, как ему будет трудно. Быть рядом с женщиной, которая сводит тебя с ума, и не сметь дать волю своим чувствам – это настоящая пытка. Он протянул ей меню.

– Выбери, что хочешь, – сказал он.

Но Дороти отодвинула в сторону листок и нахмурилась. Ральф выругался про себя. В последнее время он как будто перестал себе принадлежать. Раньше с ним никогда ничего подобного не происходило. Он никогда не встречал женщину, способную заставить его вести себя безрассудно. С Дороти же он чувствовал себя глупым юнцом, в котором игра гормонов заглушала и волю, и разум.

Раньше, занимаясь любовью, он всегда следил за тем, чтобы его девушка предохранялась. Мысль о желанном ребенке никогда не приходила ему в голову. Но сейчас он испытывал какие-то новые ощущения. Неужели в нем просыпаются отцовские чувства? Ральф не мог ответить на этот вопрос, но, когда он представлял, как держит на руках их с Дороти малыша, он таял.

Принесли кофе. Ральф заказал аппетитный «сельский пирог», который был вынут из печи буквально за несколько минут до их приезда. Он отказался от вина и решил перейти к делу, начав издалека.

– Ты когда-нибудь путешествовала? – спросил он, почти не надеясь получить положительный ответ.

– Конечно. А вы удивлены? Разве в ваших краях молодые девушки не путешествуют?

– Постоянно, – ответил Ральф с иронией. Откинувшись на спинку стула, он внимательно рассматривал ее лицо. Вызов в ее колдовских зеленых глазах, тонкий подбородок. – Расскажи мне о своих поездках.

Дороти сначала возмутил этот несколько покровительственный тон, как будто Ральф в чем-то превосходил ее, но, подумав немного, она смирила гордыню. В конце концов, он действительно был старше, умнее и опытнее ее, и она зависела от него.

– В Нью-Йорк. С классом, когда еще в школе училась.

Она не сказала тогда маме, что ее класс собирается поехать за границу, потому что знала, что такое дорогое удовольствие им не по карману. Но секретарь школы сообщил об этом в письменной форме каждому родителю, включая и ее маму. Мама, конечно, готова была пойти на все, чтобы только ее ребенок не чувствовал себя обделенным. Она устроилась еще на одну работу. Глаза Дороти заволокло слезами, когда она вспоминала об этом, и комок снова подкатил к горлу, когда Ральф спросил:

– Тебе понравилось там?

Посмотрев внимательно на Дороти, он понял, что ее что-то расстроило. Он не мог этого вынести. В отличие от многих других женщин, которых он знал, она не умела прятать свои истинные чувства. Светящиеся счастьем глаза от подаренного на день рождения цветка, или глубокая печаль, причина которой оставалась для него загадкой, – любая эмоция сразу отражалась на ее детском личике.

Не в первый раз у него возникало странное ощущение неразгаданной тайны, когда дело касалось Дороти Нильсон. Он сам не понимал почему, но в его глазах она была окружена какой-то загадочной атмосферой. Вот и сейчас, озадаченный этой резкой сменой настроения, он почувствовал, что она что-то скрывает, не все рассказывает о себе. Ральф поклялся, что в течение недели разузнает о ней все. Это было важно.

Хотя кое– что он знал совершенно точно. Знал о ее импульсивности, о ее страстной, не знающей расчета, искренней натуре. Он понял это в ту ночь, когда она безоглядно, словно в омут, кинулась вместе с ним в пучину страсти, не думая о последствиях. Воспоминания о ее нежной коже, чувственных ласках завели Ральфа с полоборота.

Откашлявшись, он отогнал сладкие видения прочь. В это время официант принес заказанное блюдо, и Ральф украдкой взглянул на Дороти. Она уже взяла себя в руки и теперь казалась совершенно спокойной. Когда они остались одни, он снова заговорил:

– Я собираюсь вернуться домой в Калгари. Планировал, что это будет дней через десять. Но теперь, поскольку бригада рабочих наведет порядок в «Маккларти Эстейт» очень быстро, мне, видимо, придется уехать раньше. Я хочу, чтобы ты поехала со мной.

– Но я не могу! – вырвалось у Дороти.

Она покраснела. Почему он хочет взять ее с собой? Она не видела в этом смысла. Если только – ее сердце бешено застучало – если только он не решил продолжить с ней роман. В тайне она сама желала этого. С каждым днем ей становилось все трудней бороться с искушением снова кинуться в объятия Ральфа Аттенборо.

– У тебя нет выбора, – сказал он твердо. – Мне надо вернуться в Калгари. И чем раньше, тем лучше. Поэтому ты поедешь тоже. Если ты еще не забыла, мы были близки, и ты могла забеременеть. – Он с аппетитом откусил большой кусок пирога, который оказался на удивление вкусным. – Мне надо быть уверенным, что все в порядке. Необходимо держать все под контролем. Я не из тех, кто убегает от ответственности, и всегда отвечаю за свои поступки.

От стыда Дороти готова была провалиться сквозь землю. Она положила на стол вилку, которую только что взяла, чтобы начать есть. Пальцы дрожали, и она испугалась, что вилка просто-напросто выскользнет из ее рук. Она еще раз могла убедиться в порядочности Ральфа. Он готов был выполнить свой долг до конца, при любых обстоятельствах. А она-то заподозрила его в корыстных намерениях! Будто он хотел еще раз воспользоваться ею! Нет, это было не так.

А жаль, подумала Дороти.

– Отнесись к этому, как к бесплатному путешествию.

Он так уверен в себе и так серьезен, подумала Дороти. Слава богу, он не догадывается о том, какие мысли закрадываются в ее голову.

Она молча смотрела на него. Его черты были словно выгравированы из камня. Ни одна эмоция не может просочиться сквозь эту маску хладнокровия, мелькнуло у нее. Ей было бы легче, если бы он откровенно признался, что она для него обуза, и оставил бы ее одну расхлебывать ту кашу, которую они заварили. По крайней мере, тогда она имела бы полное право ненавидеть его, а не молить Бога о том, чтобы он влюбился в нее так же сильно, как она в него.

Он может что угодно говорить уверенным, холодным голосом, ничто не заставит меня поехать к нему в Калгари, решительно заявила Дороти сама себе. Быть довеском к его багажу? Нет! Она не станет так унижаться.

Она может освободить его от себя в любую минуту, сказать ему, что знает наверняка, что не беременна. Мило попрощается. Скажет, приятно было познакомиться, спасибо за компанию, и исчезнет, думала Дороти, распаляя себя. Она сжала губы, чтобы поток этой беспричинной ярости не вылился на ничего не подозревающего Ральфа, мирно доедавшего пирог.

– Мы остановимся в доме моей матери. У тебя будет компания. Генри и Маргарет завтра прилетают к ней из Швеции, несколько дней они погостят там. С Генри легко найти общий язык. Ты поможешь его невесте сделать все необходимые покупки. – Он положил вилку на пустую тарелку. – Маргарет любит, когда ей прислуживают.

Он тяжело вздохнул. Он не хотел, но не смог сдержаться. Мысль о том, что власть Маргарет над Генри все еще сильна, угнетала его. Скоро должна была состояться свадьба, а он все еще не придумал, как избавить своего друга от этой корыстной женщины. Время поджимало, и он боялся не успеть.

Пока Ральф размышлял о Генри Маккларти и его невесте, в душе у Дороти бушевала целая буря чувств, перевернувшая все ее предыдущие планы. Поездка в Калгари давала ей шанс встретиться с отцом. Пусть она будет не совсем желанной гостьей в его доме, пусть ее положение будет двусмысленно, зато она узнает его. Это испытание потребует от нее большого мужества, но она знала, что справится. Отодвинув от себя тарелку, она сказала, стараясь казаться равнодушной:

– Хорошо. Когда едем?