Текст книги "Здравствуй, Никто"

Автор книги: Берли Догерти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Я снова травлюсь этой гадостью, с тех пор как получила твое письмо.

– Ты не хотела нас видеть.

– У меня не было сил вынести это. Я любила Дона и добилась того, чего хотела: мы наконец были вместе, пусть даже мне пришлось бросить мужа и двоих детей. Несколько месяцев тоска сжигала меня. Чуть ли не каждый день я рвалась вернуться, но сделать это – значит навсегда распрощаться со своей душой. Больше всего мне хотелось бы жить с Доном и с вами. Но, наверное, я все же любила Алана – не как мужа, а как отца или как друга, – и поэтому не стала отнимать у него еще и детей. Да и какое я имела право? В конце концов я решила никогда, никогда больше не встречаться с вами, мальчики. Может быть, я думала этим наказать сама себя, не знаю. Лишь теперь я поняла, как я ошиблась.

Несколько часов спустя, в поезде, слова матери все еще продолжали кружиться у меня в голове, словно мышата в автомобилях, мчащиеся по лабиринту темных туннелей, выныривая на свет и снова ныряя в темноту, кружа и кружа без остановки. Элен, уютно устроившись у меня на плече, кажется, заснула. Я был рад, что она спит. Что можно просто ехать и не разговаривать ни о чем.

ИЮНЬ

В день первого выпускного экзамена по английскому с утра было дико холодно. Все в один голос твердили, что в июне начнется жара, что это уже традиция – жара всегда стоит до конца экзаменов. Мне говорили, что я наверняка схвачу сенную лихорадку, буду приходить на экзамены весь в соплях, со слезящимися глазами по полчаса разбирать вопросы в билетах, обливаться потом и ходить с обгоревшей шеей. Но этим летом все вышло совсем по-другому. Единственное, о чем я жалел в тот день, переминаясь с ноги на ногу в школьном холле, что не надел шерстяные походные носки. Я никак не мог сосредоточиться. Всю ночь я зубрил цитаты из «Гамлета» и из «Много шума». Вдобавок ко всему, сегодня же мне предстояло сдавать обществоведение, и голова буквально трескалась от разных терминов и теорий. Я надеялся, что мне достанется что-нибудь вроде тендерной политики или проблем образования, тогда можно не беспокоиться.

В глубине души меня жутко злило, что мы убиваем столько времени на эту ерунду. Не на учебу – на это лихорадочное повторение. Словно в вас насильно впихивают обед из семнадцати блюд. А потом вы отрыгиваете все это на экзаменаторов и бежите домой напихиваться новыми знаниями к следующему экзамену.

Наверное, они считают, что в скоростном повторении такой же кайф, как в гонках. Ты уходишь в учебники, и тебя в конце концов так забирает, что реальный мир исчезает и ты мчишься, балдея от открывающихся перед твоим внутренним взором горизонтов науки. Да и кому он вообще нужен, этот реальный мир? Может быть, существует лишь то, что ты думаешь или чувствуешь в данный миг – и больше ничего?

Пока я забивался Гамлетом, у меня в мозгу тоже что-то переклинило, и мне стало казаться, что я веду двойную жизнь, одну – в моей якобы «реальности», а другую – в мире Гамлета. То есть, если бы он сам вошел ко мне на кухню в своем камзоле и обтягивающих рейтузах, я бы воспринял это как нечто само собой разумеющееся. «Ну что, Гамлет, – сказал бы я, плеснув ему кофейку в кружку. – Давай уж начистоту. Что там у вас за дела с твоей мамашей?» А он бы, наверное, ответил мне что-нибудь вроде: «О друг мой Крис, о матерях мы говорим всегда с почтеньем, но в сердце нашем лишь любимые живут». Или что-нибудь в этом духе, разве что пятистопный ямб у него получился бы поскладнее… А потом с цветами в руках вошла бы Офелия, закапав весь пол своим белым, насквозь мокрым платьем, и привела бы с собою Элен.

Нет, это уже полный бред. Хватит идиотничать.

В конце концов я ведь собираюсь получить степень по английской литературе. Или не собираюсь? Может быть, мне нужна только Элен?

Незадолго до моего выхода из дома она позвонила и пожелала мне удачи. Судя по звуку проезжающих автомобилей, она вышла позвонить с улицы. Ее первый экзамен будет завтра. Музыка. Для нее это раз плюнуть. В принципе, для нее любой экзамен – раз плюнуть. Она самая умная и способная из всех, кого я знаю.

Я нормально себя чувствовал, пока не оказался в школьном холле, но там поддался всеобщей панике. Все дико нервничали, кто-то ронял ручки, кто-то линейки, кто-то шептал, что ни черта не готов. Холл гудел от напряжения, словно линия высоковольтной передачи. Том бродил от колонны к колонне, бормоча себе под нос цитаты, казалось, он пытается запомнить список продуктов, которые ему необходимо купить. Причем, как нарочно, все путал: «Стоп, из какой же это пьесы? Там ведь вроде бы еще зарезали какого-то старикана», или «Сцена с балконом – это, что ли, из „Гамлета“? «

– Хватит, тут и без тебя психуешь, – оборвал я его.

Том остановился и пожал мне руку.

– Удачи, товарищ! – патетически воскликнул он. – И если нам суждена смерть, пусть будет она быстрой и легкой.

– Проваливай!

Я глубоко вздохнул, словно мне предстоял прыжок с десятиметрового трамплина, и вошел в аудиторию. О планах на октябрь я не думал. Все смешалось в голове. Я сам не знал, чего хочу завтра – или послезавтра – или в следующем году, я вообще не знал, чего я хочу в жизни. И чего хочет Элен. Об этом мы вообще не говорили. Говорить об этом – словно с фонариком блуждать по ночному лесу: коряги высвечиваются в темноте, словно змеи или когтистые лапы монстров. Отец не давал мне покоя: «Вам надо решиться на что-то, составить элементарный план действий». Чем больше он настаивал на своем, тем больше я сопротивлялся. «Вы все тянете, что ж, тем хуже для вас. Проблема никуда не денется, только станет хуже». Между прочим, когда приходит счет, который он не может оплатить, он всегда прячет его за часы. Но я не стал напоминать ему этого. В конечном счете, мы с Элен решили обсудить все после экзаменов, чтобы голова не болела о нескольких вещах сразу. Шесть месяцев назад мы так представляли наше будущее: в октябре Элен поступает в Королевский музыкальный колледж, а я – в Университет Ньюкасла. Две жизни, две судьбы. Теперь же наши судьбы обрушились, как два карточных домика, и карты так перемешались, что не разберешь, где чьи.

Наш преподаватель, Хиппи Харрингтон, сдержанно улыбнулся и подмигнул мне, когда я вошел в аудиторию. Я пошел по проходу между столов в поисках своего места – фамилия Маршалл, буква М. И вдруг я успокоился. Ведь с Элен все в порядке, и она снова счастлива, а ведь как ужасно все начиналось! Скоро и неизбежно родится ребенок, ее и мой, ребенок, в котором будем мы оба. Это вопрос решенный. И если она спокойна, то почему я должен нервничать? Я сел на свое место и аккуратно разложил ручки на столе. По сигналу перевернул листок. Мой взгляд упал на первый конкурсный вопрос. «Леди Гордячка» – замурлыкал я про себя. Я словно наяву видел, как Элен надувает губки и обиженно на меня смотрит. О, моя прекрасная леди Нелл. Скоро, скоро мы решим, что делать.

6 июня

Здравствуй, Никто,

Сегодня со мной случилось две вещи.

Ты шевельнулся. Я почувствовала, как что-то вздрогнуло в глубине моего тела, и поняла, что это ты двигаешься. Может быть, ты просто потянулся, перевернулся на другой бочок, не знаю. Что бы там ни было, я почувствовала это. Будто маленькая птичка затрепетала внутри меня. У тебя есть ручки, ножки, пальчики, и все это может двигаться. Удивительный крохотный механизм.

Ты скоро уже ни для кого не будешь секретом. Талия моя уже исчезла, живот начинает выпирать, пока что совсем немного. Пока что я еще могу спрятать тебя, если надену широкую рубашку. Но скоро все женщины с колясками, что гуляют в парке, разгадают мой секрет, поймут, что я скоро стану одной из них, и станут заговорщицки мне улыбаться.

Странная сегодня погода, словно бы снова зима нагрянула. Я просто до костей промерзла.

Чувствую, как ты комочком свернулся внутри меня. Интересно, ты-то не мерзнешь там?

Ну-ка прислушайся.

Ты слышишь – идет дождь?

Наконец-то начинаются экзамены. Хорошо бы мама перестала дуться на Криса. Мы бы смогли готовиться вместе. Как бы я этого хотела. В перерывах мы бы слушали музыку, пили кофе, а то выходили бы на улицу проветриться или просто постоять под дождем. Но мама и слышать об этом не желает. Ему не позволено появляться в доме ни под каким видом. Она и слышать не желает – ни о нем, ни о тебе.

Иногда, когда я спускаюсь вниз поиграть на фортепиано, в комнату заходит отец, садится на диван и начинает допытываться у меня: «Мама хочет знать, какие у тебя планы на ближайшее будущее», и все в таком роде. Но сама она не заговаривает со мной об этом, и это огорчает меня больше всего.

Я отвечаю отцу: «Не спрашивай меня. Я не знаю, пока не знаю».

Иногда он подходит и молча сжимает мне руку. От этого хочется плакать. Не от боли, нет: хочется просто прильнуть к его плечу и поплакать, но я не решаюсь, мне кажется, что он сам боится, что я разревусь. Но я беру себя в руки и позволяю ему произнести заранее подготовленную, внушенную матерью речь – о том, как я выбрасываю свою жизнь на помойку.

– Что же мне, по-твоему, делать, папа? – спросила я у него вчера, хотя заранее знала, что он ответит.

– Заниматься музыкой.

Вот так. Для него все так просто. Он тоже не понимает, что ты существуешь, что ты – живое существо, как же они могу меня обвинять?

Так или иначе, я наконец решила, что мне делать, и это вторая вещь, которая произошла сегодня. Я решила, что должна порвать с Крисом.

Понимаешь, я готова заботиться о тебе. Я справлюсь. Когда-то я боялась, а теперь жду тебя каждой своей клеточкой. Пообвыкну немножко, освоюсь – и мы с тобой вместе отправимся в музыкальный колледж, и вообще всегда будем вместе. Ты – самое важное в моей жизни. Я словно вывернута внешней стороной внутрь – как бутон, внутри которого скрыты весь его аромат и все краски. Каждую секунду я чувствую и жду тебя.

Но я не готова к тому, чтобы жить с Крисом.

Не готова к тому, чтобы разделить с ним свою жизнь, со всеми вытекающими последствиями. Одна эта мысль пугает меня. Он готовился ехать в Ньюкасл, в университет. С тех пор как мы познакомились, его голова была забита мыслями об этом. Я знаю, он останется со мной, если я попрошу. Для него это будет огромной жертвой, но он сделает это ради меня. Мы бы нашли где-нибудь квартирку, и, неверное, на первых порах нам бы помог его отец, да и мой отец тоже. Конечно, мать я бы навсегда потеряла, зато для тебя было бы сделано все что возможно.

Но когда я представляю себе эту картину, внутри меня все переворачивается. Я даже не знаю, чего я больше боюсь – связать свою жизнь с Крисом или потерять его навсегда. Я ведь и не знаю его по-настоящему. Шесть месяцев назад нам бы и в голову не могло прийти, что мы проведем вместе всю оставшуюся жизнь. Нам просто нравилось бывать вместе. И вдруг нас, как катапультой, выбрасывает во взрослую жизнь. Навсегда – к этому слову я еще не готова. Я еще не готова для него, а он не готов для меня. Но больше всего я боюсь, что вся эта нервотрепка тебе во вред. Тебе не плохо? Ты ведь все чувствуешь?

Подожду, пока он сдаст экзамены, а потом скажу. Конечно, это жестоко, но нельзя пускать все на самотек. Нельзя ждать, пока ты родишься, надо заранее подумать обо всем и принять верное решение, чтобы не наделать новых глупостей. Еще несколько недель у нас с Крисом все будет хорошо. Я постараюсь встречаться с ним каждый день.

А когда кончатся экзамены, все ему скажу.

15 июня

Здравствуй, Никто.

Сегодня утром мы с Робби ходили к дедушке. Если дед еще ни о чем не знает, я расскажу ему сама, решила я. Но мама точно не могла ему рассказать. И почему все в моей семье такие скрытные?

Погода стоит холодная. Июнь – пора солнца, клубники, ситцевых платьиц и пчел на розовых кустах, но в этом году мы видим только серое небо и нас обдувает ледяной ветер. Ненастье окружило нас как бетонной стеной. В домах включено центральное отопление, и все-таки вчера мать взяла к себе в постель грелку. Говорят, что такая погода больше подходит для зимы.

Экзамены у меня как раз закончились. Я просто взяла себя за шкирку и заставила заняться делом. Мне даже понравилось. Наверное, у меня поднакопилось адреналина после всей этой лихорадочной подготовки и выяснения наших с Крисом отношений. Я просто отрешилась от всего остального и одним махом расправилась со всеми экзаменами.

Когда добиваешься успеха, кажется, будто бы ухватил с неба огромную сверкающую звезду. Мне это нравится, милый Никто. Я всегда буду лучше всех, ради нас обоих.

Перед экзаменами я встретила в вестибюле Рутлин и остальных своих школьных подружек. Мне показалось, что я всех тыщу лет не видела. Конечно, за исключением Рутлин. С ней-то мы встречались чуть не каждый день. Бедняжка Рутлин! Как долго я от нее скрывала. Впрочем, она говорит, что давно уже все поняла, просто ждала, когда я сама ей расскажу. Жаль, что она уезжает. Здорово было бы пожить с ней вместе, снять где-нибудь квартирку. Ее помощь была бы для нас просто бесценна. Пока мы ждали в коридоре перед первым экзаменом, она успела рассказать, что ее сестра, Грэйс, когда была беременной, так полюбила уголь, что отламывала его кусками и съедала, как конфеты. Рутлин пыталась рассказывать это шепотом, но у нее такой голос, что ее и рок-группой не заглушить. Конечно, мы немного нервничали, все-таки сдавать не что-нибудь, а прикладную математику, но она так весело рассказывала, что я прыскала со смеху. Должно быть, все вокруг жутко злились. Такие зануды эти девчонки, особенно те, которые сдают математику. Они, как ни странно, очень похожи на тех девчонок, что сдают музыку. Глаженые юбочки, белые носочки… Раньше мне эти фифочки нравились, но сейчас я чувствую, что мне с ними просто не о чем говорить. Забавно было наблюдать, как они украдкой поглядывают на мой живот и обмениваются улыбочками. Так и хочется им сказать: «Да ладно, бросьте вы. Я все та же. Ничуть не изменилась».

Только это неправда. Я уже не та, что раньше, и никогда уже не стану прежней.

Они стесняются меня. Иногда мне кажется, что и Крис тоже. Помню, я так хотела его поскорей увидеть после того, как ты первый раз пошевелился, но когда наконец встретилась с ним и рассказала ему об этом, он как-то весь смущенно заулыбался и неуверенно посмотрел на меня,

– Ну потрогай же мой живот, – схватила я его за руку. – Ты его тоже почувствуешь. – Но он побоялся.

Если он нас с тобой стесняется, то как же он собирается быть тебе отцом? Нет, все-таки я приняла правильное решение. Наши горячие ласки прекратились. Мы даже почти перестали обниматься. Мы целуемся, держимся за руки, порой мне хочется большего, и в то же время – страшно. Хотя бояться надо было раньше, я думаю. И как бы мы стали жить вместе, если мы даже страшимся коснуться друг друга? У него остался последний экзамен – третий письменный по английской литературе. Вот сдаст, и я ему скажу.

Итак, мы с Робби отправились к деду. Последние дни Робби абсолютно несносен. Может быть, из-за того, что у него растут зубы. Нет, серьезно. Я прекрасно помню, что год назад его зубы были намного меньше. И почему у всех десятилетних мальчишек бывают такие огромные передние зубы? И эта привычка хихикать по поводу и без повода. А ведь раньше он был таким милым мальчиком, помню, я рассказывала ему всякие истории и играла с ним в детскую лапту. Да и было это, по-моему, совсем недавно.

– А когда у тебя будет это… ну это самое? – Он визгливо захихикал, пуская пузырьки слюны сквозь щели между передними зубами.

– Это самое что? – меня злили его дурацкие зубы и его глупые детские шутки, хотя я прекрасно понимала, почему он так себя ведет. Он оттопырил живот до предела, чуть не завалившись спиной на тротуар, и стал обезьянничать, глупо ухмыляясь и поглядывая на меня. Он так раскраснелся, так был доволен собой, что смотреть было противно.

– Ты ведешь себя, как дурак, – сказала я ему. – Понятия не имею, к чему ты клонишь.

– А Крис, я думаю, в курсе, – продолжал хихикать он.

Дедушка нагнал нас у ворот своего дома, оказалось, он как раз возвращался из бассейна. Он даже перемахнул через забор, чтобы первым поспеть к крыльцу. С элегантным поклоном он распахнул перед нами дверь, из которой тут же вырвался его пес и от радости чуть не сбил нас обоих с ног.

– Тихо, тихо, – дедушка поддержал меня, чтоб я не упала. При этом он, по своему обыкновению, обхватил меня за талию, и я почувствовала, что его рука напряглась. Вообще-то, я ношу широкие рубашки, под которыми ничего не поймешь, но на этот раз он, кажется, все понял.

– Дедушка… – начала я, но он уже отвернулся и пошел вслед за Робби на кухню. Почему-то мне не хотелось идти за ними, и я решила сначала сходить наверх навестить Бабулю. Бабуля любит сидеть у окна и сквозь просвет между шторами глядеть на улицу. Хотела бы я знать, о чем она в это время думает. Похоже, она незаметно для себя потихоньку впадает в старческий маразм. С ней все сложнее общаться. И все-таки я каждый раз стараюсь хоть немного посидеть с Бабулей. Мне ее жалко. У нее всегда такие грустные глаза. Но что меня по-настоящему пугает, так это то, что мать порою ведет себя очень похоже, – довольно редко, в общем-то, но в последнее время все чаще и чаще. В такие минуты кажется, будто то, что происходит у нее в голове, занимает ее неизмеримо сильнее, чем любые события окружающего мира.

Вошли дед с Робби, они принесли Бабуле бутербродов. Дедушка поставил поднос на бабушкину тумбочку, поцеловал ее волосы, завитые химией, и спустился вниз, что-то насвистывая себе под нос. Вскоре он снова появился с букетом садовых роз в стеклянной вазе.

– Ты только понюхай, Дорри, – она на минуту оторвалась от окна, посмотрела на розы, на дедушку и, помотав головой, вернулась к созерцанию окрестностей. Тогда дед обернулся к Робби.

– Как думаешь, есть у Англии шансы? – они уселись на диван и стали обсуждать предстоящий чемпионат мира, а я, отломив половину бутерброда с сыром, отошла к окну. На улице играли дети; их голоса доносились в комнату даже сквозь закрытые окна. Собирался дождь. В воздухе чувствовалась характерная пустота – ожидание первых капель.

– Когда у тебя должен родиться ребенок? – вдруг донесся до меня бабушкин голос.

Робби с дедом мгновенно смолкли. Я почувствовала на себе дедушкин взгляд и заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Бог с тобой, Дорри, о чем ты? – Дед всплеснул руками. – Это ведь Элен, наша крошка Элен пришла к нам в гости.

Бабушка не отрывала от меня глаз, продолжая меланхолично жевать хлебную корку.

– Я уже не крошка, – выдохнула я наконец. Руки тряслись, язык заплетался. – Она права, дед.

Робби совершенно некстати захихикал.

– Что ж поделать, – вздохнула бабушка. – Яблоко от яблони недалеко падает. Видно, кровь у нас в семье порченая.

С утра перед последним экзаменом мы с Томом отправились погонять на велосипедах. Честно скажу, никогда еще я не ездил с такой скоростью на такие расстояния. Мы со свистом пролетели через долину Хоуп до самого Каслтауна, а потом еще вскарабкались на Вайнапский перевал. Я боялся, что у меня сейчас сердце не выдержит и лопнет, словно воздушный шарик. Но какое это потрясающее чувство, когда ты оказываешься на перевале. Когда уже начинает казаться, что подъему просто не будет конца, ты вдруг чувствуешь, что взлетаешь, навстречу летит рассеянный свет и заливает глаза, и ты, словно лавина или бурный горный поток, катишься вниз до самого Бакстона. Мы с Томом всю дорогу орали, как сумасшедшие.

– Давай теперь на Уайлдборклоу! – крикнул Том, и, прильнув к рулям, мы рванули в сторону пустошей, не встречая по дороге ни одной живой души: ни машин, ни велосипедов, ни туристов. Только овечьи стада волнами разбегались перед нами, да стаи кроншнепов взмывали в небо, испуганные звоном велосипедных спиц. Доехав до конца подъема, мы соскочили с велосипедов, повалились в траву и опустошили заранее припасенные бутылочки с водой.

– Вот черт! – Том никак не мог отдышаться. Он лежал на спине, как бревно, сорвав с себя футболку и завернув треники до колен. – Крис, ты будешь полным идиотом, если не поедешь со мной во Францию в июле.

– Не могу.

– Чего это ты не можешь? Монеты нет, что ли? Если уж на то пошло, могу тебе одолжить сколько надо.

– Да не в деньгах дело.

– В чем же тогда? В Элен? Неужто она тебя не отпустит?

Я не знал, как объяснить ему про нас с Элен, какими словами. Элен забеременела от меня. У Элен будет ребенок. У нас с Элен будет ребенок. Мне просто не хватало словарного запаса, вот в чем дело. Две недели я заполнял экзаменационные листки множеством ненужных слов – и вот не в силах составить единственно важного для меня предложения.

– Вообще-то, она ничего девчонка, эта Элен, – продолжал Том. – Ну и какие у вас планы? Любовь до гроба, а?

– Честно сказать, от Шеффилда до Ньюкасла немного далековато. – Я попытался усмехнуться, – Может быть, кто знает…

Последние слова я еле выдавил из себя, горло свело судорогой. Любой бы сразу все понял, но только не Томми. Он вообще никак не отреагировал. Как может человек сдавать все на отлично и быть при этом таким тупицей!

Том укатил вперед, а я поехал помедленнее, любуясь окрестностями. Я думал, что еще до конца месяца нам с Элен нужно определить, что делать дальше. У меня началось что-то вроде тика, я чувствовал, как у меня под кожей подрагивают жилки. Дорога пошла под откос, и я покатился с Уайлдборклоу вниз, постепенно ускоряясь, лишь на поворотах слегка притормаживая, чтобы не вылететь с трассы. Передо мной лежала огромная зеленая пустошь. Жалко, что нельзя заглянуть за холмы, за край горизонта. Может быть, стоит лишь отпустить тормоза – и вылетишь прямо в космос, туда, где тишина и звезды?

Два дня спустя состоялся прощальный вечер выпускников. Вообще-то, это было альтернативное мероприятие, устроенное Томом, потому что половина народу собралась отпраздновать это событие на городской дискотеке, где в надежде закадрить шестнадцатилетнюю девчонку постоянно тусуются сорокалетние мужики. Тоже мне развлечение. От таких вещей меня тошнит. Поэтому Том подговорил кое-кого из наших отметить выпуск в Ледмилл, где в этот вечер играла замбийская группа. Всего пошло человек десять, Элен и Рутлин в том числе. Я не забывал о том, что нам скоро предстоит решиться и составить план на будущее. И все-таки еще понятия не имел, что делать.

В тот день Элен выглядела как-то странно. Она была вся какая-то хрупкая, словно хрустальная. Не пойму, что на нее накатило. Она то сама брала меня за руку и позволяла себя целовать, то вдруг становилась далекая и холодная, как будто мысли ее блуждали за тысячу миль отсюда. Когда она такая, для меня это сущая пытка. Я не мог понять, что же такое опять случилось, пока не отправился провожать ее домой.

Смотрелась она в тот вечер фантастически. Вся в каком-то свободно развевающемся голубом наряде, с шелковыми, нежными волосами, мерцающими в свете уличных огней. Когда эти ребята из Замбии заиграли, все пошли танцевать, но я остался на своем месте, не в силах оторвать глаз от Элен. Видели бы вы, как она танцует! Все смотрят только на нее, а она делает вид, что не замечает этого, и продолжает танцевать, полуприкрыв глаза, лишь время от времени бросая мне свою сногсшибательную улыбку. Как будто во всем кафе никого нет, кроме нас двоих.

И пока я глядел на нее, меня внезапно осенило. Мне пришла в голову замечательная идея, такая простая и потрясающая, что захотелось тотчас же крикнуть ей об этом, перекрывая музыку. Но я удержался. Вместо этого я встал и пошел танцевать с Элен, переполняемый радостью от своей блестящей мысли. Расскажу ей по дороге домой. А пришло мне в голову вот что: я попрошу, чтобы меня перевели из Ньюкаслского университета в Шеффилдский. Вот как все просто.

23 июня

Здравствуй, Никто.

Сегодня я решила, что настало время.

Я хотела, чтобы этот вечер стал лучшим из всех вечеров, которые мы провели вместе. Пусть Крис знает, что он для меня самый прекрасный человек на свете. Но сознание того, что сегодня мне придется сказать ему те самые слова, жгло меня изнутри. Я старалась улыбаться, чтобы Крис не волновался, но он явно что-то чувствовал – и смотрел на меня не отрываясь, встревоженно, напряженно.

Замбийцы играли потрясающе – жизнерадостно, зажигательно, они и сами смеялись, заражая своим весельем всех вокруг. Невозможно усидеть на месте, когда играет такая музыка. Ритм пробирает тебя до костей, проникает прямо в душу. Танцевали все – от стариков до детишек. Все наши были просто в экстазе. На мне было свободное платье, и я танцевала специально для Криса, только для него. Я чувствовала, что люди на меня смотрят, и понимала, что скоро моя беременность ни для кого не будет секретом. На этот раз даже Том заметил. Я видела его лицо в тот момент, когда до него дошло. Он просто побелел и уставился – сначала на Криса, потом на меня. Я слегка улыбнулась ему в ответ: мол, все в порядке, Том, расслабься, все просто замечательно.

Только Крис не танцевал вместе со всеми. Он сидел, завороженно глядя на меня, и мысли его блуждали где-то далеко-далеко. По-моему, он даже не заметил ту волну удивления, которая прокатилась по залу, начиная с Тома. И вдруг он вскочил и стал танцевать вместе со мной, выделывая при этом такие коленца, что можно было покатиться со смеху. Когда он танцует, кажется, что его ноги привязаны к рукам на резинках – так он глупо ими размахивает. У него абсолютно отсутствует координация, не знаю, как он умудряется ездить на велосипеде. И все-таки он мне очень нравится, даже когда танцует. Я сказала бы больше, но нельзя кидаться такими словами, милый Никто, это опасно. И больно, очень больно.

Когда мы вышли, на улице было уже почти светло. Сначала мы двигались все вместе, потом народ по двое, по трое стал откалываться, и мы с Крисом, наконец, остались наедине. Мы шли, обнявшись, по туманной улице, медленно-медленно, как дымок из трубы в безветренный день, и мне хотелось, чтобы дороге этой не было конца. И я все откладывала и откладывала неизбежные и жестокие свои слова.

И тут заговорил Крис. «Нелл, – сказал он, – нам не надо расставаться, все просто, я все обдумал. Теперь мы с тобой всегда будем вместе».

И тогда я ему сказала. Элен,ты не можешь так поступать со мной. Не можешь выкинуть меня из своей жизни именно теперь. Не можешь отгородиться от меня. Я все равно не уйду.

В корзину. Милая Нелл, я люблю тебя.

Туда же, Элен,я знаю, ты это не всерьез. Правда ведь, не всерьез? Давай встретимся. Давай поговорим, пожалуйста.

И это туда же.

Я писал и писал, складывал листочки в конверты и отсылал ей. День за днем. Она не ответила. Ни разу. Я был недостоин ответа. Я больше не существовал. Больше не существовало пятидесяти процентов ее будущего ребенка. Мое мнение не играло роли. Она огласила свой приговор и ушла из моей жизни, заперлась в комнате, куда мне отныне дороги нет. Рутлин сказала, что Элен огорчена. Черт побери, еще не хватало, чтобы она была рада. С самого начала она не считалась с моим мнением. Вот в чем дело. Все решения она принимала в одиночку, как будто я тут совершенно ни при чем.

Когда злость проходила, на меня накатывало отчаяние. Мне казалось, что я парю в невесомости и сверху смотрю на Землю и на все, что происходит внизу, не в силах ничего изменить. И Элен тоже где-то внизу, далеко, за миллион миль отсюда.

Как-то ночью отец услышал, как я плакал. Он не стал успокаивать меня дежурными фразами, типа того, что девушек, мол, на свете полно, что время лечит, или что она сама когда-нибудь пожалеет. Он даже не стал говорить, что взрослому парню стыдно плакать. Он просто вошел в комнату, сел на стул у кровати и, немного помолчав, сказал, что, если я не против, мы можем вместе посмотреть матч Ирландия – Румыния: он специально для этого припрятал парочку пива. И я действительно спустился – правда, попозже, в самом конце, но все-таки застал послематчевые пенальти. Даже на целых пять минут забыл об Элен. Почти забыл.

Том позвал меня посмотреть полуфинал Англия – Бельгия на большом полиэкране. Но сначала мы пошли потренироваться к альпинистской стене. Но я не полез, просто сел внизу, наблюдая за Томом. Голоса вокруг меня раздавались как во сне: школьники суетились, смеялись вокруг как ни в чем не бывало. Я не мог поверить, что они ничего не чувствуют, что им все нипочем. Казалось, будто бы я тону в какой-то серой клейкой массе. Я дождался, пока Том закончил, и побрел за ним, как старик.

– Господи, ну и. вид у тебя! – воскликнул Том.

– Отстань.

– Да плюнь ты на эту выдру, она тебя не стоит.

Он еле успел среагировать. Не будь он намного выше и сильнее меня, я бы ему точно нос расквасил. Но в последний момент Том успел-таки перехватить мою руку. Обняв меня за плечи, он увлек меня в корпус Манделы, где уже собралось под тысячу парней, наблюдающих за матчем на огромном, почти во всю стену, экране. Я тупо, словно слабоумный, смотрел на экран, но его от меня заслоняло лицо Элен. Вот она улыбается, вот откидывает голову, а теперь, закрыв глаза, самозабвенно кружится под музыку. На последней минуте дополнительного времени Англия забила решающий мяч. Удар был как из пушки – прямо в девятку. Чисто, красиво, невероятно. Я вскочил и завопил вместе со всеми от восторга, сам не сознавая, что делаю. Весь зал был на ногах, все размахивали руками и орали, как сумасшедшие. Комментатора просто не было слышно. Мы повалили на улицу, не переставая горланить, кричать «ура» на полную катушку, и все вместе, тысячной толпой покатились к окраине, оглашая воздух радостными воплями. Я чувствовал себя частицей огромной волны. Это было безумие. Англия! Англия! Я ревел во все горло.

Не помню, как я оказался дома.

Помню только, что меня жутко тошнило.