Текст книги "От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы"

Автор книги: Бенгт Янгфельдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Война и милосердие

В 1914 г. в Швецию были отправлены 16 детей, а в следующем этому помешала война, разразившаяся летом 1914 г. и приведшая к возникновению нового вида благотворительной деятельности. Когда были собраны деньги, в частности у представителей шведских торговых предприятий, 2 сентября, то есть всего через месяц после начала войны, на Сергиевской улице, 26, рядом со шведской миссией открылся лазарет для раненых солдат. За первые два года этот госпиталь принял 185 пациентов, в том числе русских инвалидов войны, которые через Швецию возвращались домой из Германии.

Эльза Брендстрём и Этель фон Хейденстам (жена легационного советника в шведском посольстве), как и многие молодые дамы из российского высшего общества, пошли на курсы по уходу за больными и получили удостоверения сестер милосердия с правом ношения формы Св. Георгия. Однако их работа в шведском лазарете продолжалась всего год: осенью 1915 г. они в качестве представителей Красного Креста отправились в Сибирь для работы среди военнопленных, за которую Эльзу Брендстрём стали называть «ангелом Сибири» и которая принесла ей всемирную славу.

Война внесла изменения в состав и характер «Шведского общества». Конторский служащий и писатель Густав-Отто Адельборг, приехавший в Петербург в 1910 г., то есть в год создания Общества, рассказывает, что не имел никакого желания посещать его, поскольку оно несло на себе отпечаток высшего класса. Но когда возможности связей с родиной ухудшились, взаимоотношения между соотечественниками стали по естественным причинам менее принужденными. Например, чтобы быть уверенным в том, что письма дойдут, лучше всего было отправлять их через миссию, которую Адельборг в связи с этим впервые и посетил.

Постепенно Адельборг завязал контакты со «Шведским обществом», которое с годами стало «менее замкнутым в своем кругу». В него потоком пошли новые члены: молодые коммерсанты, инженеры, конторские служащие и – мало-помалу – студенты, работавшие в шведской так называемой миссии В, которая занималась вопросами помощи военнопленным (после вступления в 1917 г. в войну Соединенных Штатов Швеция защищала интересы Германии). Одним из этих молодых людей был будущий журналист Свен Ерринг, другим – Отто Г. Карлсунд, который вырос в Петербурге и в 1917 г. несколько месяцев работал переводчиком в Красном Кресте.

То, что теперь Общество обслуживало отчасти новую клиентуру, явствует из внесенного в 1916 г. Адельборгом предложения о создании библиотеки. По замыслу, ей надлежало «содействовать сохранению „шведскости“ или, вернее, напоминать о Швеции и шведском языке, укреплять и развивать в людях осознание того, что такое шведский дух и каково его значение, о чем шведы мыслили и писали в стихах, насколько богат шведский язык, как на нем говорили, пели и призывали к действию». Для достижения поставленной цели библиотека должна была иметь шведскую художественную литературу, шведские переводы из литературы русской, путевые заметки и культурно-исторические описания России, а также шведские справочные издания, газеты и журналы.

Заинтересованность в поддержке библиотеки была очень большой. В качестве дара она получила многотомную энциклопедию «Nordisk familjebok» («Северная» или «Скандинавская семейная книга»), довольно много книг предоставил издатель Бонниер. Кроме того, на собранные в короткий срок 500 рублей были куплены книги в шведско-финском магазине Роберта Эдгрена на Большой Конюшенной улице.

6 ноября 1917 г., в день гибели Густава-Адольфа, в «Шведском обществе» состоялось, как обычно, ежегодное празднество. На нем присутствовал Эдвард Брендстрём, и председатель Общества Эмиль Хейльборн произнес речь «За Швецию». Последний след деятельности Общества в Петербурге – объявление об общем собрании, намеченном на 8 часов вечера 30 ноября 1917 г., то есть через месяц после большевистского переворота. Состоялось собрание или нет, установить не удалось. Однако деятельность Общества не прекратилась с революционными событиями 1917 г. Как ни парадоксально, но его шведская история оказалась значительно продолжительнее русской.

Шведская колония на рубеже веков

Самой знаменитой шведской семьей в Петербурге на протяжении второй половины XIX в. и вплоть до революции 1917 г. была, без сомнения, семья Нобелей, занимавшая выдающееся положение в российской экономической жизни и в столичном обществе. Как уже говорилось, этого положения Нобели достигли благодаря не только своей деловой деятельности, но и вкладам в науку, благотворительность, жизнь различных объединений и т. д.

Положение Нобелей в общественной жизни отражало их роль в жизни шведской и всей северной колонии. Так, например, Людвиг Нобель был первым председателем «Скандинавского благотворительного общества», а его сын Эммануил – последним. Эммануил являлся, кроме того, почетным членом «Шведского общества», а его сестра Марта Нобель-Олейникова работала врачом в приютах при шведской школе. Своими щедрыми пожертвованиями семья Нобелей как никакая другая содействовала шведским интересам в Петербурге.

В нобелевский круг входили не только члены семьи, но и люди, занимавшие руководящие должности в фирме. Это прежде всего Карл Вильхельм Хагелин, который в 1879 г. начал работать слесарем в бакинской нефтяной компании и завершил свою карьеру ее директором и шведским генеральным консулом в Петербурге; норвежец Ханс Ульсен, женатый на сестре Эммануила Нобеля Мине, руководитель внутренней и внешней торговли нефтяной компании, а после расторжения шведско-норвежской унии первый генеральный консул Норвегии в 1906–1908 гг.; Антон Карлсунд, главный инженер машиностроительного завода и руководитель работ по созданию двигателя по чертежам Рудольфа Дизеля (см. главу «Предприниматели»). Все эти люди также активно участвовали в различных делах и объединениях скандинавской колонии.

На фотографиях изображены два ведущих представителя нобелевского концерна в Петербурге и Баку.

Вверху Карл Вильхельм Хагелин (1860–1955). Он родился в Петербурге, где его отец служил у Иммануила Нобеля. После ликвидации завода Хагелин-старший стал машинистом на ходившем по Волге пароходе. К. В. Хагелин получил первоначальное образование в русских школах и затем как вольнослушатель учился в стокгольмской Высшей технической школе, которую окончил в 1885 г. По возвращении в Россию он стал работать в техническом отделе Нефтяного товарищества, вошел в состав его правления и спустя несколько лет стал его техническим руководителем по Волжскому округу. В 1891 г. он был назначен директором бакинского филиала компании. 1890-е гг. были хорошим временем для нефтяной промышленности, и Хагелин за счет компании приобрел большие земельные участки. В 1906 г. он был назначен шведским генеральным консулом в Петербурге – первым консулом после расторжения унии с Норвегией.

Внизу Ханс Ульсен (1859–1951). Он был родом из норвежского города Драммена и женился на дочери Людвига Нобеля Мине. Ульсен молодым приехал в Петербург, где работал конторским служащим, пока в 1888 г. не основал собственную фирму. Некоторое время он был доверенным лицом Общего экспортного объединения Швеции, затем, в 1894 г., поступил работать в Нефтяное товарищество «Братья Нобель», где вскоре стал членом правления и руководителем ее торговой деятельности. В 1908 г. он покинул штатную должность в Нефтяной компании, но остался в правлении в качестве советника. В 1906–1908 гг. он был первым генеральным консулом Норвегии в Петербурге. Ульсен вошел в элиту нобелевской империи: «Эммануил, Ханс Ульсен и Хагелин хорошо сотрудничали друг с другом, – пишет Марта Нобель-Олейникова, – и заслуги в том, что „Братья Нобель“ достигли в то время превосходных результатов, следует разделить поровну между ними и многими другими».

Ульсен был энтузиастом оздоровительного спорта. Он любил кататься под парусом на буере по льду Финского залива, и ему даже удалось убедить Эммануила Нобеля, не испытывавшего к спорту ни малейшего интереса, приобрести яхту для катания по льду.

В своих неопубликованных мемуарах Ханс Ульсен пишет: «Поскольку я усердно занимался зимой и катанием на коньках, и бегом на лыжах, а также гимнастикой, а летом велосипедным и парусным спортом, греблей и плаванием, то мои шведские друзья прозвали меня „помешанным на спорте“».

Столпы шведской колонии

Помимо нобелевского круга были и другие личности, оказывавшие большое влияние на самосознание шведской колонии. Многие свидетельствовали о ключевой роли посланника генерал-лейтенанта Эдварда Брендстрёма, который дважды работал в шведской миссии в Петербурге: сначала в 1885–1891 гг. как военный атташе (тогда у него родилась дочь Эльза) и затем в 1906–1918 гг. как шведский посланник.

Брендстрём и его жена Анна обладали исключительным положением в жизни петербургского высшего общества. В доме шведского полномочного министра (посланника) бывали члены российского правительства, иностранные дипломаты, ученые и промышленники; кроме того, дом был естественным местом собраний для шведской колонии города и других шведов. Со смертью жены в 1913 г. многие представительские обязанности перешли к дочери Эльзе.

То было нелегкое время; напряженные отношения России и Финляндии, мировая война и революции заставляли посланника проявлять и дипломатическое искусство, и мужество, и инициативность. Эльза Бьёркман-Гольдшмидт приводит такой пример: когда в феврале 1917 г. брались штурмом тюрьмы, на свободу выходили не только обычные заключенные, но и военнопленные, которые были арестованы чаще всего без всяких оснований. Многие из них, оказавшись на свободе, пытались найти защиту в дипломатической миссии страны, представлявшей интересы Германии, где их принимали с большим радушием: «Генерал Брендстрём сам беседовал с каждым из них и предлагал и впредь оставаться в миссии в качестве его личных гостей при том условии, что он официально уведомит российские власти о пребывании у него военнопленных и постарается законным порядком уладить их дела». Однажды Брендстрём сразу принял девятнадцать немцев (и еще многих шведов); последний гость покинул миссию спустя полтора года.

Отзывы о Брендстрёме – единодушно положительные, и когда «российские шведы» в 1920 г. в Стокгольме праздновали его семидесятилетие, дипломата особенно почтили за «мужественные дела в качестве представителя интересов Швеции в России, за надежную и заботливую поддержку шведов вне их родины в скверные и добрые времена и за горячее усердие, направленное на укрепление уважения к шведскому имени».

Сколь бы выдающимися ни были дипломаты, директора и инженеры, они, разумеется, составляли меньшинство шведской колонии; большинством же были рабочие и ремесленники. Изучение профессионального состава за 1896 г. родившихся в Швеции членов прихода показывает, что рабочие-металлисты (главным образом занятые на заводах Нобеля) были преобладавшей группой (45 %), затем шли сапожники (11,5 %), часовщики, инструментальщики и столяры (7 %) и портные (6 %).

Однако наиболее быстро растущей группой были на рубеже столетий инженеры и техники; о них и их женах нам известно больше всего, поскольку их быт отражается в переписке и мемуарах чаще, чем быт других. Подавляющее большинство прочих людей остаются безликой, анонимной массой, хотя мы и можем попытаться составить о них общее представление, перелистав ежегодно издававшиеся в Петербурге «Северные календари». Например, о Юхане Августе Аспенстрёме можно прочесть, что он пек хрустящие шведские хлебцы и жил в собственном доме на Малой Охте; о Юханне Русенквист, жившей на Невском проспекте, 120, квартира 10, —что она занималась шитьем корсетов, а ее муж был оценщиком; об Отто Сальстрёме – что он был кочегаром на паровозе; о сапожных дел мастере Карле Стрёмквисте знаем, что он жил в Столярном переулке, 16, недалеко от квартиры Достоевского…

Чрезвычайным посланником и полномочным министром Швеции при Императорском российском дворе в 1906–1918 гг. был генерал-лейтенант Эдвард Брендстрём. На празднике «Шведского общества» 6 ноября 1914 г. посланнику был вручен портрет маслом кисти финляндского художника и капитана Хюго Бакманссона, который создал портреты многих членов северной колонии. Этот портрет висел в помещении клуба вплоть до революционных лет, когда деятельность Общества в России прекратилась

Но что это были за люди? Кто были медник Франс Эмиль Сёдерблум, фрёкен Ольга Эберт и золотых дел мастер Исак Эстрём и его жена Элин, работавшая учительницей? Что побудило их уехать в Петербург и какова была их жизнь? И что произошло с ними в роковом 1917 году?

Наверное, мы никогда об этом не узнаем. Разыскания в архиве церкви Св. Екатерины могли бы дать нам несколько больше сведений – о том, когда они родились, когда переехали в Петербург и т. д., но едва ли еще что-нибудь существенное. Личности представителей привилегированных классов высвечиваются яснее, но, конечно, и их образы фрагментарны, количество фактов зависит от оставленных ими свидетельств.

Одним из «столпов» северной колонии, как его охарактеризовал газетный репортаж, был Фридольф Альмквист. По окончании Высшей технологической школы в Стокгольме он благодаря международным связям отца смог продолжить образование за границей и, находясь на оружейном заводе французского флота в Ле Крёзо, встретился с русскими военно-морскими инженерами, которые описали свою родную страну в таких красках, что Альмквисту захотелось попытать счастья в России. «Я полагаю, – писал он в письме к отцу, – что было бы хорошо найти работу в молодой стране, где пока еще не много квалифицированных специалистов».

С середины 1880-х гг. Альмквист работал в Петербурге на металлургическом заводе Лесснера, который, как и Нобель, специализировался на производстве мин и торпед. Вскоре Альмквист возглавил военное производство и занимал эту должность до Первой мировой войны, когда ему как шведскому подданному стало трудно работать в российской военной промышленности. В 1916 г. он получил более «нейтральное» задание, однако продолжил работать на российскую оборону, организуя импорт военной техники из Англии и Швеции.

Ровесником Альмквиста был Эмиль Хейльборн, который, как и многие другие шведы, в конце XIX столетия приехал в Петербург делать карьеру. Хейльборн родился в Стокгольме в 1857 г., учился в Горном училище в городе Филипстаде и в стокгольмском Коммерческом училище.

В 1878 г. он, молодой литейщик, отправился в Петербург, где получил работу на механическом заводе Нобеля.

После нескольких лет работы у Нобеля и в других мастерских Хейльборн на занятые деньги основал филиал фирмы Барнэнгена по производству чернил; эта деятельность, с годами расширившись, стала весьма прибыльной и в конце концов перешла к материнскому предприятию. Хейльборн также экспортировал древесину осины на английские и скандинавские спичечные фабрики. И это дело постепенно настолько выросло, что ежегодно отправлялись 50 груженных осиной пароходов.

Словно не будучи удовлетворен достигнутым, Хейльборн на рубеже веков основал в Олонецкой губернии бумажные фабрики по производству картона и переплетных материалов. Машины были доставлены из механических мастерских шведского города Карлстада, а основными рынками сбыта производимой фабриками продукции были Петербург и Москва. Фабрики находились километрах в пятистах от Петербурга; почти все сколько-нибудь важные руководящие должности занимали шведские и немецкие специалисты, а рабочими были русские, набираемые на месте.

Подобно многим другим видным деловым людям, Эмиль Хейльборн играл важную роль в скандинавской и шведской колонии Петербурга. Он заведовал клубом «Скандинавского благотворительного общества» и был одним из руководителей, а некоторое время и председателем «Шведского общества». За сорок лет жизни в России литейщик с заводов Нобеля нажил значительное состояние и достиг ведущего положения в петербургском шведском высшем обществе, однако и не только в нем – он, в частности, был еще и генеральным консулом в Мехико.

К началу революционных событий семья Хейльборнов жила на Мойке в восемнадцатикомнатной квартире – такой просторной, что дети могли кататься по комнатам на роликовых коньках, а в Мариинском театре семья имела собственную ложу. Хейльборны держали превосходный конный экипаж и еженедельно открывали двери своего дома для журфиксов, на которых музицировали, пели и играли в карты. Ранней весной Хейльборны ездили, как и богатые русские (например, семья Набоковых), на французскую Ривьеру, купались в Ницце и играли в казино в Монте-Карло.

«Великолепный Херман Каянус»

Центром петербургской шведской колонии всегда был приход Св. Екатерины. Здесь крестили, конфирмовали, венчали и погребали; здесь встречались на богослужениях и по праздникам. Здесь венчался барон Маннергейм и здесь же нашел последнее упокоение Людвиг Нобель. При визитах в город шведских венценосных особ посещение церкви тоже было обязательным; среди побывавших в ней были Густав III, Густав IV Адольф, Оскар II, Густав V (как кронпринц и как король) и принц Вильхельм. Церковь занимала центральное местоположение в двояком смысле: она стояла в самом центре города, и вокруг были кварталы, в которых жили и работали многие северяне.

В годы на рубеже столетий приход возглавлял пастор Херман Каянус, родившийся в Гельсингфорсе в 1852 г. Прослужив несколько лет помощником настоятеля кафедрального собора в Або, он на время оставил религиозную деятельность и стал учителем в абоской школе для девушек, где преподавал Закон Божий, географию и шведский язык.

Херман Каянус в своем черном таларе. Фотография Карла Булла. Фотоархив Музейного ведомства (Хельсинки)

Должность главного пастора прихода Св. Екатерины Каянус занял в 1886 г. В его лице приход приобрел священника, обладавшего административными способностями и авторитетом, вызывавшими в памяти Эрика Густава Эрстрёма, но в противоположность своему предшественнику Каянус имел четкую скандинавскую и финляндско-шведскую ориентацию.

О Хермане Каянусе отзываются как об общительном человеке бодрого нрава, который со своим теплым отношением к людям, обаянием и красноречием закономерно стал для северян в Петербурге центральной фигурой. Он хорошо пел и к тому же писал музыкальные произведения. Эстрадные способности проявлялись в его роду: самый младший брат Хермана Каянуса, известный композитор и дирижер Роберт Каянус, на протяжении пятидесяти лет руководил гельсингфорсским городским оркестром.

Сильная личность Хермана Каянуса полностью доминировала в шведском приходе. Все говорит о том, что он служил на своем посту мудро и проявляя умеренность, но при необходимости мог и бороться.

В декабре 1910 г. отмечалось 25-летие деятельности Хермана Каянуса в должности пастора, о чем гётеборгская газета сообщила следующее: «Рано утром пастора разбудили школьники– человек сорок нарядно одетых мальчиков и девочек, а также учителя, учительницы и живущие в городе его бывшие ученики. Учителя и ученики придумали оригинальный ритуал чествования юбиляра, состоявший в том, что на отдельных карточках были написаны около тысячи имен нынешних и прежних учеников, рассеянных теперь по России и за рубежом, даже живших в Америке, Китае и Австралии. Все эти карточки прикрепили к длинным красным шелковым лентам, и едва пастор вошел в зал, как под пение был словно куколка коконом обмотан этими лентами. Трогательный пример простой человеческой преданности пастору Каянусу показали служащие при шведской церкви русские дворники. Они вошли после школьников, облаченные в самые праздничные одежды, какие только подсказало им воображение, то есть в огненно-красные рубашки, широкие бархатные штаны и высокие лакированные сапоги. Самый старший из дворников, седобородый русский человек с наружностью крестьянина, поразмыслив, взял слово. Долго говорить он не стал, то было всего несколько простых слов, сказанных от всего сердца; одновременно он протянул пастору в своей мозолистой ладони прелестный портсигар из позолоченного серебра, на котором были выгравированы имена всех дворников».

Фотография была сделана годом позже, когда был готов портрет (выполненный Хюго Бакманссоном), который Каянус получил в подарок на 25-летие своей службы. Между бюстами Сакариуса Топелиуса и Юхана Людвига Рунеберга слева направо стоят (рядом с неопознанной девушкой-норвежкой) ученицы Ингрид Эстман, Тюра Нюман и Сага Эльзе-Май Вильхельм, представляющие «Времена года» Топелиуса. В руках они держат шелковую ленту с именами всех учеников, упомянутую в газетном репортаже. Фотоархив Музейного ведомства (Хельсинки)

Во время конфликта в северной колонии в связи с расторжением в 1905 г. шведско-норвежской унии и политической напряженностью между Россией и Финляндией он выказал большую смелость, с равной энергией выступая как против попыток коренных шведов расколоть единство среди северян, так и против стремления российских властей к русификации.

В 1880-1890-х гг. приход достиг максимальной за всю свою историю численности, насчитывая приблизительно 7 тысяч душ. Крупные заводы охотно набирали шведских и финских рабочих, известных профессиональной квалификацией, честностью, доброй трудовой моралью и умеренностью в употреблении алкогольных напитков. В последующие десятилетия численность прихода несколько уменьшилась, главным образом вследствие политики русификации, отпугнувшей потенциальных переселенцев в Россию и побудившей многих не владевших русским языком иностранцев покинуть страну. Только в феврале 1899 г. 17 финляндских семей выбыли из прихода, чтобы отправиться в США.

Каянуса волновали те же вопросы, что и его предшественников: школа, благотворительность, содержание храма и принадлежавших ему зданий. То, что школьные вопросы были наиболее близки сердцу абоского учителя, видно по месту, которое он уделил им в своем небольшом труде под названием «История шведского прихода Св. Екатерины в С.-Петербурге, написанная по материалам протоколов церковного прихода, а также в качестве участника и очевидца событий».

Предпринятые в 1890-х гг. российскими властями попытки русификации имели для деятельности иностранных школ далекоидущие последствия; борьба Каянуса за укрепление позиций шведского языка отражена в настоящей книге в главе «Русский язык как кухонный». Старания ввести русский в качестве языка обучения явились частью общего процесса – начиная с 1892 г. церковные книги, к примеру, надлежало вести по-русски; это постановление было отменено лишь в 1920 г. Вмешательство российского правительства в дела прихода – как и все более жесткая политика русификации в самой Финляндии – омрачило деятельность шведской церкви на рубеже столетий.

Во всем остальном, согласно Каянусу, развитие прихода в эти годы «радовало». Так, например, расширялась благотворительная деятельность: в 1896 г. открылся «старушечий дом» для четырех находившихся на иждивении общины престарелых женщин; этот дом вошел в состав «Дома для престарелых» «Евангелического общества», а спустя год был учрежден приют для мальчиков; средства на содержание этих заведений поступали от «Скандинавского благотворительного общества», денежных сборов в церкви и от частных жертвователей. После нескольких лет существования в качестве частного заведения приют для мальчиков был взят под опеку церкви.

Создав рядом с церковью новый дом для шведского прихода, Федор Лидваль упрочил свою репутацию одного из самых интересных петербургских архитекторов младшего поколения. Творческие достижения Лидваля получили признание не только у потомков, но были отмечены уже современниками: приход подарил архитектору серебряную кружку и выхлопотал для него у императора орден Станислава 3-й степени. Не оказались забытыми и 300 строительных рабочих, тоже получивших награду – по 50 копеек и по красной шерстяной рубахе – уже при закладке фундаментного камня

В 1901 г. образовалось благотворительное общество, целью которого было помогать бедным членам прихода для «обеспечения им скудного существования», и еще через несколько лет приход получил в дар участок земли в пограничном селении Валкеасаари (Белоостров), где стали возводить дом для приходских «стариков» и «старушек» – Дом Св. Екатерины.

Юхан Якоб Хульден, работавший директором церковных школ в 1916–1917 гг., описал церковь как место встреч шведов и финляндцев, живших в российской столице и ее окрестностях:

«По воскресеньям трудящиеся в Петербурге шведские рабочие приходили в церковь с мешками еды на спине, словно собравшись на загородную прогулку. После богослужения они собирались для празднований в роскошном школьном зале, украшенном портретами императора и главного пастора, а также различными произведениями искусства. Прихожане воздавали Господу благодарение за пищу, после чего входил Каянус с пачкой шведских газет под мышкой и сообщал новости из Финляндии. Время от времени он садился за пианино и пел шведские народные песни – „Чудесный хрусталь“, „У меня есть на свете любимый друг“ и иные, так что в груди слушателей начинал журчать источник молодости и слезы орошали их огрубевшие от заводской пыли лица. Наконец все вместе пели псалом „В твоей власти, о милостивый Отче“ либо „Храни, Господь, наше Отечество“… О, он был великолепен, сей Херман Каянус!»

Описание Хульдена может показаться слишком идиллическим, однако что касается отзывов о личных качествах пастора, то они единодушны. Журналист, писатель и переводчик русской поэзии Рафаэль Линдквист очень высоко отзывался о Каянусе, называя его «другом, отцом и благодетелем… всех приезжих соотечественников; для определения его роли в шведском приходе и в жизни шведов в Петербурге мой лексикон недостаточно богат надлежаще весомыми словами». Репортаж в одной шведской газете 1910 г. сообщает о власти Каянуса над умами и душами слушателей, о его «глубоком, чистом, как колокольный звон, баритоне» и «виртуозных проповедях». И хотя, пишет газета, Каянус – пламенный патриот своей финской отчизны, ничто на свете, «никакие прибойные валы, бьющиеся о гранитные скалы Финляндии», не заставят его изменить древней шведской культуре и шведскому языку – «ничто не сможет подавить в нем любовь к старой доброй Свее!».

Самым наглядным результатом деятельности Каянуса стал новый приходской дом, выстроенный рядом с церковью на Малой Конюшенной улице. Построенный в 1790-е гг. старый дом почти рушился. Как надеялись, новое современное здание принесет от сдачи его внаем большие доходы и даже прибыль. Проектирование здания поручили молодому архитектору Федору Лид валю. 14 сентября 1904 г. в основание дома был помещен закладной камень со следующей надписью:

14/27 сентября 1904 г. в правление Императора

Николая II заложен фундамент этого дома

шведской церкви.

Пастор: Херман Каянус.

Президент церковного совета:

генерал Юханнес Фабрициус.

Строительный комитет:

господа Одён, Хёккерт,

Острём, Гешвендт, Лилиус.

Архитектор: Федор Лидваль.

Приходской дом был открыт 13 ноября 1905 г. Каянус и другие представители прихода произнесли торжественные речи, смычковый оркестр исполнил песни отчизны; церемония завершилась пением «Нашей страны» и молитвой. Помимо квартир, в доме были также помещения для собраний, в частности торжественный зал на 450 мест, который часто использовался приходом и сдавался внаем.

Херман Каянус скончался в 1913 г. в Висбадене, куда уехал поправлять здоровье. Его отпели в церкви Св. Екатерины, после чего гроб поездом был доставлен в Гельсингфорс, где и состоялось погребение. Пастор церкви Св. Петра Вильхельм Ферманн в некрологе, опубликованном немецкой газетой «St. Petersburger Zeitung» («С.-Петербургская газета»), написал, что Каянус «был украшением евангелического священничества в российской столице» и что его кончина – «невозместимая утрата». В данном случае это клише представляется совершенно уместным.