Текст книги "Батыр"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Аннамурад не был склонен к долгому раздумью. Серп в огне перепутал все его скудные мысли; ему показалось, что старая боль вспыхнула в нём с прежней силой, лоб его загорелся, как будто его только что прижгли снова. Аннамурад с такой ненавистью смотрел на раскалённый серп, что, казалось, вот-вот раскричится, схватит обжигающий металл голыми руками и вышвырнет его вон из кибитки. Но отец Батыра ничего этого не сделал. Чтобы не видеть страданий сына, он поднялся с кошмы и, заложив руки за спину, ушёл на улицу. «Спина невидящего сильна», – говорит пословица.

Дурсун не заметила ухода мужа – всё её внимание целиком было поглощено предстоящим прижиганием. Летящие из очага искры женщина принимала за убегающую от огня болезнь сына и старалась побольше подбросить дров, чтобы пламя сильнее раскалило серп.

Пляшущие языки огня обжигали глаза Батыра. Боль в боку заставила его примириться со всем. Он лежал перед очагом, а мысли унесли его далеко в степь. В степи нестерпимо палило солнце, журчал в тени деревьев арык. Батыр шёл и пел. Звонкий его голос звенел, как голос жаворонка...

Женщины-соседки, помогавшие Дурсун, положили Батыра на левый бок, закрыли рубашкой лицо. Он не стал противиться и этому: разве приятно смотреть, как к твоему телу подносят раскалённое, пышущее жаром железо? Потом кто-то сел ему на ноги и крепко прижал к кошме его руки. Он безропотно снёс и это, лишь часто и беспокойно, в предчувствии боли, забилось его сердце.

Батыр не мог видеть, как, словно готовясь к борьбе, старая знахарка повязалась вокруг бёдер платком, стянула его узлы покрепче и, сутуля плечи, грузно направилась к очагу.

Она протянула к огню свои скрюченные пальцы, напоминающие когти ястреба, с минуту приноравливалась и вдруг выхватила из огня объятый пламенем серп. Огненный отблеск лёг алой полосой на белое худенькое тело мальчика. Как беркут, готовый ринуться на свою жертву, вначале парит над нею, так и огнедышащий серп в руках старухи несколько секунд делал смертельные круги над лежащим Батыром. Серп опускался всё ниже и ниже и наконец коснулся его кожи...

Нет, это был не стон. Душераздирающий крик вырвался из груди бедного мальчика. Тело его напряглось, рванулось, но женщины мёртвой хваткой держали его за руки и за ноги. Кожа шипела под раскалённым серпом, запахло палёным. И новый нечеловеческий крик огласил кибитку.

Дурсун не выдержала, метнулась в сторону знахарки. Она намеревалась выбить из рук старухи проклятый серп, и это ей удалось. Но, на беду мальчика, он не отлетел в сторону, а плашмя шлёпнулся на его живот. Новая огненная волна пронизала всего Батыра. Мальчик напряг последние силы и вырвался из рук женщин. Он с таким бешенством отшвырнул их от себя, что у них даже слетели берики и, позванивая монетками, покатились по полу кибитки. Серп чадил на кошме.

III

Батыр не скоро оправился после всего пережитого им. Ожоги были настолько серьёзными, что мальчик долгое время даже не мог посещать школу. А старая боль в боку ничуть не уменьшилась.

Прошло несколько недель, прежде чем Батыр снова стал учиться. На переменах он всегда сидел одиноко где-либо в стороне. Болезнь не позволяла ему принимать участие в шумных забавах сверстников. Каждое лишнее движение причиняло Батыру беспокойство.

Однажды его случайно толкнул пробегавший мимо школьник. Острая боль точно ножом полоснула мальчика. Он сморщился и, ухватившись за бок, присел на корточки у стены школы.

К нему подошёл учитель. Это был старый учитель, с седыми усами и бородой.

Описываемые нами годы были начальными годами советской власти, и в туркменских деревнях тогда отсутствовали ещё молодые учителя. Да и этот учитель, наклонившийся над Батыром, ещё недавно сам не знал грамоты. Он стал учительствовать после окончания краткосрочных курсов.

В деревне его почему-то недолюбливали. Распускали слухи, что это бывший мулла и что он может научить лишь молитвам. В то, что старый учитель бывший мулла, верил и Батыр. Поэтому, когда он увидел перед собою усы и бороду учителя, первой его мыслью была надежда, что учитель даст ему какой-нибудь амулет и боль пройдёт.

Но учитель не дал ему никакого амулета. Он только внимательно, с участием посмотрел на него, покачал головой и ласково сказал:

– Конечно, мой мальчик, я далёк от медицины, но я вижу, что твоя болезнь нешуточное дело. С болезнями борются настоящие врачи лекарствами, а не молитвами и амулетами. Я переговорю с твоими родителями. Пусть они не теряют времени, а везут тебя к большим докторам. А пока ступай к нашему деревенскому фельдшеру.

Хотя в словах похожего на муллу учителя и не было ничего особенного, они до слёз тронули Батыра. Таких заботливых слов он в своей жизни не слышал даже от своего отца. Конечно, быть может, у отца найдётся ещё больше для него ласковых слов, но ведь он никогда их не высказывает! В эту минуту Батыр проникся таким уважением к своему учителю, что готов был вступить в драку с любым, кто станет распускать о нём дурные слухи.

Он решил послушаться учителя и пойти к фельдшеру. Высказались за это и его одноклассники.

–А я уже к нему ходил! – похвастался один из них. – Дал мне пелынер выпить порошок – и боль в животе как рукой сняло! Иди, не бойся...

Ему возразил толстомордый мальчишка с приплюснутым носом. Морща переносицу, он сказал:

–Не верю я вашему фельдшеру! Я как-то поцарапал ногу, а он мне намазал её чем-то тёмным – знаете, огнём кожу жгло. Я думал, сгорит вся! Разве это помощь?

–Ты брось выдумывать! – вступился за фельдшера такой худенький подросток, что, казалось, он свободно может пролезть в игольное ушко. – Все знают, как я не мог учиться из-за болезни глаз. Кто меня вылечил? Фельдшер. Мы не знаем, может, он сам профессор!

Спор мог бы длиться без конца, если бы Батыр сам участвовал в нём. Но он этого не смог и, не дослушав все «за» и «против», несмотря на боль в боку, отправился в медпункт.

Дождавшись своей очереди, мальчик с замирающим сердцем вошёл в чистый, светлый кабинет. За столом у окна сидел человек в белом халате, в роговых очках и что-то торопливо писал. Он, казалось, не хотел замечать Батыра.

Резкий непривычный запах лекарств защекотал в носу Батыра, и он гулко чихнул. Человек за столом поднял голову, чуть сдвинул на нос очки и поверх них пристально посмотрел на мальчика:

–Что скажешь? Ну, подойди поближе, не бойся.

Батыр не двигался с места. Пышные усы фельдшера, сердито закрученные кверху, поблёскивающие стёклами очки и белый халат смутили его. Он словно оцепенел, не мог ни пошевелиться, ни поднять глаза.

–Расскажи, что у тебя болит? – спросил фельдшер.

–Внутри болит... – не сразу ответил Батыр.

–Покажи где.

–Тут. – Фельдшер мягко взял его за запястье и, глядя на часы, стал считать пульс. Потом он осмотрел веки Батыра, заставил его несколько раз поднять и опустить их.

С усердием исполняя приказания фельдшера, Батыр, однако, успел заметить, что у его очков сломана одна дужка: она была толсто обмотана суровой ниткой. У мальчика сразу пропал страх перед усатым фельдшером. «Не мог другие себе очки купить, а ещё доктор! – подумал он. – Настоящие врачи в таких очках ходить не станут. Этот, наверно, тоже лечит, как старая Боссан...»

И так как фельдшер слишком долго осматривал его глаза, Батыр решил, что ему будут лечить именно глаза. Ведь совсем недавно он вычитал в одной старинной книжке нечто похожее.

Когда больной сказал врачу, что у него болит живот, тот его спросил: «А что ты ел?» Больной ответил: «Я ел горелый хлеб». – «Ну, в таком случае твоя болезнь не в животе, а в глазах. Ты должен видеть, что ты ешь...» – сказал врач и стал лечить больному глаза.

Вспомнив об этом случае,

Батыр сказал:

–Доктор, у меня глаза не болят.

–Я знаю.

Фельдшер, отвернувшись к столу с лекарствами, что-то отыскивал среди множества различных пузырьков. Теперь у Батыра не оставалось никакого сомнения, что он станет лечить ему глаза. «У меня болит внутри, а мне прижигали кожу. Недоставало ещё мне ходить с завязанными глазами!» – глядя на пузырьки с лекарствами, с тоской подумал мальчик и безнадёжно повторил:

–У меня глаза не болят!

Фельдшер через очки взглянул на него:

–А разве я сказал тебе, что болят?

–Тогда зачем же мне лекарство от глаз?

Весёлая улыбка тронула строгое лицо фельдшера.

–Я сейчас дам тебе болеуспокаивающее, – сказал он.– А лечить твою болезнь надо в Ашхабаде. Получишь направление в городскую больницу. Скажи об этом отцу и матери.

От фельдшера Батыр вышел разочарованным. Он надеялся, что тот сразу его вылечит, а фельдшер лишь дал ему выпить болеутоляющее. Зачем же тогда Батыр пересиливал свой страх

перед медпунктом, если болезнь по-прежнему оставалась на месте? Нет, видно, никто не в силах избавить его от неё!

Мальчик брёл по улице, и горькая обида сжимала его сердце. Он готов был упасть на землю и разрыдаться.

IV

– Нет, нет, нет! – воскликнула мать, когда Батыр рассказал ей о направлении в городскую больницу. – И не выдумывай! Не дай боже!.. Там доктора только и делают, что режут живых людей. Разве я могу доверить им твою жизнь? Потерпи немного, я найду тебе мудрого тебиба ', и он тебя вылечит.

Поездка в город напугала и Аннамурада. Он, как и его жена, не имел ни малейшего понятия о городе, тем более о городских врачах. Понаслышке отец Батыра знал, что врачи в городе лечат «ножом». Повинуясь страху перед этим, он тоже запротестовал и принял сторону жены.

Батыр не стал спорить с родителями, он знал, что это ни к чему бы не привело. Осенью ему всё равно предстояло ехать в Ашхабад учиться на рабфаке, и он решил потерпеть. Осталось не так уж много ждать. В городе же он поступит, как подскажет ему сердце!

Лето клонилось к концу. На бахчах поспели арбузы и дыни. В каждом дворе появились горы душистых, сладких дынь. На них почему-то особые надежды возлагали родители Батыра.

Но ни дыни, ни арбузы, ни кислое молоко, ни сметана, которыми пичкала его мать, не помогли Батыру. Болезнь всё чаще укладывала его в постель. Он катался от боли во время приступов, осунулся, стал замкнутым и раздражительным.

Дурсун сбилась с ног в поисках тебиба. Она останавливала каждого прохожего, расспрашивала, не знает ли кто что-либо о такой болезни и не могут ли помочь её горю. Все советы были так разноречивы, так не походили один на другой, что в конце концов бедная женщина совсем потеряла голову. Она уже не знала, кому верить, и всё-таки с неудержимым материнским упрямством, хотя и в отчаянии, продолжала свои поиски.

Кто-то посоветовал ей привести к больному старого шамана. Говорили, что своей пляской и громыханием бубна он изгонит болезнь. Дурсун была согласна и на это. И не протест Батыра – его она могла и не послушать, – а запрет сельского совета старому Караходжаму шаманить помешал ей привести в кибитку шамана.

Наконец мать Батыра прослышала, что такие болезни, как у её сына, когда-то излечивал массажем знахарь из соседнего селения – Довлетмурад. Она ухватилась за это, точно утопающий за соломинку. Но как уговорить старого тебиба прийти к сыну? Поговаривали, что он, боясь сельских властей, давно забросил своё знахарство. Да и согласится ли на массаж Батыр?

Но чего не сделает любящая мать! Через родных и близких, после множества посулов и длинных уговоров, бедной женщине удалось добиться своего. Сумела она уговорить и Батыра.

Мальчик вначале не хотел и слышать о новом знахаре. Он грозился убежать в степь и там умереть, если мать приведёт в кибитку старого тебиба. Однако ласка, слёзы и доводы матери, а главное, боль в боку заставили Батыра уступить. Когда мать сказала, что знахарство тебиба Довлетмурада ничем не связано с религией, он сдался окончательно.

Массаж в сравнении с прижиганием знахарки Боссан казался измученному мальчику не страшным. Но он ошибся...

За тебибом ходил Аннамурад.

Он привёл старика в кибитку и, не вымолвив ни слова, уселся на своё обычное место.

Мать Батыра захлопотала вокруг седобородого знахаря, и его мрачное лицо искривилось ехидной усмешкой. Он неторопливо разгладил жидкую свою бородку, вытер платком потную шею, покосился через плечо на молчаливо сидевшего у стены Аннамурада и, вздохнув, сказал:

–Слава богу, есть ещё люди, уважающие нас...

Дурсун успела перехватить взгляд старого тебиба. Заискивающе улыбаясь, заглядывая ему в глаза, она спросила:

–Разве с отцом Батыра вы не нашли общего языка?

–У твоего мужа и двух слов не добьёшься.

–Уж такой он у нас неразговорчивый!

–Видал я молчаливых людей, но такого... В нём слова высохли, как вода в колодце пустыни!

–Это верно, – поддакнула Дурсун. – Он на слова скуп.

–Не оправдывай его! Сколько надо думать, чтобы сказать «да» или «нет»? То-то же! А от него, пока добьёшься такого ответа, можно в жаркий день успеть досыта утолить жажду.

Последнее шутливое замечание старика вызвало улыбку даже у самого Аннамурада, Батыр же весело рассмеялся. Ему понравился бодрый, не лишённый юмора старик. Этот знахарь совсем был не похож на свирепую Боссан. Глаза его не бегали хищно по сторонам, как у неё, а смотрели на всех с хитрым прищуром. Несмотря на седую бороду, он выглядел совсем ещё не старым. Пришлось Батыру по душе и то, что тебиб Довлетмурад не принялся сразу за своё дело, а удобно уселся на кошме и, покачиваясь, стал рассказывать о тяжёлых недугах, которые ему довелось вылечить за свой век массажем. Он даже ядовито подсмеивался над такими знахарками, как старая Боссан, и заявил, что с ними ничего общего не имеет. Когда же тебиб объявил, что болезнь Батыра носит название «аппендицита со схватками», все в кибитке прониклись к нему невольным уважением.

–Тебе известна болезнь нашего сына, Довлетмурад-ага, так скажи нам скорее лекарство от неё! – попросила Дур-сун. – Чем же нам лечить «аппендицит со схватками»?

–Средство против «аппендицита со схватками» – в руках, – сказал тебиб.

Мать Батыра истолковала по-своему ответ знахаря. Она поспешила его задобрить:

–Мы ничего не пожалеем ради сына. Твои руки не останутся пустыми, тебиб...

Старик усмехнулся её ответу и укоризненно покачал головой.

–Ты не так меня поняла, глупая женщина, – сказал он. – Мои руки принесут облегчение мальчику. Я не из тех тебибов, которые алчны и лечат ради наживы. Я просто любитель своего дела. А за свой труд возьму лишь то, что вы мне дадите.

Устыдившись сказанных слов, Дурсун закусила конец сползшего было на шею яшмака !.

–Скажи, такое ведь обо мне говорят вокруг люди, Аннамурад? – обратился старик к отцу Батыра.

Задумавшийся Аннамурад поспешно вскинул голову, несколько секунд, помаргивая ресницами, бессмысленно смотрел на знахаря и, ничего не сказав, снова опустил глаза в пол.

Старый тебиб покачал головой и встал. Он важно снял высокую папаху, которую надевал лишь в редких случаях и когда шёл к больному, повесил её на крюк, затем сбросил шёлковый

поношенный халат и засучил рукава нижней рубахи с пожелтевшим от пота воротом.

Батыр спокойно наблюдал за всеми приготовлениями знахаря. Ему ни капельки не было страшно, не так, как тогда, во время прижигания. Старик, казалось, собирался вступить в бой с быком – так медленны и тщательны были его приготовления.

И когда знахарь молча стал переворачивать Батыра лицом вниз, мальчик покорно лёг на живот. Ему, однако, показалось странным, что тебиб даже не заголил на нём рубашки, не стал ощупывать больное место. А старик уже сидел на Батыре верхом, вцепившись сильными руками в худенькие его ключицы.

–       Довлетмурад-ага, болезнь его внутри... – робко заметила Дурсун, с тревогой глядя, как сплюснулось, втиснулось в постель под тяжестью тебиба худенькое тело её сына.

– Если внутри – выведем наружу! – уверенно сказал старик. – Аппендицит со схватками надо крепче хватать...

С этими словами знахарь стал гладить мальчика по спине. Вначале плавные и медленные его движения постепенно перешли в быстрые и судорожные. Он всё сильнее нажимал на поясницу Батыра, и тело мальчика стало заметно вздрагивать; он застонал. Старик не обратил на это внимания. Всё больше и больше входя в азарт, знахарь двигал руками по спине Батыра взад-вперёд, стиснув его бока коленями. Пальцы рук знахаря так вкогтились в плечи мальчика, что едва не выворачивали ему ключицы. Рубаха на знахаре взмокла от пота и прилипла к лопаткам. Глаза его были выкачены, оскаленные зубы крепко сжаты.

Не выдержав пытки, Батыр закричал. Но и крик мальчика не остановил старого тебиба. Он словно оглох, потерял способность что-либо ощущать и воспринимать. Лицо его стало безумным.

Каждое движение знахаря причиняло Батыру невыносимую боль. Мальчик уже не кричал, а хрипел. Он бился об пол головой, колотил ногами и руками по кошме, но все его попытки вырваться из-под знахаря были тщетны – тело старого тебиба словно пригвоздило его к полу.

Бедная Дурсун закружилась вокруг расходившегося знахаря. Она забегала то с одной, то с другой стороны, как дикая серна, у которой уносят детёныша. Наконец Дурсун не выдержала. Из её груди вырвался болезненный вопль:

–Он умрёт!

Но и её крик не возымел действия на старого знахаря. Тебиб со свирепым ожесточением продолжал терзать тело мальчика. Он точно задался целью стереть его на нет. Уже не только на лопатках, а и вся его рубаха стала мокрой; пот заливал ему лицо, капал с всклокоченной бороды. Как собака в свирепой схватке не слышит окриков хозяина, так и он оставался бесчувственным к хрипу и стонам Батыра и к воплям его матери.

–Я умираю, мама!.. – хрипел Батыр.

–Отпустите его! Отпустите!

Старый тебиб продолжал своё страшное дело.

–Покричит – перестанет... – тяжело переводя дыхание, бормотал он. – Потом самому легче будет... Покричит – перестанет...

–Отец, спаси! – раздался крик Батыра.

Аннамурад поднял свои тяжёлые веки и вздохнул. Он не

знал, что ему делать. Ведь он сам привёл тебиба к больном} сыну – может, старик и вылечит Батыра. Разве не такого лечения добивалась Дурсун? Она же посылала его за знахарем в соседнюю деревню. Если сейчас помешать тебибу – значит, болезнь Батыра останется...

Аннамураду нужно было много времени, чтобы решить все эти вопросы. Он не умел быстро принимать решения, как другие. И кто знает, сколько времени бы ему потребовалось, чтобы на что-то решиться, не закричи на него жена:

– Он убьёт нашего мальчика, камень ты бесчувственный! Что ты сидишь?..

Аннамурад, продолжая сидеть на месте, кинул на старика загоревшийся гневом взгляд. Глаза его налились кровью, плечи сжались. Словно тигр, он метнулся к знахарю и сбросил его с сына.

Несколько секунд старик и Аннамурад смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша и сжав кулаки. Старый тебиб первым отвёл в сторону свой взгляд. Он натянуто улыбнулся, развёл руками.

– Смотрите, болезнь мальчика прошла – он спит, – сказал он. – Я его вылечил.

Аннамурад перевёл взгляд на сына. Около него, обливаясь слезами, причитала Дурсун. Батыр лежал без сознания, откинув голову набок. Глаза его закатились, лицо посинело, в углах рта застыла пена. Он едва дышал...

Батыр после массажа старого тебиба провалялся в постели не меньше, чем после прижигания Боссан. На спине его долго рассасывались кровоподтеки. В первые дни он не мог сам ни перевернуться с бока на бок, ни встать. Язык его заплетался; ему трудно было держать в руках даже кусок лепёшки.

Но молодой организм перенёс и это жестокое испытание. Подошла осень. Несмотря на протесты матери, Батыр стал собираться на учёбу в город.

VI

Ашхабад поразил Батыра шумными улицами, площадями и огромными зданиями.

Долгое время Батыр боялся один ходить по городу и все свободные от занятий часы проводил в общежитии рабфака. Новая, непривычная обстановка, учёба, товарищи так увлекли его, что он даже забыл о своей застарелой болезни. Да и приступы как-то сами собой прекратились. Батыр повеселел.

Жизнь на рабфаке текла бурно. К услугам учащихся было много различных кружков. По вечерам собирались в клубе: пели, затевали игры, танцевали.

Ещё у себя в родной деревне Батыр полюбил песни. Он и сам любил петь. Правда, Батыр стеснялся посторонних слушателей и обычно пел, уходя далеко от селения, в степь. Он даже мечтал стать народным певцом – бакши.

В городе Батыр стал участником хорового кружка, учился играть на сазе Но больше всего он увлёкся танцами и вскоре добился больших успехов, начал выступать на вечерах художественной самодеятельности.

Однако старая болезнь снова дала о себе знать. Сильные боли заставили Батыра на несколько дней слечь в постель. О его недуге узнали в дирекции, в комсомольской организации. По их настоянию Батыра направили к известному хирургу.

Он оказался русским, довольно полным человеком с бритой головой и аккуратно подстриженной бородкой. Добродушное лицо его, розовощёкое и с голубыми глазами, было очень подвижным – на нём играл каждый мускул.

Усадив Батыра рядом с собой, хирург принялся расспрашивать его о деревне, родителях, учёбе на рабфаке. Он поинтересовался и тем, в какие игры любят играть деревенские ребята, как сейчас течёт в деревне жизнь, что произошло нового за последние годы.

Батыр отвечал на вопросы, а сам думал: «Ба, что, этому человеку нечего делать, что ли? Какое ему до всего этого дело? Зачем ему нужно знать, как я жил, как питался, кто мои отец и мать? Лучше бы он не терял времени, а занялся моим лечением». И по душевной своей простоте Батыр решил: его просто-напросто занимает разговорами помощник доктора. Он уйдёт, как только появится настоящий профессор.

Но человек с аккуратной бородкой не ушёл, а предложил Батыру раздеться и лечь на клеёнчатую кушетку. «Неужели и этот будет меня массировать?» – с тоской подумал Батыр.

Профессор долго и внимательно его выслушивал и выстукивал. Наконец он сказал:

– Да, картина ясная. Чтобы убедиться в правильности нашего диагноза, сделаем рентгеновский снимок. – И приказал Батыру одеваться.

На следующий день Батыр пришёл в больницу с отцом. Аннамурад приехал в город только вчера, и его здесь всё пугало: и множество народа, и большие дома, и гудки автомашин.

Он никогда раньше не бывал в городе. Зачем? Какое дело могло в старое время заставить бедняка тащиться в такую даль? А вот стал жить в городе сын, и пришлось ехать. Батыр мог лишь догадываться, сколько труда стоило его матери собрать в дорогу такого домоседа, как Аннамурад.

С отцом Батыр чувствовал себя в больнице смелее. Он ещё не совсем поборол страх перед докторами, сейчас же его пугало незнакомое и странное слово «рентген». Как будут делать снимок того, что делается у него внутри? Не разрежут ли ему живот, чтобы просунуть туда фотоаппарат? Может быть, ему предстоит перенести новые испытания, тяжелее тех, которые он перенёс в деревне? В таких незнакомых делах всё-таки лучше, когда рядом отец.

Не выпуская руки отца, Батыр вместе с ним вошёл в тёмный кабинет с красной лампочкой над дверями. Глаза его постепенно привыкли к темноте, и он увидел сидящих за письменным столом мужчину и женщину. На них, как и на всех в больнице, были те же белые халаты. «Врачи!» – решил Батыр. А он-то думал, что встретит здесь фотографов...

– Раздевайся, мальчик, – сказала женщина и добавила: – до пояса...

Батыр снял рубашку и, дрожа от непривычного кабинетного холодка и от неизвестности, осторожно подошёл к столу.

Женщина мягко взяла его за плечи и поставила за тесную перегородку, словно между двух чёрных дверей.

Отец Батыра стоял в стороне с зажатой под мышкой папахой. Он не спускал с сына и врачей насторожённого взгляда. Мало ли что могут придумать эти доктора – уж лучше быть наготове! В случае чего, он сумеет постоять за своего сына.

В кабинете раздалась короткая команда:

–Включайте!

Свет на столе мгновенно погас, стало темно, как в беззвёздную ночь в степи. Аннамурад невольно подался всем телом вперёд, напрягая зрение. В кабинете всё резче слышалось странное жужжанье; вскоре оно слилось в единый гул. Аннамурад не знал, что ему делать, и в нерешительности переминался в темноте с ноги на ногу. От волнения ему стало невыносимо жарко.

Вдруг чья-то рука в резиновой перчатке ухватила его за локоть и потянула на себя. И тотчас Аннамурад увидел перед собой светящееся туманное окно, которое двигалось то вверх, то вниз.

–Смотрите, – приказал мужской голос.

Аннамурад попятился было назад, но твёрдая рука удержала его на месте. Перед ним в туманном окошечке темнел скелет Батыра... Это было уже выше сил Аннамурада; он весь вспотел. Мог ли он когда-нибудь предположить, что увидит, как бьётся в грудной клетке сердце сына, как дышат легкие? Но вот светящееся окошечко поползло вниз, и тот же голос сказал:

–Смотрите сюда. В правой почке вашего сына затемнение. Это его и мучило. Видите?

Отец Батыра, как ни напрягал зрение, ничего разобрать не мог. У него слезились глаза, в голове путались мысли. Он никогда прежде не слыхал, чтобы затемнение могло причинять боль, и поэтому отнёсся к этому недоверчиво. Да и всё только что увиденное казалось ему таким невероятным, что он

желал лишь одного: поскорее бы зажгли свет и отпустили его с сыном домой.

–Видите? – повторил свой вопрос врач.

Аннамурад не мог вымолвить ни слова, язык его словно

прилип к пересохшему нёбу.

–Видите? – снова прозвучал настойчивый мужской голос.

–Вероятно, видит, – сказал за отца Батыр.

Мужской голос скомандовал:

–Свет!

Над столом вспыхнула лампа под тёмным абажуром. Аннамурад вытер рукавом халата залитое потом лицо, поднял с пола папаху. Он даже не заметил, когда её уронил. Вид у него был растерянный и жалкий. В всклокоченной бороде блестели капли пота.

Рентгенолог взглянул на отца Батыра и улыбнулся. Ему стало понятным упрямое молчание старика.

–Теперь сделаем снимки, – сказал он и с улыбкой пояснил: – Это совсем не опасно.

VII

Хирург долго рассматривал принесённые Батыром снимки, и лицо его всё больше хмурилось.

– Твоя болезнь носит название каменной болезни, – наконец сказал он. – В правой почке у тебя образовался камень. Я так и думал с первого раза, когда осматривал тебя. Это очень серьёзная болезнь, но мы тебя вылечим. Врачи для этого и существуют.

Батыр недоверчиво посмотрел на профессора. «Разве в почке могут быть камни? – хотелось спросить ему. – Откуда им там взяться? Я никогда не пробовал есть камни».

Новое название болезни лишь ещё больше огорчило Батыра. Ему говорили, что у него внутри «воздух», потом признавали «аппендицит со схватками», но никто и никогда не упоминал о камнях. Когда же всё это кончится? Когда перестанут забивать ему голову разными названиями и вылечат его? Какие новые мучения предстоит ему ещё перенести?

–Можно ли избавиться от... от камня? – растерянным голосом спросил Батыр.

–Ты уже учишься на рабфаке, и я не стану от тебя ничего скрывать, – ответил профессор. – Лекарство тут не поможет, болезнь слишком запущена. Нужна операция. Необходимо вырезать...

–Почку? – испуганно спросил Батыр.

–Нет, камень из почки.

По спине Батыра пробежал холодок. Обрежешь палец ножом – и то как это больно, а тут предлагают резать почку!

В голове Батыра проносилась одна мысль за другой. Припомнились все перенесённые им страдания, раз за разом повторяющиеся приступы... Нет, он не хотел больше мучиться!

Профессор, по-видимому, понял состояние подростка. Он привлёк его к себе и сказал:

–Если ты боишься операции, давай попробуем полечиться лекарствами. Быть может, камень и рассосётся...

Батыр взглянул в глаза профессора и уловил в его голосе самое важное: хирург сам не верил в справедливость своих слов. Значит, он убеждён, что только операция может спасти Батыру жизнь. Батыр понял профессора и потому спросил:

–Доктор, а резать не опасно?

Лицо хирурга просветлело. Он догадался, что его больной становится на правильный путь – соглашается на операцию.

—Туркменская пословица говорит: беда живёт между бровью и глазом. Это значит, что несчастье может случиться на

каждом шагу. Но зачем думать о плохом исходе? Операция делается для того, чтобы человек жил.

–       Я долго мучился, доктор...

–Подумай.

–Я согласен.

–В городе у тебя есть родные?

– Нет. Отец уже уехал в деревню.

–Сколько тебе лет?

–Четырнадцать.

–Всё-таки надо, чтобы приехали родители.

Батыр решительно взглянул на хирурга. Нет, ничто теперь не сможет поколебать его, остановить! Он хотел стать таким же здоровым и жизнерадостным, как его товарищи по рабфаку. Он был готов на всё. Он перенесёт любые мучения, лишь бы освободиться от проклятой болезни.

Батыр поверил этому простому человеку с аккуратной бородкой и голубыми глазами, и теперь ему не было страшно. Ничто не могло сломить его волю.

–Я согласен на операцию, – твёрдо повторил Батыр. – Моя мать и мой отец ведь всё равно не помогут вам удалять камень из почки, так зачем же они здесь?

Профессору понравился ответ Батыра, и он легонько похлопал его по плечу.

–Ты не зря носишь своё имя! – сказал он.—Ты и на самом деле храбрый человек. Я обещаю тебе, что всё будет хорошо. Начнём готовить тебя к операции.

„.Батыр скоро освоился с тихой и размеренной больничной жизнью. Он свыкся и с запахами лекарств, от которых его вначале тошнило; не пугали его больше ни доктора в длинных белых халатах, ни медицинские сёстры, повязанные сверкающими белизной платочками; научился и он ходить, как все, по больничным коридорам медленно и бесшумно, точно крадучись.

Пока Батыра готовили к сложной операции, он успел стать в больнице своим человеком. Любознательный и впечатлительный подросток, страдающий серьёзной болезнью, вызывал сочувствие не только медицинского персонала, но и всех больных.

YIII

Было десять часов утра.

Лучи солнца ярко заливали операционную мягким светом. На специальных высоких столиках поблёскивали никелированные инструменты. На других столиках белели стерильные салфетки, бинты, вата, шёлковые нитки. Резиновые желтоватые перчатки лежали парами, ожидая рук хирургов.

По кафельному полу операционной бесшумно скользили сёстры. Шла обычная подготовка к очередной операции. Неожиданно среди сестёр произошло оживление, по операционной пробежал шёпот:

–Профессор идёт...

Хирург вошёл в операционную как хозяин, быстрыми и уверенными шагами. Бритую голову его сейчас стягивала глубоко надвинутая белая шапочка. Окинув пристальным взглядом операционную, хирург направился к умывальнику. Отвинчивая кран и пуская сильную струю воды, он коротко бросил:

–Везите больного.

Пока профессор тщательно мыл руки, а затем надевал перчатки, в операционную вкатили кровать на резиновых колёсах.

–Как самочувствие, Батыр? – спросил хирург.

–Хорошее...

Батыр печально оглядел залитую солнцем комнату и незаметно для самого себя в мыслях унёсся далеко, в родную деревню. Ему вспомнилась мать, её милые глаза, всегда полные люб-