Текст книги "Ищущий убежища"

Автор книги: Бернард Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Во всяком случае, мы ничего о сквайре не знали. Как его звали?

Эльфгар, саксонец, – коротко ответил Джон.

Гервез повернулся к стоящему рядом с непроницаемым выражением лица Болдуину:

– А ты, Болдуин, что-нибудь слышал об этом?

Тот покачал головой:

– С прошлого года, когда приезжал солдат из Палестины, мы больше не получали вестей от Хьюберта. Разумеется, и о сквайре ничего не слыхали.

Джон между тем украдкой поглядывал на висящие с правой стороны на поясе сквайра ножны. Украшенная узором рукоять ножа торчала слишком высоко, кинжал был длиннее ножен почти на целый дюйм. На темно-коричневой коже ножен он увидел маленький белый шрам – недавно порвавшаяся кожа светилась, словно маленькая звездочка.

– Не могли бы мы спуститься вниз? – с обманчивой мягкостью предложил коронер.

Озадаченные мужчины последовали за ним туда, где к деревянным перилам были привязаны кони приехавших офицеров. Рядом со своей лошадью стоял Гвин, держа в руках что-то, завернутое в кусок дерюги. Когда троица спустилась с лестницы и остановилась возле него, он развернул полотно, показав мужчинам несколько предметов одежды и пустые кинжальные ножны. От них все еще исходила тошнотворная вонь разложения, поскольку одежда впитала в себя жидкости из дартмурского трупа, но не это заинтриговало коронера. На ножнах, которые держал Гвин, он заметил порез в том же месте, что и на ножнах Болдуина, только не свежий, а старый, грязный.

– Что еще за представление вы устроили? – раздраженно спросил Гервез. – Я прошу прощения, но у меня и без вас полно дел в этот злосчастный день, сэр Джон.

– День может оказаться еще более злосчастным, чем вам кажется, – мрачно ответил коронер. – Будьте добры, попросите вашего сквайра на минутку передать мне кинжал.

Двое мужчин из Питер-Тейви обменялись нерешительными взглядами, но никто не пошевелился.

– Я настаиваю! – рявкнул Джон. – Ваш нож, Болдуин!

Чернобородый мужчина медленно достал из ножен кинжал и протянул его рукояткой вперед Джону, который принял его, а другой рукой взял со свертка в руках Гвина ножны. Лезвие кинжала мягко проскользнуло в кожаные ножны. Эфес кинжала плотно прижался к верхнему краю кожи. Коронер поднял кинжал с ножнами, показывая их Гервезу и его сквайру.

– Похоже, к этим ножнам кинжал подходит гораздо лучше, чем к вашим.

Де Бонвилль, пользуясь своим новым положением лорда поместья, отвернулся:

– Думаю, сейчас не время для шарад, коронер. Откуда вдруг такая страсть к загадкам?

Эти ножны принадлежали человеку, убитому всего в пяти милях отсюда. Человеку, о котором вы, по вашим словам, даже не слыхали.

Итак, мой кинжал не совсем подходит к ножнам, – вспыхнул Болдуин. – Ну и что тут такого? У моего старого ножа сломался клинок, и я купил новый кинжал у человека, вернувшегося с Востока.

Джон был готов к такому объяснению.

– Правда? Тогда давайте посмотрим чуть внимательнее.

Он вновь извлек кинжал и указал пальцем на надорванный край ножен у самой кромки лезвия кинжала. На самом лезвии, в двух дюймах от рукоятки, металл был выщерблен – по всей вероятности, от удара обо что-то твердое. На кромке образовался заусенец, и когда Джон несколько раз вложил кинжал в ножны, стало очевидным, откуда появилось повреждение на коже.

– А теперь покажите мне ваши ножны, сэр, – требовательным тоном приказал он Болдуину.

Под сверлящими его взглядами троих мужчин сквайр помедлил, однако ему не оставалось ничего другого, как подчиниться. Он неохотно сдвинул пустые ножны по ремню вперед. Джон опустил кинжал в его ножны и снова достал его, показывая, что недавно образовавшееся повреждение на коже в точности совпадало с надрезом на ножнах, снятых с покойника, и причиной возникновения этого повреждения был заусенец на клинке кинжала.

– Что вы на это скажете? – произнес он с пугающей мягкостью в голосе.

Гервез де Бонвилль, не выдержав, попытался вступиться за своего сквайра:

– Нет, это полнейшая чушь! У каждого мужчины в Англии есть кинжал. Тысячи кинжалов привезены с востока теми, кто возвращается из Крестовых походов… и немало из них повреждены. Из случайного совпадения вы делаете ложные выводы.

Не обращая внимания на его вмешательство, Джон не сводил пристального взгляда с Болдуина.

– Я задал вопрос, но не услышал на него ответа.

Жесткие черные глаза на упрямом лице пронзили коронера.

– Как говорит мой хозяин, это просто смешно. Этот кинжал у меня, наверное, уже года два.

Он положил оружие на ладонь и опустил голову, словно рассматривая его впервые. Джон был непоколебим:

– Сомневаюсь, что у вас найдется свидетель, готовый подтвердить ваши показания. – Его голос повысился в обвинительном крещендо. – Я утверждаю, что это оружие принадлежало убитому сквайру Хьюберта – Эльфгару.

К этому времени несколько человек уже остановились на почтительном расстоянии, разглядывая прибывших и пытаясь понять, что происходит.

Болдуин, лицо которого над иссиня-черной бородой постепенно покрывалось красными пятнами, закричал в ответ:

– А я говорю, что этот нож мой! Как он мог принадлежать убитому? Говорю вам, я никогда не слышал об Эльфгаре из Тотнеса!

Последовала мертвая тишина. Затем Джон нарушил ее, и его Сдержанный голос показался еще более зловещим после только что звучавшего крика.

– Тотнес? Кто-то говорило Тотнесе?

Болдуин стоял, понурив голову, глядя то на одного, то на другого офицера, словно затравленный бык между двумя псами.

Гервез открыл было рот, чтобы сказать что-то, но прежде, чем он успел произнести хоть слово в защиту черноволосого сквайра, тот, зарычав по-звериному, толкнул коронера в грудь.

Не ожидавший такого поворота дел, Джон отступил на шаг, и Болдуин бросился бежать к стойлу. За ним метнулся в погоню Гвин, и не успел беглец сделать и пяти шагов, как корнуоллец, вспрыгнув ему на спину, свалил негодяя на землю. Гервез, словно заколдованный, стоял, не шевелясь, но успевший опомниться Джон уже спешил на помощь Гвину, борющемуся с беглецом.

В тот самый момент, когда коронер приблизился к борющимся на земле переплетенным телам, Гвин, взревев, схватился за плечо, между его пальцами заструилась кровь.

– Этот гаденыш меня ранил! – закричал он и тут же пригнул голову; то самое лезвие, которое они тщательно изучали несколько минут назад, просвистело над его ухом.

Но недаром двое эксетерцев десяток лет сражались плечом к плечу. Ноги Гвина, переплетенные с ногами беглеца, были скованы, однако он знал, что для него главное – увернуться от ножа, не сомневаясь, что его хозяин не замедлит прийти на выручку. Так и случилось. На ходу достав меч из ножен, Джон с силой опустил его плашмя на черные кудри размахивающего кинжалом негодяя. Болдуин был без головного убора, и хотя меч не был серьезным тяжелым боевым оружием, тридцати дюймов стали хватило, чтобы его оглушить.

Выбравшись из-под обмякшего тела, Гвин отряхнул грязь с одежды.

– Сильно он тебя ранил? – спросил Джон.

Помощник коронера заглянул в дыру на рукаве шерстяного жилета, затем сунул туда палец и посмотрел на кровь.

Ничего страшного, так, царапина. Я сам виноват. Не ожидал, что он на меня ножом замахнется, паршивец. – Он замахнулся ногой на распростертое на земле тело сквайра, который, впрочем, застонал и начал подавать признаки жизни.

Свяжи его. Мы захватим его с собой в Эксетер.

Пока Гвин обматывал запястья стонущего Болдуина, воспользовавшись для этой цели перевязью убитого крестоносца, коронер вернулся к новоиспеченному лорду Питер-Тейви, который с бледным, как снег, лицом, так и не сдвинулся с места, словно парализованный неожиданным поворотом событий.

– Я полагаю, ваш сквайр является убийцей и вашего брата, и его сквайра, Эльфгара, – а если он и не убивал их собственноручно, то наверняка при этом присутствовал.

Де Бонвилль наконец взял себя в руки и снова принял высокомерную позу:

– А я так не считаю. Вся эта комедия с кинжалом яйца выеденного не стоит. Вы являетесь сюда, в день траура, вмешиваетесь в приготовления к похоронам одного из самых уважаемых лордов в западных графствах и бросаете обвинения в адрес моего сквайра, который для меня не просто слуга, но и друг.

Гервез оказался сделанным из более крутого теста, чем Джону показалось поначалу, и, довольно быстро сориентировавшись, перешел от обороны к атаке:

– Мой брат, скорее всего, погиб по дороге домой от рук беглых преступников. И вы еще пожалеете о том, что сказали, коронер. У меня немало влиятельных друзей, от епископа до шерифа, от нашего аббата до кое-кого в Винчестере. Прошу немедленно освободить моего сквайра. Если вы подчинитесь, то, возможно, я посмотрю сквозь пальцы на ваше вызывающее поведение.

Джон обнажил зубы в саркастической усмешке.

– Неплохо, неплохо сыграно, молодой человек. Однако объясните мне, каким образом ваш Болдуин стал обладателем кинжала, принадлежавшего убитому, и как он узнал, что убитый родом из Тотнеса, если, по его же утверждению, никогда о нем раньше не слышал?

– Я не стану говорить о том, что знает Болдуин или чего он не знает – или о том, что он делал или не делал. Скажу одно: я не верю в то, что он злой человек.

Однако, решив, по всей вероятности, положиться на помощь занимающих высокое положение влиятельных друзей, Гервез не предпринял более никаких попыток помешать коронеру в исполнении его законного долга.

– Уверяю вас, сэр, вы совершаете серьезную ошибку, но если вы полагаете, что в Эксетере скорее разберутся в этом, деле, я не стану вам препятствовать.

Среди нараставшей растерянности и волнения к ним почти бегом направлялся Мартин, почти в истерике оставивший тело усопшего отца. Пока старший брат пытался объяснить ему, что происходит и успокоить его, оглушенного Болдуина погрузили на лошадь и привязали к седлу. Затем лошадь привязали к кобыле Гвина, и процессия выехала со двора, чтобы начать первую часть долгого путешествия в Эксетер с остановкой в Сэмпфорд-Спайни.

Глава семнадцатая,
в которой коронер Джон присутствует на суде

Пополудни следующего дня Гвин благополучно доставил Болдуина в тюрьму и сдал под неусыпный надзор Стиганда. По стечению обстоятельств его поместили в камеру рядом с Аланом Фитцхаем, где он мог слышать стоны и проклятия наемного воина, которому теперь не угрожала смерть, но мучили постоянные боли в воспалившейся обожженной руке.

Сквайр из Питер-Тейви хранил мрачное сердитое молчание, словно накапливая гнев для того, чтобы излить его, когда наступит момент освобождения – хозяин проводил его обещанием приложить все усилия, задействовать все связи и употребить все свое влияние для того, Чтобы помочь неправедно обвиненному человеку, если ополоумевший коронер не снимет с него обвинения в убийстве.

А сам ополоумевший коронер добрался домой и, стремясь поддержать новое для Матильды состояние вежливой терпимости, в деталях пересказал ей события последних двух дней.

Матильда молча выслушала его повествование, а затем спросила:

– Ты арестовал сквайра. И что собираешься делать теперь? К тому же, как поступить с Гервезом де Бонвиллем? Учитывая, какими связями располагает его семейство, не хочется даже думать о том, что он мог знать о проделках своего сквайра.

Джон испытывал странное удовлетворение от того, что жена проявляет столь активный интерес к его расследованию, – он опасался очередной вспышки с ее стороны, вызванной тем опрометчивым нахальством, с которым он вмешался в дела столь влиятельной в графстве семьи.

Болдуин сам навлек на себя подозрения – украденным кинжалом, промашкой с Тотнесом, главное – попыткой сбежать.

Но как же с Гервезом? У него ведь кинжала не было, и бежать он не пытался. Так что причин подозревать его нет никаких.

Джон потер пальцем переносицу, подражая привычке ее брата.

– Мотивы, Матильда, каковы мотивы? У Болдуина не было причин ни для первого убийства, ни для второго. Разве только по приказу хозяина, который теперь, после гибели старшего брата, становится наследником всего поместья де Бонвиллей.

Матильда медленно покачала головой:

– Поосторожнее, Джон. Я с этим кланом знакома, у них и вправду много влиятельных друзей. Они могут здорово осложнить тебе жизнь.

Не успел он поблагодарить ее за проявленную заботу, как эти самые осложнения и начались. В уличную калитку громко постучали, и прежде, чем расторопная Мэри добежала до нее через двор, в вестибюле раздались тяжелые шаги. Затем распахнулась внутренняя дверь в холл, и в комнату ворвался Ричард де Ревелль, за которым следовали регент Томас де Ботереллис и мэр города Генри Риффорд.

Матильда, прости нас, но мы срочно должны поговорить с твоим мужем! – Обычно утонченный голос шерифа звучал сейчас напряженно от ярости и мрачных предчувствий.

Епископ пребывает в крайнем раздражении! – выпалил де Ботереллис, и в тон ему, чтобы не остаться в стороне, запел городской мэр, рассказывая о возмущении и негодовании среди пользующихся почетом и уважением горожан.

Джон поднялся со стула и остановился между гостями и огнем, словно защищая домашний очаг от вторжения.

– Неужели нельзя было подождать до завтрашнего утра? – пробасил он. – Я только-только собрался отдохнуть после утомительного путешествия и никак не рассчитывал на общественное собрание.

Шериф сделал шаг вперед по каменному полу, остановился и помахал длинным пальцем перед носом Джона:

– В этот раз ты зашел слишком далеко, де Вулф! Обнажил меч и устроил драку перед домом, в котором покоилось еще не остывшее тело, уволок ни в чем не повинного сквайра, связав его по рукам и ногам. Хуже того, ты отвлек лорда поместья от смертного одра его отца под предлогом, что он что-то знает об убийстве!

Двое мужчин за его спиной загалдели, перебивая друг друга; единственное, что мог расслышать Джон, – это то и дело повторяемые слова: «скандал», «епископ», «отцы города», «безумство», «бедный Арнульф»…

Худая и мрачная фигура у очага некоторое время не двигалась, затем коронер, устав слушать их причитания, не выдержал и всплеснул руками:

– Да замолчите вы все, чтоб ваши глаза лопнули!

Неожиданный взрыв эмоций сурового человека, напоминающего пророка из Ветхого Завета, проклинающего Амалакитов, заставил троицу мгновенно умолкнуть на полуслове.

– Насколько я понимаю, вы ворвались в мой дом, чтобы пожаловаться на то, что я арестовал Болдуина из Бира? Что ж, я считаю своим долгом выполнять обязанности, которыми по роду службы должен заниматься шериф графства, а именно – искать виновных в преступлении. Человек, которого я арестовал, попытался сбежать, когда ему были предъявлены обвинения, и при попытке к бегству ранил моего собственного офицера. Его действия свидетельствуют о его виновности, и за это преступление он должен предстать перед судом.

– Во имя Господа, он ведь сквайр нового лорда де Бонвилля! – возопил регент. – Епископ вне себя от ярости из-за того, что вы тревожите его друзей в столь печальный момент.

Джон презрительно хмыкнул в ответ.

– Король, его министры и судьи присягнули и поклялись блюсти закон без страха и пристрастия, основные принципы этого были определены двумя Генри… и саксонскими королями задолго до них, если на то пошло. Вы хотите сказать, что для друзей епископа существует другой закон?

Последовала пауза, поскольку никто не хотел выставить себя в неверном свете, напрямую ответив на заданный вопрос, однако шериф все-таки нашел способ выкрутиться из затруднительной ситуации.

– Хорошо, коронер, вы получите свой суд. Он состоится завтра же, чтобы облегчить страдания невинного человека. Гервез де Бонвилль и его брат последовали за вами, чтобы сообщить нам возмутительную весть и пожаловаться епископу, который, по счастливому стечению обстоятельств, на этой неделе пребывает в своем дворце, готовясь к приему юстициария Уолтера. Поэтому Генри Маршалл лично будет присутствовать на суде, а кроме него, и все люди доброй воли, которые рады будут увидеть, как суд исправит допущенную вами жесточайшую несправедливость.

Он повернулся и зашагал прочь, забыв даже пожелать сестре на прощание спокойной ночи.

На следующий день в третьем часу пополудни зал суда на внутреннем дворе замка Ружмон был переполнен настолько, что яблоку негде было упасть. Хотя еженедельные слушания шерифа, на которых собирались жалобщики, свидетели и просто любопытные, ищущие развлечений, всегда пользовались популярностью, за прошедший день по городу уже успели распространиться слухи о серьезном противостоянии, связанном со слушанием дела Болдуина из Бира.

Прибытие епископа Генри Маршалла и свиты его помощников стало дополнительной приманкой для зрителей, ибо никто не мог припомнить, чтобы клерикалы столь высокого ранга когда-либо почитали своим присутствием светский суд. Должно быть, дело действительно очень важное, раз сам епископ отважился выбраться из своего дворца в такой сырой промозглый день.

Процедура прошла быстро и предсказуемо. Сэр Ричард де Ревелль учтиво приветствовал епископа, одетого в длинную кармазинного цвета сутану и круглую шапочку, и усадил его на высокий стул сбоку от помоста, за которым собрались регент, казначей, Джон де Алекон, несколько каноников и клерикалы более низкого ранга.

С другой стороны, на стульях поменьше, с напряженным и недовольным видом восседали Гервез и Мартин де Бонвилль.

Сам де Ревелль выглядел весьма внушительно в надетой по такому случаю ярко-голубой тунике и коротком зеленом плаще, откинутом через одно плечо и застегнутом на другом вычурной золотой брошью. Тесемки черных бриджей пересекались над модными туфлями с длинными острыми носками. Он даже подбрил усы над жестким тонкогубым ртом, и они почти превратились в темную ниточку под носом.

Джон де Вулф, имеющий право – вернее, обязанный – присутствовать на всех светских судах, с мрачным видом стоял в дальней части помоста, а чуть дальше, в тени, застыл Томас де Пейн с пергаментом и пером наизготовку.

Впереди толпы, прямо перед сценой стоял Гвин, выделяясь высоким ростом и несоразмерно огромной повязкой для пустяковой раны на плече.

Представление началось, когда из главной башни в зал суда в сопровождении единственного сержанта в шлеме пришел Болдуин из Бира. Уже то, что он был без оков и пришел сам, а не был притащен парой стражей, что было обычной процедурой для преступников, говорило о многом. Болдуин остановился перед судейским креслом шерифа и сложил руки на груди с нахальным и самоуверенным видом.

На открытое пространство перед помостом вышел судебный клерк, пожилой седовласый мужчина, и, заглядывая в пергаментный свиток, прочел пункты обвинения, написанные довольно расплывчатым и непонятным языком.

– Болдуин из Бира, сквайр сэра Гервеза де Бонвилля, имеющего честь проживать в Питер-Тейви, вы обвиняетесь в причастности к смерти Эльфгара из Тотнеса. Вы признаете свою вину?

Болдуин уставился на клерка:

Конечно же, нет. Я ни в чем не виноват. Более того, я никогда не слышал об этом человеке.

Какие имеются доказательства? – спросил шериф подчеркнуто скучающим тоном.

Вперед выступил Гвин и, оглашая зал громоподобным голосом, перечислил факты, касающиеся отсутствия кинжала на трупе, ножа, плохо сидящего в ножнах Болдуина, и идентичного разреза от поврежденного лезвия на ножнах.

Со своего места поднялся Гервез и перебил Гвина.

– Что за глупости! – вскричал он дрожащим, но агрессивным голосом. – Кинжал есть у каждого живущего в стране мужчины. Половина из них не подходит к ножнам, у другой половины повреждены лезвия. Обвинять человека на таком основании – это глупость!

Джон вышел к переднему краю платформы:

– Кроме того, Болдуин также сказал, что погибший родом из Тотнеса, – при этом он не мог слышать этого ни от кого из нас. Откуда ему было знать об этом, если ранее он утверждал, что не подозревает даже о самом существовании Эльфгара?

Болдуин поднял голову, посмотрел на хозяина, затем перевел взгляд на епископа и снова вернулся к хозяину.

– Должно быть, кто-то все-таки упомянул, откуда он родом, иначе как бы я еще узнал? Говорю вам, я никогда о нем не слышал. Откуда мне о нем знать? Я живу в Питер-Тейви, выезжаю оттуда редко, разве что когда сопровождаю своего лорда Гервеза. Наверное, где-то это имя прозвучало, вот и все.

Толпа загудела, на все лады обсуждая услышанное, пока сержант шерифа, повинуясь приказу Ральфа Морина, не ударил копьем о помост, призывая всех к порядку.

Гвин, не обращая внимания на возражения Болдуина, закончил свое повествование:

– Когда Болдуину предъявили обвинения, он предпринял попытку к бегству. Он напал на королевского коронера, толкнув его, затем набросился на меня и нанес мне рану кинжалом. – Корнуоллец поднял руку, указывая на толстую повязку, которую специально перемотал утром так, чтобы были видны пятна крови.

– Таковы доказательства по делу, – загремел голос Джона, и в зале снова зажужжали. – Невиновные люди не пытаются бежать и не бросаются с оружием на тех, кто их обвиняет.

Шериф смерил коронера презрительным взглядом:

– Вы хотите вызвать других свидетелей в пользу обвинения?

Джон покачал головой:

– Пока нет – я говорю пока, потому что мы продолжаем расследование и поиск улик.

Ричард де Ревелль поднялся со стула и приблизился к епископу, который на протяжении всего процесса даже не пошевелился. Его аскетически вытянутое строгое лицо не выражало ровным счетом никаких эмоций. Он бесстрастно выслушал шерифа, затем негромко произнес несколько слов.

Шериф кивком подозвал двоих братьев из Питер-Тейви, и вся четверка принялась совещаться; вокруг них вились регент и казначей, стараясь занять место, с которого они могли бы слышать содержание беседы. Через несколько минут все возвратились на свои места, и Ричард де Ревелль, удобно устроившись на своем большом стуле, обратился к суду:

– В нашей тюрьме уже содержится преступник, некто Алан Фитцхай, и испытание судом Божьим дало нам доказательства того, что он виновен в убийстве Хьюберта де Бонвилля. Когда придет время, он будет должным образом осужден и повешен – после того как будут решены некоторые, – он метнул ядовитый взгляд в сторону коронера, – процедурные вопросы. Поскольку, как выяснилось, погибший, о котором шла речь на сегодняшнем суде, являлся сквайром Хьюберта, будет логичным предположить, что вышеупомянутый негодяй повинен и в его смерти. Фитцхай, вероятно, должен быть осужден за двойное убийство; таким образом, в дальнейших поисках виновного нет необходимости.

Он опустил взгляд на Болдуина из Бира.

– И даже если бы у нас не было этого объяснения, доказательства, основанные на царапине на ножнах, и сомнительные утверждения по поводу того, был ли упомянут Тотнес или нет, не могут служить основанием для вынесения обвинительного приговора. Что касается обвинения в нападении, вполне естественно, что человек, которому предъявили фальшивые обвинения, попытался воспользоваться единственной оставшейся для него возможностью, а именно, попытался скрыться. И если при этом он ранил коронерского офицера, кто посмеет обвинить его в том, что он пытался себя защитить?

После столь наглого выворачивания доказательств наизнанку шериф повернулся к своему зятю и с самодовольной усмешкой посмотрел ему прямо в глаза:

– А посему настоящий суд выносит следующий вердикт: подсудимый не совершил никакого преступления, и с него снимаются все обвинения. Кроме того, я хотел бы кое-кому напомнить, что, по устоявшемуся в судебной практике принципу autrefois aquit, впредь оправданного нельзя будет во второй раз обвинить в совершении того же преступления.

Он поднялся, всем своим видом показывая, что процедура завершена, и тут же бросился к епископу, чтобы помочь тому спуститься с помоста. Вскочившие со своих мест Гервез и Мартин, похлопывая сквайра по спине, поздравили его с победой и, не задерживаясь, присоединились к толпе, выбиравшей из зала суда на грязный внутренний двор замка, под проливной дождь.

Когда Джон, Гвин и Томас покидали зал, они увидели всех троих мужчин из Питер-Тейви, направляющихся к главной башне замка. Там де Ревелль собирался угостить их ужином перед тем, как определить на ночлег на постоялый двор, – было уже слишком поздно, чтобы отправляться в долгий обратный путь до поместья.

– Тоже мне, суд! – пробормотал Гвин. – Все зависит от того, кто у вас в друзьях.

Губы Джона были так плотно сжаты, как скобы капкана. Его удивил не столько фарс, свидетелем которого он только что стал, сколько та легкость, с которой были отметены все

доказательства, – никто даже не удосужился сделать вид, что всерьез рассматривает возможность виновности Болдуина. Их бесцеремонность оказалась еще более наглой, чем он ожидал. Но он, обладая бульдожьей хваткой, отнюдь не собирался мириться с поражением.

– Еще не все потеряно, Гвин. Мы еще посмотрим, чья возьмет.

Джон отказался принять спокойное отношение жены к событиям вокруг дела де Бонвилля. Из непримиримого противника недельной давности она превратилась в рассудительного партнера по дому, но не в сторонника. Бесцеремонное вторжение шерифа со свитой в их жилище накануне вечером расстроило ее гораздо меньше, чем предполагал Джон. Он боялся, что жена тоже может обернуться против него и встать на сторону брата. Однако Матильда не обмолвилась ни словом – ни критикуя его, ни поддерживая. После фиаско с судом над Болдуином коронер ожидал, что супруга напустится на него, называя глупцом, который только воду мутит, и возвращался домой из замка с некоторой опаской. К его удивлению и благодарности, Матильда довольно сдержанно спросила, как же на самом деле обстоят дела.

Когда Джон объяснял жене, в чем состоят доказательства виновности сквайра Болдуина, у него сложилось впечатление, что она разрывается между лояльностью по отношению к брату и верностью королевской короне и своему законному мужу, с которым неразрывно был связан ее собственный статус. Если он падет, ей тоже не удержаться в верхах. Отсюда коронер сделал вывод, что Матильда благоразумно оценивает сильные и слабые стороны каждого противника, вероятно, намереваясь присоединиться к потенциальному победителю. С тех пор, как она допустила его к себе в спальню, он вел себя с чрезвычайной осмотрительностью, не желая давать повода для нового раскола в отношениях между ними. И все же допуск в спальню был чисто формальным: удобный матрас и крепкий сон, но не супружеские обязанности.

Чувствуя, что ему приходится шагать по тончайшему льду, после ужина Джон извинился за то, что вынужден оставить ее, пояснив, что ему необходимо поговорить с Томасом де Пейном о назначенных на завтра повешениях.

Матильда оставила его объяснения без комментариев и молча поднялась в свои покои, отдав себя в распоряжение Люсиль, которая занялась укладкой волос хозяйки для предстоящего на следующее утро торжественного служения в церкви Святого Олава.

Как только жена скрылась за дверью, Джон, набросив на плечи тяжелый плащ, торопливо зашагал по Айдл-лейн к таверне «Буш».

Вечер был в самом разгаре, поэтому он поднялся по деревянной лестнице прямо в спальню Несты, по пути заговорщицки подмигнув колченогому Эдвину. Коронер знал, что старый подручный обязательно сообщит соблазнительной хозяйке таверны о его прибытии, а сам тем временем с удовольствием растянулся на ее кровати, глядя в потолок и дожидаясь, пока у Несты появится свободная минутка, чтобы подняться наверх. Однако по причине того, что пришел он тайком, стараясь не попадаться на глаза лишним людям, Джон не заметил, что среди толпы в главном зале находились не только Гервез и Мартин де Бонвилль в компании Болдуина из Бира, но и Гвин из Полруана, который, в отсутствие жены, по-прежнему беспечно тратил пенс в день на то, чтобы как-то прокормиться.

Троица из Питер-Тейви собиралась остаться в таверне на ночлег, последовав совету Ральфа Морина, заявившего, что лучше «Буша» таверны в Эксетере не сыскать. Разумеется, отправляться на ночь глядя через Дартмур было бы глупо, поэтому отъезд был отложен до утра следующего дня.

Они сидели за столом рядом с плетеной камышовой перегородкой, за столом, тем самым, за которым часто отдыхал Джон де Вулф. Гервез и его сквайр поглощали блюда и напитки с аппетитом, который, учитывая совсем недавнюю трагическую кончину, трудно было счесть приличествующим.

Юный Мартин, бледный и растерянный, лишь для виду ковырялся в еде. Когда к ним приблизился подручный, младший брат встал и направился к ведущим на верхний этаж ступенькам, очевидно, решив улечься спать.

Эдвин, вращая закрытым бельмом бесполезного глаза, ковылял между столами, собирая пустые кувшины. Однако коварства и хитрости в нем было гораздо больше, чем могло показаться с первого взгляда. По сути, для Несты он являлся настоящим офицером разведки, чуя назревающие неприятности задолго до того, как перебравшие пива посетители затевали драку или принимались бить скудную мебель таверны.

Проходя мимо стола, за которым сидели де Бонвилль со своим сквайром, он ненадолго задержался, чтобы убрать пустые кувшины и вытереть пролитое пиво. Может, его былое зрение и пришло в негодность, однако острый слух с лихвой компенсировал этот недостаток. Эдвин возился у стола, ловя каждое оброненное слово, до тех пор, пока Гервез не поднял на него подозрительный взгляд. Старику пришлось ретироваться. В дальнем конце комнаты он выгрузил свою ношу в ведра с подогретой водой и принялся наполнять новые кувшины элем и сидром из стоящих на клиньях у стены бочек. Тут появилась Неста, как всегда расторопная, на бегу раздающая налево и направо указания кухарке и двум служанкам, чтобы те пошевеливались, так как нужно было обеспечить едой и одеялами все возрастающее количество остающихся на ночь гостей.

– Сэр Джон прибыл, хозяйка. Поднялся прямо наверх, – доложил старик.

Неста обрадовано кивнула, обрадованная этой новостью, но была сейчас слишком занята, чтобы присоединиться к коронеру. Эдвин же помедлил, затыкая пробкой отверстие в ближайшей бочке, и негромко добавил:

– И еще… те джентльмены, что за перегородкой… что-то там нехорошее творится.

– Что за загадки ты загадываешь, старик? Эдвин поскреб затылок костлявыми пальцами.

– Они прикусили языки, когда им показалось, будто я подслушиваю, – проскрипел он. – Это те самые люди, с которыми коронер сегодня имел дело в Шайр-Корт. Что-то здесь не так – по-моему, они что-то затевают или скрывают.

Рыжеволосая женщина на минутку задумалась, устремив взгляд через большой, заполненный людьми зал. Затем одна из служанок окликнула ее, и Несте пришлось вернуться к своим обязанностям.

– Держи ухо востро, Эдвин. И предупреди Джона, если что-нибудь прояснится.

И она умчалась по своим делам.