Текст книги "Враг Шарпа (ЛП)"

Глава 17

Внутрь она не вошла бы ни за что – во всяком случае, пока там были французы. Французов Тереза ненавидела от всей своей страстной души: они изнасиловали и убили ее мать, и теперь она платила им той же монетой, убивая любого француза, какого только удавалось поймать в этих приграничных горах. Шарп вышел вместе с ней на улицу и направился было в сторону монастыря, но она остановилась и укоризненно посмотрела на него.

– Забыл, чем едят, Ричард?

– Это была просто игра.

– Игра? – она расхохоталась. В свете факелов ее лицо казалось еще более худым и волевым. В нем не было мягкости Жозефины – у этой женщины было лицо ястреба, красивого, но остающегося убийцей, охотником, существом, обладающим большой силой и редко испытывающим сожаление. Гордое лицо, лицо старой Испании, которое смягчали лишь большие глаза. Такова была мать его ребенка. – Это же та самая шлюха Жозефина, да?

– Да.

– И ты все еще носишь ее кольцо?

Шарп ошеломленно остановился. Он совсем забыл об этом, а Жозефина не напомнила, но он действительно все еще носил серебряное кольцо с выгравированным орлом, которое Жозефина купила ему перед битвой при Талавере, еще до того, как он захватил французский штандарт. Он взглянул на кольцо, потом в глаза Терезе:

– Ревнуешь?

– Ричард, – улыбнулась она, – я прекрасно знаю, что ты носишь кольцо из-за орла, а не из-за нее. Но, думаю, ты все равно находишь ее очень красивой, а?

– Слишком толстая.

– Слишком толстая! Да ты считаешь слишком толстыми всех, кто не может спрятаться за шомполом! – она встретила его взгляд и легонько ущипнула за руку. – Когда-нибудь я тоже стану толстой, очень толстой, тогда и поглядим, как ты меня любишь.

– Я тебя люблю.

– И ты, конечно, считаешь, что это полностью развязывает тебе руки, – снова улыбнулась она и привстала на цыпочки. Он быстро поцеловал ее, сознавая, что на них сейчас смотрят глаза десятка французских часовых, а Харпер всего в двадцати ярдах позади. Она нахмурилась: – Значит, так ты меня любишь?

Он снова поцеловал ее, на этот раз долго не размыкая объятий. Она прижалась к его щеке и прошептала на ухо несколько слов, потом чуть отстранилась, чтобы увидеть его реакцию.

– Это правда? – переспросил он.

– Конечно. Сюда, – она взяла его за руку и повела прямо в поле, подальше от света факелов. Сквозь легкую дымку тумана ярко светили звезды, но ветер уже нагонял с юга облака, обещая плохую погоду. Когда они оказались за пределами слышимости французов, Тереза остановилась.

– Шесть батальонов, Ричард. Расположились в деревне в трех милях по дороге, – она махнула рукой на восток. – Но и это еще не все.

– Продолжай.

– В пяти милях за ними еще войска. И немало. Мы видели пять орудийных батарей, может, шесть. Плюс кавалерия, пехота и обоз. Боеприпасы.

– Боже, – он почувствовал, что быстро трезвеет от морозного воздуха и новостей Терезы.

Партизаны, откликнувшись на просьбу Нэрна, патрулировали окрестности. Тереза с дюжиной своих людей побывала на севере и востоке. Повинуясь инстинкту, она обогнула свою цель и приблизилась к Адрадосу с востока. На закате она заметила французов, укрывшихся в долине, – копье, нацеленное на Португалию. Она насчитала по минимум десять батальонов, может, больше, и Шарп понимал, что такие силы не могли двинуться по зимним горам только ради Пот-о-Фе.

Тогда зачем? Завоевывать север Португалии, как предполагал Нэрн? Ничтожная цель, пушинка по сравнению со свинцовой тяжестью поражения французов в России, но что дальше? Почему французские силы забрались так далеко на север, если есть реальная возможность отобрать пограничные крепости Сьюдад-Родриго и Бадахос? Стоит Пэру потерять их, и кампания 1813 года закончится за пару недель.

Тереза вцепилась в его руку:

– А чем они объясняют свое появление?

– Тем же, чем и мы. Необходимостью разгрома Пот-о-Фе.

– Мерзкие лжецы.

От холода Шарпа начало потрясывать. Он увидел огни на дозорной башне и подумал, что Фредриксон, конечно, хорошо подготовился к обороне, но нет защиты, способной противостоять нескольким батареям артиллерии и огромной массе пехоты.

Лицо Терезы в темноте казалось бледным.

– Что будешь делать?

– Это зависит не от меня. Не я здесь командую.

– Ты уже майор?

– Да.

Она расхохоталась:

– Надо же, майор! Ты рад?

Он усмехнулся в ответ:

– Очень.

– Патрик тоже рад. Говорит, ты давно это заслужил. Надеюсь, ты не думаешь бросить их и сбежать?

– Нет, если есть другой выход, – он обернулся и внимательно осмотрел селение. – Нет. Мы не побежим. Но нам нужна помощь.

Она кивнула:

– Утром мои люди отправятся за подмогой, – она назвала полдюжины партизанских вожаков в радиусе дня пути.

– А ты?

Она плотнее закуталась в плащ.

– Чего ты от меня хочешь?

– Езжай на запад, отвези послание. Наши пока даже не знают, что в долине французы.

Она кивнула.

– И что мне передать?

– Что мы будем удерживать Господни Врата.

Она посмотрела на север и довольно улыбнулась, в темноте блеснули ровные белые зубы.

– Тогда я поеду прямо сейчас, пока не начался снег.

Ему хотелось, чтобы Тереза осталась до утра, но она была права. Шарп корил себя за то, что только в ее присутствии он способен отказаться от назначенной на половину четвертого встречи. Нет, никаких встреч. Во всяком случае, не этой ночью. Нужно организовать оборону: на рассвете их ждет бой. Тереза, казалось, уловила его мысли. Она улыбнулась ему, а в голосе появилась насмешка:

– Надеюсь, эта шлюшка сегодня может чувствовать себя в безопасности от твоих загребущих лап.

– Я тоже на это надеюсь.

Они медленно пошли в сторону огней селения. Тереза достала из-под плаща перевязанный холщовый сверток и протянула Шарпу.

– Взгляни.

Шарп потянул за веревку, развернул ткань и увидел внутри тряпичную куклу. Он повернулся к свету и улыбнулся: кукла была одета в зеленый стрелковый мундир. Тереза обеспокоенно спросила:

– Тебе нравится?

– Чудесно!

– Я сделала ее для Антонии, – ей хотелось, чтобы Шарпу понравилось.

Он снова поднес куклу к свету и увидел, как тщательно и аккуратно сшит крошечный мундир. Кукла была всего шести дюймов росту, но на зеленой куртке присутствовали все необходимые детали: черный кант, маленькие петли нашивок, тонкая черная перевязь. Лицо было вырезано из дерева. Шарп приподнял кивер и увидел под ним темные волосы.

– Шерсть, – улыбнулась Тереза. – Я собиралась сделать ей подарок на Рождество, то есть сегодня. Придется подождать.

– Как она?

– Она чудесная, – Тереза забрала куклу и стала снова увязывать сверток. – За ней приглядывает Люсия, – Люсия была невесткой Терезы. – Она ей как родная мать. Думаю, у нее просто нет другого выхода, ведь мы не лучшие родители на свете, – вздохнула она.

– Передай ей, что кукла и от меня тоже, – ему совсем нечего было подарить дочери.

Она кивнула:

– Предполагалось, что это ты. Заведет куклу, будет звать папой. Конечно, я скажу, что она от нас обоих.

Шарп вспомнил слова, сказанные им Фредриксону: «Подари им жизнь, с остальным они справятся». Ему не хотелось бы такого исхода. Антония была его единственной родней, плотью от его плоти, но она не знала его, а он – ее. Он взглянул через дымку тумана на одинокую звезду и подумал, что был чудовищным эгоистом, предпочитал ходить по тонкой грани между опасностью и славой, а не заниматься семьей в мире и спокойствии. Антония – ребенок войны, а война, как сказал Дюко, приносит смерть гораздо чаще, чем жизнь.

– Она уже говорит?

– Совсем чуть-чуть, – голос Терезы смягчился. – Зовет меня «мамма», а Рамона – «Гогга», уж и не знаю, почему, – она усмехнулась, но через силу.

Антония будет говорить по-испански, и ей некого будет назвать отцом, кроме Рамона, ее дяди. С ним она будет счастлива, гораздо более счастлива, чем со своим настоящим отцом.

– Майор! Майор Шарп! – донесся голос Дюбретона от дверей трактира. Француз вышел на улицу и двинулся к ним. – Майор?

Шарп положил руку на плечо Терезы и подождал, пока полковник подойдет ближе.

– Моя жена, месье. Тереза, это полковник Дюбретон.

Дюбретон поклонился:

– La Aguja. Вы столь же прекрасны, сколь опасны, мадам, – он махнул в сторону трактира. – Буду рад предложить вам присоединиться к нам. Дамы уже удалились, но вам, я уверен, будут рады.

Тереза, к удивлению Шарпа, ответила вежливо:

– Я очень устала, полковник, поэтому лучше подожду мужа в замке.

– Разумеется, мадам, – Дюбретон запнулся. – Ваш муж оказал мне огромную услугу, мадам, личную услугу. Ему я обязан безопасностью моей жены. Если это будет в моей власти, я почту за честь оказать ответную услугу.

Тереза улыбнулась:

– Простите, но я надеюсь, это никогда не будет в вашей власти.

– Жаль, что мы враги.

– Покиньте Испанию, и мы перестанем ими быть.

– Идея проиграть войну, чтобы стать вашим другом, мадам, кажется мне все более привлекательной.

Она усмехнулась, довольная комплиментом, и, к удивлению Шарпа, протянула французу руку для поцелуя.

– Не прикажете ли привести моего коня, полковник? Кто-то из ваших людей обещал позаботиться о нем.

Дюбретон, улыбнувшись, повиновался: он думал о странной случайности, которая свела его с женщиной, за чью голову его страна готова заплатить немалую цену – La Aguja, «Игла», вела жестокую войну с французами.

Харпер подвел Терезе коня, помог забраться в седло и повел в сторону замка. Дюбретон проводил их взглядом и достал из кожаного чехла сигару, предложив другую Шарпу. Стрелок, редко куривший, на этот раз согласился. Он подождал, пока Дюбретон высечет искру из трутницы, и нагнулся, чтобы прикурить.

Стук копыт по мерзлой земле затих в отдалении. Дюбретон прикурил и свою сигару.

– Она очень красива, майор.

– Да.

Дым сигар поднимался вверх и сливался с туманом. Подул легкий ветерок, подобный тому, что уносит от пушек пороховой дым. Туман скоро рассеется, но что придет за ним, дождь или снег?

Дюбретон позвал Шарпа обратно в трактир:

– Ваш полковник настаивает на вашем присутствии. Не думаю, что ему нужны советы: похоже, он просто решил лишить вас общества жены.

– Как вы лишили его?

Дюбретон улыбнулся:

– Моя жена, а она далеко не глупа, считает, что прекрасная леди Фартингдейл не совсем та, кем кажется.

Шарп расхохотался и не ответил, а минутой позже проследовал вслед за Дюбретоном в трактир. Войдя, он задернул закрывавшее дверь одеяло и обнаружил, что комната полна сигарного дыма и серьезных разговоров. Батальон винных бутылок был повержен, сменившись бренди, который могли пить с удовольствием лишь младшие офицеры. Сэр Огастес Фартингдейл хмурился, Дюко же улыбался своей таинственной улыбкой.

Дюбретон покосился на Дюко:

– Боюсь, вы упустили La Aguja, Дюко. Я пригласил ее присоединиться к нам, но она отказалась, сославшись на усталость.

Дюко с той же улыбкой повернулся в Шарпу и сделал непристойный жест: он сложил большой и указательный палец левой руки кольцом и несколько раз продел сквозь него указательный палец правой.

– La Aguja, правильно? Иголка. А мы знаем, что делать с иголками – в них надо кое-что вдеть.

Палаш вылетел из ножен с такой скоростью, что Дюбретон, ухвативший Шарпа за локоть, не успел остановить его. В пламени свечей блеснула сталь, Шарп перегнулся через стол, и острие клинка застыло в дюйме от переносицы Дюко.

– Не изволите ли повторить, майор?

Все присутствующие застыли, только сэр Огастес взвизгнул:

– Шарп!

Дюко не шевелился, лишь чуть ниже покрытой оспинами щеки забилась на горле синяя жилка.

– Она подлый враг Франции.

– Я спросил, не изволите ли вы повторить свое утверждение, майор? Или дадите мне удовлетворение другим способом.

Дюко улыбнулся:

– Вы глупец, майор Шарп, если считаете, что я буду драться с вами на дуэли.

– В таком случае, вы вдвойне глупец, затевая ее. Я жду извинений.

Дюбретон быстро сказал что-то по-французски: насколько понял Шарп, он приказал Дюко извиниться. Тот пожал плечами и обернулся к Шарпу.

– Я не знаю настолько грубых слов, что могли бы обидеть La Aguja, но чтобы не оскорблять вас, месье, я объявляю вам, что сожалею, – сказано это было неохотно и с явным пренебрежением.

Шарп усмехнулся: извинения были неподобающими и недостаточными. Он резко взмахнул клинком. Дюко не успел отшатнуться: лезвие задело его бровь и сбросило с носа очки. Он потянулся было за ними, но остановился: путь ему преградил палаш.

– Как видишь меня, Дюко?

Дюко пожал плечами, близоруко щурясь: без двух толстых линз он был совершенно беззащитен.

– Я же принес вам извинения, месье.

– Трудно вдеть что-то в иголку, когда ты подслеповат, Дюко, – тяжелый клинок ударил точно в центр линзы, разбив ее на сотню осколков. – Запомни это, мой враг, – вторую линзу постигла судьба первой. Потом Шарп сделал шаг назад и вложил палаш в ножны.

– Шарп! – неверяще уставился на разбитые очки Фартингдейл: у Дюко уйдет не меньше пары недель, чтобы найти замену.

– Браво, сэр! – воскликнул в стельку пьяный Гарри Прайс. Даже французские офицеры, не скрывая неприязни к Дюко, улыбались Шарпу и стучали кулаками по столу в знак поддержки.

Дюбретон прошел к своему стулу, мельком взглянув на пораженного сэра Огастеса.

– Майор Шарп выступил в роли сдерживающего начала, сэр Огастес. Я должен принести свои извинения за то, что один из офицеров, находящихся под моей командой, оказался пьян и несдержан.

Дюко побагровел от ярости – его оскорбили дважды: утверждением, что он пьян, хотя он совершенно трезв, и утверждением, что он находится под командой Дюбретона, что в равной степени неправда. Это опасный человек, и Шарп понимал, что в будущем эта вражда может принести ему немало неприятностей.

Дюбретон сел, стряхнул пепел с сигары в тарелку и снова повернулся к Фартингдейлу:

– Вы приняли решение, сэр Огастес?

Фартингдейл тронул белую повязку, прикрывавшую большую часть его седых волос, и нарочито ровным голосом произнес:

– Вы хотите, чтобы мы покинули долину в девять утра, правильно?

– Абсолютно.

– После чего вы, согласно полученному вами приказу, уничтожите дозорную башню?

– Именно так.

– А затем направитесь домой?

– Точно, – Дюбретон улыбнулся, плеснул себе бренди и протянул бутылку Шарпу.

Шарп покачал головой и пустил колечко дыма:

– А почему вы хотите, чтобы мы ушли до того, как вы уничтожите башню? Разве мы не можем посмотреть на это из замка?

Дюбретон ухмыльнулся, понимая, что вопрос столь же фальшив, как и информация, скормленная им сэру Огастесу.

– Конечно, можете понаблюдать.

Фартингдейл нахмурился:

– Ваша заинтересованность похвальна, майор, но полковник Дюбретон уже объяснил нам, почему так важно покинуть это место.

Дюбретон кивнул:

– Еще три наших пехотных батальона стоят в следующей деревне, – он пожал плечами и плеснул себе еще бренди. – Они пришли сюда в рамках учений, так сказать, закалки свежего пополнения, и хотя мне очень нравится ваше общество, майор, я боюсь, что такое скопление войск в маленькой долине может оказаться взрывоопасным.

Значит, Дюбретон решил открыть часть своих карт: вероятно, подумал Шарп, полковник понял, что сэр Огастес испугается численного превосходства противника. Он откинулся на спинку стула:

– Вы получили приказ разрушить башню?

– Да.

– Странно.

Дюбретон усмехнулся:

– В прошлом ее использовали партизаны. Для нас она представляет опасность, но, думаю, не для вас.

Шарп стряхнул пепел своей сигары прямо на пол. Он услышал, как в соседней комнате засмеялись женщины.

– Мне казалось, эти горы почти не использовались ни нами, ни вами, ни партизанами. Четыре батальона – серьезная сила, чтобы снести одну старую башню.

– Шарп! – Фартингдейл курил собственную сигару, длиннее и толще, чем у Дюбретона. – Если французы хотят выставить себя дураками, взрывая бесполезную башню, это их личное дело, не наше.

– Если французы чего-то хотят, сэр, наше дело помешать им, – жестко возразил Шарп.

– Не вам рассказывать мне, что входит в мои обязанности, майор! – судя по голосу, сэр Огастес разгневался не на шутку. Дюбретон молча наблюдал за стычкой. Фартингдейл снова потрогал повязку и продолжил: – Полковник Дюбретон дал нам слово отступить, как только его задача будет выполнена, так что нет никакого смысла устраивать в этой долине противостояние. Возможно, вы, майор, и хотите ввязаться в драку, чтобы заслужить себе еще немного славы, но моя работа закончена. Я разгромил Пот-о-Фе, захватил наших дезертиров, а теперь, следуя полученному мною приказу, направляюсь домой!