Текст книги "100 великих спортсменов"

Автор книги: Берт Шугар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)

ПЕЛЕ
(родился в 1940 г.)

Когда Пеле гостил в Биафре, свирепствовавшая в этой стране гражданская война на какое-то время прекратилась, так как обе враждовавшие стороны положили оружие, чтобы увидеть его своими глазами. В Алжире и Хартуме во время его визита прекращались политические раздоры. Так было повсюду, куда бы он ни приезжал. Ибо Пеле был, попросту говоря, аттракционом номер один в самом популярном виде спорта в мире, и само его имя можно было назвать визитной карточкой футбола.

Но сначала все было иначе. Человек, чье имя стало символом футбола во всем мире, при рождении получил не одно, а три имени: Эдсон Арантес ду Насименту. Эдсоном он был назван в честь изобретателя Томаса Эдисона. Молодой Эдсон вырос в маленькой бразильской деревушке Тес Корокоес в семье настолько бедной, что все принадлежащие ей вещи – не числившие между собой столь дорогого предмета, как футбольный мяч, – можно было пересчитать с помощью пальцев одной руки. Юноше приходилось овладевать тонкостями национальной игры (футбола), используя вместо мяча грейпфрут или набитый тряпками носок. Человек, которому впоследствии суждено было стать Пеле, вспоминает: «Отец сердился на меня, потому что у нас в доме нельзя было найти пары подходящих друг к другу носков».

Когда Эдсону было десять лет, друг семьи подарил мальчику первый в его жизни настоящий футбольный мяч. Мальчишка, получивший столь чудесный подарок, играл новой игрушкой часами, упражняясь на улицах, на пляже, возле соседних фабрик и у стены своего дома. Когда он бил по мячу, отскакивавшему от стены его дома, отец заметил, что Эдсон ударяет по мячу лишь правой ногой. Он научил сына правильно использовать силу обеих ног. Освоив эту первую из премудростей, молодой Эдсон продолжал совершенствовать мастерство, учась наносить удары головой и вести мяч ногами.

Достигнув пятнадцати лет, юноша отправился в город Сан-Паулу, где попытался уговорить руководство команды высшей футбольной лиги принять его. Но получив от них обычный в таких случаях ответ: не звоните нам, мы сами позвоним, он поступил в команду «Сантос» с испытательным сроком за колоссальные деньги – 75 долларов в месяц.

Позже тренер «Сантоса» вспоминал паренька по имени Эдсон Арантес ду Насименту: «Сперва он просто был на посылках у старых игроков. Он покупал для них содовую воду и все такое». Но вскоре молодого человека заметили, обнаружив тот самый уникальный стиль игры, который был, пожалуй, привлекательнее карнавала в Рио-де-Жанейро. Всегда самым оригинальным образом понимая поле и намерения противника, молодой человек вел мяч так, как если бы сей снаряд был привязан к его ноге веревочкой, обнаруживая на футбольном поле балетное изящество Нуриева, мгновенно и с удивительной точностью посылая мяч открывающимся товарищам по команде.

Его преображение из мальчика на посылках в элегантного и яркого игрока продолжалось; теперь он украсил свою игру ошеломляющими ударами головой, ударами с лету, и – вершина его таланта – в падении через себя. На втором году пребывания в команде он приобрел известность, а с нею получил и имя Пеле, которым его наградили восхищенные болельщики, присвоившие ему божественное имя, потому что он и играл как бог.

Пеле продолжал воспламенять души бразильцев, сделав «Сантос» чемпионом лиги в первые свои шесть сезонов, в среднем забивая по голу (абсолютно немыслимая вещь) за игру. Однако в наибольшей мере его потенциал выявил проводящийся раз в четыре года Кубок мира, обладателем которого в 1958 и 1962 годах во многом благодаря его стараниям становилась сборная Бразилии. И когда три итальянских клуба соединенными усилиями собрали более 2 миллионов долларов на покупку Пеле у «Сантоса», сделку отменил сам президент Бразилии, объявивший вслух то, что было и так известно всякому, что Пеле является «национальным достоянием».

После вызванного травмой перерыва Пеле привел к беспрецедентной третьей победе сборную Бразилии и в 1970 году. До этого 20 ноября 1969 года в своем 909-м матче на высшем уровне Пеле забил свой тысячный гол. А потом пришла пора расставания с футбольным мячом.

Уход Пеле с зеленого поля оплакивала вся страна. Тренер «Сантоса» со слезами на глазах и качая в горести головой, приговаривал: «Теперь люди будут говорить своим детям: "Какая жалость, ты не видел, как играл Пеле"».

Однако миллионы зрителей вновь увидели Пеле, на сей раз вышедшего на величайшую спортивную арену мира: на футбольные поля Америки. Компания «Уорнер Коммуникейшнз», надеясь на то, что появление на поле Пеле станет тем первым камнем, который взбаламутит стоячие воды европейского футбола в этой стране, подписала с ним контракт на сумму 4 миллиона 700 тысяч долларов за три года выступлений и 100 матчей.

Пеле ушел из футбола, отдав ему двадцать один год жизни и забив 1281 гол. Прощание с ним состоялось перед лицом ревущей толпы на стадионе «Джайентс» в Мидоулендс, Нью-Джерси. Он шел по беговой дорожке вокруг футбольного поля, размахивая футболкой над головой, и один из зрителей, находившихся в тот вечер на трибунах, заполненных более чем пятидесятитысячной толпой, Мохаммед Али, смотрел на происходящее и удивлялся: «Теперь я понимаю… он более велик, чем я!»

ЭРНИ НЕВЕРС
(1902—1976)

С того мгновения, когда Адам и Ева вкусили яблочка, лишь Эрни Неверс[16]16
  В истории отечественного спорта не менее великим игроком является Всеволод Михайлович Бобров, являвшийся чемпионом страны по футболу, русскому и канадскому хоккею. (Прим. перев.)


[Закрыть] обладал тремя спортивными ипостасями, играя в футбол, бейсбол и баскетбол на уровне первой национальной лиги.

Неверс, рост которого составлял шесть футов и один дюйм, до сих пор остается истинной «суперзвездой», загоревшейся задолго до того, как подвизающиеся в дешевых журнальчиках писаки стали навешивать подобный ярлык на каждого мало-мальски заметного спортсмена.

Слушая рассказы уже немногочисленных и сильно полысевших болельщиков той поры о легендарных подвигах этого современного Пола Баньяна[17]17
  Легендарный герой американского фольклора, лесоруб, силач, обжора, человек изобретательный и неунывающий. (Прим. перев.)


[Закрыть], легко усомниться и с недоверием покачать головой. Тем не менее Неверс был именно таким, как о нем говорят: 90-килограммовый атлет, сильная челюсть, лохматые светлые волосы, похожий скорее на средневекового викинга. Обладая неутолимой жаждой борьбы, Неверс в Стэнфордском университете был капитаном футбольной и баскетбольной команд, играл питчером и правым филдером за бейсбольную команду, ну а в свободное время метал диск за университетскую легкоатлетическую сборную.

Однако хотя список его подвигов достаточно обширен, этому феномену иногда с трудом удавалось совместить все свои обязанности. Рассказывают, что однажды апрельским днем Неверс играл питчером за «Стэнфордских Кардиналов» точно в то же самое время, когда его легкоатлетическая команда проводила свой матч. Неверс выпутался из ситуации самым простым способом: оказавшись вне игры во время первой подачи, он во всех бейсбольных регалиях бросился бегом на легкоатлетический стадион, чтобы принять участие в метании диска. Он появился как раз тогда, когда судья выкрикнул его фамилию, приглашая к снаряду, и, запыхавшись, без разминки, при форме и щитках, взял в руки металлический диск, закрутился на месте и швырнул его в воздух. После, не ожидая окончания полета, он помчался назад и успел как раз к своей очереди подавать.

Его тренер по бейсболу немедленно предъявил атлету ультиматум: «Бейсбол или легкая атлетика, только не все сразу!» Неверс выбрал бейсбол, немало разочаровав этим своего тренера по легкой атлетике, который провел весь остаток встречи в поисках своей находящейся в самоволке звезды, единственным броском добившейся третьего места. Бейсбольный тренер Гарри Уолтер, набивший шишки и синяки в матчах Главной лиги, разглядел в парне бейсболиста.

На баскетбольной площадке Неверс соединял силу, гибкость, рефлексы с кое-каким нововведением, внесенным им в игру: броском крюком из-за головы, что сделало его в глазах многих людей одним из лучших баскетболистов в истории Стэнфорда. (Вторым был Хэнк Луизетти, владелец прав на бросок одной рукой с опоры.)

Однако все это служило для Неверса лишь приправой к его любимому занятию – футболу. Ибо Эрни Неверс был пронзающим раннером, соединявшим силу и скорость с тем, что его тренер, «папаша» Уорнер, назвал «рефлексами, каких он не встречал ни у одного человека». В общем, его можно считать первой и более ранней версией Джима Брауна.

В 1926 году Неверс перешел из команды Стэнфорда в профессионалы, подписав контракты с «Сент-Луис Браунз» из Американской бейсбольной лиги, «Дулут Эскимос» из Национальной футбольной лиги, причем владельцем и тренером последней команды был не кто иной, как легендарный Джордж Хейлс.

Хотя Неверс добился наград в бейсболе и баскетболе, наивысшие отличия он все же заслужил в футболе. Выступая за команду Дулута, немедленно перекрещенную в «Эскимосов» Неверса, наш герой в первый год своего выступления провел на поле все возможное время, поставив рекорды по забеганиям, пасам и ударам, а также отдав в одной игре последовательно семнадцать пасов и забив пять полевых голов.

В течение двух лет Неверс побеждал всех и вся, прорываясь, просачиваясь сквозь защитников или разбрасывая их.

Он пропустил сезон 1928 года в связи с повреждением шеи, однако вернулся в 1929 году в качестве играющего тренера «Чикаго Кардиналс», последнего играющего тренера в истории НФЛ, набрав все 40 очков в игре с «Чикагскими Медведями», что до сих пор является рекордом лиги. Видевший эту игру Кнут Рокни мог лишь сказать своим игрокам: «Вот так и надо играть в футбол».

В 1931 году Неверс сделался профессиональным футболистом. В одной из игр удар соперников лишил его сознания на две минуты, и, когда окончился вызванный травмой перерыв, придя в сознание, он пронес мяч последовательно шестнадцать раз и в последний из них совершил занос.

Незачем удивляться тому, что его тренер, «папаша» Уорнер, который, кстати, тренировал Джима Торпа в Карлайле, сказал о Неверсе: «Он мог сделать все, что умел Джим Торп, и всегда вкладывал в игру больше старания, чем Торп».

МАЙКЛ ДЖОРДАН
(родился в 1963 г.)

Многие пытались объяснить мастерство Джордана, но никому не удалось сделать это правдоподобно, поскольку в нем нет никакого правдоподобия. Это попытался облечь в слова Джим Мюррей, поэт, лауреат среди современных спортивных журналистов, который написал: «Майкл Джордан, „Воздушный Майк“ для своих соотечественников, играл, порхая в десяти футах над землей. Его способна остановить лишь авиация. На землю он опускался лишь для того, чтобы заправиться, а потом снова взмывал вверх».

По правде говоря, никто, даже Мюррей, не способен дать исчерпывающее определение Майкла Джордана. Несомненно одно: он был наиболее впечатляющим баскетболистом среди всех, кто выходил на площадку.

Джордан начал свою карьеру в Университете Северной Каролины. Новичок играл с трезвой сдержанностью, приличествующей игроку значительно более старшему и опытному. С ним «Смоляные Пятки» победили в чемпионате НКАА, а прямой, как стрела, бросок Джордана, сделанный с пяти метров, принес Северной Каролине победу над Университетом Джорджтауна со счетом 63:62 в финальной игре. Два года спустя он добавил к перечню своих достижений победу в составе Олимпийской сборной США на Играх 1984 года и был провозглашен игроком года среди студентов.

Тем не менее, невзирая на потенциал, невероятные способности Джордана к добыванию очков весьма надежным образом укрывались под системой дисциплинированного баскетбола. Добавим к этому отчет НБА, охарактеризовавший Джордана как «находящегося все время в движении, уклоняющегося лишь вправо, одномерного игрока», и вы получите причины, заставившие его оказаться лишь на третьем месте в драфте НБА 1984. Не существует других причин, объясняющих, почему он был выбран после двух центровых, семифутового Акиима Оладжувона и более чем семифутового Сэма Боуи – если только вопреки общепринятому мнению иголку лучше прятать не в стогу сена, а среди других иголок – к тому же более длинных.

Это была не просто ошибка, это было истинное преступление. И Джордан доказал это, разобравшись со всеми командами-соперницами. Попадая в игольное ушко своими меткими бросками, он набрал 37 очков уже в своей третьей игре в составе «Чикаго Буллз», 45 – в восьмой и 25 и более – в десяти из своих первых пятнадцати игр, забрасывая в среднем 28 очков за игру, что принесло ему звание новичка года.

Тем не менее легенда о Джордане началась не с его подвигов на баскетбольной площадке, а с события, происшедшего вне ее, в первый год его работы в профессиональном спорте. Дело в том, что весной 1985-го телевизионная аудитория увидела на своих экранах стройную фигуру, застывшую на баскетбольной городской площадке с мячом в руках и в туфлях фирмы «Техниколор» на ногах. Под усиливающийся рев авиационных двигателей где-то неподалеку игрок зашагал по асфальту, перешел на бег. Двигатели завизжали словно при взлете, и игрок, словно покоряясь некоей силе, взмыл над землей словно на ковре-самолете. Потом секунд этак десять он поднимался к самой высокой точке своего полета, расставив ноги и протянув вперед невесомый мяч. «Воздушный Джордан» парил, не зная географических границ и ограничений.

Однако хитрости современных продавцов эликсира, называющихся рекламодателями, достигли своих целей. Внезапно один рекламный ролик превратил обладание парой кедов «Найк Эврикид» в религию и наваждение. А заодно сделал Майкла Джордана «Воздушным Джорданом», Идолом для нового поколения, так как он вдохнул толику реальности в мечты молодежи – и каплю мечты в ее реальность.

Став теперь ценным товаром, стоящим денег, Джордан возвратился к баскетбольным войнам своего второго сезона как наиболее известный игрок НБА – благодаря любезности фирмы «Найк». Однако его остановило то, что и могло остановить – травма ноги, сократившая его второй сезон до восемнадцати игр. Однако это всего лишь доказало, что и он уязвим.

Тем не менее обнаружив почти сверхчеловеческие возможности для восстановления, он досрочно возвратился в строй «Быков», чтобы вывести Чикаго в плей-офф, где во встречах с «Бостон Селтикс», бессменными чемпионами того времени, он превратился в воздушного акробата, кружившего, вращавшегося и выписывавшего пируэты, словно стрелка взбесившегося компаса, останавливающаяся всего на одно мгновение, чтобы прицелиться для броска. В трех играх с «Кельтами» Джордан набирал в среднем по 43,7 очка, набрав невероятные 63 очка в одной из них, поставив рекорд для игр плей-офф.

К третьему году болельщики, следившие за игрой поверхностно, открыли для себя «Воздушного Джордана». И принялись качать головами, не веря собственным глазам, узрев перед собой Джордана, игравшего с самозабвением младенца на детской площадке.

Словно повинуясь каким-то внеземным силам, он выписывал немыслимые траектории с поворотом на самом немыслимом их участке, или выделывал пассы карточного шулера, извлекая новую карту из рукава своей не имеющей рукавов майки, или же неустанно переминался на месте, словно опасаясь, что под ногами его может вырасти трава, а на самом деле добиваясь микроскопического позиционного преимущества, а добившись его, и безошибочно бросал мяч в кольцо.

Опекать эту человеческую машину по забиванию мячей – напрасный труд: Джордан забрасывал свои мячи удивительно разнообразными способами, но с потрясающей регулярностью. И к тому же почти с любого места на площадке. Пытавшиеся уследить за ним статистики неизменно оказывались в луже. Набрав за третий год своего пребывания в лиге восемь раз по 50 и более очков, он возглавил список бомбардиров с 3041 очками, которые сделали его наряду с Уилтом Чемберленом единственным игроком, набиравшим более 3000 очков за сезон. Он имел на своем счету 430 подборов, 236 перехватов и 125 блокированных бросков.

В сезоне 1987/88 года Джордан вновь возглавил список лучших снайперов лиги, находясь на самом верху и по всем прочим показателям, став не только лучшим по результативности игроком, но и самым ценным, а уж заодно и лучшим защитником года. Пользуясь высказыванием великого Боба Коуси, повторим: «Он, в буквальном смысле, Мона Лиза баскетбола. У него не было слабых мест».

И Джордан продолжил свою гонку, переписывая книги рекордов, семь сезонов подряд становясь лучшим снайпером НБА и сделав «Быков» чемпионами этой лиги в последние три из них.

Всякий, кто действительно разбирался в баскетболе, в те годы знал, что в НБА не 324 игрока, а только один. Им был Майкл Джордан, не только самый заметный и волнующий игрок лиги, но и самый лучший.

И в таковом качестве он наслаждался всеми атрибутами славы: духовыми оркестрами, светом прожекторов и знаменами. Однако в жизни знаменитости есть собственные препоны, так сказать плата за известность, диссонанс в пении труб. Теперь пресса следила за каждым его движением на площадке и вне ее, каждое его слово и жест описывали тысячи перьев. Наконец, Джордан объявил, что ему теперь «нечего больше доказывать», упаковал свои чемоданы и перебрался с вещичками из спорта, который помогал делать спортом номер один, в игру совершенно другую, в бейсбол, объявившись в нем в качестве аутфилдера команды класса АА «Бирмингемских Баронов».

Проведя один год в бейсболе, Джордан, словно бы притянутый назад резиновым жгутом, возвратился в баскетбол, игру, которую он сделал такой фантастичной, чтобы вновь зажигать толпу и менять показатели на табло. А еще чтобы совершать новые полеты тела и духа, которые заставили Элджина Бейлора сказать о нем: «Если по прошествии двадцати лет баскетбол еще будет существовать, люди будут по-прежнему говорить о Майкле Джордане».

КАРЛ ЛЬЮИС
(родился в 1962 г.)

Карл Льюис никогда не считал, что не сумеет чего-либо сделать, ни одну гору он не находил слишком высокой для себя.

Родившийся в семье двух тренеров-бегунов, Фредерик Карлтон Льюис, подобно большинству таких сыновей, унаследовал «семейный бизнес». В возрасте десяти лет семейство Льюисов уже выпускало своего юного сына на детские легкоатлетические соревнования в краях, недалеких от места своего жительства в Виллингборо, Нью-Джерси. В одном из таких соревнований, матче, состоявшемся в Филадельфии, – просто камень запустить и мост переехать от дома, юный Карл победил в прыжке в длину, в своей «первой любви». По воле случая и судьбы медали в тот день вручал Джесси Оуэнс, ставший победителем в прыжках в длину на Берлинской Олимпиаде почти тридцать шесть лет назад. «Ты талантливый парень, – сказал легендарный чемпион мальчишке. – Ты невысок ростом, но победишь всех длинных ребят». А потом Оуэнс передал молодому человеку, который в свое время сделается столь же легендарным спортсменом, как и он сам, некогда полученный совет: «Преданность делу приносит свою награду».

Молодой Карл был наделен «преданностью делу», но роста ему все же не хватало, и он оставался «малышом» до пятнадцати лет. А потом начал расти, да так быстро, что ему пришлось один месяц даже ходить с костылями, чтобы организм сумел приноровиться к столь внушительной прибавке в росте. Когда его организм достиг «взрослого» роста, мастерство его выросло не пропорционально, а по экспоненте, и скоро он начал регулярно побеждать «рослых ребят», причем результат его в прыжке в длину к моменту окончания школы составил 26 футов 8 дюймов (8,12 м).

Имея такие внушительные таланты, молодой человек перекочевал в Хьюстонский университет, где дарования его подверглись шлифовке у тренера Тома Теллеца. Тот охарактеризовал способности своего ученика как «феноменальные», и в порядке доказательства Льюис, еще находившийся совсем в юных годах, восемнадцатилетним попал в олимпийскую команду, готовившуюся к Играм 1980 года сразу по двум дисциплинам: прыжкам в длину и эстафете 4x100 метров. Однако Московская Олимпиада для Америки не состоялась по политическим мотивам, США бойкотировали московские Олимпийские игры из-за вторжения советских войск в Афганистан.

Обнаружив, что интернациональная арена закрыта, Льюис обратился к национальной. К 1981-му он сделался первым номером в беге на 100 метров и прыжках в длину. В 1983 году на чемпионате США он победил на дистанциях 100 и 200 метров и в прыжках в длину, причем тройной победы в этих видах не одерживал никто с 1886-го. А два месяца спустя он завоевал три золотые медали на состоявшемся в Хельсинки чемпионате мира. Но эти результаты были только прелюдией к Олимпийским играм 1984 года. Также искалеченные отсутствием атлетов из СССР и восточноевропейских стран Игры в Лос-Анджелесе сделались праздником американского патриотизма, и весь блеск и помпа должны были продемонстрировать миру Америку во всей ее патриотической красе. Внешняя показуха, демонстрация прелестей американизма затмили спортивное значение соревнований. Но и Карл Льюис был захвачен общим порывом.

Имея возможность посягнуть на четыре золотые медали, как и Джесси Оуэнс на Берлинской Олимпиаде 1936 года, Льюис начал свой золотой штурм с дистанции 100 метров. Отстав поначалу в финале от Сэма Крэдди и Бена Джонсона, Льюис ускорился и к отметке 80 метров опередил обоих соперников так, как если бы они стояли на месте, скорость его на линии финиша составила 45 км/час, а соперников он опередил на целых восемь футов, чего еще не бывало в олимпийской истории.

Следующим видом стали прыжки в длину, где он имел подавляющее преимущество. Став точно в 168 футах от толчковой планки, Льюис застыл ненадолго, а потом опустил голову и бросился бежать по дорожке, энергично толкаясь ногами, напрягая руки и разрубая перпендикулярно поставленным телом воздух. Накатив на доску со скоростью 37 км/час, он оторвался под прямым углом и, подобно некоему бескрылому Икару, полетел, два раза передернув в полете ногами. Удовлетворенный своей второй попыткой (854 см) с попутным ветром, Льюис опустился на траву, чтобы обдумать, каким образом лучше использовать предстоявшие ему пять забегов и оставшиеся четыре прыжковые попытки.

Однако пресыщенная толпа не поняла принятое Льюисом решение сэкономить силы для двух последующих состязаний. Им было ясно: он не хочет бороться, что столь же непристойно на поле, как и громкая отрыжка в церкви. Недолго поелозив на своих местах и обнаружив, что сказка не хочет завершаться так, как принято в Голливуде, они разразились свистом в адрес спортсмена.

Откровенно говоря, на свете существует очень немного людей, понимающих по собственному опыту, насколько сложно участвовать в соревнованиях мирового класса сразу в беге и прыжках в длину. Льюис же превосходно умел жонглировать своими приоритетами, не сталкивая их. Но хотя он и оказался прав, что подтвердили и его победа в прыжках в длину с преимуществом почти в фут, и третья и четвертая золотые медали, выигранные после отдыха в прыжках, Эй-Би-Си даже не потрудилось показать в прямой трансляции его четвертую олимпийскую победу.

Победив в 1983-м на двухсотметровке, Льюис, которого никогда нельзя было обвинить в излишней скромности, назвал свою победу «глазурью на пироге». Когда он начал ликовать на дистанции еще до финиша в соревнованиях на первенство США, его стали укорять за желание «покрасоваться перед партнерами». Даже Эдвин Мозес, патриарх спорта, сказал: «По-моему, Карл слишком выпячивается. Немного скромности не повредит». Слышались и другие голоса: он позер и тщеславный кривляка. Он пижон. Он побеждает слишком легко, без напряжения, даже деланой скромности. Другие указывали на прочие его недостатки, намекая, что Карл, дескать, наркоман или того хуже.

Но даже эти критики вынуждены были признать: он был не таким, как все. На него со всех сторон обрушивались мнения, причем разные, о его разминочном в обтяжку костюме и так далее до его причесок. Он постоянно искушал наполеонов легкоатлетического мира в еще неведомой им прежде манере, требуя деньги за выступление прежде, чем такая идея могла даже забрезжить в головах организаторов соревнований. Кроме того, полагая, что «успех всегда дается ему слишком легко», он обращался к самым различным областям человеческой деятельности, например дизайну и пению, и даже подумывал о том, чтобы играть в футбол. Не стоит ошибаться: Карл Льюис, безусловно, отличался от остальных людей и поступал так, как ему заблагорассудится. Однако Льюису можно простить его слабости, ведь он был всего лишь человеком. Правда, самым быстрым бегуном среди всех людей.

При подготовке к летним Олимпийским играм 1988 года в Сеуле Льюис решил снова доказать, что является самым быстрым человеком в мире, так же как и самым сильным прыгуном в длину, поставив перед собой беспрецедентную цель: повторить победу во всех четырех видах, и подвиг этот делало невозможным уже то, что никому до сих пор не удавалось добиться повторной победы ни в спринте, ни в прыжках.

Первая золотая медаль упала в его руки нежданно-негаданно, после того как Бен Джонсон, пробежавший в финале 100 метров с мировым рекордом за немыслимые 9,79 секунды, был дисквалифицирован за применение анаболических стероидов. Льюис стал обладателем нового американского рекорда – 9,92 секунды и обладателем своего пятого золота. Затем состоялись прыжки в длину, в которых Льюис доминировал пять лет, выиграв последовательно пятьдесят пять соревнований. Льюису пришлось прыгать всего лишь через час после окончания второго из двух предварительных забегов. И хотя после трех прыжков он был впереди, на сей раз Льюис решил прыгнуть в четвертый раз, вместо того чтобы приберечь силы для финала на двухсотметровке, как он это сделал в Лос-Анджелесе. Результат его в этой попытке оказался феноменальным – 28 футов 7 1 /4 дюйма (872 см) – и принес атлету вторую золотую медаль игр и шестую в сумме олимпийскую награду.

На этом золотые достижения Льюиса завершились, поскольку протеже и партнер его по тренировкам Джо Делоуч сумел обойти Карла за два ярда до финиша, опередив Льюиса на 0,04 секунды в финале бега на 200 метров, а команда, участвовавшая в эстафете 4x100 метров, была дисквалифицирована за неправильную передачу эстафетной палочки.

К этому времени Льюис находился на вершине международного спринта почти десятилетие, что в два раза превышает обычный срок. Однако в возрасте тридцати лет на мировом первенстве по легкой атлетике, состоявшемся в 1991 году в Токио, Льюис доказал, что он пока еще не самый слабый.

После победы в четвертьфиналах и полуфиналах тренер Льюиса Том Теллец отвел своего подопечного в сторону и с раздражением сказал ему: «В Риме на первенстве мира ты показал свой лучший результат в полуфинале. Лучшим твоим забегом в олимпийском Сеуле был полуфинал. И я не потерплю, чтобы твоим лучшим достижением здесь стал этот проклятый полуфинал».

После подобного упрека Льюис бежал так, словно боялся не оказаться лучшим; после 60 метров он был третьим, после 80 – перешел на второе место, высоко вздымая колени и рубя ладонями воздух, он мчался с пылом атлета куда более младшего возраста. Двигаясь с несокрушимостью поезда, Льюис на отметке 95 метров обошел лидера Лероя Баррелла – «так, как если бы мы стояли на месте», как сказал сам Баррелл – и, накатив на финиш, в восторге вскинул руки к небу, так как оказалось, что результат его превзошел мировой рекорд – 9,86. Всего в том забеге шесть спринтеров вышли из 10 секунд, что в два раза больше, чем в каком-либо другом забеге.

«Но подождите, – как вопит нам с телеэкрана продавец ножей фирмы «Гинцу», – это еще не все». Хотя на первенстве США 1992 года, отборочном перед Олимпийскими играми в Барселоне, карьера Карла Льюиса казалась уже законченной, так как он не попал в команду на обеих спринтерских дистанциях 100 и 200 метров, а был взят в сборную лишь как прыгун в длину и запасной эстафетной сборной, впечатление это было обманчивым. Прежний Льюис, сын ветра, el hijo del viento, как прозвали его испанцы, вернулся, чтобы победить Майка Пауэлла, человека, перебившего знаменитый рекорд Боба Бимона в прыжках в длину, и принять участие в победном, с мировым рекордом, забеге эстафетной команды.

Вундер-хрыч снова победил. Прибегнув к известной лишь ему форме регенерации, он добавил два золота Барселоны к своим прежним наградам, в итоге имея шесть личных побед на Олимпиадах и две коллективные – в эстафете, отставая теперь лишь на одну золотую медаль от Пааво Нурми по общему числу олимпийских побед, хотя и сравнявшись с ним по количеству индивидуальных наград.

Может быть – просто может быть, что человек, которого Майк Пауэлл называет лучшим легкоатлетом всех времен, никогда не возвращался на беговую дорожку – он просто никогда не уходил с нее.