Текст книги "Песнь небесного меча"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Последние три слова он проговорил с внезапной жестокостью, и я ответил так же резко и грубо:

– Я сам его видел.

– Ты видел человека, вышедшего из могилы, вот что ты видел.

– Я сам видел его! – настаивал я.

– Конечно, видел. А ты никогда не задавался вопросом – что же именно ты видел? – вызывающе спросил валлиец. – Бьорна положили в могилу перед самым твоим приходом! Его засыпали землей, он дышал через тростинку.

Я вспомнил, как Бьорн сплевывал что-то, пытаясь выпрямиться. Не струну арфы, а что-то другое. Я решил, что то был комок земли, но, по правде говоря, эта штука была светлее. В то время я об этом не думал, но теперь понял: все воскрешение было трюком. И, сидя на полубаке «Лебедя», я чувствовал, как рушатся последние обломки моих грез.

Я не буду королем.

– Откуда ты все это знаешь? – горько спросил я.

– Король Этельстан – не дурак. У него есть шпионы. – Пирлиг положил ладонь на мою руку. – Мертвец выглядел очень убедительно?

– Очень, – все так же горько проговорил я.

– Он – один из людей Хэстена, и если мы когда-нибудь его поймаем, он отправится прямиком в ад. Так что же он тебе сказал?

– Что я должен стать королем Мерсии, – негромко проговорил я. – Должен стать королем саксов и датчан, врагом валлийцев, королем земли, лежащей между реками, повелителем всего, чем буду править. И я поверил ему, – печально закончил я.

– Но как ты смог бы стать королем Мерсии, если бы Альфред не сделал тебя королем? – спросил Пирлиг.

– Альфред?

– Ты ведь дал ему клятву верности, так?

Мне было стыдно говорить правду, но выхода не было.

– Так, – признался я.

– Вот почему я должен обо всем ему рассказать, – сурово проговорил Пирлиг. – Потому что когда человек нарушает клятвы – это не шутки.

– Верно, – согласился я.

– И Альфред будет вправе тебя убить, когда я обо всем ему расскажу.

Я пожал плечами.

– Лучше бы ты сдержал свою клятву, – сказал Пирлиг, – чем дал одурачить себя людям, которые выдали живого человека за труп. Судьба не на твоей стороне, господин Утред, поверь мне.

Я посмотрел на него и увидел сожаление в его глазах. Он любил меня, однако сказал, что меня одурачили, – и был прав. И мои мечты рушились.

– Какой у меня выбор? – горько спросил я. – Ты знаешь, что я отправился в Лунден, чтобы присоединиться к ним, ты должен рассказать об этом Альфреду, и тот никогда больше не будет мне доверять.

– Сомневаюсь, что он и сейчас тебе доверяет, – жизнерадостно заявил Пирлиг, – Он мудрый человек, Альфред. Но он знает тебя, Утред, знает, что ты воин, а ему нужны воины. – Помолчав, он вытащил деревянный крест, висевший у него на шее. – Поклянись на этом!

– Поклясться в чем?

– Что ты будет держать данную Альфреду клятву. Сделай это – и я ничего ему не скажу. Сделай это, и я буду отрицать случившееся и буду защищать тебя.

Я колебался.

– Если ты нарушишь данную Альфреду клятву, – продолжал Пирлиг, – ты станешь моим врагом, и я буду вынужден убить тебя.

– Думаешь, у тебя это получится? – спросил я.

Он озорно ухмыльнулся.

– Ах, я тебе нравлюсь, господин, хотя я – валлиец и священник, и тебе не захочется меня убивать. А в моем распоряжении будут три удара, прежде чем ты очнешься и поймешь, что ты в опасности, – поэтому… Да, господин, я тебя убью.

Я положил правую руку на крест.

– Клянусь, – сказал я.

И остался человеком Альфреда.

Глава 3

Мы добрались до Коккхэма тем же вечером, и я наблюдал, как Гизеле, которая, как и я, не очень любила христианство, начинает нравиться отец Пирлиг. Он откровенно заигрывал с ней, делал комплименты насчет ее экстравагантности и играл с нашими детьми. Тогда у нас было двое детей, и нам повезло – оба ребенка выжили, как и их мать. Утред был старшим. Мой сын. Четырехлетний курносый мальчик с волосами такого же солнечного цвета, как и у меня, с твердым маленьким личиком, с голубыми глазами и упрямым подбородком. Тогда я его любил.

Моей дочери Стиорре было два года. Ее странное имя сперва не нравилось мне, но Гизела умоляла меня назвать ее именно так, а я почти ни в чем не мог ей отказать, не говоря уж о выборе имени для дочери. Стиорра означало «звезда», и Гизела клялась, что мы с ней встретились под счастливой звездой и что наша дочь рождена под той же самой звездой.

Потом я привык к имени и полюбил его так же, как любил это дитя с темными материнскими волосами, длинным лицом и озорной улыбкой.

– Стиорра, Стиорра! – обычно говорил я и щекотал ее или позволял ей играть с моими браслетами.

Стиорра, такая красавица!

Я играл с ней и в ночь перед тем, как мы с Гизелой отправились в Винтанкестер.

Была весна, и вода в Темезе пошла на убыль, так что снова показались речные луга. Мир подернулся зеленой дымкой – прорезывались листья. Первый ягненок ковылял по полям, ярким от первоцветов, и дрозды наполняли небо журчащей песней.

В реку вернулись лососи, и наши сплетенные из ивы верши приносили хорошую добычу. На грушевых деревьях в Коккхэме набухли почки, и не меньше, чем почек, на них было снегирей, которых полагалось отпугивать маленьким мальчикам, чтобы к лету у нас были фрукты.

То было хорошее время года, время, когда мир оживал… Время, когда нас призвали в столицу Альфреда на свадьбу его дочери, Этельфлэд, с моим кузеном, Этельредом.

И той ночью я притворялся, будто мое колено – это лошадь, а Стиорра – наездница, и думал о своем обещании добыть для Этельреда свадебный подарок. Город Лунден.

Гизела пряла шерсть. Она пожала плечами, когда я сказал, что ей не быть королевой Мерсии, и серьезно кивнула, услышав, что я буду держать клятву, данную Альфреду. Жена с большей готовностью, чем я, принимала судьбу.

Гизела говорила, что судьба и звезда удачи свели нас вместе, хотя весь мир пытался нас разлучить.

– Если ты сдержишь слово, данное Альфреду, – внезапно проговорила она, прервав мою игру со Стиоррой, – тебе придется отбить Лунден у Зигфрида?

– Да, – ответил я, в который раз удивляясь, как часто сходятся наши мысли.

– Ты сможешь это сделать? – спросила она.

– Да, – ответил я.

Зигфрид и Эрик все еще находились в старом городе, их люди охраняли римские стены, которые залатали бревнами. Ни один корабль не мог подняться вверх по Темезу, не заплатив братьям дань, и она была огромной, поэтому движение по реке прекратилось – торговцы искали обходные пути, чтобы доставлять товары в Уэссекс. Король Гутрум в Восточной Англии угрожал Зигфриду и Эрику войной, но это оказалось пустой угрозой. Гутрум не хотел воевать, а только лишь убедить Альфреда, что делает все возможное, дабы соблюсти условия их мирного договора. Поэтому, чтобы изгнать Зигфрида, требовались восточные саксы, и именно мне предстояло возглавить их.

Я составил план действий и написал о нем королю. Тот, в ответ, написал олдерменам графств, и мне пообещали четыре сотни хорошо обученных воинов и фирд из Беррокскира. Фирд был армией фермеров, лесничих и чернорабочих. Да, он будет многочисленным, но необученным. Четыре сотни натренированных людей – вот на кого я полагался, а шпионы донесли, что у Зигфрида по меньшей мере шестьсот человек. Те же самые шпионы сказали, что Хэстен вернулся в свой лагерь у Бемфлеота, но это недалеко от Лундена, и в нужный момент тот поспешит на помощь своим союзникам. Так же поступят и датчане Восточной Англии, что ненавидят христианство Гутрума и желают, чтобы Зигфрид и Эрик двинули в завоевательный поход. Я подумал, что врагов будет по меньшей мере тысяча, и все они будут искусны в обращении с мечом, топором и копьем. То будут копьеносные датчане – враги, которых стоит бояться.

– Король, – мягко проговорила Гизела, – захочет узнать, какие у тебя планы.

– Тогда я ему расскажу, – ответил я.

Она с сомнением посмотрела на меня.

– В самом деле?

– Конечно. Он же король.

Гизела положила веретено на колени и нахмурилась, глядя на меня.

– Ты расскажешь ему правду?

– Конечно, нет. Он, может быть, и король, но я – не дурак.

Она засмеялась, и Стиорра засмеялась в ответ.

– Хотела бы я отправиться с тобой в Лунден, – печально проговорила Гизела.

– Ты не можешь, – с силой ответил я.

– Знаю, – отозвалась она с несвойственной ей кротостью. Потом прикоснулась к своему животу. – Я никак не могу с тобой отправиться.

Я уставился на нее. Я смотрел на нее долгое время, прежде чем новости улеглись у меня в голове. Тогда я подбросил Стиорру высоко вверх, так что ее черные волосы почти коснулись черной от копоти тростниковой крыши.

– Твоя мать беременна, – сказал я счастливо завизжавшей девочке.

– И в этом виноват твой отец, – сурово добавила Гизела.

Мы были так счастливы!

Этельред был моим кузеном, сыном брата моей матери, мерсийцем, хотя уже много лет был верноподданным Альфреда Уэссекского. И в тот день в Винтанкестере, в построенной Альфредом огромной церкви, Этельред из Мерсии получил награду за свою верность.

Ему отдали Этельфлэд, дочь Альфреда, старшую из двух детей короля. Она была золотоволосой, с глазами голубыми и ясными, как летнее небо.

Этельфлэд исполнилось уже тринадцать или четырнадцать, она достигла возраста, когда девушке пора выйти замуж, и превратилась в высокую статную юную женщину с бесстрашным взором. Она была не ниже мужчины, которому предстояло стать ее мужем.

Теперь Этельред – герой. Я слышу истории о нем – эти истории рассказывают у очагов в домах саксов по всей Англии. Этельред Храбрый, Этельред Воин, Этельред Верный. Эти истории заставляют меня улыбаться, но я ничего не говорю, даже когда люди спрашивают, правда ли это, что я был знаком с ним. Конечно, я его знал, как правда и то, что он был воином до того, как болезнь подкосила его и сделала медлительным; он и вправду был храбр, хотя у него имелась отвратительная привычка покупать поэтов, делая их своими придворными, чтобы они слагали песни о его могуществе. При дворе Этельреда человек мог разбогатеть, нанизывая слова, как бусы. Этельред никогда не был королем Мерсии, хотя и хотел им быть.

Альфред позаботился о том, чтобы Этельред не стал королем, потому что его устраивало, чтобы Мерсия оставалась без короля. Ему было нужно, чтобы Мерсией управлял его верный сподвижник, и он сделал так, чтобы этот верный сподвижник зависел от денег восточных саксов, потому и выбрал Этельреда. Тот получил титул олдермена Мерсии и во всем, кроме титула, был королем, хотя датчане северной Мерсии так и не признали его власть. Они признали его силу, признали, что сила эта проистекает оттого, что Этельред – зять Альфреда. Именно поэтому сакские таны южной Мерсии приняли его. Им наверняка не нравился олдермен Этельред, но они знали: он может привести войска восточных саксов, стоит датчанам попытаться двинуться на юг.

Этельред начал входить в силу в тот весенний день в Винтанкестере, в день, яркий от солнечного света и звонкий от пения птиц. Он появился в новой большой церкви Альфреда с важным видом, с улыбкой на рыжебородом лице. Раньше Этельред страдал от иллюзии, будто всем нравится; может, некоторым он и вправду нравился – только не мне. Мой кузен был драчливым хвастливым коротышкой. Он вечно выпячивал челюсть, а в глазах его всегда читался вызов. Он был вдвое старше своей невесты и почти пять лет командовал гвардией Альфреда – назначение, которое он получил скорее благодаря происхождению, чем своим способностям. Удача помогла ему унаследовать земли, простиравшиеся по большей части в южной Мерсии. Это делало Этельреда главным среди мерсийской знати и, как я нехотя признавал, естественным лидером страны. А еще я охотно соглашался, что он маленький кусок дерьма.

Альфред никогда не понимал этого. Его ввела в заблуждение чрезмерная набожность Этельреда и то, что кузен всегда был готов соглашаться с королем Уэссекса. Да, господин; нет, господин; позвольте вынести ваш ночной горшок, господин; позвольте облизать ваш царственный зад, господин. Таков был Этельред, и в награду за все это он получил Этельфлэд.

Этельфлэд явилась в церковь спустя несколько мгновений после своего жениха, улыбаясь, как и он. Она была влюблена в любовь, и это делало тот день поистине радостным. Ее милое личико сияло от радости. Этельфлэд была маленькой гибкой женщиной, которая уже начала покачивать бедрами; длинноногой, стройной, с курносым лицом, на которое не наложили отпечаток никакие несчастья.

На ней было бледно-голубое льняное платье, вышитое крестами и святыми с нимбами. Платье подпоясывал кушак из золотистой ткани с кисточками и маленькими серебряными бубенчиками. Ее белую накидку скрепляла у горла хрустальная брошка. Накидка мела тростник на плитах пола, когда Этельфлэд шла по церкви. Ее ярко-золотые волосы были уложены вокруг головы; их удерживали гребни из слоновой кости.

Тем весенним днем она впервые в знак своего брака уложила волосы, зачесав их вверх и обнажив длинную тонкую шею. Она была так изящна!

Направляясь к покрытому белой тканью алтарю, Этельфлэд поймала мой взгляд, и ее глаза, и без того полные восхищения, словно заблестели еще ярче.

Она улыбнулась мне, и я невольно улыбнулся в ответ, а Этельфлэд весело засмеялась, прежде чем направиться к своему отцу и человеку, который должен был стать ее мужем.

– Она тебя очень любит, – сказала Гизела с улыбкой.

– Мы с ней дружим с тех пор, как она была ребенком, – ответил я.

– Она и сейчас все еще ребенок, – мягко проговорила Гизела.

Невеста подошла к усыпанному цветами алтарю, на котором был водружен крест, и, помню, я подумал, что Этельфлэд приносят в жертву на этом алтаре. Но даже если и так, то была самая добровольная жертва на свете. Она всегда была озорным и своевольным ребенком, и я не сомневался, что ее раздражали материнский присмотр и правила сурового отца. Этельфлэд видела в замужестве спасение от мрачного и набожного двора Альфреда, и в тот день новая церковь Альфреда была полна ее счастья.

Я увидел, что Стеапа – возможно, самый великий воин Уэссекса, плачет. Он, как и я, любил Этельфлэд.

В церкви собралось около трехсот человек. Явились посланники из заморских королевств Франкии и другие – из Нортумбрии, Мерсии, Восточной Англии и валлийских королевств. Посланники – все они были священниками или знатными людьми – получили почетные места рядом с алтарем. Олдермены и высшие магистраты Уэссекса тоже собрались там, а ближе всего к алтарю теснилось темное стадо церковников и монахов.

Я мало что расслышал из мессы, потому что мы с Гизелой стояли в задней части церкви и разговаривали с друзьями. Время от времени священник резко призывал к тишине, но никто не обращал на это ни малейшего внимания.

Хильда, аббатиса монастыря в Винтанкестере, обняла Гизелу. У жены среди христиан были две хорошие подруги: во-первых, Хильда, некогда оставившая церковь и ставшая моей любовницей, а во-вторых, Тайра, сестра Рагнара, с которой я рос и которую любил как сестру. Тайра была датчанкой, конечно, и ее воспитали в поклонении Одину и Тору, но она перешла в христианство и уехала на юг, в Уэссекс. Тайра была одета, как монахиня – в тускло-серую робу с капюшоном, под которым прятала свою удивительную красоту. Черный кушак опоясывал ее талию, обычно такую же тонкую, как у Гизелы, но теперь раздавшуюся из-за беременности.

Я осторожно положил руку на кушак.

– Еще один? – спросил я.

– И скоро, – ответила Тайра.

Она родила уже троих детей, из которых один, мальчик, все еще был жив.

– Такова воля Господа, – серьезно проговорила Тайра.

Ее чувство юмора, запомнившееся мне по детским годам, испарилось, когда она приняла христианство… Хотя, по правде сказать, чувство юмора, вероятно, покинуло ее во время пребывания в Дунхолме, в рабстве у врагов ее брата. Те, кто захватил ее в плен, насиловали ее и избивали, и свели ее с ума. Мы с Рагнаром пробились в Дунхолм, чтобы вызволить ее, но именно христианство освободило Тайру от безумия и превратило в спокойную женщину, так серьезно глядевшую на меня.

– Как поживает твой муж? – спросил я.

– Хорошо, спасибо, – ее лицо слегка прояснилось.

Тайра нашла любовь, но любовь не только Бога, но и хорошего человека, за что я был ему благодарен.

– И ты, конечно, назовешь ребенка Утредом, если родится мальчик, – серьезно проговорил я.

– Если король разрешит, – ответила Тайра, – мы наречем его Альфредом, а если будет девочка, назовем Хильдой.

Это заставило Хильду заплакать, а Гизела сообщила, что тоже беременна, после чего все три женщины погрузились в бесконечные разговоры о детях.

Я удрал и нашел Стеапу, чьи плечи и голова возвышались над всеми собравшимися.

– Ты знаешь, что я должен вышвырнуть из Лундена Зигфрида и Эрика? – спросил я его.

– Мне сказали об этом, – ответил тот медленно и осторожно.

– Ты со мной пойдешь?

Он быстро улыбнулся, и я принял это за знак согласия.

У Стеапы было устрашающее лицо; его кожа так туго обтягивала череп, что он словно непрерывно гримасничал. В битве Стеапа вселял ужас – огромный воин, вооруженный мечом, боевым искусством и дикостью. Он родился рабом, но рост и воинская сноровка возвысили его до нынешнего положения.

Он служил в гвардии Альфреда, сам теперь владел рабами и имел широкую полосу прекрасной земли в Уэссексе. Люди вели себя осторожно рядом со Стеапой, потому что его лицо всегда выглядело гневным, но я знал, что он добрый человек. Хотя и не был умен. Стеапа никогда не был мыслителем, но всегда оставался добрым и верным.

– Я попрошу короля тебя отпустить, – сказал я.

– Альфред захочет, чтобы я отправился с Этельредом, – отозвался тот.

– Но ты предпочел бы быть рядом с человеком, который сражается, верно? – спросил я.

Стеапа заморгал, глядя на меня. Ему не хватало смекалки, чтобы понять, какое оскорбление я только что бросил в адрес кузена.

– Я буду сражаться, – сказал он и положил огромную руку на плечи своей жены, крошечного создания с тревожным лицом и маленькими глазками.

Я никак не мог запомнить ее имени, поэтому, вежливо поздоровавшись, стал протискиваться через толпу.

Меня нашел Этельвольд. Племянник Альфреда снова начал пить, и глаза его налились кровью. Раньше он был красивым молодым человеком, но теперь его лицо опухло, а под кожей появились красные прожилки. Он оттащил меня в дальний конец церкви и встал под знаменем, на котором красной шерстью было вышито длинное увещевание.

«Все, что просите у Господа, – гласило оно, – дастся вам, если вы веруете. Когда просит хороший молящийся, кроткая вера вознаграждается».

Я решил, что эту вышивку сделали жена Альфреда и ее дамы, но изречение сильно смахивало на высказывание самого Альфреда.

Этельвольд крепко, до боли вцепился в мой локоть и укоризненно прошипел:

– Я думал, ты на моей стороне.

– Так оно и есть, – сказал я.

Он подозрительно уставился на меня.

– Ты встречался с Бьорном?

– Я встречался с человеком, который притворялся мертвецом.

Этельвольд не обратил внимания на мои слова, и это меня удивило. Я вспомнил, как сильно на него подействовала встреча с Бьорном, так сильно, что племянник короля на время даже перестал пить. Но теперь я отрицал, что труп и вправду вставал из могилы, а Этельвольд отнесся к этому, как к чему-то неважному.

– Ты не понимаешь, – сказал он, все еще стискивая мой локоть, – это наш самый крупный шанс!

– Шанс на что? – терпеливо спросил я.

– Избавиться от него, – неистово проговорил Этельвольд, и некоторые люди, стоявшие неподалеку, повернулись и посмотрели на нас.

Я ничего не сказал.

Конечно, Этельвольд хотел избавиться от дяди, но у него не хватало храбрости самому нанести удар, поэтому он постоянно искал союзников вроде меня. Этельвольд посмотрел мне в лицо и, очевидно, не нашел там поддержки, потому что выпустил мою руку.

– Они хотят знать, попросил ли ты Рагнара прийти, – тихо сказал он.

Итак, Этельвольд все еще поддерживал связь с Зигфридом? Это было интересно, но не слишком удивительно.

– Нет, – ответил я. – Не попросил.

– Ради Господа, почему?

– Потому что Бьорн солгал, – ответил я, – и мне не суждено стать королем Мерсии.

– Если я когда-нибудь стану королем Уэссекса, – горько проговорил Этельвольд, – тогда тебе лучше бежать, спасая свою жизнь.

Я улыбнулся и молча посмотрел ему в глаза немигающим взглядом. Спустя некоторое время он отвернулся и что-то неразборчиво пробормотал – наверное, извинения. Потом с мрачным лицом уставился на другой конец церкви и яростно сказал:

– Та датская шлюха!

– Какая датская шлюха? – спросил я.

На одно биение сердца я подумал, что тот имеет в виду Гизелу.

– Та шлюха, – он мотнул головой в сторону Тайры. – Которая замужем за идиотом. Набожная шлюха. У которой надут живот.

– Тайра?

– Она красивая, – все так же неистово сказал Этельвольд.

– Да, красивая.

– И замужем за старым идиотом! – Этельвольд глядел на Тайру с вожделением. – Когда она разродится щенком, которого носит в брюхе, я собираюсь ее завалить и показать ей, как вспахивает поле настоящий мужчина.

– Ты знаешь, что она моя подруга? – спросил я.

Этельвольд явно встревожился. Он понятия не имел, что я давно привязан к Тайре, и теперь попытался дать задний ход.

– Я просто думаю, что она красивая, – угрюмо проговорил он, – только и всего.

Я улыбнулся и наклонился к его уху.

– Только тронь ее, – прошептал я, – и я воткну меч тебе в задницу и вспорю тебя от промежности до глотки, а потом скормлю твои внутренности моим свиньям. Тронь ее хоть разок, Этельвольд, всего один разок, и ты – мертвец.

И я ушел от него. Он был дурак, пьяница и развратник, и я отмахнулся от него, как от безвредного дурака. Как потом оказалось, я ошибался. В конце концов, Этельвольд имел права на трон Уэссекса, но только он сам да еще несколько дураков верили, что он и впрямь станет королем вместо Альфреда.

У Альфреда имелось все, чего был лишен его племянник, – король был трезвым, умным, трудолюбивым и серьезным. И в тот день Альфред был счастлив. Он наблюдал, как его дочь выходит замуж за человека, которого любил почти как сына, слушал пение монахов, смотрел на построенную им церковь с золоченными балками и раскрашенными статуями – и знал, что с помощью этого брака возьмет под контроль южную Мерсию.

А это означало, что Уэссекс растет, как дети во чревах Тайры и Гизелы.

Отец Беокка нашел меня возле церкви, где приглашенные на свадьбу гости стояли на солнышке и ожидали, пока их позовут на пир во дворце Альфреда.

– В церкви слишком многие разговаривали, – пожаловался Беокка. – Это священный день, Утред, церковный праздник, таинство, а люди болтали, как на рынке!

– Я был одним из болтунов, – сказал я.

– Да ну? – Он прищурился на меня. – Что ж, ты не должен был так себя вести. Это же откровенное проявление плохих манер! И оскорбление Бога! Ты меня удивляешь, Утред, очень удивляешь. Я удивлен и разочарован.

– Да, отец, – с улыбкой ответил я.

Беокка распекал меня год за годом. Во времена моего раннего детства он был священником и духовником моего отца. После того как мой дядя узурпировал власть над Беббанбургом, Беокка бежал из Нортумбрии и нашел пристанище при дворе Альфреда. Король оценил его благочестие, ученость и энтузиазм, и благоволение Альфреда простерлось так далеко, что люди перестали издеваться над Беоккой, который, по правде говоря, был самым уродливым человеком во всем Уэссексе. Он хромал, косил, а его левая рука к тому же была парализована. Его косой глаз ослеп и побелел, как и его волосы, потому что Беокке было уже около пятидесяти.

На улицах дети насмехались над ним, а некоторые взрослые при виде него крестились, веря, что уродство – метка дьявола, но Беокка был христианином не хуже остальных.

– Рад тебя видеть, – сказал он небрежно, словно боялся, что я могу поверить в эти слова. – Ты знаешь, что король желает с тобой поговорить? Предлагаю тебе встретиться с ним после пира.

– Он будет пьян.

Беокка вздохнул, протянул здоровую руку к амулету в виде молота Тора, висевшему у меня на шее, и убрал его под мою рубашку.

– Постарайся остаться трезвым, – сказал он.

– Может, завтра?

– Король занят, Утред. Он не будет ждать, чтобы встретиться с тобой тогда, когда тебе будет удобнее.

– Тогда ему придется говорить со мной, когда я буду пьян.

– И предупреждаю: он хочет знать, скоро ли ты возьмешь Лунден. Вот почему и желает побеседовать с тобой…

Беокка внезапно умолк – к нам шли Гизела с Тайрой. Лицо Беокки вдруг изменилось, став счастливым. Он молча глядел на Тайру, как человек, которого посетило видение, а когда та улыбнулась ему, я подумал, что его сердце разорвется от гордости и любви.

– Тебе не холодно, дорогая? – заботливо спросил он. – Я могу принести тебе плащ.

– Мне не холодно.

– Твой голубой плащ?

– Мне тепло, дорогой, – ответила Тайра и положила ладонь на его руку.

– Мне это совсем не трудно! – сказал Беокка.

– Мне не холодно, дражайший, – сказала Тайра, и снова у Беокки сделался такой вид, будто тот сейчас умрет от счастья.

Он всю жизнь мечтал о женщине. О прекрасной женщине. О той, кто выйдет за него замуж и подарит ему детей, и всю жизнь его гротескная внешность превращала его в объект насмешек. Так продолжалось до тех пор, пока на окровавленной вершине холма Беокка не встретил Тайру и не изгнал демонов из ее души.

Теперь Беокка и Тайра были женаты уже четыре года. При взгляде на них становилось ясно, что нет двух людей, меньше подходивших бы друг другу: старый, уродливый, дотошный священник и юная золотоволосая датчанка. Но, стоя рядом с ними, нельзя было не почувствовать их радость – как тепло огромного костра зимней ночью.

– Тебе не следовало оставаться на ногах, дорогая, в твоем нынешнем состоянии, – сказал Беокка. – Я принесу тебе табурет.

– Я скоро сяду, дражайший.

– Табурет, думаю, или стул? И ты уверена, что тебе не нужен плащ? Мне будет совершенно не трудно его захватить!

Гизела посмотрела на меня и улыбнулась, но Беокка и Тайра не замечали нас, слишком поглощенные друг другом. Гизела чуть заметно мотнула головой, и я увидел, что неподалеку стоит молодой монах и пристально смотрит на меня. Он явно дожидался случая, чтобы перехватить мой взгляд, и было ясно, что ему не по себе. Монах был худым, невысоким, с каштановыми волосами; его бледное лицо удивительно напоминало лицо Альфреда. Такое же вытянутое, с тревожным взглядом серьезных глаз и с такими же тонкими губами. Судя по монашеской рясе, он был так же набожен, как и Альфред. Послушник, судя по тому, что ему еще не выбрили тонзуру.

Едва я посмотрел на него, как тот упал на одно колено и робко проговорил:

– Господин Утред…

– Осферт! – сказал Беокка, заметив присутствие молодого монаха. – Ты же должен сейчас заниматься! Свадьба закончена, а послушников не приглашали на пир.

Осферт не ответил Беокке. Вместо этого он обратился ко мне, по-прежнему не поднимая головы:

– Ты знал моего дядю, господин.

– Разве? – подозрительно спросил я. – Я знавал много людей.

Я готовил юношу к тому, что откажу в любой его просьбе.

– Его звали Леофрик, господин.

Моя подозрительность и враждебность исчезли при упоминании этого имени. Леофрик. Я даже улыбнулся.

– Я знал его, – тепло проговорил я, – и любил.

Леофрик был грубым воином из восточных саксов, который учил меня воевать. «Эрслинг» – вот как он обычно меня называл, что означало «задница». Он учил меня, шпынял, рычал, бил – и под конец сделался моим другом. И оставался им вплоть до того дня, когда погиб на залитом дождем поле битвы при Этандуне.

– Я – сын его сестры, господин, – сказал Осферт.

– Ступайте учиться, молодой человек! – сурово приказал Беокка.

Я положил ладонь на парализованную руку Беокки, останавливая его.

– Как зовут твою мать? – спросил я Осферта.

– Эадгит, господин.

Я наклонился и запрокинул лицо юноши. Неудивительно, что тот смахивал на Альфреда, потому что это был его внебрачный сын, рожденный от дворцовой служанки. Никто никогда не признавал, что король – отец мальчика, хотя ни для кого это не было секретом. Прежде чем Альфред обрел Бога, он развлекался с дворцовыми служанками, и Осферт был плодом его юношеской жизнерадостности.

– Эадгит жива? – спросил я.

– Нет, господин. Она умерла от лихорадки два года тому назад.

– И что ты здесь делаешь, в Винтанкестере?

– Он учится ради церкви, – огрызнулся Беокка, – потому что его призвание – стать монахом.

– Я буду служить тебе, господин, – тревожно проговорил Осферт, глядя мне в лицо.

– Ступай! – Беокка попытался шугануть юношу прочь. – Иди! Ступай отсюда! Возвращайся к своим занятиям, или я велю наставнику тебя высечь!

– Ты когда-нибудь держал меч? – спросил я Осферта.

– Тот, который давал мне дядя, господин.

– Но ты им не сражался?

– Нет, господин.

Тот все еще смотрел на меня снизу вверх, так тревожно и испуганно, а лицо его было очень похоже на лицо его отца.

– Мы изучаем жизнь Святого Седды, – сказал Беокка Осферту, – и я ожидаю, что к закату ты перепишешь первые десять страниц.

– Ты хочешь стать монахом? – спросил я Осферта.

– Нет, господин.

– Тогда чего ты хочешь? – задал я новый вопрос, не обращая внимания на Беокку, который протестовал, брызжа слюной, но не мог двинуться вперед, потому что я удерживал его правой рукой.

– Я бы хотел пойти по стопам дяди, господин, – ответил Осферт.

Я чуть было не рассмеялся.

Леофрик был таким твердым, каким только мог родиться и умереть воин, в то время как Осферт был весьма хилым и бледным юношей. Но я ухитрился сохранить серьезное выражение лица.

– Финан! – крикнул я.

Рядом со мной появился ирландец.

– Господин?

– Этот молодой человек вступает в мой отряд, – сказал я, протягивая Финану несколько монет.

– Ты не можешь… – начал протестовать Беокка, но умолк, когда мы с Финаном посмотрели на него.

– Забери Осферта, – обратился я к ирландцу, – найди ему одежду, достойную мужчины, и раздобудь для него оружие.

Тот с сомнением посмотрел на Осферта.

– Оружие? – переспросил он.

– В нем течет кровь воинов, – сказал я, – поэтому мы научим его сражаться.

– Да, господин, – ответил Финан. – Судя по его тону, он решил, что я спятил. Но потом посмотрел на монеты, которые я ему дал, увидел шанс поживиться и ухмыльнулся. – О да, мы сделаем из него воина, господин, – сказал Финан, без сомнения считая, что это ложь. И увел Осферта.

Беокка набросился на меня.

– Ты хоть понимаешь, что ты только что натворил?! – возмутился он.

– Да.

– Ты знаешь, кто этот мальчик?

– Ублюдок короля, – жестоко проговорил я, – и я только что сделал Альфреду одолжение.

– Да? – переспросил Беокка, все еще ощетинившись. – И какое именно одолжение, скажи, молю?

– Сколько он протянет, как думаешь, когда я поставлю его в «стену щитов»? – спросил я. – Сколько он проживет, прежде чем датский клинок располосует его, как мокрую селедку? Это и есть мое одолжение, отец. Я только что избавил твоего набожного короля от смущающего присутствия его незаконнорожденного сына.