355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Берт Шугар » 100 великих спортсменов » Текст книги (страница 18)
100 великих спортсменов
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 18:50

Текст книги "100 великих спортсменов"


Автор книги: Берт Шугар



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

ЛУ ГЕРИГ
(1903—1941)

Повесть о Лу Гериге заставляет нас предполагать, что жизнь в равных частях состоит из улыбок, удовлетворения и пыхтения – притом последнее явно преобладает.

Повесть эта запечатлена в документах, книгах рекордов и на кинопленке и рассказывает она об атлете, который закатал рукава, поплевал на ладони и взялся за работу – так, как положено честному труженику, отдавая делу всего себя и все свое время – до последнего мгновения. И так 2130 раз подряд. И тем не менее этот самый знаменитый из бейсбольных рекордов и прозвище, которое принес ему этот сверхчеловеческий подвиг, «Железный человек» – как бы мешают истинному осознанию мастерства этого необычайно одаренного игрока в мяч.

С самого первого своего появления в строю «Нью-Йорк Янкис», которым Гериг обязан самой знаменитой головной болью в истории спорта, которая обрушилась на Уолли Пиппа, позволив Геригу занять его место, Гериг был обречен пребывать в весьма густой тени человека, которого сам он называл «Большим Парнем» – Бейба Рата. И следующие десять лет ему приходилось выходить к бите четвертым, как раз после Рата в боевом порядке «Янки». И большую часть этих десяти лет ему пришлось стоять позади Бейба и в статистике, и в сердцах болельщиков.

Но Гериг принял свое место в команде с должным достоинством и словами: «Я не из тех, кому место в заголовках. Я просто тот парень, который каждый день выходит на поле, который идет следом за Бейбом на бите. Когда Бейб отыграл свое, ударил в аут или заработал пробежку вокруг базы, когда болельщики еще толкуют о нем, тогда выхожу я. И если я встану на голову с битой в руках, этого никто не заметит».

Но внимание на него обращали, ибо солидный с виду Гериг, получивший прозвище «Колотуха Лу», занимал свое место на площадке бэттера, и его открытая поза и высоко занесенная бита свидетельствовали только об одном – о намерении разнести мяч в мелкие клочки. В отличие от Рата он не зашвыривал мячи в облака, они летели у него прямо, нацеленные словно стрела, и едва не визжали в своем полете в неведомые края.

К концу 1927 года, второго полного сезона, проведенного Геригом на площадке, они с Ратом сделались сердцем знаменитого «Строя Убийц», образовавшегося в составе «Янки». Год 1927-й памятен тем, что Рат поставил тогда свой рекорд с 60 пробежками вокруг базы. В том же самом году Гериг финишировал вторым в гонке, длившейся до последнего месяца сезона, с результатом 47 пробежек, в то время как третий призер имел всего 18! Гериг также был вторым по среднему бэттингу, ударам и проходам, и это доказывает, что они с Ратом являли собой драгоценность в отдельной оправе. Кроме того, он возглавлял список лиги по RBI, имея таковых 175 – истинный подвиг, учитывая, что Рат, выходивший на бэттинг до него, имел 164 и много раз оставлял базы без раннеров «Янки», прежде чем передать дело Геригу. Потом именно Гериг, а не Рат был назван самым ценным игроком лиги.

Рат продолжал доминировать в заголовках, а Гериг оставался «самым ценным игроком "Янки"». Возьмем, например Всемирную серию 1928 года, четыре игры, проведенные с «Бомбардировщиками» из Бронкса. Серия эта наиболее памятна тем, что в течение ее Рат совершил три пробежки вокруг базы в одной игре и имел показатель бэттинга, равный 0,625. Чего не помнят, так это того, что Гериг в той же самой серии имел четыре пробежки, 0,545 на бите – и, что характерно, девять RBI (против четырех у Рата).

Казалось, что Гериг навсегда был обречен оставаться крон-принцем при султане Рате, обреченным на ту же самую славу, что второй человек, пересекший Атлантику в одиночку.

Когда же ему на деле представилась возможность сменить Рата на вершине горки, составленной из пробегов вокруг базы, в 1931 году фортуна вновь позволила ему приблизиться и коснуться ее подола. Но не более. Это был тот год, когда посланные Геригом мячи попадали в стойки и отскакивали в руки центрального филдера, настолько силен был удар. Бейзраннер «Янки» только проводил мяч взглядом до рук центрфилдера, решив, что снаряд пойман, и помчался, чтобы занять свое место на поле, когда Гериг миновал его на дорожке вокруг базы, и был выдворен судьями с поля. Эта пробежка стала бы 47 у Герига. А так они с Ратом финишировали ноздря в ноздрю с 46 пробежками, поделив корону между собой.

На следующий, 1932-й, год во встрече с защищавшей свой чемпионский титул командой Филадельфии Гериг стал первым игроком двадцатого столетия, совершившим четыре пробежки вокруг базы в одной игре. К несчастью для Герига, в тот же самый день Джон Макгро оставил пост менеджера «Нью-Йоркских Гигантов», проведя на посту тридцать один год. И Гериг вновь остался без внимания публики.

А потом была серия 1932 года, которая навсегда останется в памяти как та, в которой Рат совершил свой «Заказной удар». Ее сопровождали страсти, родственные разве что наихудшим эксцессам Французской революции, и «Янки» и их соперники, «Чикагские Щенки», не брезговали выражениями, которые заставили бы покраснеть самого отпетого биллингсгейтского моряка. «Янки» обзывали «Щенков» «скрягами» за то, что те выделили своему бывшему одноклубнику Марку Кенигу только половинную долю, хотя тот вытащил их к вымпелу Национальной лиги. «Щенки» отбрехивались, используя всякое приходившее на ум слово из трех букв, в том числе и ненавистное крепкое словцо – «Рат». Тот восполнил весь реальный и вымышленный ущерб в третьей игра, забив хомер в три пробежки в первый и сделав «Заказной удар» в пятой. Чего не заметила захваченная драмой мгновения пресса, так это хомера Герига в третьей игре, и другого хомера, последовавшего за прекрасным движением Рата. Во всей серии Рат имел показатель бэттинга 0,333, забил два хомера и сделал шесть пробежек; Гериг настучал 0,529, забил три хомера и сделал восемь пробежек. Но вся слава опять досталась Рату.

И так было всегда. Гериг, обреченный играть вторую роль после гения бейсбола, представлял собой вторую половинку этой странной пары. Но Гериг, убежденный командный игрок, роль свою понимал и приговаривал: «Бейб – это одно дело… а я совершенно другое. Точным его подобием мне никогда не стать, – а я и не пытаюсь этого сделать, – я просто поступаю так, как считаю нужным». Болельщики, видевшие в этом тихом и непритязательном человеке олицетворение усердного и всеми забытого труженика времен Депрессии, прекрасно понимали, что если Бейб Рат – это дух «Янки», то Лу Гериг – это гордость команды.

В 1934 году, когда Рат, в буквальном смысле этого слова, уже почти что лишился ног, власть наконец перешла к Геригу, возглавившему список лиги по числу пробежек, RBI и среднему показателю бэттинга и увенчанному «Тройной короной». Когда в следующем году Рат оставил спорт, Гериг сделался лидером команды и воплощением самой сущности «Янки»: класса, традиций и уверенности. Пребывая в качестве лидера, он мог только шевельнуть бровью, поправляя боевые порядки команды, и уж совсем нечасто ему приходилось распекать своим высоким голосом какого-нибудь зеленого новичка, осмелившегося показаться на людях без пиджака.

После появления в команде Джо Ди Маггио в 1936 году, Гериг сделался почетным героем «Янки». Тем не менее он оставался лидером команды, ее «самым ценным игроком» и относился к каждой игре с пылом юного студента-футболиста, каковым он был некогда в университете Колумбии, продолжая серию своих успехов, растянувшуюся на двенадцать сезонов.

А потом, когда уже казалось, что Лу Гериг навсегда останется единственным первым бейзменом «Нью-Йоркских Янки», судьба коснулась его своим корявым крюком. Сперва его неловкая, едва ли не прихрамывающая походка казалась признаком приближающегося возраста, обыкновенной неприятностью, которую он одолеет, как одолевал все прочие хвори и травмы. И тут как гром с ясного неба обрушилось потрясающее, немыслимое известие о том, что Лу Гериг поражен болезнью, называющейся амиотрофическим латеральным склерозом, теперь более известным под названием «болезни Лу Герига», – редким заболеванием, разрушающим ткани спинного мозга.

2 мая 1939 года, имея в активе 2130 игр, проведенных после того, как он заменил Уолли Пиппа, Лу Гериг попросил менеджера Джо Маккарти вывести его из линии «в интересах команды». Через два месяца на «Дне», проводившемся в его честь, перед тысячами доброжелателей на стадионе «Янки», Лу Гериг горделиво прошаркал к микрофону и растроганным голосом объявил себя «самым счастливым человеком на свете».

Он умер два года спустя, не дожив двух недель до тридцать восьмого дня рождения. Его пережила его вдова Элинор, и его достижения, к которым относятся рекордный для всех времен «Большой шлем» в пробежках, рекорд американской лиги по числу RBI в сезоне, 13 кряду лет со 100 или более RBI, четвертый средний показатель по бэттингу среди членов Зала славы, 493 результативные пробежки и 2130 игр подряд – рекорд этот, простоявший 56 лет и превышенный Кэлом Рипкиным-младшим, представлял постоянное и живое напоминание о Лу Гериге. И мешал истинному восприятию всей глубины его колоссального таланта.

ДИЕГО МАРАДОНА
(родился в 1960 г.)

Наиболее заметной стороной карьеры Диего Армандо Марадоны была ее ослепительная несогласованность. На футбольном поле, всегда являясь центром притяжения, он был настолько неуловимым, что противникам никак не удавалось поймать его и попортить шкурку, но вне поля, всегда являясь центром противоречий, он никогда не мог сохранить ее в неприкосновенности. Одно неизменно вычиталось из другого.

Жизнь этого неподвластного дисциплине уроженца буэнос-айресских трущоб всегда складывалась одинаково. Усыпанная самыми немыслимыми сенсациями, жизнь его представляла на деле схему туристической поездки, скорее представлявшую собой не атлас достижений, а перечень выходок, в котором попадания в полицейский участок чередовались с появлением в заголовках спортивных газет.

Начальной точкой этой схемы является Вилья-Фиорито, Аргентина, милое на слух, но жесткое для жизни местечко на окраинах аргентинской столицы. Местная легенда утверждает, что в возрасте трех лет маленький Диегито получил от отца футбольный мяч, и, начиная с этого мгновения, этот предмет сделался его неотрывной частью, словно бы их соединяла какая-то пуповина, мальчишка днем пинал его, а на ночь клал рядом с собой в постель, не разлучаясь с верным другом. Нераздельная парочка устраивала на телеэкране представления во время перерывов в футбольных матчах, и Диегито развлекал публику, жонглируя невесомым мячом головой, плечами, грудью, коленями, лодыжками, ступнями, любой подворачивавшейся под руку частью тела, не позволяя мячу коснуться земли во время представления. Когда на экране обе команды возвращались на поле, толпа выражала свое восхищение волшебным мастерством Диегито и его мяча криками: «Останься! Останься!»

В возрасте девяти лет этот вундеркинд и волшебник попал в знаменитую аргентинскую детскую футбольную команду «Лос Себоллитос» – «Луковки». Играя в футболке под номером 10, который носил великий Пеле и который традиционно доставался самому результативному игроку команды, Диегито творил с мячом все что хотел. «Он не остановится, жонглируя мячом, – сказал один из тех, кто видел Марадону в тот первый день, когда он выбежал на поле под номером 10. – Он стал феноменом уже от самого рождения».

Пять лет и 140 побед кряду, зрители охали и ахали над каждым его ходом, каковых было много. Один из первых его почитателей вспоминал: «Люди, вовсе не интересующиеся футболом, приходили посмотреть на него как на театральный спектакль, как на цирковое представление, как на оперу».

В четырнадцать лет он оставил школу, чтобы отдать футболу все свое время, в пятнадцать он подписал свой первый профессиональный контракт, поступив в аргентинскую команду «Хуниорс», а в шестнадцать отыграл свой первый профессиональный матч. Почитатели, собравшиеся на крошечном стадионе «Хуниорс», чтобы почтить своего любимца и приветствовать любой его ход, дружно вопили: «Видите, видите его! Вот Марадона и его балет».

Элегантный и красноречивый, этот крепкий «сеньор пять-на-пять», обладавший телом танка, умел прорваться сквозь строй защитников, обманывая их короткими, гипнотическими и почти незаметными движениями, а потом, пока соперники размышляли над тем, к чему бы все это, в шаркающем ритме танго выйти к воротам, или, жонглируя мячом с помощью колен или любой потребовавшейся для этого частью тела четыре и даже пять раз на полном ходу, прошмыгнуть мимо них, по-крабьи прижимаясь всем телом к земле, так что никто не мог отобрать у него мяч. А потом уже, ощущая запах гола ноздрями, он цеплял мяч где-нибудь на половине шага, притом «не той» ногой, а защитники позади еще стояли соляными столбами в манере, запатентованной еще женою Лота.

Его стиль многого требовал от защитников, и в первую очередь импровизации, выращенной от того же корня, что и искусство самого Марадоны. Как пояснял впоследствии Сезар Луис Менотти, тренер аргентинской национальной команды: «Он вырос в бедной семье и каким-то образом умудрился принести с собой в футбол ту изобретательность, которая необходима уличному мальчишке, чтобы выжить».

Но при всей своей уличной изобретательности Марадона все-таки не сумел уцелеть во время последнего урезания состава команды, предпринятого Менотти перед Кубком Мира 1978 года, полагавшего, что семнадцатилетний юнец еще слишком зелен для бело-голубой команды. «Я сказал ему, что он станет великим, истинно великим игроком, – вспоминал Менотти. – Но удар был слишком тяжел. Он плакал как малое дитя».

Не получив возможности проявить свое величие в сборной Аргентины на Кубке Мира 1978 года, Марадона был вынужден ждать следующего года. Ибо в этом году он поехал в Японию членом молодежной (до 21 года) сборной Аргентины, которая победила там в розыгрыше первенства мира, и был объявлен лучшим игроком Южной Америки. Наконец сделавшись полноправным членом аргентинской национальной команды, Марадона возглавил ее в триумфальном турне по Европе.

Мир европейского футбола редко видел исполнителя столь искусного, как этот широкоплечий крепкогрудый массивный юноша, увенчанный гривой густых черных кудрей, каждое движение которого было достойно, чтобы его снимали на пленку. Соперники напрасно ловили воздух, болельщики в удивлении охали, наблюдая за теми невиданными трюками, которые он выделывал с мячом. Даже обычно невозмутимая лондонская пресса забилась в припадке восторга, а «Санди Таймс» отвела Марадоне целую страницу в своем основном разделе. «Примерно раз в двадцать лет на свете появляется гениальный футболист, – писала газета. – Последним был Пеле, великий бразильский игрок. Теперь появился еще один гений – аргентинец Диего Марадона».

И новый Пеле, а точнее Марадона, новый король футбола возвратился домой в Аргентину. И на него сразу же посыпались предложения со всех сторон мира.

Но в Аргентине, стране, где футбол является всеобщей религией и наваждением, слухи о предстоявшей продаже Марадоны были встречены народным негодованием, степень которого начиналась от уверенных отрицаний («Марадона не продается») и кончалась благочестивыми утверждениями («Диегито подобен ангелу, которого Господь послал на землю, чтобы осчастливить аргентинский футбол»). И тем не менее Марадона предпочел личную выгоду положению пророка и вскоре подписал шестилетний контракт с испанской командой «Барселона» за внушительную сумму в 12 миллионов долларов. Последовала немедленная реакция. Оказавшись перед немыслимой перспективой потерять одно из своих самых дорогих достояний, аргентинские болельщики изошли слезами негодования, а Аргентинская футбольная ассоциация объявила, что Марадона получит разрешение выступать за свою новую команду лишь после проведения Кубка Мира 1982 года.

По иронии судьбы финальная часть Кубка Мира 1982 года проходила в Барселоне. Ожидалось, что Марадона приведет команду ко второй победе в Кубке, но выведенный из себя плотной опекой и фолами игрок выступил неудовлетворительно, и команда Аргентины вышла из борьбы уже во втором круге. Местная пресса, присматривавшаяся к игроку, которому предстояло выступать за команду города, осмеивала его выступление, и одна из газет даже наделила его прозвищем «Мини-Донна», то есть «Маленькая Леди».

Начиналась двухлетняя взаимная ненависть между Барселоной и Марадоной. Невзирая на голод по успехам – а Марадона принес команде успех уже в первый год своих выступлений за «Барселону», сделав команду чемпионом страны и забив двадцать два мяча в тридцати шести играх, граждане города вскоре поняли, что этого темноволосого и неотесанного чужака нельзя назвать именно тем блюдом, которое они заказывали. Трудный в обращении и нахальный парень никак не подходил под высокие нравственные нормы, свойственные Барселоне. Особенно рассердило публику его участие в ссоре, возникшей на поле во время игры, на которой присутствовал король Хуан Карлос, и недовольство буквально всем, включая разметку футбольного поля. Всем вообще. И через два года руководство команды подняло руки кверху, а потом умыло их, избавившись от Марадоны, продав его контракт итальянскому «Наполи» за 10 миллионов 800 тысяч долларов. «Наполи» не становился чемпионом восемьдесят лет – но все это было до явления Марадоны, который превратил вечного неудачника, команду из одного из самых бедных районов Италии, в пятикратного победителя итальянских и европейских турниров. Его появление также помогло преобразить местную экономику, и в первую очередь официальный тотализатор, что принесло выгоду буквально всем – и хозяевам дела, и тем, кто пользовался их услугами. Генеральный менеджер «Наполи» сказал в отношении стоимости Марадоны: «Появление Марадоны принесло клубу двадцать миллионов долларов».

Однако Марадоне еще предстояло доказать свою ценность для родной страны на Кубке Мира 1986 года. И на поле колоссального стадиона «Ацтека», что находится в городе Мехико, таланты его не знали ни границ, ни предела: здесь он мчался вперед за мячом, яко истомленный жаждой олень к прохладному ручью; здесь он выдавал невероятные пасы прямо на головы партнеров; и повсюду на поле демонстрировал он свой невероятный дриблинг, проскакивая мимо защитников и подавляя всякое сопротивление. Победа досталась Аргентине, во второй раз за восемь лет завоевавшей Кубок Мира, но слава легла на плечи Марадоны, забившего пять мячей в шести играх и признанного самым ценным игроком турнира, а следовательно и всего мира.

Но, став самым известным спортсменом мира, он остался и самым противоречивым, превращая своими совершенными вне поля выходками всеобщее одобрение в столь же всеобщее осуждение. Каждый его поступок анализировался и пережевывался прессой, в том числе и употребление кокаина и жуткие пьянки. Изгнанный из футбола спортивными властями за «серьезные проступки», Диего Марадона, казалось бы, завершил свою карьеру, и единственное утешение в ту пору ему могли принести лишь известного рода напитки.

Однако жизнь полна иронии, и это тем более верно, когда речь идет о Марадоне. Пока он находился в испанском городе Севилье, тщетно пытаясь вернуться на поле, поскольку тело его обмякло и карьера явным образом подходила к концу, аргентинская сборная, одержавшая без него тридцать три победы подряд, в том числе и выигравшая чемпионат Южной Америки, потерпела унизительное поражение от Колумбии со счетом 0:5, которое поставило под сомнение участие страны в финале Кубка Мира 1994 года.

Невзирая на все, аргентинские болельщики остались верными своему кумиру и до сих пор свято почитают его на родине. Тем более что уже начал забивать свои первые голы Марадона-младший, продолжая тем самым жизнь знаменитой фамилии в популярнейшем во всем мире виде спорта.

РОБЕРТО КЛЕМЕНТЕ
(1934—1972)

Некоторые видели в Роберто Клементе задумчивого Гамлета в черно-золотой форме «Питтсбургских Пиратов», имевшего 0,317 как хиттер и 0,400 как кетчер и томимого жестокими муками. Для других он был воплощением чести и гордости, как бессмертный Кейси. Но Роберто Клементе слушал другого барабанщика, выбивавшего карибскую музыку, и маршировал под нее, задав своему моральному компасу собственный курс.

На поле Клементе играл, пользуясь его собственным определением, «как безумный». Вне поля он обнаруживал большее количество граней, чем кубик Рубика, делаясь по очереди то интеллигентным, то воинственным, то настырным, то чувствительным, то откровенным, то враждебным.

Юный Роберто, которого преследовало намерение сделаться бейсболистом, вырос в скромном деревянном доме в округе Сан-Антон, Пуэрто-Рико, где оттачивал свою меткость, отбивая половой щеткой бутылочные пробки и швыряя теннисный мяч в стену дома. В возрасте восемнадцати лет он посетил местный отборочный лагерь, финансировавшийся в том числе и скаутом «Доджеров» Элом Кампанисом (да, тем самым Элом Кампанисом). Скаут присутствовал на просмотре, зевая, как только что вытащенная из воды рыба, пока молодой человек «выбивал дух из мяча». А потом начались забеги на шестьдесят ярдов. Все бежали примерно за 7,2–7,3, давая средний показатель старшей лиги, а потом пришел Клементе и промчался за 6,4 секунды с какими-то долями, а это время легкоатлета, причем сделал это в бейсбольной форме. «Я попросил его пробежать еще раз, и на сей раз результат оказался еще лучше. Он просто летал! И я сказал себе, что если этот сукин сын способен держать биту в руках, то я возьму его. Он вышел на пластину и стал посылать мячи прямо в канаты. Прямыми ударами. Лучшего свободного кандидата я просто не видел».

Невзирая на столь очевидную оценку, Кампанис не мог взять еще несовершеннолетнего Клементе, который вместо этого поступил в клуб «Сантурце» из зимней лиги Пуэрто-Рико, где провел два следующих сезона, играя аутфилдером вместе с Вилли Мейзом и имея на бите 0,288. В феврале 1954 года Клементе наконец ушел в «Бруклин Доджерс» на оклад в 5000 долларов плюс 10000 подъемных и был отослан в Монреаль – в фармклуб команды «Эллис Айленд», тот самый, где за восемь лет до него в организованный спорт вошел Джекки Робинсон, другой из великих игроков «Доджерс».

Но хотя Клементе было суждено стать идолом пуэрториканцев в частности и латиноамериканцев вообще – таким же, как Джекки Робинсон у белых, ему не было суждено сделать это в форме «Доджерс». Дело в том, что бейсбольные правила того времени были обязательными для всех, и они определяли, что игрок, нанятый более чем за 4000 долларов и не выступающий в старшей лиге, может быть задрафтован другой командой. По иронии судьбы, человек заметивший потенциал в Робинсоне, Бранч Рикки, ставший теперь генеральным менеджером «Питтсбургских Пиратов» и по-прежнему видевший перспективы Клементе, взял его в последнюю очередь, уже после окончания сезона.

Потом Клементе признавался: «Я даже не знал, где находится Питтсбург». Но это он мог выяснить весьма просто – не обращаясь к путеводителям, а заглянув на спортивные странички газет, где Питтсбург очень просто обнаруживался в турнирной таблице Национальной лиги, если просмотреть ее нижнюю часть. Дело в том, что «Пираты» тогда являлись самой забытой Богом и разнесчастной бейсбольной командой, сумевшей за три сезона проиграть 100 матчей. Насколько плохо она играла? Эти «летние бездельники» были настолько плохи, что менеджер Билли Мейер, обращаясь к ряду игроков, среди которых находились Бобби Дель Греко, «Рыба-кот» Меткович и целая рать прочих, чьи имена – к счастью – не сохранила история, однажды пожаловался: «Таких клоунов в бейсбольной форме я еще не видел».

Двадцатилетний парень попал прямо в стартовый состав «Пиратов» – в нужное место и на нужное поле. И с первого же его появления на площадке «Форбс» всякий, кто хоть сколько-нибудь понимает в бейсболе, увидел в нем будущую суперзвезду. На поле Клементе ловил пущенный мяч и бросал его на линию, отрезая бейзраннера соперника. А в коробочке бэттера умственный взор нарисует вам игрока, занимавшего самое далекое место от передней меловой линии, ступня ведерком, ноги пошире, бита над головой, спина напряжена; а потом бита описывает крутую дугу, поражая мяч в самую середину. А на дорожках вдоль базы он был подобен молнии, наводнению, прекрасно отлаженной машине. И все, кто видел его на поле, сразу же заряжались энергией, словно излучавшейся им.

Но если большинство болельщиков видели в нем прежде всего блистательного игрока и относились с соответствующим почтением, некоторые, особенно журналисты, так не считали, возможно, в этом был виноват языковой барьер. Уже одно из первых интервью, состряпанное каким-то бесчестным жуликом, приписывало его устам явную чушь: «Я люблю бегать. Моя бегает 100 метров за одиннадцать секунд. Карош, а? Я однажды бежал 400 метров пятьдесят пять секунд. Лучше, да? А в Мерике мне нравится новые авто. Я тоже купи себе новое авто. Вота!» И смущенный подобным стремлением прессы сделать из него посмешище, ранимый Клементе заполз в свою скорлупу, более не доверяя журналистам.

Кроме них, ему докучали травмы. За годы в спорте Клементе перенес, наверное, все возможные болезни и увечья, малярию, трещины в костях, пищевые отравления, бессонницу, растяжения, повреждения мениска, не упоминая уже разбитые предплечья, плечи, локти, ладони, спину, лодыжки, бедра и т д. и т п. Но если известные в прошлом игроки – такие как Люк Эпплинг, прозванный «хворым старикашкой», воспринимались со своими хворями как нечто данное, то Клементе почему-то считался симулянтом.

Чувства Клементе, выступавшего за черно-золотых «Пиратов», были открыты всем, он ощущал себя непонятым и неоцененным по заслугам и видел в обвинениях в симуляции очередное проявление межнационального барьера. «Когда Микки Мантл говорит, что он повредил ногу, все в порядке, – жаловался он репортеру. – Но если заболеет латиноамериканец или чернокожий, все начинают вопить, что он симулирует». В своем интервью журналу «Спорт» он пошел еще дальше, жалуясь на царящую в бейсболе кастовую систему, которая обрекала его на участь гражданина второго сорта: «К латиноамериканским неграм в играх с мячом сегодня относятся так, как относились ко всем неграм в бейсболе в первые дни после отмены цветного барьера. Они находятся под тяжестью предрассудков и предвзятого отношения. Они разговаривают между собой по-испански и потому считаются меньшинством, на них падает вся тяжесть еще не отмеревших расовых предрассудков».

Однако Клементе не стал дуться, он взял биту в руку и принялся доказывать собственную правоту. И в 1960 году давно копившаяся туча разразилась громом, поскольку Клементе набил 0,314, возглавил список аутфилдеров-ассистентов и во многом собственными усилиями привел некогда жалких «Пиратов» к вымпелу Национальной лиги и к самой упорной серии всех времен с «Янки», состоявшей из семи игр, в каждой из которых он имел удары, и возглавил «Пиратов» по общему числу ударов.

Во внесезонье его обожженная гордость претерпела новый афронт, новое унижение, когда специализирующиеся на бейсболе журналисты назвали его товарища по команде, шортстоппера Дика Гроута самым полезным игроком Национальной лиги, поставив Клементе только на восьмое место, почти без первых мест при опросе. Не привыкший прибегать к привычным любезностям, Клементе пожаловался: «Не хочу сказать, что Гроут этого недостоин. Просто мне кажется, что я не должен стоять так близко к десятому месту». И с тех пор он никогда не носил свой чемпионский перстень 1960 года, предпочитая ему свое кольцо «Олл Старз», заслуженное на следующий год.

В 1961 году Роберто Клементе действительно явил себя во всем блеске суперзвезды. Играя так, словно каждая встреча была для него истинным боем, он возглавил список Национальной лиги по бэттингу со средним показателем 0,351. Но на его долю выпал не только 1961 год, но и все десятилетие. Так же как Тай Кобб осенял своими орлиными крыльями десятые годы прошлого века, а Роджерс Хорнсби двадцатые годы, шестидесятые принадлежали Роберто Клементе, весь этот период возглавлявшему списки по общему числу попаданий и имевшему самый высокий средний показатель бэттинга. Он выиграл четыре чемпионских титула по бэттингу, первым из правшей после Хорнсби одолев эту вершину, а потом – наконец – заслужил и одобрение бейсбольной прессы, которая назвала его самым ценным игроком Национальной лиги в 1966 году, хотя, по правде говоря, этот приз ему следовало присуждать все десять лет.

Звание самого ценного игрока стало не только персональным Эверестом – оно символизировало крестовый поход, предпринятый Клементе во имя всех латиноамериканских игроков. Клементе сделался теперь их общим главой, их лидером. Он брал их под свое крылышко, как Мэтти Элоу, которого обучил отбивать мяч налево, что позволило Элоу выиграть звание чемпиона Национальной лиги по бэттингу. А еще он защищал права своих соплеменников. Клементе являлся, по словам Орландо Сепеды, «вождем всех латиноамериканцев в бейсболе». И «вдохновителем их», если верить Минни Миносо.

Однако бита и лидерство составляли только часть всей картины. Ибо Роберто Клементе был совершенным игроком, совершавшим легендарные подвиги, отсекая игрока за игроком, испытывавших судьбу – и Клементе – попытками прорваться к другой базе. Руку его испытал на себе Сепеда, утверждавший, что Клементе вывел его из игры прямым, словно полет стрелы, броском, навсегда запечатленном зрительным нервом пострадавшего. «Я был на второй, – вспоминал Сепеда, – и бежал к месту питчера. Тим Маккарвер выбил мяч в правое поле. Я обежал третью и, посмотрев вверх, увидел, что кетчер ожидает меня с мячом. Я не верил своим глазам! Это было немыслимо! Но при следующей подаче он проделал то же самое с Лу Броком». Сепеда и Брок были только двумя из тех 266, которых Клементе скосил за свою восемнадцатилетнюю карьеру.

Добавим строчку из воспоминаний Джима Мюррея: «Роберто Клементе, возможно, был одним из самых лучших бейсболистов в истории этой игры». А Роджер Ангелл, поэт-лауреат от бейсбола, посмотрев на Клементе в мировой серии 1971 года, написал, что Клементе играл в «такой бейсбол, которого вы еще не видели: он бегал, бил и бросал на уровне, близком к совершенству».

Но Клементе был не только игроком в мяч – он являлся и чутким человеком. Это особенно проявилось, когда, сделав свой 3000-й удар во время последнего сезона, проведенного им на площадке, он посвятил событие «болельщикам Питтсбурга и народу Пуэрто-Рико». И эта забота о людях стала еще более явной, когда утром 31 декабря 1972 он расстался с жизнью в перегруженном самолете, который Клементе вел в Никарагуа, чтобы помочь жертвам землетрясения.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю