Текст книги "Карьера одного борца"

Автор книги: Бернард Джордж Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Здесь миссис Скин сделала паузу, сильно взволнованная воспоминанием, и, прежде чем приступить к продолжению рассказа, громко высморкалась.

– Затем, в довершение всего, произошла ваша встреча и объяснение с ним, что заставило его отдаться в руки полиции. Лорд Вортингтон внес за него залог; но Кэшель теперь совсем подавлен своим позором, неудачей, потерей денег и времени, но больше всего теми словами, которые вы сказали ему. И теперь он все время тоскует и сердится. Ни я, ни Нед, ни Фэн ничего не можем поделать с ним. Мне говорили, что его не посадят в тюрьму; но если его посадят – здесь голос миссис Скин прервался и она заплакала – это будет для него гибелью, да простит Господь тех, кто будет повинен в этом.

Отчаяние всегда действовало на Лидию смягчающим образом; слезы же действовали на нее охлаждающе: она совершенно не переносила их.

– А тот, другой? – спросила она. – Вы ничего не слышали о нем? Я думаю, что он находится в больнице.

– В больнице? – воскликнула встревоженная миссис Скин, прекратив свои слезы. Кто в больнице?

– Парадиз, – ответила Лидия, с отвращением произнося это имя.

– Он в больнице? Ну, нет, мисс. Я вчера видела его, и он имел такой здоровый вид, какой только может иметь столь отвратительное животное, как он; на лице его не осталось ни одного знака, и он хвастался, что сумел бы справиться с Кэшелем, если бы не подоспела полиция. Низкий отвратительный негодяй – вот кто он такой. И мне очень жаль, что наш мальчик унизился до борьбы с ним. Я слышала, что Кэшель отделал его как следует и Парадиз попался вам на глаза в таком виде. Я думаю, вы очень были испуганы, сударыня, и это вполне естественно, так как вы не привыкли к таким зрелищам. Раз моего Неда принесли домой в таком состоянии, что я влила водку ему в глаз, думая, что это рот; и даже Кэшель, несмотря на всю свою осторожность, однажды почти ослеп дня на три. Нельзя сказать, чтобы деньги боксерам доставались даром. И вот что я хотела еще сказать вам: если вы выйдете замуж – о, я только предполагаю это, – добавила она, заметив, что Лидия поморщилась от ее слов, – если бы вы вышли замуж за какого-нибудь знаменитого хирурга, что вы могли бы сделать, учитывая ваше положение, то вы, наверное, упали бы в обморок, увидев, как он отрезает руку или ногу, а он делал бы это каждый день. Однако вы, наверное, гордились бы той ловкостью, с которой он делает операции. Вот такие же чувства я питаю к Неду. Говоря откровенно, сударыня, мне так же не нравится видеть мужа на арене, как не нравится жене гвардейского офицера знать, что ее муж находится на поле сражения и рубит бедных дикарей или французов. Но так как это его профессия и люди высоко ценят его искусство, я примирилась с ремеслом мужа и теперь даже интересуюсь выступлениями, особенно если никто при этом не бывает покалечен. Я вовсе не хочу сказать, что Неду или Кэшелю приходилось когда-нибудь отрывать у человека руку или ногу, Боже упаси! Ничего подобного ни с тем, ни с другим не случалось. О сударыня, я очень вам благодарна, не стоило беспокоиться.

Последние слова были вызваны появлением служанки с подносом в руках, на котором стояли чашки с чаем.

– Все-таки, – произнесла Лидия, возобновляя разговор, – я не совсем понимаю, почему вы пришли ко мне. Лично мне вас было приятно увидеть, но каким образом визит ко мне может послужить облегчением мистеру Байрону? Он просил вас прийти ко мне?

– Он скорее бы умер, чем сделал бы это. Я пришла сюда по своему собственному почину, зная, что с ним происходит.

– А что же с ним происходит?

Миссис Скин огляделась по сторожам, желая удостовериться, что они одни. Затем наклонилась к Лидии и выразительным шепотом произнесла:

– Почему бы вам не выйти за него замуж, мисс?

– Потому что я не собираюсь выходить замуж, миссис Скин, – добродушно ответила Лидия.

– Но подумайте только, мисс, когда вам еще представится такой удобный случай? Только вообразите себе, что это за человек: чемпион и в то же время настоящий джентльмен. Два этих качества никогда не соединялись в одном человеке, да больше никогда такого и не будет. Я знала многих чемпионов, но все они не годились для общества подобных вам людей. Нед был чемпионом, когда я вышла за него замуж, однако моя семья считала, что, сделав подобный выбор, я унизила себя, так как я была танцовщицей в театре. Мужчины, занимающиеся боксом, по большей части – простые люди, а поэтому молодые девушки вашего круга лишены их общества. Но вам посчастливилось привлечь внимание борца, который в то же время и джентльмен. Чего еще может желать самая знатная леди? Где вы найдете равного ему по силе, здоровью, бодрому виду и хорошим манерам? Что же касается его характера, то я могу вам рассказать. В Мельбурне все женщины, как вы легко можете догадаться, были в него влюблены. Ко мне каждый вечер приходили, просто, чтобы посмотреть на него, а он, бедный невинный мальчик, обращал на них столько же внимания, как если бы это были кочаны капусты. Обыкновенно, чтобы отделаться, он старался уйти в салон боксировать, а они глядели на него сквозь щелку двери и еще больше сходили с ума. Но им никогда не удавалось добиться от него даже ласкового кивка головой. Вы были первая, мисс Кэру, и, поверьте мне, вы будете последней. Если бы ему нравилась какая-нибудь другая женщина, то он не сумел бы скрыть этого от меня, поскольку характер у него открытый, как у ребенка. А честность его превосходит все, что только можно вообразить себе. Я знаю, что ему раз предлагали восемьсот фунтов за то, чтобы он дал побороть себя, тогда как, оставшись победителем, он мог получить только двести фунтов, не говоря уже о возможности не получить ничего, если он останется побежденным. Я вижу, сударыня, что вы знаете людей, а потому можете представить, как мало найдется среди них таких, которые устояли бы против подобного искушения. Есть люди, занимающие высокое положение в своей профессии, – настолько высокое, что скорее можно заподозрить короля в измене своей стране, чем их в обмане, – которые поступают втихомолку не так, как следует, если находят это для себя выгодным. Мой Нед, как всем известно, далеко не нечестный борец, но и он однажды дал себя побить маленькому Килларнею Примрозу, а потом, на другой день, пошел и купил себе лошадь и повозку, – это очень неприятное для меня воспоминание. Я говорю вам это, мисс, про своего собственного мужа. Про Кэшеля я могу сказать, что он ни разу не был побежден, хотя уже сколько раз для него было выгоднее проиграть, чем выиграть. Это предлагали ему люди, держащие пари. И нужно еще сказать, что я никогда не слышала от него ни одного грубого слова и ни разу не видела его пьяным, за исключением разве случая, в день рождения Неда. Да и тогда он не говорил ничего дурного, все только шутил. А ведь в подобном состоянии обнаруживается истинная натура людей. О, подумайте, мисс, как вы могли бы быть счастливы, если бы только сумели взглянуть на это, как следует. Ведь он – чемпион, честный, трезвый, невинный, как младенец, прирожденный джентльмен, достойный стать рядом с вами, и вдобавок влюбленный в вас до безумия! Он считает вас ангелом, посланным с небес, и я уверена, мисс, что у вас действительно сердце ангела. Смею вас уверить, что моя Фэн чувствует себя совершенно уничтоженной, так как думает, что Кэшель сравнивает ее с вами, а это сравнение не в ее пользу. Я не думаю, мисс, чтобы вы были настолько жестоки, чтобы отказать ему.

Лидия откинулась назад в своем кресле и смотрела на нее с выражением любопытства, которое скоро сменилось веселой улыбкой. Миссис Скин из вежливости также слегка улыбнулась, но своим серьезным видом давала понять, что в словах ее нет ничего смешного.

– Мне нужно время, чтобы обсудить все, что вы так красноречиво рассказали мне, – произнесла Лидия. – Я не шучу, миссис Скин, вы произвели на меня большое впечатление. Ну, а теперь поговорим о чем-нибудь другом. Ваша дочь, надеюсь, совершенно здорова?

– Благодарю вас, сударыня, она здорова.

– А вы?

– И я здорова, конечно настолько, насколько этого можно ожидать в мои годы, – ответила миссис Скин, слишком любившая сочувствие, чтобы признать себя вполне здоровой в тех случаях, когда ее спрашивали о здоровье.

– Вы должны чувствовать себя в полнейшей безопасности, – произнесла Лидия, пристально глядя на нее, – так как вам посчастливилось выйти замуж за такого известного мастера бокса, как мистер Скин. Ведь, должно быть, очень приятно иметь такого могущественного защитника?

– Ах, мисс, как вы мало знаете нашу жизнь! – воскликнула миссис Скин, завлеченная в ловушку воспоминаниями о своих собственных обидах и огорчениях и совершенно забыв при этом об интересах Кэшеля. – Боязнь, что он впутается в какую-нибудь историю, никогда не выходила у меня из головы. Нед миролюбив до крайности, пока не попала в него хотя бы капля водки. Но уж если это случилось, он становится таким же, как и все они, – готов драться с каждым человеком, задевшим его. А если бы во время этой драки он попал в руки полиции – все пропало. Для боксера нет на свете справедливости. Достаточно человеку упомянуть, что он профессиональный боксер, как судья тотчас отправит его в тюрьму. А тогда прощай ученики и все уважение, которым он пользуется. И я постоянно живу под страхом этого. Что же касается защиты с его стороны, то я скорее позволила бы пять раз ограбить себя, чем сказать Неду хоть одно слово об этом из опасения вызвать ссору. Сколько раз, возвращаясь ночью домой, я потихоньку давала извозчику больше, чем следовало, боясь, что иначе он начнет ворчать и задевать Неда. И причина всему этому – водка. Джентльмены любят, чтобы их видели разговаривающими с ним, потому они подходят к Неду один за другим в буфет, расспрашивают его о том о сем и угощают его. Все кончается тем, что он лежит в сапогах на постели, раскинув руки, нередко и с фонарем под глазом, и старается припомнить, что он делал в предыдущую ночь. Сколько я испытала за первые три года нашего брака – только я одна знаю. Наконец он дал зарок не пить, и с этих пор все пошло хорошо. С той поры он напивается вдрызг не более трех раз в год. Очевидно, сам Бог натолкнул его на мысль дать этот зарок, а, кроме того, ему стало стыдно: однажды, когда он был пьян его поколотил молочник в Вестминстере. Я удалила его от всех прежних друзей. С тех пор на него низошло Божие благословение и мы стали жить счастливо.

– А у Кэшеля придирчивый характер?

Тон вопроса заставил миссис Скин очнуться и понять всю несвоевременность ее жалоб.

– Нет, нет, – горячо запротестовала она. – Он никогда не пьет водки; что же касается до драки, то поверите ли вы мне, мисс, или нет, а у него не было даже трех случайных схваток за всю его жизнь. Во всяком случае, их было не больше трех. А если ему повезет и он женится, можно поручиться за его благоразумие до конца дней. Зато если сейчас оставить его на произвол судьбы, то знает лишь Господь, что может выйти. Сперва он начнет тосковать – он уже сейчас тоскует; затем начнет пить, потеряет своих учеников, лишится положения, потерпит от кого-либо поражение и... Достаточно будет вам сказать только слово, мисс, и он спасен. Если бы я могла сейчас передать ему...

– Прошу вас не передавать ему ничего, – твердо произнесла Лидия, решительно ничего. Единственное, в чем я могу вас уверить, – это в том, что вы смягчили мое мнение о некоторых его поступках. Но что касается предположения выйти замуж за мистера Байрона, это самая невероятная вещь на свете. Оставив в стороне вопрос о личной склонности, достаточно одной нелепости подобного брака, чтобы испугать женщину.

Миссис Скин недостаточно ясно понимала это. Но и то, что она поняла, было вполне достаточным. Она встала, уныло покачивая головой, и сказала:

– Я вижу в чем дело, сударыня. Вы не считаете его ровней себе. Этот брак не понравится вашим родным.

– Нет никакого сомнения, что мои родные были бы страшно возмущены подобным браком, и я обязана принимать это в расчет.

– Мы больше не будем беспокоить вас, – медленно произнесла миссис Скин. – Через месяц или два уже никого из нас не будет в Лондоне.

– Для меня это совершенно безразлично, но мне будет жаль потерять возможность время от времени беседовать с вами.

Эти слова не были правдивыми, но Лидии уже стало казаться, что она находит особое удовольствие во лжи.

Но миссис Скин нельзя было утешить комплиментами. Она покачала головой.

– С вашей стороны очень милостиво, мисс, что вы говорите мне любезности, – сказала она. – Но, если бы я могла передать хоть одно доброе слово от вас моему мальчику, я бы согласилась выслушать от вас все, что угодно.

Прежде чем ответить ей, Лидия задумалась. Наконец она произнесла:

– Мне жаль, что я так сурово обошлась с ним. Действительно, я вижу теперь, что ему трудно было поступать иначе. Кроме того, я не приняла во внимание денежную сторону его профессии. Короче говоря, я не привыкла к кулачному бою, и то, что я видела, поразило меня до такой степени, что я потеряла в тот момент способность логически рассуждать. Но, – продолжала Лидия, предостерегающе поднимая палец, чтобы заглушить появившуюся было у миссис Скин надежду, – если вы передадите ему наш разговор, прошу вас дать ему понять, что мои слова вызваны чувством справедливости, а вовсе не моей благосклонностью к нему.

– Ему достаточно будет, мисс, одного слова утешения от вас. Я ему только скажу, что была у вас и что своими словами вы вовсе не хотели...

– Миссис Скин, – произнесла Лидия, мягко прерывая ее, – самое лучшее пока не говорить ему об этом ничего. Но, если он ничего не услышит обо мне в течение двух недель, вы можете сказать ему все, что вам будет угодно. Вы можете подождать до тех пор?

– Конечно. Как вам будет угодно, мисс. Только вот завтра будет бенефис Меллиша, и он...

– Какое отношение имеет ко мне Меллиш или его бенефис?

Смущенная миссис Скин прошептала, что ей хотелось бы, чтобы мальчик восстановил свою репутацию.

– Если он думает, что может доставить удовольствие Меллишу, поколотив кого-либо, что ему мешает сделать это? Только помните: вы не должны упоминать обо мне ни единым словом в течение двух недель. Вы согласны?

– Как вам будет угодно, мисс, – разочарованно повторила миссис Скин.

Лидия не выказывала больше охоты разговаривать, поэтому миссис Скин начала прощаться и выразила надежду, что в конце концов, все обойдется, все останутся довольны. По настоянию Лидии она перекусила, после чего коляска, запряженная парой пони, отвезла ее на железнодорожную станцию. Прежде чем расстаться, Лидия внезапно спросила:

– Имеет ли мистер Байрон привычку о чем-либо думать?

– Думать? – воскликнула миссис Скин. – Нет, никогда. На свете едва ли можно найти более веселого человека, чем он, мисс.

По дороге в Лондон миссис Скин все время обсуждала наедине с собой, вполне ли прилично для молодой леди жить в великолепном замке, не имея возле себя пожилой женщины, и так приветливо, как с равными, разговаривать с людьми ниже ее по положению. Возвратясь домой, она ни слова не сказала о своей поездке Скину, который совсем не умел держать секретов, за исключением тех случаев, когда вопрос касался места проведения очередного поединка. Она долго шепталась со своей дочерью, мучая ее подробным описанием роскоши замка и утешая тем, что мисс Кэру – хрупкое, слабое создание с рыжими волосами и без всякой представительности. (Волосы Фанни были черны, как смоль, руки у нее были необыкновенно сильные, и она была одной из самых лучших учениц Кэшеля.)

– Как бы то ни было, Фэн, – сказала миссис Скин в два часа ночи, вставая со своего места и взяв подсвечник в руки, – если это все и уладится, Кэшель никогда не будет хозяином в том доме.

– Для меня это совершенно ясно, – ответила Фанни. – Но если он считает, что наш круг – круг почтенных профессиональных боксеров для него недостаточно хорош, то пусть благодарит самого себя: эти пустоголовые щеголи будут смотреть на него сверху вниз.

Тем временем Лидия, возвратясь в замок после долгой прогулки в экипаже, попыталась преодолеть назревающее чувство тревоги, занявшись обработкой биографии своего отца. Ей нужен был отрывок, который указывал бы на его литературный вкус и для этого она просматривала его любимые книги, отыскивая отчеркнутые отцом места. Теперь она возобновила поиски и, взобравшись на библиотечную лестницу, начала перебирать один том за другим, просматривая их содержание. За работой время бежало так же незаметно, как незаметно удлиняются тени. Последняя книга, которая подверглась просмотру, заключала в себе поэмы. В ней не было никаких пометок, но она сама открылась на странице, на которой, очевидно, ее часто открывали. Строчки, которые увидела Лидия, были следующие:

Чего бы я не дал, чтобы в груди моей

Почувствовать могучее горенье

Живого сердца, полного страстей,

Взамен бессильного холодного биенья

Того кусочка льда, чье злое назначенье

Быть всех сердец ничтожней и пустей.

Лидия поспешно сошла с лестницы, добралась до кресла; она читала и перечитывала эти строчки. Догорающая свеча привлекла наконец ее внимание. Она положила книгу на полку и, направляясь к письменному столу, произнесла:

– Сомнения, которые овладевали моим отцом, овладеют и мной, если я не найду работу для моего сердца. Если моим будущим детям суждено избежать этого проклятия, то они получат освобождение от своего отца, – от человека непосредственных побуждений, от человека, который никогда не думает, а не от меня, не от женщины, которая не может не думать и живет только размышлениями. Да будет так.

14

Несколько дней спустя, когда Кэшель сидел за чаем в столовой семейства Скинов, ему подали письмо. Когда он взглянул на почерк, густая краска залила его лицо.

– От кого это письмо? – воскликнула мисс Скин, сидевшая с ним рядом. Дайте мне прочесть.

– Убирайся к черту! – ответил Кэшель, поспешно отстраняя ее, когда она хотела схватить конверт.

– Не надоедай ему, Фэн, – мягко произнесла миссис Скин.

– Не буду, не буду, мой милый, – сказала мисс Скин, нежно кладя свою руку ему на плечо. – Дай мне только взглянуть на подпись, – я хочу знать, от кого оно. Дай же, мой дорогой.

– Это не твое дело, – возразил Кэшель. – Убирайся! Если ты не оставишь меня в покое, то в следующий раз, когда ты придешь ко мне на урок, я задам тебе хорошую встряску.

– Воображаю, – презрительно ответила Фанни. – Кто же из нас двоих получил сегодня хорошую встряску, хотелось бы мне знать?

– Дай-ка ему хорошенько, – хрипло рассмеявшись, произнес Скин.

Кэшель отодвинулся подальше от Фанни и стал читать письмо, которое заключало в себе следующие строки:

"Риджент Парк.

Дорогой мистер Кэшель Байрон!

Мне хотелось бы, чтобы Вы увиделись с одной из моих хороших знакомых. Она будет здесь завтра в три часа дня. Я была бы Вам очень обязана, если бы Вы зашли ко мне в это время.

Уважающая Вас Лидия-Кэру".

Наступила долгая пауза, во время которой в комнате не было слышно ни одного звука, за исключением тиканья часов и чавканья экс-чемпиона, разгрызавшего скорлупу раков.

– Надеюсь, Кэшель, все обстоит благополучно, – произнесла наконец миссис Скин дрожащим голосом.

– Черт меня побери, если я хоть что-нибудь понимаю, – ответил Кэшель. Может быть вы здесь что-нибудь разберете?

С этими словами он передал письмо своей приемной матери. Скин перестал жевать, чтобы проследить за тем, как будет его жена читать письмо; это казалось ему одним из самых чудесных подвигов.

– Я думаю, что леди, о которой она упоминает, – это она сама, – сказала миссис Скин после некоторого размышления.

– Нет, – произнес Кэшель, отрицательно покачав головой. – Она всегда говорит то, что думает.

– Но, может быть, – заметил Скин, – она не умеет написать того, что она думает. Тем и плохо писанье: никто никогда не умеет точно высказать того, что думает. Я еще ни разу не подписал условия, чтобы при этом не произошло каких-либо недоразумений; а ведь условия – это еще самые лучшие из всех текстов, какие только существуют на свете.

– Вам лучше всего будет пойти туда и посмотреть, что она хотела сказать, – осторожно произнесла миссис Скин.

– Верно, – подтвердил Скин. – Иди туда, мой мальчик, и враз кончай с ней дело.

– Что-то письмо уж слишком коротко, да и не очень нежно, – заметила Фанни. – У нее не хватило даже вежливости поставить свой герб.

– Воображаю, чего бы только ты ни дала, чтобы быть на ее месте, насмешливо заметил Кэшель, ловя письмо, которое Фанни с презрением швырнула ему.

– Если бы я была на ее месте, я бы больше уважала себя и не стала бы бросаться тебе на шею.

– Тише, Фанни, – сказала миссис Скин, – ты слишком резка. Нед, тебе не следовало бы раззадоривать ее.

На следующий день Кэшель позавтракал с аппетитом, проделал несколько упражнений, принял ванну, некоторое время позанимался массажем, а затем ровно в три часа явился в Риджент Парк. Он ожидал встретить там Башвиля и был очень удивлен, когда двери отворила ему служанка.

– Мисс Кэру дома?

– Да, сударь, – отвечала девушка. – Вы мистер Байрон, сударь?

– Да, это я, – произнес Кэшель. – Скажите, есть ли кто-нибудь у нее?

– Там какая-то леди, сударь, но больше нет никого.

– А, черт возьми! Ну, видно, ничего не поделаешь.

Девушка подвела его к двери, и, когда он вошел, тихо закрыла ее и ушла, не докладывая о нем. Комната была картинной галереей, освещенной сверху. В конце галереи, спиной к нему, сидели Лидия и еще какая-то женщина, благородная осанка которой и изящные манеры, наверное, навели бы на размышление о ее красоте всякого человека, менее предубежденного, чем Кэшель. Пройдя несколько шагов, он вдруг изменился в лице, приостановился и уже был готов обратиться в бегство, когда обе женщины, услышав легкие шаги, обернулись и заставили его прирасти к месту. В то время, как Лидия протягивала ему руку, ее собеседница взглянула сначала равнодушно, потом на лице появилось выражение недоверчивого изумления и наконец она воскликнула, в порыве радостного волнения, подобно ребенку, нашедшему свою давно потерянную игрушку:

– Мой дорогой мальчик!

И, подойдя к Кэшелю, она заключила его в объятия. Он спрятал сконфуженное лицо на ее плече, состроил гримасу и произнес, обращаясь к Лидии:

– Вот то, что называется голосом природы.

– Какое ты очаровательное создание, – произнесла миссис Байрон, отстраняя его от себя, чтобы полюбоваться им. – Как ты стал красив!

– Как вы поживаете, мисс Кэру? – спросил Кэшель, освобождаясь от объятий и поворачиваясь к Лидии. – Не обращайте на нее внимания, это ведь моя мать. Или иначе сказать, – добавил он, словно поправляя самого себя, это моя мама.

– Откуда же ты явился? Где ты был все это время? Куда ты исчез, негодный мальчик, на целых семь лет? Подумайте только, мисс Кэру, ведь это мой сын! Поцелуемся еще раз, мой ненаглядный, – продолжала она, нежно дотрагиваясь до его руки. – Какие у тебя мускулистые руки!

– Целуй, пожалуйста, сколько тебе будет угодно, – произнес Кэшель со своим прежним школьным упрямством. – Надеюсь, ты здорова? Ты выглядишь довольно хорошо.

– Да, – ответила она насмешливо, начиная сердиться на него за неспособность попадать ей в тон при столь трогательной сцене. – Я выгляжу довольно хорошо. Твоя манера разговаривать осталась такой же утонченной, как и прежде. А почему у тебя такие короткие волосы? Ты должен отрастить их и...

– Послушай, – сказал Кэшель, ловко отстранив ее руку, которую она подняла, чтобы пригладить его волосы. – Оставь это, или я уйду сейчас же и ты не увидишь меня еще в течение семи лет. Ты должна или мириться с моим видом, или оставить меня в покое. А если хочешь знать причину, почему я ношу короткие волосы, то ты найдешь ее в рассказах об Авессаломе и Доне Мендозе. Достаточно этого для тебя?

Миссис Байрон поджала губы.

– Вот как! – произнесла она. – Ты все тот же, Кэшель!

– Тот самый, точно так же, как и ты, – возразил он. – Прежде чем ты произнесла десяток слов, я почувствовал себя так, словно мы только вчера расстались.

– Я немного удивлена результатом моего опыта, – вмешалась Лидия. – Я пригласила вас исключительно для того, чтобы вы встретились друг с другом. Сходство между вами заставило меня подозревать истину, и, кроме того, мои предположения были подкреплены рассказом мистера Байрона о его приключениях.

Тщеславие миссис Байрон было удовлетворено этими словами.

– Разве он похож на меня? – произнесла она, пристально вглядываясь в его черты.

Кэшель, не обращая на нее внимания, произнес, глядя на Лидию с нескрываемым огорчением:

– И вы только для этого послали за мной?

– Разве вас не радует это? – спросила Лидия.

– Он не чувствует ни малейшей радости, – жалобно произнесла миссис Байрон. – У него нет сердца.

– Ну, завела на целый час, – воскликнул Кэшель, глядя на Лидию, очевидно, потому, что ему было приятнее смотреть на нее, чем на свою мать. – Впрочем, это ничего не значит. Если это вас не обеспокоит, то и меня подавно. Итак, мама, начинай!

– И вы думаете, что мы похожи друг на друга? – спросила миссис Байрон, не обращая внимания на его слова. – Да, я сама думаю, что сходство есть. Только я вижу...

Она внезапно остановилась и спросила:

– Ты женат, Кэшель?

– Нет еще, – расхохотался он. – Но думаю, что на днях женюсь.

При этих словах он взглянул на Лидию, которая, однако, смотрела на миссис Байрон.

– Расскажи мне про себя. Кем ты стал? Я надеюсь, Кэшель, что ты не поступил на сцену?

– На сцену? – презрительно воскликнул Кэшель. – Разве я имею вид актера?

– Правда, ты не похож на актера, – капризно заметила миссис Байрон, – а все-таки у тебя какой-то особенный вид, свойственный людям свободных профессий. Что ты делал после того, как убежал из школы? Чем ты зарабатываешь? Да и сам ли ты добываешь себе средства?

– Думаю, что добываю. Ты видишь, что я не умер. Что касается того, чем именно... Как ты думаешь, к чему я был способен, получив такое воспитание? Разве только подметать улицы. Убежав из Панлея, я отправился в море...

– Значит, сделался моряком! Но у тебя вовсе не вид моряка. Ну, а какое положение завоевал ты в своей профессии?

– Самое видное. Взобрался на самую верхушку, – ответил Кэшель.

– Мистер Байрон в настоящее время вовсе не моряк, – сказала Лидия.

Кэшель бросил на нее отчасти умоляющий, отчасти укоризненный взгляд.

– Профессия его совершенно иная, – настойчиво и спокойно продолжала Лидия. – И до некоторой степени она даже может показаться странной.

– Замолчите ли вы! – воскликнул Кэшель. – Я ожидал от вас больше благоразумия. Какая польза в том, что она поднимет шум и приведет меня в бешенство? Я сейчас уйду, если вы не перестанете.

– В чем дело? – спросила миссис Байрон. – Разве ты занимаешься чем-нибудь постыдным, Кэшель?

– Ну вот, она начинает; ведь я говорил вам. Я держу школу: вот и все. Надеюсь, в этом нет ничего постыдного?

– Школу! – повторила миссис Байрон с высокомерным отвращением. – Что за глупости! Ты должен оставить подобное занятие, Кэшель. Заниматься подобными вещами – очень глупо и унизительно. Ты был до смешного горд, когда не захотел обратиться ко мне за деньгами, необходимыми для создания себе подобающего положения. Я думаю, что мне потребуется давать тебе...

– Если я когда-нибудь возьму от тебя хоть пенни, то пусть я...

Кэшель уловил брошенный на него Лидией тревожный взгляд и замолчал, подавив свое возбуждение. Затем он сделал легкий шаг назад и хитро улыбнулся.

– Нет, – произнес он, – выходить из себя – значит играть вам на руку. Сердите меня теперь, сколько хотите.

– Нет ни малейшей причины выходить из себя, – заметила миссис Байрон, начиная сама сердиться. – Ты, кажется, совсем перестал владеть собой, или, правильнее сказать, остался таким, каким был и прежде: твой характер никогда не отличался мягкостью.

– Да? – возразил Кэшель с добродушной насмешкой в голосе. – Так, значит, у меня нет ни малейшей причины выходить из себя? Даже тогда, когда мою профессию называют глупой и унизительной? Ну, мама, ты, кажется, все еще думаешь, что перед тобой стоит малютка Кэшель, милое дитя, которое ты так сильно любила. А того Кэшеля уже нет. Перед тобой – послушайте, мисс Кэру, что сейчас поднимется – перед тобой чемпион Австралии, Англии и Соединенных Штатов, обладатель трех серебряных поясов и одного золотого, профессор бокса для крупного и мелкого дворянства в Сен-Джеймсе и, наконец, сам боксер, готовый вступить в состязание с любым обитателем земного шара, не обращая внимания на вес и цвет кожи, на заклад не менее 500 фунтов стерлингов с каждой стороны. Вот что представляет из себя Кэшель Байрон!

Ошеломленная миссис Байрон попятилась. После небольшой паузы она воскликнула:

– О, Кэшель, как ты мог дойти до этого?

Затем, приблизившись к нему, она снова спросила:

– Значит, ты хочешь сказать, что выходил и боксировал с грубыми громадными дикарями?

– Да, я хочу именно это сказать.

– И ты одерживал над ними верх?

– Да. Спроси мисс Кэру, какой был вид у Билли Парадиза после того, как он постоял передо мною в течение часа.

– Какой ты странный мальчик! Что за профессию выбрал ты себе! И ты выступал под своим собственным именем?

– Конечно, под своим. Я вовсе не стыжусь его. Неужели тебе не попадалось мое имя в газетах?

– Я никогда не читаю газет. Но ты, должно быть, слышал о моем возвращении в Англию. Почему ты не пришел ко мне?

– Я не был уверен, что тебе это будет приятно, – с неохотою произнес Кэшель, избегая ее глаз. Затем, желая освежить себя взглядом на Лидию, обернулся и вдруг воскликнул:

– Эге! Она ускользнула.

– Она хорошо сделала, что оставила нас наедине. А теперь скажи мне, почему мой дорогой мальчик сомневался, что его мама будет рада видеть его?

– Не знаю, почему он сомневался, – произнес Кэшель, подчиняясь ее ласкам. – Но он сомневался.

– Какой ты бесчувственный! Разве ты не знал, что всегда был моим бесценным сокровищем – моим единственным сыном?

Кэшель, сидевший теперь около нее на оттоманке, вздохнул и беспокойно задвигался, но не произнес ни слова.

– Ты рад видеть меня?

– Да, – мрачно произнес он, – я думаю, что рад. Я...

Вдруг внезапное одушевление овладело им.

– Клянусь Богом, – вскричал он, – как это мне раньше не приходило в голову! Вот что, мама: я сейчас нахожусь в большом затруднении и думаю, что ты можешь помочь мне, если захочешь.

Миссис Байрон насмешливо посмотрела на него, однако произнесла успокаивающим голосом:

– Конечно, я захочу помочь тебе, мой дорогой, насколько это будет в моих силах. Все, что я имею, принадлежит тебе.

Кэшель нетерпеливо вскочил с оттоманки. После некоторой паузы, во время которой он, казалось, пытался подавить в себе какой-то протест, он произнес: