Текст книги "Пустой Трон (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Часть первая: Умирающий лорд

Глава первая

Мой сын выглядел усталым и злым. Он весь промок, был заляпан грязью, его волосы походили на влажную копну соломы после порядочной случки, а сапог порезан. Кожа покрылась бурыми пятнами в том месте, где ее пробил клинок, но он не хромал, так что я мог о нем не беспокоиться, разве что уставился он на меня как слабоумный.

– Да не глазей ты на меня, придурок, – прикрикнул я на него, – купи мне эля. И скажи девчонке, чтобы нацедила его из черного бочонка. Ситрик, рад тебя видеть.

– Я тоже, рад тебя видеть, господин, – ответил Ситрик.

– Отец! – воскликнул сын, всё еще глазея на меня.

– А за кого ты меня принял? – спросил я. – За святого духа? – я освободил место на скамье. – Сядь рядом, – попросил я Ситрика, – и расскажи новости. Перестань глазеть на меня, – велел я Утреду, – и заставь одну из девчонок принести нам эля. Из черного бочонка!

– Почему из черного, господин? – спросил Ситрик, усевшись.

– Пиво сварено из нашего ячменя, – пояснил я, – хозяин таверны приберегает его для тех, к кому расположен.

Я прислонился к стене. Мне было трудно было наклоняться вперед, боль тревожила меня, даже когда я сидел прямо, было больно дышать. Все болело, но всё же я чудом остался в живых. Кнут Длинный Меч едва не прикончил меня своим клинком, Ледяной Злобой, и меня едва ли утешал тот факт, что Вздох Змея перерезал ему глотку в то самое мгновение, когда его меч сломал мне ребро и пронзил легкое.

– Иисусе, – обратился ко мне Финан, – да вся трава была скользкой от крови. Выглядело это как забой свиней на Самайн.

Но трава была скользкой от крови Кнута, Кнут был мертв, а его армия разбита. Датчан отбросили из большей части Северной Мерсии, и саксы благодарили за освобождение своего пригвожденного бога. Некоторые из них, несомненно, молили бога избавить их и от меня, но я выжил. Они были христианами, в отличие от меня, хотя пошли слухи о том, что меня спас христианский священник. Этельфлед в своей повозке отвезла меня в свой дом в Сирренсестре, и священник, известный знахарь и костоправ, ухаживал за мной. Этельфлед сказала, что он вставил мне меж ребер тростинку, и из раны вырвался зловонный дух.

– Оттуда пошел воздух, – сказала она мне, – и поднялась вонь, как из выгребной ямы.

– Это дьявол его покидает, – пояснил священник, а, может, это сказала она, а потом он замазал рану коровьим навозом.

Дерьмо подсохло, образовав корку, и священник сказал, что оно не даст дьяволу вновь пробраться внутрь. Неужели это правда? Не знаю. Я знаю лишь, что прошло много недель, полных боли, недель, когда я ожидал смерти, и что спустя некоторое время, в новом году, я сумел с трудом подняться на ноги. Теперь, почти два месяца спустя, я мог сидеть верхом и проехать с милю или больше, хотя и не обрел свою прежнюю силу: мне еще тяжело было держать в руке Вздох Змея. И боль никуда не отступала, иногда мучительная, иногда терпимая, и весь день, каждый день, из раны выходил грязный зловонный гной. Христианский чародей, наверное, запечатал рану прежде, чем вышло всё зло, и временами я думал, что сделал он это нарочно, ведь христиане меня ненавидят, по крайней мере, большинство. Они улыбаются и распевают свои псалмы, но только заикнись, что веруешь в другого бога, как сразу же брызгами полетит слюна и злоба. Так что большую часть дней я чувствовал себя старым, немощным и бесполезным, а в некоторые дни не был даже уверен, что хочу жить.

– Как ты добрался сюда, господин? – спросил меня Ситрик.

– А ты как думаешь? Верхом, конечно же.

Это было не совсем правдой. От Сирренсестра до Глевекестра было недалеко, так что часть пути я проехал верхом, но в нескольких милях от города взобрался в повозку и прилег на соломенное ложе. Господи, до чего же больно было карабкаться в повозку. Потом я позволил отвезти себя в город, и когда Эрдвульф меня увидел, я застонал и притворился слишком слабым, чтобы его признать. Прилизанный ублюдок ехал рядом с повозкой, сладкоречиво плетя ложь.

– Для меня большая печаль видеть тебя в таком положении, лорд Утред, – сказал он, а на самом деле это значило, что он рад видеть меня немощным и, возможно, умирающим. – Ты пример для подражания всем нам! – заявил он, очень медленно и громко произнося слова, словно я был слабоумным. Вместо ответа я лишь застонал. – Мы никогда бы не подумали, что ты прибудешь, – продолжил он, – но вот ты здесь.

Ублюдок.

Витан назначили на день Святого Кутберта. Вызов на него был скреплен печатью Этельреда с изображением лошади и требовал присутствия в Глевекестре всех значительных людей Мерсии – олдерменов и епископов, аббатов и танов. Вызов гласил, что людей этих созвали, чтобы помочь советом лорду Мерсийскому, но слухи утверждали, что лорд Мерсийский превратился в безумного калеку, пускавшего струйки мочи между ног, и, скорее всего, витан созвали, чтобы утвердить какую-то гнусную затею, задуманную Эрдвульфом. Я не ожидал вызова, но к моему удивлению гонец принес мне увесистый пергамент с большой печатью Этельреда. Зачем я ему там понадобился? Я был главной опорой его жены, и всё же он пригласил меня. Больше не пригласили ни одного знатного человека, поддерживавшего Этельфлед, но призвали меня. Почему?

– Он хочет убить тебя, господин, – предположил Финан.

– Я и так почти мертвец. Зачем ему марать руки?

– Ему нужно твое присутствие, – медленно произнес Финан, – потому что они собираются облить дерьмом Этельфлед, и если ты там будешь, то не смогут утверждать, что никто не высказался в ее защиту.

Мне это показалось неубедительным, но ничего другого я придумать не мог.

– Возможно.

– И они знают, что ты не до конца оправился. Ты не доставишь им неприятностей.

– Возможно, – повторил я. Было ясно, что витан созвали, чтобы определить будущее Мерсии, и так же очевидно, что Этельред сделает всё возможное, дабы убедиться, что отдаленная им жена не будет играть никакой роли в этом будущем, так зачем же приглашать меня? Я мог высказаться в ее защиту, они знали это, но знали также и то, что я был ослаблен раной. Так служило ли мое присутствие доказательством, что все мнения озвучены? Мне казалось это странным, но если они надеялись на мою слабость, чтобы убедиться, что мои советы проигнорируют, тогда я хотел, чтобы они утвердились в подобном мнении, вот почему приложил столько усилий, чтобы показать свою немощь перед Эрдвульфом. Пусть ублюдок считает меня беспомощным.

Каковым я почти и был. Разве что я выжил.

Сын принес эль и подвинул стул, сев рядом со мной. Он беспокоился за меня, но я отмахнулся от его вопросов и задал свои. Он поведал мне о битве с Хаки и пожаловался, что Эрдвульф присвоил себе рабов и добычу.

– Как я мог остановить его? – посетовал он.

– От тебя и не требовалось его останавливать, – ответил я и, когда он удивленно на меня взглянул, пояснил: – Этельфлед знала, что должно было произойти. Иначе зачем было посылать тебя в Глевекестр?

– Ей нужны деньги!

– Поддержка Мерсии ей нужна больше, – возразил я, но он всё еще глазел на меня озадаченно. – Послав тебя сюда, – продолжил я, – она показывает, что сражается. Если бы ей действительно нужны были деньги, она отправила бы рабов в Лунден.

– Так значит, она считает, что горстка рабов и две нагруженные ржавыми кольчугами повозки произведут впечатление на витан?

– Ты видел кого-нибудь из людей Этельреда в Честере?

– Конечно, нет.

– А какова главная обязанность правителя?

Он задумался на одно мгновение.

– Защищать свои земли?

– Так что если Мерсии придется искать себе нового правителя? – спросил я.

– Им потребуется человек, – медленно сказал он, – который может сражаться.

– Человек, способный сражаться, – подтвердил я, – вести за собой и воодушевлять.

– Ты? – предположил он.

Я едва не ударил его за глупость, но ведь он уже не ребенок.

– Не я, – ответил я взамен.

Раздумывая, мой сын ухмыльнулся. Он знал нужный мне ответ, но упрямо не желал произнести его.

– Эрдвульф? – предположил он. Я промолчал, а он еще немного подумал. – Он сражался с валлийцами, – продолжил он, – говорят, что он неплох.

– Он сражался с голозадыми угонщиками скота, – презрительно фыркнул я, – только и всего. Когда в последний раз войско валлийцев вторгалось в Мерсию? И вообще, Эрдвульф не принадлежит к знати.

– Но если он не может возглавить Мерсию, – медленно протянул мой сын, – то кто же сможет?

– Ты знаешь, кто сможет, – ответил я, и когда он всё равно отказался произнести ее имя, это сделал я. – Этельфлед.

– Этельфлед, – повторил он и лишь покачал головой. Я знал, что он относится к ней настороженно и, возможно, даже побаивается, знал, что она его презирает, как и собственную дочь. В этом она была похожа на отца – ей не нравились легкомысленные и беспечные люди, она ценила тех, кто смотрел на жизнь, как на суровый долг. Она терпела меня, потому что знала – в битве я так же серьезен и суров, как и любой из ее мрачных священников.

– Почему бы не Этельфлед? – спросил я.

– Потому что она женщина, – ответил он.

– И что с того?

– Она женщина!

– Это я знаю, я видел её сиськи.

– Витан никогда не выберет правителем женщину, – решительно заявил он.

– Так и есть, – поддержал Ситрик.

– А кого еще они могут выбрать? – спросил я.

– Ее брата? – высказал догадку мой сын, и возможно, был прав. Эдуард, король Уэссекса, желал трона Мерсии, но не хотел просто его забрать. Он желал получить приглашение. Может, именно на это и решил согласиться витан? Я не мог придумать другой причины, ради которой созвали всю знать и высшее духовенство. Разумно было выбрать наследника Этельреда сейчас, не дожидаясь его смерти, чтобы избежать распрей и даже открытой войны, что обычно следует за смертью правителя. И я был уверен, что сам Этельред жаждал удостовериться в том, что его жена не унаследует власть.

Он скорее позволит бешеным псам отгрызть себе яйца, чем допустит такое. Так кто же станет наследником? Точно не Эрдвульф, в этом я был уверен. Он был способным человеком, в достаточной мере храбрым, отнюдь не глупцом, но витану требовался человек знатного происхождения, а Эрдвульф был хоть и не подлого рода, но всё же не олдерменом. Как и не было среди олдерменов Мерсии никого, кто бы на целую голову выделялся среди прочих, разве что за исключением Этельфрита, правившего большей частью земель к северу от Лундена. После Этельреда богатейшим среди знати Мерсии был именно Этельфрит, но он держался в стороне от Глевекестра с его распрями, вступив в союз с западными саксами, и насколько я знал, даже не потрудился прибыть на витан. И, возможно, решение витана не имело значения, потому что, в конечном счете, именно западные саксы решат, кто или что будет лучше для Мерсии.

По крайней мере, так я думал.

А думать мне стоило получше.

Витан начался. Конечно же, он начался с томительной службы в церкви Святого Освальда, являвшейся частью построенного Этельредом аббатства. Я прибыл на костылях, в которых не нуждался, но намеревался выглядеть намного хуже, чем на самом деле себя чувствовал. Аббат Риксиг льстиво приветствовал меня, даже попытался склониться в поклоне, что не выглядело легкой задачей, учитывая его брюхо, как у беременной свиньи.

– Прискорбно видеть тебя в столь болезненном состоянии, лорд Утред, – сказал он, имея в виду, что запрыгал бы от радости, если бы только не был таким жирдяем. – Благослови тебя Господь, – добавил он, перекрестив меня пухлой рукой, в душе тайно молясь, чтобы его бог поразил меня молнией. Я отблагодарил его так же неискренне, как и он меня благословил, и уселся на каменную скамью в задних рядах церкви, прислонившись к стене, а с боков меня поддерживали Финан и Осферт.

Риксиг переступал с ноги на ногу, словно утка, приветствуя прибывавших, я услышал лязг брошенного снаружи оружия. Я оставил там сына и Ситрика, чтобы убедиться, что ни один ублюдок не посягнет на мой Вздох Змея. Я прислонил голову к стене и попытался определить стоимость серебряных подсвечников, стоявших с обеих сторон алтаря. Они были внушительного размера, увесистые, как боевые топоры, по ним стекал ароматный воск, свет дюжины свечей отражался от серебряных реликвий и разложенных на алтаре золотых чаш.

Христианская церковь умна. Когда лорд богатеет, он строит церковь или монастырь. Этельфлед настояла на строительстве церкви в Честере даже прежде, чем начала осматривать стены и углублять ров. Я сказал ей, что это пустая трата денег и она лишь создаст место, где будут жиреть люди, подобные Риксигу, но она всё равно настояла на своем. Сотни людей, кормящихся с церквей, аббатств и монастырей, построенных лордами, ничего не делают, только жрут, пьют и бормочут время от времени молитвы. Монахи, конечно же, работают. Они вспахивают поля, пропалывают сорняки, колют дрова, таскают воду и переписывают манускрипты только ради того, чтобы главные церковники жили не хуже знати. Ловкая система – заставить других оплачивать твою роскошь. Я издал приглушенный рёв.

– Церемония скоро закончится, – участливо сказал Финан, подумав, что мое ворчание вызвано болью.

– Попросить медовухи, господин? – спросил меня обеспокоенный Осферт. Он был одним из бастардов короля Альфреда и самым порядочным человеком, когда-либо жившим на этой земле. Я всегда гадал, каким королем стал бы Осферт, если бы родился от законной жены, а не от какой-то перепуганной служанки, задравшей юбку перед королевскими причиндалами. Из него вышел бы прекрасный король, справедливый, мудрый и честный, но Осферт был навсегда заклеймен низким рождением. Его отец пытался сделать из него священника, но сын упрямо выбрал путь воина, и мне посчастливилось иметь его в числе своих друзей.

Я закрыл глаза. Монахи распевали, а один из колдунов размахивал цепью с чашей из металла на конце, распространяя дымок по всей церкви. Я чихнул, и меня пронзила боль, затем у дверей послышалась неожиданная суматоха, и я подумал, что, должно быть, прибыл Этельред, но когда приоткрыл один глаз, то увидел, что это был епископ Вульфхед с кучкой вилявших у его ног хвостами священников.

– Если где-либо затевается недоброе, – сказал я, – то ищи там этого ублюдочного любителя сисек.

– Не так громко, господин, – пристыдил меня Осферт.

– Любитель сисек? – спросил Финан.

Я кивнул в ответ.

– Так мне сказали в "Снопе пшеницы".

– О, нет! Нет! – вымолвил потрясенный Осферт. – Это не может быть правдой. Он женат!

Я рассмеялся и вновь закрыл глаза.

– Тебе не следует так говорить, – сказал я Осферту.

– Почему, господин? Это всего лишь пустые сплетни! Епископ женат.

– Тебе не стоит так говорить, – объяснил я, – потому что мне ужасно больно смеяться.

Вульфхед был епископом Херефорда, но проводил большую часть времени в Глевекестре, потому что именно там находилась обширная казна Этельреда. Вульфхед ненавидел меня и сжег мои амбары в Фагранфорде, попытавшись изгнать меня из Мерсии. Он был не из числа жирных священников, напротив, тощ как острие клинка, с суровым лицом, на коем изобразил улыбку, когда заметил меня.

– Мой дорогой лорд Утред, – приветствовал он меня.

– Вульфхед, – неприветливо отозвался я.

– Мне доставляет удовольствие видеть тебя в церкви, – сказал он.

– Но только не вид вот этого, – сплюнул один из сопровождавших его священников, и открыв глаза, я заметил, что он указывает на молот, что я носил на шее. Амулет Тора.

– Осторожней, священник, – предупредил я его, хотя и был слишком слаб, чтобы ответить на его наглость.

– Отец Пенда, – предложил Вульфхед, – давай помолимся, чтобы Господь убедил лорда Утреда выбросить свои языческие погремушки. Господь внемлет нашим молитвам, – обратился он ко мне.

– Неужели?

– И я молился о твоем выздоровлении, – соврал он.

– Как и я, – ответил я, коснувшись молота Тора.

Вульфхед туманно улыбнулся и отвернулся. Его священники, как утята, гуськом последовали за ним, все, кроме юного отца Пенды, который, нахохлившись, стоял рядом с нами.

– Ты бесчестишь Христову церковь, – громко объявил он.

– Проваливай, святой отец, – посоветовал ему Финан.

– Это кощунство! – завопил священник, сорвавшись на крик и указывая на мой молот.

Люди, обернувшись, смотрели на нас.

– Кощунство перед Богом, – продолжал отец Пенда и наклонился, чтобы сорвать с меня молот. Я схватил его за черную рясу и притянул к себе, но усилие отдалось острой болью в левом боку. Ряса священника была сырой и отдавала навозом, но толстая шерсть скрыла мою болезненную гримасу, когда меня потревожила рана в боку. Я почти задыхался, но затем Финану удалось отбросить от меня священника.

– Кощунство! – не унимался отец Пенда, когда его оттолкнули назад. Осферт приподнялся, чтобы помочь Финану, но я остановил его, дернув за рукав. Пенда вновь рванулся ко мне, но двоим из его дружков-священников удалось схватить его за плечи и оттащить в сторону.

– Глупец, – буркнул Осферт, – но он прав. – Тебе не следует носить молот в церкви, господин.

Я вжался в стену, пытаясь размеренно дышать. Боль накатывала волнами, переходя от острой к ноющей. Когда-нибудь придет ей конец? Я устал от нее, возможно, именно боль притупляла мои мысли.

Я размышлял о том, что Этельред, лорд Мерсийский, умирал. Это было вполне очевидно. Воистину было чудом, что ему удалось протянуть так долго. Но нет никаких сомнений, что витан созвали, дабы решить, что произойдет после его смерти. Я только что узнал, что олдермен Этельхельм, тесть короля Эдуарда, прибыл в Глевекестр. В церкви его не было, по крайней мере, я его не видел, а его трудно было не заметить – огромного, жизнерадостного и громогласного. Мне нравился Этельхельм, но я ему ни капельки не доверял. А он прибыл на витан. Откуда я об этом узнал? Да просто отец Пенда, брызжущий слюной священник, был моим человеком. Пенда находился у меня в услужении, и когда я подтащил его к себе, он шепнул мне на ухо:

– Этельхельм здесь. Прибыл нынче утром, – он принялся и еще что-то шептать, но его оттолкнули.

Я слушал пение монахов и бормотание священников, собравшихся вокруг алтаря, где большое золотое распятие отражало свет ароматических свечей. Алтарь был священным местом, и внутри лежал массивный серебряный гроб с блестевшими на нем вставками из горного хрусталя. Один лишь гроб, должно быть, не уступал в стоимости церкви, а стоило нагнуться и внимательно вглядеться через хрусталь, то можно было смутно различить скелет на ложе из дорогого голубого шелка. По особым дням гроб открывали и выставляли скелет напоказ, и мне рассказывали о чудесах, случившихся людьми, заплатившими за прикосновение к желтым костям. Чудесным образом излечивались нарывы, исчезали бородавки, а калеки обретали способность ходить, и всё потому, что, как считалось, мощи принадлежат Святому Освальду, и если все эти слухи верны, то это само по себе было чудом, ведь это я нашел кости.

Они, должно быть, принадлежали какому-нибудь безвестному монаху, хотя насколько я знал, останки могли принадлежать и свинопасу. Но когда я сказал об этом отцу Кутберту, он ответил, что не единственный свинопас стал святым. Христиан не одолеешь.

Помимо тридцати или сорока священников в церкви собралось по крайней мере сто двадцать человек, все стояли под высокими стропилами, где летали воробьи. Этой церемонией в церкви пригвожденный бог должен был благословить результаты работы витана, так что не стало неожиданностью, когда епископ Вульфхед произнес мощную проповедь о том, как мудро прислушиваться к совету трезвых людей, добрых людей, старейшин и правителей.

– Пусть к старейшим относятся с удвоенным уважением, – увещевал он, – потому что это слово Божье!

Может, так и оно было, но в устах Вульфхеда это означало, что людей призвали не давать советы, а, скорее, согласиться с тем, что уже было решено между епископом, Этельредом и, как я только что узнал, Этельхельмом из Уэссекса.

Этельхельм являлся самым богатым человеком Уэссекса после короля, своего зятя. Ему принадлежали огромные участки земли, а его воины составляли почти треть армии западных саксов. Он был главным советником Эдуарда, и его неожиданное присутствие в Глевекестре наверняка означало, что Эдуард Уэссекский решил, чего хочет от Мерсии. Должно быть, он послал Этельхельма объявить решение, но и Эдуард, и Этельхельм знали, что Мерсия горда и вспыльчива. Мерсия не примет Эдуарда как короля так просто, он должен предложить что-то взамен, но что? Правда, Эдуард мог запросто объявить себя королем после смерти Этельреда, но это спровоцировало бы смуту, даже откровенное противостояние. Эдуард, я был уверен, хотел, чтобы Мерсия умоляла, и поэтому послал Этельхельма, добродушного Этельхельма, щедрого Этельхельма, общительного Этельхельма. Всем нравился Этельхельм. Мне нравился Этельхельм, но его присутствие в Глевекестре предвещало беду.

Мне удалось подремать во время большей части проповеди Вульфхеда, а затем, после того как хор пропел нескончаемый псалом, Осферт и Финан помогли мне выйти из церкви, а мой сын принес Вздох Змея и костыли. Я преувеличивал свою слабость, опираясь в основном на плечи Финана и шаркая ногами. Главным образом это было притворством, но не совсем. Я устал от боли, устал от вонючего гноя, что сочился из раны. Несколько человек остановились, чтобы выразить свое сожаление по поводу моего внешнего вида, и некоторые симпатии были подлинными, но многие получали очевидное удовольствие от моей уязвимости. До ранения они боялись меня, теперь же могли спокойно презирать.

В известиях отца Пенды не было нужды, потому что Этельхельм ждал в большом зале, но я предполагал, что молодой священник хотел хоть как-то меня предупредить, а также показать, что он заработал золото, что я ему даю. Западно-саксонской олдермен был окружен людьми менее знатными, все они понимали, что реальная власть в этом зале принадлежит ему, потому что он говорил от имени Эдуарда Уэссекского, а без армии западных саксов не было бы никакой Мерсии. Я наблюдал за ним, удивляясь, почему он здесь. Это был крупный мужчина, широколицый, с редеющими волосами, улыбкой наготове и добрыми глазами, в которых мелькнуло удивление, когда он увидел меня. Этельхельм отодвинул человека, что с ним разговаривал, и поспешил в мою сторону.

– Мой дорогой лорд Утред, – произнес он.

– Лорд Этельхельм, – сказал я нарочито слабым и хриплым голосом.

– Мой дорогой лорд Утред, – произнес он снова, взяв одну из моих рук в свои. – Не могу выразить, что я чувствую! Скажи, что мы можем для тебя сделать? – он сжал мне руку. – Скажи мне! – призывал он.

– Можешь дать мне умереть спокойно.

– Уверен, у тебя впереди еще много лет жизни, – сказал он, – в отличие от моей дорогой жены.

Для меня это было новостью. Я знал, что Этельхельм был женат на бледном, тощем создании, что принесло ему половину Дефнаскира в качестве приданого. Каким-то образом она ухитрилась родить выводок жирных и здоровых младенцев. Чудо, что она протянула так долго.

– Мне очень жаль, – тихо произнес я.

– Бедняжка болеет. Чахнет, и конец уже не далеко. Он не выглядел сильно расстроенным, но я предполагал, что брак с похожей на привидение женой для Этельхельма являлся всего лишь способом заполучить земли. – Я женюсь снова, – сказал он, – и надеюсь, ты придешь на свадьбу!

– Если буду жив.

– Конечно будешь! Я помолюсь за тебя!

Ему следовало помолиться и за Этельреда. Хозяин Мерсии не присутствовал на церковной службе, но ждал на троне, стоящем на возвышении в западной части большого зала. Он развалился там, хлопая ничего не выражающими глазами, закутавшись в большую бобровую шубу. Рыжие волосы поседели, хотя большая их часть скрывалась под шерстяной шапкой, которая, как я полагал, скрывала полученную рану. Этельреда я не любил, но ощутил к нему жалость. Казалось, он почувствовал мой взгляд, потому что вздрогнул, поднял голову и посмотрел вглубь зала, туда, где я сидел на скамье. Мгновение он смотрел на меня, а потом прислонился головой к высокой спинке кресла. Его рот безвольно приоткрылся.

Епископ Вульфхед поднялся на возвышение. Я боялся, что он произнесет еще одну проповедь, но вместо этого он постучал по деревянному полу своим посохом, и когда в зале наступила тишина, довольствовался кратким благословением. Этельхельм, как я заметил, занял скромное место по одну сторону собравшихся, в то время как Эрдвульф встал у другой стены, а между ними на неудобных скамьях сидели важнейшие люди Мерсии. Стража Этельреда стояла вдоль стен – единственные, кому разрешалось носить в зале оружие. Мой сын проскользнул в дверь и присел рядом со мной.

– Мечи в безопасности, – пробормотал он.

– Ситрик там?

– Да.

Епископ Вульхерд говорил так тихо, что мне пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать его слова, а наклон причинял мне боль. Я терпел ее, чтобы слушать. Лорду Этельреду приятно, сказал епископ, видеть королевство Мерсии в безопасности и большего размера, чем оно было в течение многих лет.

– Мы добыли землю силой наших мечей, – сказал Вульфхед, – и по милости Божией мы очистили от язычников поля, что пахали наши предки. Мы благодарим Бога за это!

– Аминь, – громко вставил лорд Этельхельм.

– Мы обязаны этим счастьем, – продолжал Вульфхед, – победе, одержанной в прошлом году нашим лордом Этельредом с помощью своих верных союзников – западных саксов, – он указал на Этельхельма, и зал наполнился одобрительным топотом сидящих.

Ублюдок, подумал я. Этельред был ранен со спины, а битву выиграли мои люди, а не его.

Епископ подождал тишины.

– Мы приобрели земли, – продолжил он, – тучные земли, и лорду Этельреду угодно предоставить эти земли тем, кто сражался за него в прошлом году, – и епископ указал на стол в сторонке, где два священника сидели за кучей документов. Взятка была очевидна. Поддержи того, кого бы ни предложил Этельред, и можешь рассчитывать на земли в подарок.

– Для меня там ничего не будет, – прорычал я.

– Он даст тебе земли как раз для могилки, господин, – усмехнулся Финан.

– И всё же, – епископ говорил немного громче, что означало, что я мог опереться спиной о стену, – язычники по-прежнему удерживают города, которые являются частью нашего древнего королевства. Наша земля по-прежнему осквернена их присутствием, и, если мы хотим завещать нашим детям поля, что пахали наши предки, то должны опоясать чресла и изгнать язычников, как Иисус изгнал грешников из Иерихона! Он сделал паузу, возможно, ожидая снова услышать одобрительный топот, но зал молчал. Епископ намекал, что нам придется сражаться, что мы и делали, но епископ Вульфхед не был тем человеком, что способен вдохновить других на кровавое противостояние стене из щитов рычащих датских копьеносцев.

– Но мы не будем бороться в одиночку, – продолжил епископ. – Лорд Этельхельм прибыл из Уэссекса, чтобы уверить нас, даже пообещать нам, что силы Уэссекса будут сражаться рядом с нами!

Это вызвало аплодисменты. Похоже, сражаться будет кто-то другой, и люди затопали ногами, когда Этельхельм поднялся по деревянной лестнице на помост. Он улыбнулся залу – большой человек в ореоле славы. Золотая цепь блестела на его облаченной в кольчугу груди.

– Я не имею права выступать на этом благородном собрании, – сказал он скромно, и его громкий голос наполнил зал, – но с разрешения лорда Этельреда? – он повернулся, и Этельреду удалось кивнуть.

– Мой король, – сказал Этельхельм, – ежедневно молится за королевство Мерсию. Он молится, что язычники будут побеждены. Он благодарит Бога за победу, что вы одержали в прошлом году, но давайте не будем забывать, что именно лорд Утред возглавлял эту битву! Пострадал в ней! Поймал язычников в ловушку и подставил их под наши мечи!

Это был сюрприз. В зале не было ни единого человека, который бы не знал, что я враг Этельреда, и всё же здесь, в собственном зале Этельреда, я удостоился похвалы? Собравшиеся повернулись, чтобы посмотреть на меня, затем пара человек начала топать ногами, и вскоре огромный зал наполнился шумом. Даже Этельреду удалось дважды ударить по подлокотнику кресла. Этельхельм широко улыбнулся, а я сохранял серьезное выражение лица, гадая, какой яд скрывается за этой неожиданной лестью.

– Моему королю доставляет радость, – Этельхельм подождал, пока гам стихнет, – держать крупные силы в Лундене, и эта армия будет всегда готова противостоять датчанам, которые оскверняют восточные окраины нашей земли. Это сообщение было встречено молчанием, что и неудивительно. Лунден, величайший город Англии, являлся частью Мерсии, но находился под управлением западных саксов на протяжении многих лет. Что имел в виду Этельхельм, и что достаточно непросто было исполнить, так это то, что город станет теперь официально частью Уэссекса, и собравшиеся в зале это поняли. Им это, может, и не понравилось, но если такова цена помощи западных саксов в противостоянии с датчанами, то она уже выплачена и была приемлемой.

– Мы будем держать эту могучую армию на востоке, – сказал Этельхельм, – армию, предназначенную привести Восточную Англию под власть саксов. А вы, лорды, будете держать армию здесь, на западе, и вместе мы стряхнем язычников с нашей земли! Мы будем бороться вместе! Он сделал паузу, обвел взглядом зал и повторил последнее слово. – Вместе!

На этом он и остановился. Это был очень неожиданный финал. Он улыбнулся епископу, улыбнулся молчащим людям на скамьях перед ним и сошел вниз.

– Вместе, – сказал он, и под этим, несомненно, подразумевал принудительный брак между Уэссексом и Мерсией.

Змей, подумал я, почти показал зубы.

Пока Эльдхельм говорил, епископ Вульфхед сидел, но теперь снова встал.

– Ныне, лорды, – сказал он, – мы будем содержать армию Мерсии, которая освободит северную часть нашей земли от оставшихся язычников и распространит власть Христа на всё наше древнее королевство.

Кто-то в зале начал говорить, хотя я не смог разобрать слова, и епископ прервал его.

– Новые земли, что мы раздадим, оплатят воинов, в которых мы нуждаемся, – резко произнес он, и эти слова остановили любой возможный протест, который, несомненно, касался бы стоимости содержания постоянной армии.

Армию следует кормить, платить, вооружать, обеспечивать лошадьми, оружием, доспехами, щитами и тренировать, и витан почуял новые налоги, но епископ, казалось, предполагал, что содержание армии оплатят захваченные датские фермы. И так и будет, подумал я, идея была неплоха. Мы победили датчан, изгнали их с огромных кусков мерсийской земли, и имело смысл заставить её работать. Именно это и делала Этельфлед около Честера, только без поддержки денег или людей своего мужа.

– И армии нужен полководец, – заявил Вульфхед.

Змей показал раздвоенный язык.

В зале настала тишина.

– Мы долго думали об этом, – истово продолжил Вульфхед, – и молились! Мы явили проблему Всемогущиму Господу, и он, в своём всеведении, предложил ответ.