Текст книги "Продавец троллей"

Автор книги: Бент Якобсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Наследник волшебника

Трое друзей с Гектором и попугаем, а также корабль «Элинор» с командой пробыли в Константинополе почти целый месяц, и за это время Анри много дней провёл в башне Кастанака. Медленно, но верно у Анри налаживалась дружба с Боффином, и в конце концов он, как и обещал, добился от Боффина, что тот вернул назад и шляпу Кастанака, и ключ от его книжного шкафа. Завоевать доверие Боффина очень помогло то, что Анри с самого начала всегда держал под рукой банку с вареньем.

От Кастанака Анри узнал много такого, о чём он раньше даже не подозревал, и, чем больше он узнавал, тем лучше начинал понимать старого волшебника. Снова и снова Анри поражал своего наставника необыкновенными способностями к учению и сообразительностью. Кастанак очень быстро понял, что Анри одарён совершенно исключительными талантами – теми же, какими обладал он сам. Впервые за долгие-долгие годы старый волшебник почувствовал, что ему улыбнулось счастье, и встреча с этим мальчиком стала для него подарком судьбы. Ведя замкнутую жизнь и почти не встречаясь с другими людьми, а уж с детьми и подавно, он сам никогда не нашёл бы Анри. Ведь обыкновенно мы находим только то, что сами искали.

К занятиям с Анри Кастанак приступил осторожно. Он никогда не зазывал его в башню, дожидаясь, когда мальчик сам попросится в гости. И когда Анри спрашивал, нельзя ли ему снова прийти, Кастанак всегда отвечал:

– Приходи, пожалуйста, когда угодно, но только если тебе самому хочется.

Кастанак считал, что Гудвин и Бомстаф хотя и добрые люди, но никогда не смогут понять, для чего он выбрал предметом своих изысканий те таинственные и опасные знания, изучению которых он посвящал всё своё время. Поэтому волшебник думал, что они вряд ли могли бы понять, что Анри наделён особыми способностями, которые требуются для таких занятий. Собираясь обучить Анри магии и мистике, чтобы тот продолжил дело его жизни, он не рассчитывал на их одобрение.

Прошёл месяц, и все трое явились в башню Кастанака, чтобы попрощаться перед отъездом. Весенний ветер, дующий над Средиземным морем, переменил своё направление на восточное, возможно, в последний раз до наступления осени, и Бомстаф не мог больше откладывать возвращение в Англию. В последний раз перед отъездом друзья проводили вечерок в поместительной лаборатории Кастанака за чашечкой его волшебного чая. Все молчали, не зная, что сказать, чувствуя на себе пристальный взгляд хозяина. У Кастанака многое накипело на сердце, и он знал, что очень важные события будут зависеть от того, как гости отнесутся к тому, что он собирался им сказать.

Наконец Кастанак поднялся с кресла и подошёл к большому книжному шкафу. Он достал из него маленькую заплечную торбочку из колеи.

– Как я обещал вам, когда мы в первый раз тут встретились за чашкой чая, я предоставлю вам решать судьбу троллей. В этой торбочке хранится осколок чёрного кристалла, так что её содержимое по праву принадлежит вам.

Но не радуйтесь этому подарку! Осколок чёрного кристалла даёт своему обладателю определённую власть, а власть таит в себе опасность, во-первых, потому, что власть меняет человека, а во-вторых, потому, что другие, которые сами желают власти, будут преследовать её обладателя. Так что хорошенько подумайте, как вы её употребите!

Вы можете употребить её на то, чтобы поймать троллей, а можете не воспользоваться ею и позволить троллям спокойно жить в надежде на то, что ведьмы их не найдут. Возможно, вы даже воспользуетесь ею, чтобы помочь троллям.

В сумке содержится ещё несколько вещей, которые могут вам пригодиться, если в пути вам понадобится помощь, и тогда вас выручит магия старого волшебника.

Кастанак подошёл к ним, протягивая кожаную сумочку, но Бомстаф сказал:

– Мы с Анри только помогали Гудвину найти вас, месье Кастанак. Мы приняли участие в его предприятии, но мы не живём в Комптон Бассете. За помощью к вам ездил Гудвин, поэтому серебряная фигурка и сумка должны принадлежать ему.

Анри слушал напряжённый как тетива лука. Ему очень хотелось сказать, что не надо прогонять троллей из Комптон Бассета, но в глубине души он понимал, что Бомстаф прав. Сам он никогда не бывал в Комптон Бассете, да и вообще не видел Англии, поэтому у него не было права решать за обитателей этой деревни. Тяжёлая рука Бомстафа лежала на плече мальчика, и он знал, что не может ничего сказать.

Гудвин принял из рук Кастанака сумку, а затем вынул из неё мешочек с фигуркой. Она казалась такой маленькой безделушкой, а между тем они все уже видели, какую силу обретает эта вещь в лучах лунного света. Гудвин убрал фигурку в мешочек, но не мог не обратить внимания на то, что он сделан из какой-то странной кожи. Её шершавая поверхность словно царапала ему руку, и пахло от неё как-то особенно, не слишком приятно.

– Ишь какая странная эта кожа, из которой сделан мешочек! – произнёс он осторожно, боясь показаться невежливым, и вопросительно взглянул на Кастанака.

– Ещё бы! – ответил Кастанак. – Он сшит из шкуры матёрого блоксбергского волка!

Гудвин чуть не выронил торбочку с фигуркой и с натугой сглотнул.

– А сырое мясо можешь получить на обед! – подбодрил его попугай.

– Я… я, конечно, понимаю, что сумка, сшитая из такой… необыкновенной кожи, очень… кхм… очень редкостная вещь, но, может быть, лучше, чтобы это поменьше бросалось в глаза, положить серебряную фигурку и остальные вещи в мою собственную торбу? – предложил Гудвин.

– Осколок чёрного кристалла будет лучше защищён в этой! – решительно отрезал Кастанак. – Когда торба сделана из шкуры блоксбергского волка, это служит знаком того, что её носитель победит злобу этих волков. Ни одна ведьма, ни один волк или любое другое злое существо никогда не посмеет притронуться к этой сумке, и потому она тоже обладает своего рода магической силой. А это доказывает нам, что для занятий белой магией нужно сначала победить зло.

– Чепуха на постном масле! – громогласно объявил попугай.

Спустя некоторое время, когда Анри, не усидев на месте, отправился наверх, чтобы попробовать выманить Боффина, общество, собравшееся в лаборатории, вновь погрузилось в молчание. Вглядевшись в полумрак, Бомстаф вдруг заметил, что Кастанак острым взглядом впился в его глаза. Он почувствовал себя как-то странно, а затем вдруг понял, что не может отвести глаз. Тут старый волшебник заговорил, обращаясь к нему:

– Анри очень необычный мальчик. Люди с такими способностями, как у него, рождаются на свет, может быть, по одному на целое поколение. Тут ничего нельзя знать наверняка, но я, можно сказать, всю жизнь искал его. Несколько лет назад я уже стал думать, что никогда не найду такого ребёнка, и вдруг он откуда ни возьмись сам появляется у меня – в известном смысле, словно тролль из табакерки! Жизнь – удивительная штука, но, возможно, в этом есть свой особенный смысл!

Манера Бомстафа держаться весело и добродушно внезапно исчезла без следа. На самом деле он был гораздо умнее, чем думало большинство окружающих людей, и смысл речей Кастанака не укрылся от него. Глядя прямо в глаза волшебнику, он сказал:

– Я не имею права решать за Анри, и если он желает учиться тому, чему вы можете его обучить, я не стану мешать. Но он очутился тут из-за меня, и я отвечаю за то, чтобы он стал счастливым человеком и повидал всё, что только можно, на белом свете и чтобы он сам выбрал, чему он захочет учиться. Я буду привозить его в Константинополь каждый раз, как «Элинор» будет заходить в эти края. Если он захочет, пускай остаётся и побудет у вас, а потом я могу снова забрать его с собой, когда мы направимся к другим берегам, которых он ещё не видал.

Кастанак уважительно кивнул Бомстафу. Теперь он понял, что недооценивал раньше этого великана, и знал, что добился того, чего хотел. Может быть, Кастанак наконец-таки нашёл себе преемника, который продолжил бы его великое дело.

В обратный путь

Возвращение домой после дальних странствий совсем не то что путешествие в заморские страны. И Гудвин испытал это на себе на обратном пути в Англию. Как ни странно, на этот раз плавание показалось ему гораздо короче.

Гудвин проводил много времени на палубе «Элинор», предаваясь своим мыслям. Он думал обо всём, что с ним случилось с тех пор, как он однажды осенью вышел из Комп-тон Бассета, и думал о новых друзьях, которых нашёл в пути. Он размышлял над рассказом Кастанака, в особенности о его долгом путешествии десятилетней давности из Константинополя в Блоксбергскую пустошь, вспоминал об одиночестве волшебника, когда тому не с кем было разделить свою тревогу о троллях. Думал Гудвин и о серебряной фигурке с осколком чёрного кристалла в руке. Теперь ему предстояло решать, что он с ней сделает и, главное, согласен ли он, чтобы её использовали для ловли троллей в Комптон Бассете.

Каждый день Гудвин несколько раз вынимал маленькую торбочку, полученную от Кастанака. Дотрагиваясь до странной грубой кожи, Гудвин всякий раз вздрагивал, и мороз пробегал у него по спине при мысли о том, что сумка сделана из шкуры блоксбергских волков, которых Альберт Шмидт уложил своими страшными кинжалами. Не раз и не два Гудвин вглядывался в изящную серебряную фигурку и крошечный осколок кристалла, словно ожидая получить от них ответ на свои вопросы. Но кристалл оставался черным и безжизненным даже в ярких солнечных лучах.

Бомстаф и Анри отлично понимали, отчего Гудвин стал таким задумчивым, и старались ему не мешать, когда он стоял на палубе, устремив взгляд в морскую даль. Анри пуще прежнего уверовал в то, что тролли не злые, а добрые существа, ему казалось, что будет ужасно, если их всех изловят и прогонят из Комптон Бассета. Мальчик был глубоко убеждён, что тролли погибнут вдали от вековечных ив, а, насколько он знал, Комптон Бассет был единственным местом, где ещё сохранились эти деревья. Но Бомстаф объяснил мальчику, что Гудвин должен в первую очередь думать о своей деревне. Гуд-вина отправили в путешествие, чтобы спасти деревню от нашествия троллей, и все жители надеялись на него. Гудвину предстояло принять трудное решение, поэтому его надо оставить в покое, чтобы он мог сам додуматься до правильного ответа.

Поэтому на обратном пути Гудвин уже не мог так наслаждаться плаванием, как тогда, когда они отправлялись из Англии в дальние края. Но всё же трое друзей провели много приятных часов на борту «Элинор», а трое их спутников доставляли им много радости. Гектор и попугай стали неразлучны, несмотря на то что попугай болтал без умолку почти всё время, а Гектор большей частью спал. Чаще всего попугай повторял Гектору обычную свою угрозу, что, дескать, если тот не выпьет свой ром, то его превратят в лягушачью лапку (что, как заметил Анри, было бы довольно странным зрелищем), или что всех их возьмут и превратят в кожаные сумки вроде той, какую сделали из волка. Гектор выслушивал это с большим достоинством, тяжко вздыхал и изредка приподнимал одну бровь. Когда попугай ему уж слишком надоедал, пёс начинал чесать у себя в голове задней лапой и сбрасывал птицу, как блоху.

Но, кроме того, оба животных словно заключили дружеский союз со своим третьим спутником – Боффином! Когда Бомстаф, впервые увидав Боффина, высказался насчёт того, сколько всяких безобразий лесной тролль может учинить на борту корабля, он и не догадывался о том, что спустя несколько недель выйдет в море с этим самым Боффином. Но Кастанак подбросил мальчику мысль, что для Боффина было бы лучше всего уехать в Комптон Бассет и жить там вместе с остальными троллями. Волшебник понимал, что было бы нелегко уговорить Гудвина взять с собой Боффина и отвезти тролля в Комптон Бассет. Анри же, как и рассчитывал Кастанак, пришёл от этой мысли в восторг, а Гудвин и Бомстаф не могли устоять перед уговорами мальчика. Стоило Анри только заговорить об этом, как Бомстаф тотчас же догадался, кто подсказал ему такую идею.

– Ах он старый пройдоха! – буркнул моряк себе под нос. Он подозревал, что Кастанак заботился не только о благополучии Боффина, но и о собственном покое. Бомстаф с самого начала понял, что в конце концов все так и будет и им придётся везти в Англию Боффина, поэтому он не стал спорить. Вполне оправдалось также и его первое предположение о том, что морское путешествие в компании Боффина, безусловно, будет богато всяческими событиями и с ним не соскучишься.

Однако большей частью Боффин держался от всех особняком и его спутники, как правило, не имели понятия, где он спрятался. Несколько раз он оказывался на мачте, иногда его находили под шкафом в камбузе, или в заплечном мешке, или в чьей-нибудь койке, но потом тролль всякий раз отыскивал новый укромный уголок.

Как-то раз, приблизительно через недельку после того как они отплыли из Константинополя, Анри ночью проснулся и отправился прогуляться, потому что ему не спалось. Он обошёл весь корабль и увидел, что всюду царит полный порядок. Он очень удивился, потому что с тех пор, как на борту поселился Боффин, они каждый день обнаруживали разорванные в клочья вещи или какую-нибудь пропажу. На палубе, завернувшись в большое одеяло, сидел Мельвин, которому досталась ночная вахта. В лунном свете Анри разглядел поднимавшийся от его трубки слабенький дымок. Анри спросил его, не видал ли он Боффина.

– Нет, – ответил Мельвин, не вынимая трубки изо рта. – Нынче выдалась на удивление спокойная ночка. – Мельвин обладал особенным умением разговаривать одним краем рта, в то время как другим он продолжал потягивать трубку. На овладение этим искусством у него ушло много лет, но он был с лихвой вознаграждён за эти труды, потому что мог теперь не вынимать рук из карманов всякий раз, как требовалось кому-то ответить.

– Сегодня ночью у меня никуда не пропадали ни табачок, ни спички и никто ничего не совал мне за шиворот. Опять-таки и воду в трубку никто мне не лил, и не отпускал парус, и не задувал фонарь, и, кажись, с койки ещё никто ни разу не падал. И вроде бы не слышно было, чтобы в камбузе что-то валилось из шкафов, никакого шума и грохота, и не было, чтобы… – Но Анри не дослушал полного перечня всего, чего нынче не случилось и что стало для всех уже привычным делом с тех пор, как на корабле поселился Боффин. Анри уже не на шутку забеспокоился, испугавшись, уж не выпал ли Боффин за борт, поэтому он стремглав сбежал по трапу вниз и стал трясти Бомстафа.

– Месье Бомстаф! Месье Бомстаф! Проснитесь! Мне кажется, Боффин выпал за борт. Надо спасать Боффина!

– Ну что ты, мальчик мой! – отозвался Бомстаф, ещё похрапывая. – Я, ей-ей, никогда не поверю, что такой молодчик, как Боффин, может свалиться за борт. А главное, он же страх как боится воды. Вот увидишь, завтра утречком он опять появится.

И Бомстаф перевернулся на другой бок, собираясь спать дальше. Вставать среди ночи и отправляться на поиски тролля! Такая мысль пришлась ему совсем не по вкусу.

– Да послушайте же, месье Бомстаф! Я обошёл весь корабль и нигде не нашёл ни следа Боффина, он даже над Мельвином не проказничал и нигде не озорничал!

Бомстаф и тут не слишком обеспокоился, когда узнал, что нигде никакой беды не приключилось, но по голосу Анри он понял, что тот вот-вот заплачет, и это заставило его тотчас же вскочить с постели. Бомстаф никогда ещё не видел такого, чтобы Анри плакал.

– Хорошо-хорошо, мой мальчик! – попытался он его успокоить. – Сейчас пойдём и обыщем корабль, Боффин наверняка найдётся. Просто он спрятался в каком-нибудь новом месте и там заснул. Он же вчера один стрескал целый пирог, обжора эдакий, и теперь дрыхнет без задних ног.

Накануне Кельвин испёк пирог с вареньем. Он выложил его на блюдо и накрыл сверху серебряной миской. В конце обеда он принёс блюдо на стол, но когда открыли крышку, от пирога там оставались только одни крошки.

– Не маловато ли ты предлагаешь на семерых едоков? – сказал Мельвин. Он был очень недоволен. – Может быть, он тебе так приглянулся, что ты как сделал его, так сразу же сам и съел, не дожидаясь остальных?

Очень скоро они сообразили, что съел пирог Боффин, который раньше вертелся под ногами и проказничал, а после обеда что-то перестал скакать, как обычно. Вид у него был осоловелый, как будто он объелся.

Встав, Бомстаф быстро разбудил остальных, и все вместе они принялись обыскивать корабль. Они обыскали все шкафы, заглянули в каждый уголок, каждый мешок или сумку, но Боффина нигде не было, он как сквозь землю провалился, а Анри совсем погрустнел. Он стоял у поручней и не отрываясь вглядывался в тёмную воду, но там ничего не было видно и не слышно было ни звука. Мальчик думал, что никогда уже ему не видать Боффина. Сердце его сжалось, и он вновь и вновь вспоминал слова, которые сказал ему Кастанак однажды вечером, когда они были вдвоём в обсерватории и наблюдали в большой бинокль за звёздами. Звезды так притягивали к себе мальчика, что он, казалось, не мог оторвать от них глаз, но всякий раз, как в темноте откуда-нибудь выскакивал Боффин, он невольно поворачивал к нему голову.

– Гляньте, месье Кастанак, – непременно говорил Анри, – а вон Боффин.

Наконец старый волшебник улыбнулся и сказал ему:

– У тебя есть редкий дар, мой мальчик! Ты умеешь замечать все прекрасное и удивительное в мире. Очаровываться звёздами очень просто, это умеют почти все люди. Гораздо труднее найти хорошее в тролле. Но уж если ты это умеешь, то должен сделать всё возможное, чтобы его сберечь, потому что и у тролля есть право на место в этом мире.

И вот теперь Боффин пропал, потому что Анри плохо за ним смотрел. Мальчик глядел на звезды, а по его лицу текли слезы. Звезды были где-то там, в бесконечной дали, и что бы он ни делал у себя на земле, звёздам от этого не станет ни лучше ни хуже. Больше он никогда не вернётся в константинопольскую башню, чтобы смотреть с Кастанаком на звезды.

Тролль в штормовом море

Анри уже потерял надежду свидеться c Боффином, но остальные продолжали его искать, не в силах смотреть на горе мальчика. Отнюдь не облегчало их поиски поведение попугая, который всё время летал вокруг них, повторяя каждому, что вид у них не больно-то умный, но от них хотя бы не так сильно пахнет. Но когда он в четвёртый раз повторил этот комплимент Гудвину, до того вдруг дошло, о чём речь. Он остановился. В это время они находились в трюме вдвоём с Мель-вином.

– Послушай, Мельвин! А ведь глупая птица права! Вид у нас и впрямь не слишком умный, потому что нас подняли среди ночи, и умом мы действительно не блещем. Вот ведь что он говорит. От нас не очень пахнет, зато от Боффина-то пахнет! И Гектор нам сразу покажет, где Боффин, если тот по-прежнему находится на борту!

– Мм-да! А ведь это мысль, – протянул Мельвин. Он был не вполне уверен, что понял её до конца, но если это значило, что поиски можно поручить Гектору, его это вполне устраивало. Наконец-то можно будет снова засунуть руки в карманы. Прошло ведь уже два часа с тех пор, как он их вынул, а он уж и не помнил, когда это бывало в последний раз.

Гудвин поднялся по трапу к каютам. Растянувшись на полу, там лежал Гектор. Он был единственным, кто не обращал никакого внимания на суматоху, поднявшуюся на корабле во время поисков.

– Что же ты, Гектор! Неужели все лежишь и спишь? – сказал Гудвин.

Гектор приподнял одну бровь, но остался лежать на полу, потому что ответить на вопрос Гудвина он всё равно не мог.

– Где Боффин, Гектор? Ты можешь отыскать Боффина?

Огромный бладхаунд при этих словах ожил. Он любил искать потерянные вещи и понял по голосу Гудвина, что дело важное. Гектор вскочил и повёл носом в воздухе. Затем он приник носом к полу, потянул воздух и сопя пошёл по следу Боффина. На бешеной скорости он взлетел вверх по трапу, заскочил в камбуз, снова выскочил, подбежал к штурвалу, и тут вдруг произошло нечто неожиданное! Нюхая след, Гектор помчался дальше и, выбежав на корму, вдруг остановился посредине палубы. Затем поискал с другой стороны и вновь остановился на том же месте. Тут он задрал морду кверху, повёл носом по воздуху и вдруг начал лаять. Анри тоже обернулся посмотреть, что там случилось.

– Что ты хочешь сказать, Гектор? – спросил Гудвин. – На мачте Боффина нет, это же сразу видно!

Но Гектор продолжал лаять, он совсем разгорячился. Пёс схватил Гудвина за штанину и стал тянуть его с ворчанием и рычанием, но всё было напрасно. Тогда он подпрыгнул и дёрнул зубами за свёрнутый и крепко притороченный к мачте парус.

– Парус! – воскликнул Бомстаф. – Разверните парус, ребята, и поднимите его!

– Как же так! Не может быть, чтобы он сидел внутри паруса, – растерянно произнёс Гудвин. – Мы сворачивали его вдвоём с Мельвином, и мы бы, наверно, заметили, если…

Дальше он так и не договорил, его прервал Бомстаф:

– Вы с ним, поди, не заметили бы даже, если бы вам на голову сел альбатрос и свил там гнездо! – загремел он зычным голосом. – А ну-ка, ребята, давай ставить парус!

И действительно, когда они наполовину развернули парус, там показалась какая-то шишка, которая с каждым разом, как они ещё немного разворачивали парус, становилась все заметнее. Наконец, когда был развёрнут последний слой паруса, оттуда появился Боффин. Он мирно спал. Анри был так счастлив, радость так переполнила его, что он просто не знал, что делать от счастья. Но излил он свои чувства не на Боффина, а на Гектора, который с большим достоинством и грустным выражением на морде принимал знаки внимания, которыми его осыпали. После этого случая Боффин ещё не раз терялся во время плавания, но «Элинор» был не таким уж большим кораблём, чтобы Гектор не мог его быстро отыскать. Только один раз это оказалось действительно трудным делом, но только потому, что Боффин умудрился спрятаться в старой бочке из-под селёдки. От бочки так сильно пахло, что даже Гектору было нелегко учуять там тролля. После этого происшествия среди экипажа началась долгая дискуссия о том, насколько от нового, смешанного запаха Боффина находиться в его компании стало труднее или легче.

Над Средиземным морем дул слабый восточный ветер, и «Элинор» спокойно, хотя и медленно, двигался вперёд, так продолжалось, пока они не обогнули Гибралтар и не вышли в Атлантический океан. Тут ветер заметно усилился и посвежел, и, пока они плыли на север, на палубу часто залетали солёные брызги.

Было очень забавно наблюдать за тем, как вели себя попугай, Гектор и Боффин, когда новая волна заплёскивалась на палубу, обдавая её фонтаном брызг. Гектор поднимался и переходил лежать на другую сторону палубы. Когда рулевой поворачивал штурвал и корабль менял курс, палубу начинало заливать с другой стороны и Гектор снова оказывался под душем. Тогда он вставал, отряхивался, спускался в каюту и укладывался там. Анри научил Боффина крутить на палубе сальто-мортале, но, несмотря на всю ловкость Боффина, этот фокус получался у Анри лучше, чем у тролля. Однажды это чуть не кончилось бедой, когда Мель-вину почему-то взбрело в голову в виде исключения созвать всех на обед колоколом. Едва колокол звякнул один раз, как Боффин высоко подпрыгнул и с громким воплем вылетел за борт. В первый миг все подумали, что он упал в воду, но, подбежав к поручням и заглянув вниз, увидели, чтоБоффин уцепился за верёвку такелажа, висевшую с краю вдоль борта. Через некоторое время Анри при помощи намазанного вареньем корабельного сухаря снова заманил Боффина на палубу, и все облегчённо вздохнули.

– А что там случилось? – спросил Бомстаф. – Чего эта скотинка так испугалась?

Ответ не заставил себя долго ждать, потому что Мельвин опять принялся звонить в колокол, и все повторилось снова. Во второй раз было ещё труднее заманить Боффина обратно на борт.

– Чтобы больше никто в продолжение этого рейса не смел звонить в колокол! – зычным голосом объявил Бомстаф, поняв, чего испугался Боффин. – Иначе у нас кончится варенье раньше, чем мы войдём в Бискайский залив.

Гудвин наблюдал за всей этой сценой со стороны. Наморщив лоб, он глубоко задумался. Его очень заинтересовало, что Боффин, оказывается, так боится колокольного звона.

По мере того как корабль, пройдя Гибралтарский пролив, двигался к северу, Гудвин освобождался от прежних опасений. Барометр все падал, падал и падал, и погода все портилась, пока наконец не начался ураган. На «Элинор» все были заняты, потому что надо было то и дело поднимать и убирать паруса, и Гудвин, имевший за плечами большой опыт, так как сам в молодости немало плавал на кораблях, часто становился за штурвал. В такую погоду требовалось много сил, чтобы удерживать «Элинор» на нужном курсе. Корабль скрипел и зарывался носом в разбушевавшиеся волны, но, чем больше злилась непогода, тем веселее делался Бомстаф. В отличие от своей команды из четырёх матросов, совсем обессилевшей от тяжёлой работы, без которой корабль не удержался бы на плаву, капитан чувствовал себя превосходно при шторме. Ветер трепал его бороду, но он только смеялся, когда очередная волна, перехлёстывающая через борт, поливала всех с головы до ног солёной водой. Если не считать Бомстафа, Боффин, кажется, был единственным существом на борту, которому морское путешествие пришлось по вкусу, за исключением холодных брызг и дождя: тролль терпеть не мог мокрого. Пользуясь килевой качкой, он придумывал себе все новые забавы и был страшно доволен этими играми. Для начала он прицепился к лампе, которая висела в каюте; Анри застал его там качающимся вниз головой в такт корабельной качке. Когда мимо проходил кто-нибудь из команды, Боффин хватал у него с головы шапку или вырывал трубку и гигантским прыжком, перевернувшись в воздухе, приземлялся на свои широкие ступни, а приземлившись, молниеносно скрывался вместе с добычей. Через день вся команда дружно обыскивала корабль от носа до кормы в поисках тайников Боффина, где он запрятывал отнятые у людей предметы. Бегать за Боффином было бесполезно – он был таким проворным, что его невозможно было поймать. В тихую погоду Анри иногда удавалось его схватить, потому что мальчик сам был необычайно быстр и ловок. Но при качке даже Анри не мог угнаться за Боффином. Боффин как по волшебству мог промчаться из конца в конец хоть посередине палубы или обежать корабль по краю, смотря как ему вздумается, причём сильнейшая качка никак не сказывалась на его прыти. Анри же, чтобы не упасть, вынужден был хвататься за что-нибудь руками, так что догнать Боффина он не мог.

– Просто невероятно! – восторженно восклицал Анри, перекрикивая шум урагана, чтобы его услышали Бомстаф и Гудвин. Все трое стояли, уцепившись за стенку каюты, чтобы не упасть, так как волны кидали «Элинор» туда и сюда, словно щепку. – Ведь Боффин бежит по палубе как ни в чём не бывало, как будто нет никакой качки!

– Я согласен с тобой, что это невероятно! – без энтузиазма откликнулся Бомстаф, не уточняя, что он при этом имеет в виду. В этот момент ему трудно было радоваться, глядя на проделки Боффина, потому что утром тот стащил у него любимую трубку.

– У тролля, должно быть, просто невероятное чувство равновесия, – восторженно продолжал Анри. От дождя и солёных брызг – поди разбери отчего, когда вода льётся со всех сторон, – все его смуглое личико было мокрое, и на фоне серого моря и серого неба глаза и лицо мальчика светились, точно фонарик в ночи. Глядя на него, и Гудвин, и Бомстаф почувствовали, как им делается тепло и светло на душе. – Самое поразительное то, что Боффин словно бы чувствует заранее, куда корабль должен наклониться в следующий миг.

Наблюдательность мальчика не изменила ему, несмотря на шторм, и он был прав. «Элинор» не кланялся равномерно, как это бывает при обыкновенном волнении, а прыгал резкими, непредсказуемыми скачками, которых не мог предугадать даже такой опытный морской волк, как Бомстаф, привыкший держать равновесие. Гудвин старался не заразиться тем восхищением, с которым Анри наблюдал за Боффином. Если бы не Анри, ему легче было бы решиться на то, чтобы использовать осколок чёрного кристалла для ловли троллей. Гудвин смотрел перед собой на палубу. Боффин развлекался одной из своих излюбленных игр. Он свернулся в клубочек и перекатывался туда и сюда, в зависимости от наклона палубы, пока, наткнувшись на какое-нибудь препятствие, не начинал катиться, как мячик, в другую сторону. Гудвин вздохнул. Насколько легче было бы жить без лесных троллей, но, с другой стороны, тогда бы он не узнал ничего из того, что ему довелось повидать за это время.

Несмотря на страшную бурю, корабль Бомстафа благополучно прошёл через все испытания. «Элинор» был не так уж и молод, однако это был прочный и добротно построенный корабль с надёжным килем, так что не приходилось жаловаться, а качка – это для корабля в порядке вещей. В один прекрасный день буря вдруг прекратилась, барометр пошёл вверх, и вскоре в разрыве туч, которые стали быстро уноситься к западу, проглянуло голубое небо. Подгоняемый свежим летним ветром, «Элинор» переплыл Бискайский залив и вышел в Ла-Манш.

На следующее утро Гудвин поднялся наверх из каюты. Едва его голова высунулась на палубу, как он ощутил в воздухе что-то такое, что вызвало у него беспокойство. Он огляделся вокруг и по правому борту увидел обрывистые прибрежные утёсы Англии. Гудвин замер, глядя на это зрелище. Вот уже почти год прошёл с тех пор, как он покинул Англию, и только теперь по-настоящему почувствовал, что скоро будет дома. Но это чувство не вызвало в нём незамутнённой радости, потому что он подумал обо всём, что пережил за это время, и понял, что ему будет не хватать странствий и приключений. Больше всего ему будет не хватать Бомстафа и Анри, и даже попугая Кастанака. Но сейчас ему не давало покоя другое.

Он пошёл на нос и долго стоял там, глядя на белые утёсы, погружённый в свои мысли. К нему неспешно подошёл Гектор и с громким вздохом сел рядом, как будто это ему приходилось мучиться разными тревожными мыслями. Как всегда, Гектор всей тяжестью привалился к ноге Гудвина, и Гудвину было приятно почувствовать рядом с собой своего друга. Где пёс, там обыкновенно был и попугай. Очень скоро он подлетел и уселся на голову Гектору. Почистив пёрышки, он решил, что больше не может выдержать этого тяжёлого молчания.

– Ну что ты стал и повесил нос, дурья башка! Смотри, как бы тебе не обрасти мхом!

Гудвин усмехнулся. Даже нахальные комментарии попугая будут ему вспоминаться, вызывая улыбку, когда он вновь окажется в своём трактирчике в Комптон Бассете. Но вот тролли! Как быть с троллями? И в этот миг Гудвин вздрогнул от неожиданности. Прямо перед ним возле бушприта медленно появилась густая кисточка. Затем показались верхние половинки больших овальных глаз и, наконец, возник похожий на картофелину носище. Боффин положил нос на кромку перед Гудвином и посмотрел ему в глаза. Гудвин вздохнул. Никогда не знаешь, что выкинет озорной тролленыш! Вот сейчас Боффин перелез через борт и по внешней стороне добрался до самого бушприта. Ну как поступить с троллями? Странные глазищи тролля неотступно следили за Гудвином, словно Боффин хотел прочесть его мысли. Гудвин как зачарованный глядел в глаза тролля, такие же синие и бездонные, как море, не в силах оторваться.