Текст книги "Карьера одного борца"

Автор книги: Бернард Джордж Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Феба, – сказала Лидия, когда тарелки были убраны, – вы можете пойти к сторожке у ворот парка и спросить, зачем явились к нам полисмены. Но дальше сторожки не ходите. Постойте. Елена, кажется, пошла в замок?

Феба с явной неохотой ответила утвердительно.

– Ну, хорошо, вы можете не дожидаться ее прихода; но возвращайтесь поскорее, мне может что-нибудь понадобиться.

– Через минутку я буду здесь, мисс, – ответила Феба, убегая.

Оставшись одна, Лидия не спеша возобновила свою работу, изредка отрываясь, чтобы бросить взгляд на синеющий вдали лес, на стадо овец, разгуливающих по склону холма, или на стаю птиц, пролетающих над вершинами вязов. Неожиданно рассеянный взгляд ее упал на какого-то человека, полуобнаженного, с темным свертком под мышкой, быстро промчавшегося по дальней просеке. Лидия подумала, что, вероятно, он был потревожен во время купания в канале и обратился в бегство со своим гардеробом под мышкой. Это предположение заставило ее рассмеяться; потом она опять вернулась к своим рукописям. Вдруг снаружи послышался шум и раздались быстрые шаги. Затем кто-то с силой рванул задвижку двери – и Кэшель Байрон остановился у порога комнаты, пораженный присутствием Лидии и переменой в обстановке его бывшего жилья.

С ним также произошла странная перемена. На нем была матросская куртка, которая, очевидно, принадлежала не ему, потому что едва доходила до пояса, а рукава ее были так коротки, что обнажали руки почти до локтей, обнаруживая отсутствие белья. Он был в белых коротких брюках, испачканных глиной и зелеными травяными пятнами. Вокруг его талии был обернут широкий пояс из красной материи. От колен и до носков, края которых свешивались на ботинки, были видны обнаженные мускулистые ноги. Лицо его представляло собой маску из пота и пыли, крови и черно-синих пятен от ушибов. Под левым глазом вздувалась багровая шишка, величиной с грецкий орех; скула под этой шишкой и другая щека сильно распухли; губа была надорвана с одной стороны. Шляпы на нем не было, коротко остриженные волосы торчали в стороны, а уши имели такой вид, словно их только что натерли бумагой для чистки медной посуды.

В продолжение нескольких секунд они молча смотрели друг на друга. Затем Лидия попыталась что-то сказать, но голос изменил ей, и она опустилась в кресло.

– Я не знал, что вы здесь, – произнес он хриплым, задыхающимся шепотом. – За мной гналась полиция. Я боролся в продолжение часа, а затем пробежал больше мили; я совсем изнемогаю и не могу дальше бежать. Позвольте мне спрятаться в задней комнате, а им скажите, что вы никого не видели. Согласны ли вы на это?

– Что такое вы сделали? – спросила она, с усилием подавив слабость и вставая с кресла.

– Ничего, – ответил он, переводя дух, причем у него вырвался стон. Причина – мое ремесло. Вот и все.

– Почему полиция преследует вас? Почему вы в таком ужасном виде?

При этих словах Кэшель занервничал. В крышку стоявшего на столе ящика с письменными принадлежностями было вделано зеркало. Он наклонился и с тревогой взглянул на себя, но, увидев отражение своего лица, тотчас успокоился.

– У меня все в порядке, – произнес он. – Никакого знака не останется. Эта мышь, – он весело указал на опухоль под глазом, – завтра же исчезнет. Собственно говоря, я в довольно приличном виде. Уф! Только мое сердце вздулось, как у быка, после этого бега.

– Вы просите меня скрыть вас, – сурово произнесла Лидия, – но что вы сделали? Вы убили кого-нибудь?

– Нет, – воскликнул Кэшель, – пытаясь от удивления широко раскрыть глаза, причем смог раскрыть только один глаз, так как другой совершенно ему не повиновался. – Я сказал уже вам, что вступил при публике в кулачный бой с одним негодяем, а это преследуется законом. Спрячьте меня, если не хотите увидеть меня в тюрьме! Черт бы его побрал! – с внезапным гневом воскликнул он, возвращаясь к ее вопросу. – Убил!.. Его не убьешь и паровым молотом. С равным успехом можно колотить по мешку с гвоздями. И все мои деньги, время, тренировка, работа целого дня – все пропало даром!

– Идите, – произнесла Лидия с невольным отвращением. – Идите, я не хочу знать, какой дорогой вы пойдете. Как осмелились вы прийти ко мне?

Черно-синие пятна на лице Кэшеля побелели, и он опять начал тяжело дышать.

– Хорошо, – произнес он, – я уйду. Только на вашей конюшне не найдется ни одного конюха, который поступил бы со мной так, как вы.

Произнося эти слова, он открыл было дверь, но сейчас же невольно притворил ее опять. Лидия взглянула в окно и увидела толпу полисменов и других лиц, спешивших сюда по вязовой аллее. Кэшель бросил вокруг себя растерянный, полный отчаяния взгляд загнанного зверя. Лидия не смогла вынести этого взгляда.

– Скорее! – воскликнула она, открывая одну из внутренних дверей. Идите туда и сидите спокойно. – Кэшель с мрачным видом колебался. Лидия гневно топнула ногой. Тогда он проскользнул в соседнюю комнату; она же, затворив дверь, заняла свое место за письменным столом, ее сердце трепетало от возбуждения, похожего на то, какое она испытывала в раннем детстве, когда случалось скрывать свои маленькие преступные тайны от зоркой няньки.

Топот и звук голосов за окнами меж тем усилился. Затем раздались два решительных удара в дверь.

– Войдите, – произнесла Лидия таким спокойным голосом, какого она у себя в подобных обстоятельствах не предполагала.

Полисмен отворил дверь и быстрым взглядом окинул комнату. То, что он увидел, заставило его попятиться назад и, из уважения к Лидии, прикоснуться к своей каске. Пока он раскрывал рот, собираясь произнести первое слово, Феба, вся раскрасневшаяся от быстрого бега, проскользнула сзади него и оскорбленно спросила, что ему здесь надо.

– Отойдите от двери, Феба, – сказала Лидия. – Оставайтесь здесь со мною, пока я не отпущу вас, – прибавила она, видя, что девушка направилась к внутренней двери. – Теперь, – произнесла она, вежливо поворачиваясь к полисмену, – расскажите в чем дело.

– Прошу вас извинить меня, сударыня, – учтиво произнес констебль. – Не видели вы случайно, чтобы здесь кто-нибудь пробежал перед вашими окнами?

– Вы подразумеваете человека, одетого только наполовину, с черным сюртуком под мышкой? – спросила Лидия.

– Это он самый, мисс, – ответил полисмен, очень заинтересованный. – По какой дороге он пошел?

– Я покажу вам, где он пробегал, – сказала Лидия, вставая и подходя к наружной двери, за которой она увидела толпу крестьян, окруживших полисменов, и захваченных последними двух мужчин. Один из этих пленников был Меллиш (без сюртука), а другой – человек с крючковатым носом, такой, каких она часто видела на скачках. Она указала на просеку, где действительно видела бежавшего Кэшеля, и почувствовала, что этот обман словно что-то перевернул в сердце. Но тон, каким она говорила, не внушил полисменам ни малейшего подозрения.

В это время несколько крестьян выступили вперед. Каждый из них заявил, что он в точности знает, куда направился Кэшель, после того, как он пересек просеку. В то время, как они спорили между собой, несколько человек, похожих по наружности на крючконосого пленника, проскользнули в толпу и устремили взоры на полицию с плохо скрытой враждебностью. Вскоре после этого появился другой отряд полиции с новым пленником. Вокруг них также собралась толпа, среди которой был и Башвиль.

– Вам лучше войти в дом, сударыня, – произнес один из полисменов, обращаясь к Лидии. – Нам придется держаться вместе, так как нас очень мало и мы не можем загородить от вас этого человека, видеть которого вам вряд ли будет приятно.

Но Лидия уже взглянула на него и догадалась, что новый пленник был Парадиз, хотя лицо его было изувечено до неузнаваемости. Его костюм был похож на костюм Кэшеля, за исключением того, что поясом ему служил синий платок с белыми крапинками, а на плечах у него была старая попона, сквозь складки которой виднелись обнаженные бока, окрашенные во все цвета, какие только могут быть причинены ушибами. Что же касается его лица, то небольшая щель и дыра в комке багрового мяса указывали на присутствие глаза и рта; остальных черт нельзя было различить. Очевидно, он еще мог немного видеть, потому что поднял свою распухшую руку, чтобы поправить попону, а затем спросил хриплым голосом, с сильно затрудненным дыханием, не даст ли леди напиться бедному борцу, который сделал все, что мог, чтобы оправдать доверие державших за него пари. Кто-то из присутствовавших подал ему фляжку, а Меллиш вызвался, под условием, чтобы его на минуту освободили, влить ее содержимое в глотку Парадиза. Как только водка прошла сквозь раздувшиеся губы, Парадиз собрался с силами и закричал во весь голос:

– Он послал за полицией, потому что не мог больше держаться. Я готов продолжать бокс.

Полисмены приказали ему замолчать и столпились вокруг, закрывая его от Лидии, которая, не выказывая ни чувства жалости, ни отвращения, предложила полисменам отвести изувеченного в замок и там оказать первую помощь. Она прибавила, что там может подкрепиться и весь отряд полиции. Полицейский сержант, который очень устал и чувствовал сильную жажду, поколебался. Лидия, заметив это, стала распоряжаться так, как будто это было уже делом решенным.

– Башвиль, – сказала она, – будьте добры показать им, куда они должны пройти, и позаботьтесь, чтобы им дали все необходимое.

– Какой-то вор украл мой сюртук, – мрачно сказал Меллиш, обращаясь к Башвилю. – Если вы одолжите мне свой, а эти почтенные полисмены не стащат его с моей спины, я вам верну его через день или два. Я честный человек и был здесь жильцом у милостивейшей леди.

– Вашему товарищу сюртук еще нужнее, чем вам, – строго произнес сержант. – Быть может, найдется старый кучерский плащ или что-нибудь в этом роде. Я сам позаботился бы о том, чтобы он был возвращен в целости. Мне очень не хотелось бы вести этого господина по деревне в одеяле, словно дикого индейца.

– У меня есть такой плащ, – сказал Башвиль. – Я сейчас принесу его вам.

И прежде чем Лидия могла придумать какой-нибудь предлог, чтобы остановить его, он исчез, и она слышала, как он вошел в дом через заднюю дверь. Ей показалось, что все вокруг нее умолкли, словно обман уже обнаружился. Меллиш, который выжидал удобного случая, чтобы протестовать против последнего замечания полисмена, сердито произнес:

– Кого вы называете моим товарищем? Пусть меня гром поразит на месте, если я когда-либо видел его прежде.

Лидия посмотрела на него, как смотрит каторжник на того несчастного, которого сковывают общей с ним цепью. Он делал то же, что делала перед этим и она, – лгал. Башвиль, пройдя все комнаты, вошел в библиотеку через внутреннюю дверь, держа в руке старый ливрейный плащ.

– Набросьте это, – произнес он, – и пойдемте в замок со мною. Вы можете осмотреть все дороги на пять миль в окружности с южной башни и разглядеть на них каждого человека в подзорную трубу. С вашего позволения, сударыня, мне кажется, что Фебе следует пойти с нами, чтобы помочь.

– Конечно, – сказала Лидия, спокойно глядя на него.

– Я достану в замке платье для этого человека, который так нуждается в нем. Ну, а теперь, молодцы, в дорогу.

– Благодарю вас, леди, – произнес сержант. – Нам пришлось целое утро порядком поработать, а теперь мы не можем сделать ничего лучше, как выпить за ваше здоровье.

Он опять прикоснулся к своей каске. Лидия слегка поклонилась ему.

– Держитесь ближе друг к другу, ребята, – сказал он, когда толпа двинулась за Башвилем.

– О, – с насмешливой улыбкой произнес Меллиш, – держитесь ближе друг к другу, как гуси. Да, хороший оборот приняли дела, если англичанина преследуют за то, что он остановился, увидев толпу.

– Ну ладно, – сказал сержант. – Принимая во внимание, что вы хорошо вели себя и не сопротивлялись, я очень сожалею, что вы не заметили, где спрятаны колы и веревки. Я мог бы замолвить словечко, во время разбора этого дела, за того, кто указал бы мне, где их найти.

– Колы и веревки! Силы небесные! Да там вовсе не было ни колов, ни веревок. Ведь это была только простая драка, если там вообще-то что-нибудь было. Я, по крайней мере, ничего не видел, но вы, очевидно, видели. И это только доказывает, что вы хитрее меня. Вот и все.

Тем временем последние люди полицейского отряда удалялись. Лидия следила за ними, стоя у дверей. Когда она повернулась, чтобы войти в дом, она увидела Кэшеля, осторожно выходящего из комнаты, в которой он прятался. Его возбуждение прошло. У него был деловой, серьезный и озабоченный вид.

– Они все ушли? – спросил он. – А этот ваш слуга – славный малый. Он обещал мне принести кое-какую одежду. Что же касается вас, то вы лучше, чем... Что вы делаете? Куда вы хотите идти?

Лидия надела шляпу и закуталась в шаль. Красные пятна то появлялись, то исчезали на ее щеках, глаза и ноздри были сильно расширены.

– Вы не хотите разговаривать со мной? – нерешительно произнес он.

– Да, не хочу, – страстно воскликнула она. – Не смейте никогда больше показываться мне на глаза. Из-за вас я пошла на обман. Я заставила моего слугу – честного человека – быть соучастником во лжи. Мы хуже вас, потому что даже ваше дикое ремесло не так дурно, как внесение в мир лжи. Вот что мне принесло знакомство с вами! Я позволила вам войти в этот дом, как в убежище. Я никогда больше не переступлю его порога.

Кэшель, смущенный, весь сжался, как ребенок, который, стараясь украдкой достать лакомое блюдо с высокой полки, опрокидывает на себя весь шкаф. Он не произнес ни одного слова и не сделал ни одного движения, пока она уходила прочь.

В замке Лидия прошла в свой будуар, где ждала ее служанка-француженка. Из ее негодующего рассказа Лидия узнала, что полисмены принялись за истребление сыра, мяса и пива и что помощь доктора не понадобилась, так как раны Парадиза были искусно перевязаны Меллишем. Лидия приказала ей послать Башвиля к вязовой аллее, чтобы узнать, не бродит ли там еще кто-нибудь из посторонних. Кроме того, она распорядилась, чтобы никто из женской прислуги не смел ходить туда, пока он не вернется. Затем она села и попыталась не думать больше об этом. Но так как она не могла помешать мыслям произвольно хозяйничать в голове, ей пришлось уступить их натиску и обдумать все происшедшее в это утро. Мысль о том, что она нарушила законный ход вещей, внушив людям уверенность в том, чего на самом деле не было, наполняла ее негодованием. Из книг, по которым. Лидия училась жить, она вынесла твердое убеждение, что сокрытие правды и, как результат этого, появление в душах людей лжи должны посеять зло, хотя бы начало и конец этого зла были недоступны для наблюдения. Она не делала при этом никакого различия между самым тонким философским софизмом и самой вульгарной ложью. Несчастье, которое выпало бы на долю Кэшеля, если бы его поймали, можно было еще умерить, зло же, вызываемое какой бы то ни было ложью, было недоступно измерению. И хотя она не могла вообразить себе ни одного дурного последствия своего обмана, все же она была уверена, что в результате должно непременно появиться зло. Предчувствие тяжелым грузом ложилось на душу, так как отец, закоренелый скептик, лишил ее утешений, за которыми в подобных случаях прибегают люди верующие. Для нее было ясно, что следует послать за полисменами и открыть обман. Но сделать это она была не в силах. Ее воля, не обращая внимания на рассудок, действовала в противоположном направлении. И в этом параличе своей моральной силы она видела первое зло, зародившееся от допущенной лжи. Она сама вызвала ее на свет, и природа не позволит ей бороться против этого чудовища.

Возвратилась служанка и сообщила, что застолье окончилось и полисмены ушли. Оставшись наедине с собой, Лидия встала с кресла и принялась медленно ходить взад и вперед по комнате, забывая о времени в беспокойной душевной работе. На этот раз мысли ее были прерваны Башвилем.

– Что нужно вам? – сурово спросила она.

Он был поражен тоном Лидии, никогда прежде она не разговаривала так высокомерно с прислугой. Он не понял, что положение его теперь изменилось и что отныне он был в ее глазах сообщником преступления.

– Он отдал себя в руки полиции.

– Про кого вы говорите? – спросила Лидия, внезапно ощутив страх.

– Про Байрона, сударыня. Я понес ему в дом кое-какое платье, но, когда пришел, его уже там не было. В поисках я направился к воротам и увидел его в окружении полицейских. Полисмен сказал мне, что он сам пришел к ним. Он ничего не захотел говорить о себе, вид у него был очень нехороший.

– Что они сделают с ним? – спросила Лидия, побледнев.

– За подобное нарушение один человек был приговорен в прошлом месяце к шести неделям принудительных работ. Весьма вероятно, что и Байрон будет приговорен к такому же наказанию. И это очень немного по сравнению с тем, что он наделал; вы сами сказали бы это, если бы увидели его работу.

– Так значит, – строго произнесла Лидия, – вы просили у меня разрешения отлучиться, чтобы отправиться смотреть на _эту_, – Лидия содрогнулась, произнося это слово, – на _эту_ борьбу?

– Да, сударыня, для этого, – ответил Башвиль с некоторым раздражением. – Там был лорд Вортингтон и много других знатных джентльменов.

Лидия была готова сделать резкое замечание, однако сдержалась и в своей обычной спокойной манере произнесла:

– Это еще не причина, чтобы и вам непременно там присутствовать.

Лицо Башвиля побледнело, потом покраснело, и его голос задрожал, когда он проговорил:

– Один-то раз можно позволить себе посмотреть на такую борьбу. Но одного раза совершенно достаточно, по крайней мере для меня. Вы извините меня, сударыня, что я говорю об этом, но что можно сказать о лорде Вортингтоне и других сторонниках Байрона, которые выкрикивали проклятия и оскорбляли другого борца, а их противники так же честили Байрона. Правда, я не могу считать себя джентльменом, но думаю, что сумел бы держать себя как подобает воспитанному человеку даже тогда, когда проигрывал бы деньги.

– Во всяком случае, вы не должны больше ходить на подобные зрелища, Башвиль. Я, конечно, не могу распоряжаться вашими развлечениями, но не думаю, чтобы вы что-либо выиграли, подражая вкусам лорда Вортингтона.

– Я не подражаю ничьим вкусам, – ответил Башвиль, покраснев. – Вы сами, мисс Кэру, спрятали человека, который участвовал в этой схватке. Почему же вы с таким пренебрежением относитесь ко мне, ведь я только присутствовал там?

Лидия вспыхнула. Первым ее побуждением было обойтись с дерзким слугой как с мятежником против ее господской воли и выгнать его из дому. Но чувство справедливости удержало ее.

– Это был беглец, который искал убежища в нашем доме, Башвиль. Ведь и вы сами не выдали его, – смиренно сказала она.

– Не выдал, – ответил Башвиль с оттенком грустной гордости в голосе. Если мою ставку выигрывает человек, который лучше меня, я имею достаточно мужества, чтобы уйти с его дороги, и не пользуюсь низкими средствами для борьбы с ним.

Лидия, ничего не понимая, вопросительно смотрела на него. Он сделал жест, словно что-то отбрасывая от себя, и смело продолжал:

– Но в одном отношении я равен ему и даже выше его. Должность ливрейного лакея более заслуживает уважения, чем профессия борца. Он говорил вам, что любит вас, а я вам скажу, что лента на вашем платье для меня дороже, чем ваше тело и душа для ему подобных. Когда он пользовался нечестным преимуществом надо мной, разыгрывая из себя джентльмена, я рассказал обо всем мистеру Люциану, указав, кто такой Байрон. Когда же я увидел его сегодня в чулане вашего дома, то не воспользовался положением, хотя и знал, что если бы он был для вас тем же, чем остальные люди его сорта, вы ни за что не стали бы укрывать его. Вы сами хорошо понимаете, почему он отдался в руки полиции после того, как вы увидели избитого им человека. Но пусть будет счастлив. Он лучше меня. Так и должно быть, чтобы лучшие одерживали верх. Мне будет очень жаль, – прибавил Башвиль, с усилием принимая свою прежнюю почтительную манеру, – если я потревожу вас своей просьбой, но я счел бы за особую милость, если бы вы позволили мне уйти от вас насовсем.

– Да, вам будет лучше поступить так, – произнесла Лидия, совершенно спокойно поднимаясь со своего места и с решимостью отгоняя от себя странное чувство, созданное из удивления и оскорбления перед этим неожиданным признанием в любви. – Я думаю, вам неудобно будет оставаться здесь после того...

– Я знал это, когда затеял разговор, – поспешно и угрюмо прервал ее Башвиль.

– Уходя, вы поступаете достойно. Я не оскорблена вашим заявлением. Вы имели право сделать его. Если понадобится моя рекомендация для вашей будущей службы, то я всегда готова с удовольствием подтвердить вашу честность.

Башвиль поклонился и тихим голосом, сильно волнуясь, произнес, что он не имеет намерения поступать к кому-либо на службу, но что он всегда будет гордиться ее хорошим о нем мнении.

– Вы способны на большее, чем должность лакея, – сказала она. – Если задумаете какое-нибудь дело, требующее больших средств, чем те, которыми вы обладаете, я буду вашей поручительницей. Благодарю вас за вашу неизменную учтивость ко мне во время исполнения ваших обязанностей. Прощайте!

Она поклонилась ему и оставила комнату.

Исполненный благоговения, он ответил на ее поклон как можно почтительнее и долгое время стоял, не двигаясь с места, после того как она исчезла. Его рассудок только постепенно начинал постигать происшедшее. Главным ощущением было успокоение. Он уже больше не осмеливался мечтать о любви этой женщины. Ее внезапное отношение к нему как к поклоннику поразило его и вызвало в нем сознание своей непригодности к этой роли. Он увидел, что представляет из себя очень юного, очень незначительного и очень несведущего человека, голова которого закружилась от хорошего места и доброй госпожи. Он пробрался к себе, чтобы уложить сундук и обсудить, какой лучше всего выдумать предлог, чтобы объявить сослуживцам причину своего внезапного отъезда.

13

Однажды Лидия, возвращаясь со своей обычной послеобеденной прогулки, увидела на террасе замка какую-то странного вида женщину, разговаривающую с дворецким. Хотя на дворе стояла теплая осенняя погода, на женщине была черная шелковая мантилья, отороченная мехом и вся разукрашенная множеством поддельных янтарных бус. Так как обитательницы Уилстокена всегда приходили к мисс Кэру в своих лучших одеждах, не обращая внимания на то, соответствовали ли они времени года или нет, Лидия предположила, что эта особа явилась за пожертвованием в пользу школ или на праздник, устраиваемый обществом трезвости, или, может быть, даже с просьбой о рекомендации для какого-либо из местных священников.

Подойдя поближе, она заметила, что незнакомка – пожилая леди, а, может быть, и простая женщина, с завитыми волосами и с висящими по сторонам буклями, как это было в моде много лет тому назад.

– Вот мисс Кэру, – отрывисто произнес слуга, словно эта старая леди успела ему порядком надоесть. – Вам будет лучше поговорить с ней.

Услышав это, дама, видимо, разволновалась и сделала Лидии торжественный реверанс. Этот реверанс и букли заставили Лидию подумать, что посетительница содержит танцевальную школу. В то же время в ее наружности и манерах проскальзывала грубость, свойственная, скорее, ремеслу содержательницы таверны. Как бы то ни было, у женщины было доброе озабоченное лицо и она обращалась к владелице замка с таким скромным и почтительным видом, что Лидия ласково ответила на ее поклон и стала ждать, что та ей скажет.

– Боюсь, что вы сочтете мое посещение дерзостью, – произнесла дама дрожащим голосом. – Я миссис Скин.

При этих словах лицо Лидии сделалось суровым, что заставило миссис Скин покраснеть. Затем она продолжала, словно повторяя старательно приготовленные и выученные наизусть слова:

– Я приняла бы это за величайшую милость, если бы вы дозволили мне сказать несколько слов наедине.

Лидия сохранила свой строгий вид, но не в ее правилах было отталкивать человека без достаточных оснований. Она пригласила гостью в круглую гостиную, странное убранство которой вполне согласовалось с представлениями миссис Скин об аристократической роскоши.

Жена экс-чемпиона сильно волновалась, находясь перед, Лидией, однако вошла в комнату и уселась, не сделав ни одного промаха. Хотя умение входить является для многих людей самым простым делом, для миссис Скин оно было действием, контролируемым строгими законами искусства, которое она преподавала, – действием настолько сложным, что лишь немногие из ее питомцев выполняли его удовлетворительно ранее, чем после шести уроков. Но миссис Скин не долго помнила об этикете. Она была слишком стара, чтобы останавливаться на таких пустяках, когда ее тяготили истинные заботы.

– О мисс, – умоляющим голосом произнесла она. – Мальчику совсем плохо.

Лидия сразу догадалась, про кого она говорит. Однако она повторила, словно недоумевая:

– Мальчику? – и тотчас же обвинила себя в неискренности.

– Нашему мальчику, сударыня. Кэшелю.

– Миссис Скин! – с упреком произнесла Лидия.

Миссис Скин поняла все, что Лидия хотела выразить своим тоном.

– Я знаю, сударыня, – возразила она, – я хорошо знаю это. Но куда мне было идти, как не к вам? То, что вы сказали, пронзило его сердце, и теперь он умирает.

– Извините меня, – быстро прервала ее Лидия. – Люди от этого не умирают; мистер Кэшель Байрон вовсе не настолько слаб телом и мягок сердцем, чтобы составлять исключение из этого правила.

– Да, мисс, – печально произнесла миссис Скин. – Говоря так, вы имеете в виду его профессию. Из-за того, что он кулачный боец, вы не верите, что у него могут быть человеческие чувства. Ах, мисс, если бы вы только его знали, как я знаю этого мальчика! Вы не найдете на земле более мягкосердечного человека, чем он. Кэшель все равно что маленький ребенок, его чувства легко приходят в возбуждение; я же знала более крепких людей, чем он, которые умирали от разбитого сердца, потому только, что они не встретили ответа на свое чувство. Подумайте же, что должен был испытать молодой человек с возвышенными чувствами, когда леди назвала его диким зверем. О, это было жестокое слово, мисс, это было жестокое слово.

Лидия была так ошеломлена этой атакой, что, прежде чем отвечать, она должна была привести свои мысли в порядок.

– Известно ли вам, миссис Скин, – сказала она наконец, – что я очень мало знаю мистера Байрона, что я не видела его и десяти раз в своей жизни? Может быть, вам неизвестны обстоятельства, при которых мы встретились с ним в последний раз? Я была сильно потрясена увечьями, которые он причинил другому человеку, и, кажется, назвала его профессию дикой. Входя в ваше положение, я сожалею, что произнесла эти слова, так как он говорил мне, что смотрит на вас, как на родную мать, однако...

– О, нет! Это совсем не так, мисс. Я тысячу раз прошу извинения, что перебиваю вас, но только я и Нед значим для него не больше, чем ваша экономка или гувернантка для вас. Я боюсь, что вы недостаточно ясно это представляете себе, мисс. Он вовсе нам не родственник. Смею вас уверить, что он джентльмен по своему происхождению. Когда мы на следующее Рождество уедем обратно в Мельбурн, то он забудет нас, как если бы никогда с нами и не встречался.

– Надеюсь, что он не окажется настолько неблагодарным, чтобы забыть вас. Он рассказывал мне историю своей жизни.

– Со мною он никогда не говорил ни о чем подобном; вы можете судить из этого, как много вы для него значите.

После этих слов наступила пауза. Миссис Скин почувствовала, что первое затруднение преодолено и что она удержалась на своей позиции и даже несколько продвинулась к цели. Лидия продолжила:

– Миссис Скин, – произнесла она, проницательно глядя ей в глаза, когда вы пришли ко мне, какое намерение было у вас в голове? Чего вы хотели от меня?

– Извольте, сударыня, я вам скажу, – смущенно ответила та. – Бедный мальчик последнее время настрадался. Сперва его долгое время мучила размолвка с вами, потом подоспела эта публичная борьба, где Парадиз вел себя так постыдно. Кэшель слышал, что вы присутствовали на этом выступлении, а потом он прочитал в газетах презрительные отзывы о себе. Вот он и подумал, что вы поверите всему этому. Я никак не могла переубедить его. Я говорила ему не раз и не два...

– Извините меня, – прервала ее Лидия. – Мне кажется, что нам следует быть откровенными друг с другом. Бесполезно будет утверждать, что он не понял моего отношения к этому делу. Я была возмущена жестокостью, с которой он обошелся с противником.

– Но, Боже мой, ведь это же его профессия, – воскликнула миссис Скин, широко раскрыв глаза. – Скажите, мисс, – продолжала она, выражая тоном своего голоса как бы мягкий упрек Лидии за недостаток логики с ее стороны, – скажите, должен ли честный человек выполнять принятую на себя обязанность? Уверяю вас, что плата, за которую солидный профессиональный боец согласится выступить в подобном состязании, должна быть не меньше, чем полгинеи. Действительно, Парадиз только и взял, что эти полгинеи. Кэшель же ссылался на свою репутацию и не хотел брать меньше десяти гиней, и он получил их. Многие на его месте не стали бы бороться по-настоящему, а только тянули бы время, делая вид, что они боксируют, и оставляя в дураках тех, кто заплатил ему. Но Кэшель честен и благороден, как король. Вы сами видели, с каким старанием он относился к делу. Он не мог бы меньше щадить себя, если бы боролся за тысячу гиней с каждой стороны, а не за какие-то жалкие десять гиней. Ведь не можете же вы думать о нем хуже, мисс, из-за того, что он оказался честным?

– Признаюсь, – сказала Лидия, улыбаясь против воли, – что такой взгляд на происшествие не приходил мне в голову.

– Без сомнения, не приходил, мисс, как не приходил он в голову никому, за исключением тех, кто знаком с прямой и оборотной стороной этой профессии. Итак, я уже вам говорила, мисс, это было для него тяжелым потрясением. И оно мучило его более чем вы думаете. А сколько потом хлопот принес ему поединок с Парадизом. Сначала Парадиз мог поставить только пятьсот фунтов стерлингов, а наш мальчик не соглашался боксировать с ним меньше, чем за тысячу фунтов. Я думаю, что именно благодаря вам он стал в последнее время обращать внимание на деньги; прежде он никогда не был жаден до них. Затем Меллиш должен был согласиться, чтобы схватка произошла здесь; однако бедный Кэшель боялся, что это дойдет до вашего слуха, и не хотел давать согласия, пока его не убедили, что в августе вы будете за границей. Как я была рада, что в конце концов все пункты этого матча были согласованы прежде, чем тоска вогнала его в гроб. Все время, пока Кэшель тренировался, он страстно желал хоть раз взглянуть на вас; тем не менее он исполнял свое дело так твердо и добросовестно, как подобает истинному мужчине. И эта тренировка дала блестящие результаты. Я видела его утром в день состязания; он похож был на светлого ангела, и сердце каждой леди забилось бы при виде его. Нед совсем с ума сошел и держал за него пари двадцать против одного. Если бы Кэшель потерпел поражение, мы были бы окончательно разорены. И подумать только, полиция явилась как раз в тот момент, когда он доканчивал Парадиза! Я плакала, как ребенок, когда услышала об этом; большую жестокость со стороны судьбы трудно себе вообразить. Кэшель покончил бы с ним на четверть часа раньше, если бы сам нарочно не затягивал борьбу, чтобы дать возможность Неду устроить как можно больше пари.