Текст книги "Красная луна"

Автор книги: Бенджамин Перси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Этого никогда бы не случилось, если бы ты меня слушал, – шепчет Ремингтон.

Словно в ответ на его слова, Чейз бросается на прутья. А из него получился бы неплохой берсерк, как те скандинавские ликаны в древности, которые доводили себя до исступления, трансформировались и сражались, впав в боевой транс.

На это потребуется время, возможно, уйдут месяцы. В детстве у Августа было несколько собак. При должной тренировке все они рано или поздно выучивались гадить на улице и приносить ему тапочки. Ремингтон уверен: Чейз не станет исключением.

– Правильно, дружище?

Губернатор кругами бродит по клетке, когти рассекают воздух, зубы щелкают, выбивая какой-то неведомый код. Он прижимает деформировавшееся лицо к прутьям. Глаза дикие, клыки оскалены.

В углу в подвале стоит холодильник. Август достает оттуда пакет с сырым фаршем, вскрывает пластиковую упаковку и запускает пальцы в кровавое месиво. Один за другим он скатывает маленькие мясные шарики, бросает их в клетку и со странной, едва заметной улыбкой наблюдает, как Чейз заглатывает их.

Глава 16

На черном подносе раскорячилась мертвая лягушка. Брюшко разрезано, внутренности блестят, словно драгоценные камни. Патрик тычет в нее ножницами и скальпелем и делает на листочке пометки. Он дышит ртом, поэтому почти не чувствует запах формальдегида. Правая рука, в которой зажаты ножницы, все еще болит. После полнолуния минула неделя. Тогда он спас девушку на обочине шоссе. А на следующее утро не мог понять: случилось ли все наяву или во сне, странном сне, о котором напоминают лишь ободранные костяшки пальцев на правой руке.

У доски учитель что-то рассказывает о трехногой лягушке. Бородатый мистер Нидей с пятнами пота под мышками. Говорит о пестицидах, из-за которых мутации происходят все чаще, о стремительном сокращении популяции лягушек. Нужно что-то предпринять, иначе…

Внимание Патрика переключается на завибрировавший в кармане телефон. Гэмбл оглядывается на учителя – тот все еще занят трехногой лягушкой – и достает мобильник. Эсэмэска от Малери: «Забей на обед. Жду у джипа».

Патрик так ошарашен, что даже не замечает, как сзади подходит Нидей. На вопрос, как продвигается работа, он отвечает: «Хорошо». И тут же, сам того не замечая, рассекает скальпелем лягушачье сердце.

Все это время Патрик упорно избегал Малери. А вот теперь, бог знает почему, везет ее через Олд-Маунтин. Ничего не может с собой поделать. Яркое солнце размывает цвета. Малери включила радио и опустила стекло. У нее в руках сигарета, она распевает песню «Роллинг стоунз» и пускает клубы дыма.

Патрик выключает радио, но она еще несколько минут поет: «Well, you’ve got your diamonds and you’ve got your pretty clothes…» Потом замолкает. Гэмбл облизывает губы, не зная, что сказать. И наконец спрашивает:

– Я не понимаю, Малери, что происходит?

– Мы сбежали из школы, а теперь катаемся.

– Но ты же девушка Макса. Он сам мне это сказал.

Кончик ее сигареты ярко-красный, словно спелая вишенка.

– Макс ничего.

– Если он узнает, что между нами что-то есть…

– Струхнул?

Двигатель жалобно взвизгивает. На счетчике пробега меняются цифры. Теперь там сто сорок пять тысяч миль.

– Просто мне не нужны неприятности. У меня их и так было выше крыши.

Машина поворачивает, и солнечные лучи падают прямо на Малери, осеняя ее голову красноватым нимбом.

– Я есть хочу. – Она снова включает радио и повышает голос, чтобы перекричать музыку: – Ты куда меня повезешь?

Патрик качает головой: непонятно, то ли улыбнуться, то ли вытолкать ее из машины. Проехав несколько миль, они сворачивают к кафе. Берут молочные коктейли, бургеры, жареную картошку, горчицу и кетчуп в крошечных бумажных упаковках.

– Ты веришь в идеи Макса? В Американцев и все такое? – спрашивает Патрик.

– Во все такое? – Она пожимает плечами и доедает гамбургер. – По крайней мере хоть какое-то занятие, с Американцами неплохо проводить время.

Она игриво высовывает язычок и пробует свой молочный коктейль.

Патрик только вздыхает: что-что, а добиваться своего эта девчонка умеет.

Малери хочет покататься. Поехать в тихое укромное место. Патрику бы отказаться, но он не может. Каждый раз, когда она дотрагивается до его плеча или ладони, через него словно проскакивает электрический разряд.

– Думаю, я знаю такое место. – Он открывает карту в мобильнике, ведь Патрик еще не очень хорошо ориентируется в городе. Приложение высвечивает последний запрошенный адрес: Батл-Ривер. Гэмбл замирает. Малери внимательно на него смотрит. Наконец он нажимает «сохранить» и переключается на карту города.

Они тащатся следом за мусоровозом в сторону свалки. Из грязного кузова вылетает мокрый обрывок газеты и падает прямо на лобовое стекло. Цветной воскресный выпуск. Солнечные лучи, проходя сквозь бумагу, окрашивают салон в яркие цвета. Малери радостно взвизгивает. Но Патрик включает дворники, и они смахивают газету. «Вранглер» проезжает мимо свалки и сворачивает налево, к заброшенной школе для ликанов. Поперек дорожки висит цепь, и приходится объезжать заграждение по обочине. Они выруливают на заросшую сорняками парковку. Под колесами шелестит раскрошившийся асфальт.

Малери выпячивает губки и мажет их увлажняющей помадой.

– Ты знаешь, Макс – сторонник здорового образа жизни.

Патрик медленно едет по баскетбольной площадке. Корзины с болтающейся заржавленной сеткой похожи на причудливые люстры. И вот машина уже позади школы, теперь с дороги ее не видно.

– Да, он что-то такое мне говорил.

– Тоска зеленая, – громко фыркает девушка. – Ни тебе наркотиков, ни курева, ни выпивки.

Гэмбл останавливает машину и выключает двигатель.

– Даже вот это он не разрешает мне делать. – Девчонка отстегивает ремень. Патрик оборачивается, пытаясь поймать ее взгляд, но она уже уронила голову ему на колени.

На обратном пути, у самого выезда на шоссе, Патрик включает поворотник. И тут мимо проносится белоснежная, словно отполированная кость, «тойота». За рулем – его мать. Она болтает по мобильнику и не смотрит по сторонам. Его точно не заметила.

После секундного раздумья Гэмбл, наплевав на включенный поворотник, сворачивает в другую сторону – вслед за «тойотой».

– Ты что делаешь? – спрашивает Малери.

– Хочу проверить кое-что.

Часы на приборной панели показывают 88:88. Девчонка ударяет по ним ладонью, а потом выуживает из сумочки розовую «моторолу» и проверяет время.

– Мне скоро на работу.

Трижды в неделю Малери подрабатывает в аптеке – отпускает пилюли. Патрик обещал ее подвезти.

– Это всего на минутку.

Они выезжают из города. Еще милю он едет следом за маминой машиной, держась в сотне ярдов позади. Наконец она сворачивает в Можжевеловый Ручей. Так Патрик и думал. «Вранглер» останавливается.

– В чем дело?

– Ни в чем.

Глава 17

Мириам называет ее слабачкой. У тети в голосе нет и следа издевки, это лишь бесстрастная констатация факта.

– В последнее время ты слишком мало спала, слишком мало ела и не делала физических упражнений. В результате теперь шарахаешься от собственной тени.

Если Клэр собирается с ней жить… Даже нет – если Клэр вообще собирается еще пожить на этом свете, нужно срочно исправлять положение.

Каждое утро они наращивают мускулатуру: отжимаются на полу в гостиной, сначала широко расставив руки, а потом сдвигая их все ближе; отжимаются в упоре, вися между журнальным столиком и диваном; отжимаются на локтях; делают выпады и наклоны с широко расставленными ногами. С силой кидают друг другу тяжелый набивной мяч. Мириам выставляет вперед раскрытые ладони, а Клэр бьет по ним кулаками, как по боксерской груше, – раз-два, раз-два.

Они совершают вылазку в магазин и набивают багажник едой. Пьют белковые коктейли. Жарят в чугунной сковородке омлет с беконом. Уплетают бобы, сыр, копченую колбасу, яблоки. Уже через пять дней Клэр начинает потихонечку набирать прежний вес. Ребра больше не торчат, она чувствует, как увеличиваются мышцы.

За едой или в перерывах между отжиманиями, когда они делают упражнения на растяжку, Мириам рассказывает племяннице о ее родителях.

Оказывается, папа и мама Клэр участвовали в радикальном политическом движении. Мириам называет его «подпольным общественным самосознанием». Все началось в шестидесятых. Они тогда поступили в колледж Уильяма Арчера. И тогда же политическое движение ликанов достигло своего пика.

Информации о родителях полным-полно. Достаточно было просто вбить их имена в «Google», и поисковая система сразу же выдала ссылки на множество статей. Просто Клэр никогда в голову не приходило это сделать. Она всегда считала родителей заурядными обывателями, этакими кухонными философами, мирными любителями Национального радио. Они часто разглагольствовали о Противостоянии, обсуждали самые драматические его моменты, которые имели место много десятилетий назад. Но только теперь Клэр узнала, что папа и мама принимали в Противостоянии непосредственное участие. Выступали на майских демонстрациях, состояли в профсоюзах, устраивали бойкоты. Боролись против сегрегации в школах, на рабочих местах, в ресторанах, туалетах, бассейнах, гостиницах и магазинах. Протестовали против американской оккупации Волчьей Республики. Участвовали в шествиях, забрасывали полицейских камнями и тухлыми яйцами, писали письма конгрессменам, размахивали транспарантами на улицах, а в полнолуние устраивали в городских парках и на площадях массовые трансформации. Их арестовывали, выпускали под залог и снова арестовывали. В результате в законодательство внесли некоторые изменения, но этого было мало. Ликанам по-прежнему не разрешалось работать учителями, полицейскими и врачами. Их не брали в армию – только в специальные передовые отряды, которые в народе прозвали «собачьими бригадами». Их принуждали принимать лекарство и каждый месяц сдавать на анализ кровь.

– У моего брата своя собственная точка зрения, – рассказывает Мириам. – Думаю, ты сто раз про это слышала. Он считает ликанов особой разновидностью людей. Полагает, что это вовсе не болезнь.

Такую точку зрения трудно было научно обосновать, пока в начале восьмидесятых годов не открыли прионы. В результате заражения рождается организм, в котором в симбиозе сосуществуют человек и волк, причем человек занимает главенствующую позицию.

– Он требовал признать ликанов отдельной расой, но многие не хотели с этим соглашаться.

А потом наступили Дни Гнева.

И Патрик, и его отец оба не из болтливых. С тех пор как калифорнийский отряд мобилизовали, они лишь дважды созванивались по скайпу. Разговор то и дело прерывался неловкими паузами. К тому же из-за плохой связи не все удавалось расслышать. Так что оба то и дело повторяли: «Что? Что ты сказал?» Зернистая картинка постоянно дергалась. Изображение не всегда синхронизировалось со звуком.

– Мне думать тошно о том, что с тобой приключилось в самолете – так сказал тогда отец.

По электронной почте общаться гораздо приятнее. Письма приходят каждый день или через день. Обычно короткие, например: «Как ты сегодня?» или «Парень, я тебя люблю». Отец просит его съездить повидаться с Нилом. Патрику хочется написать, что с него и так уже довольно чужих людей, но он сдерживается. Папа жалуется, что армейский паек ужасно мерзкий на вкус, а снег все идет и идет и от холодного ветра случаются обморожения. Недавно температура опустилась ниже минус двадцати градусов, и на базе прорвало трубу, потом еще два дня был плохой напор воды. Иногда отец пишет о войне. Например, как проснулся от звука ракетного удара или как их отряд карабкался пять миль по крутому неровному склону, увязая в снегу по пояс, и нарвался на засаду. Пришлось пробиваться с боем, но у них был всего один раненый – его сбило с ног, когда взорвалась мина. Не все жители Республики настроены против них. Большинство вроде бы даже довольны, ведь американцы патрулируют улицы и охраняют шахты. Солдаты сотрудничают с полицией, приходят на встречи с местными жителями, пьют вместе с ними кофе, угощаются лютефиском – так называется размоченная в рассоле сушеная рыба, весьма специфического вкуса местное блюдо.

Вот и сейчас у Патрика в кармане вибрирует мобильник. На экране – электронное сообщение, от [email protected]: «Горы. Леса. Озера. Такие красивые места, вот если бы еще некоторые поганцы не пытались меня прикончить».

Патрик толкает локтем Макса и показывает ему письмо. Сегодня они работают в местном социальном приюте для женщин: сгребают листья и сажают цветы – ирисы, тюльпаны и нарциссы. Макс снимает перепачканные землей перчатки, берет телефон и с улыбкой говорит, что Патрику очень повезло с отцом.

– Как только мне исполнится восемнадцать, – вожак Американцев подбрасывает в воздух тяпку, и солнечный луч блестит на металле, – сразу же пойду в призывной пункт и завербуюсь. Хочу сражаться. Ты, наверное, тоже собираешься?

На самом-то деле Патрик периодически просматривает сайты разных колледжей, но в тот момент ему так хочется понравиться Максу.

– Конечно, – отвечает он, – я давно об этом думал.

Клэр уже поняла: не следует задавать слишком много вопросов одновременно. Мириам начинает осторожничать, отвечать односложно, а то и вовсе умолкает. За прошедшие несколько недель девушка маленькими порциями выуживала из тети информацию. Оказывается, начиная с шестидесятых годов ее родители были на особом счету у властей. Мириам даже не может вспомнить, сколько раз они оказывались за решеткой. Но в конце концов папа и мама разочаровались в насилии и поняли, что так ничего не добиться. В восьмидесятых переключились на другие методы: организовывали мирные митинги и манифестации и пытались привлечь внимание общественности к чинимым беззакониям.

– А потом и вовсе бросили эти дела.

– Почему?

– У них появилась ты.

Мириам говорит, что чует снег.

– Пойдет со дня на день.

Они стоят на заросшей кустами лужайке возле коттеджа. Над головой асфальтово-серое небо. Под ногами высохшая побуревшая трава. Мириам разворачивает на земле цветное шерстяное одеяло и раскладывает на нем «глок», «смит-вессон» сорок пятого калибра и дробовик. Клэр выкладывает рядом патроны.

Мириам вкратце описывает основные характеристики «Глока-17». Австрийский полуавтоматический пистолет. Самозарядный. Сделан с использованием полимерных материалов. Именно такими обычно вооружены полицейские. Не имеет себе равных по точности, простоте и надежности. Рифленая рукоять. Коробчатый двухрядный магазин на семнадцать патронов.

Она показывает, как заряжать, снимать с предохранителя, целиться.

– Учти, он стреляет мощно и громко. После каждого выстрела придется снова прицеливаться. Давай попробуй.

Клэр спрашивает, во что стрелять, и Мириам указывает на молодую сосну на краю поляны. Тонкое деревце высотой в два человеческих роста.

Девушка стреляет несколько раз, и оружие дергается в ее руке, как живое. Громовой грохот отдается в ушах, словно по ним лупят изо всей силы. Гильзы ореховой шелухой сыплются на землю. В воздухе разливается резкий серный запах. Клэр в основном промахивается, но несколько раз все-таки попадает в цель, и сосенка дергается, на ее стволе обнажаются белые раны.

Клэр в очередной раз меняет магазин, а сама думает о родителях и о Днях Гнева – трехдневной демонстрации, которая проходила почти в это же самое время, в октябре, только в 1969 году. Мириам показала племяннице одну книгу и виновато назвала ее левой экстремистской пропагандой. В главе под названием «Сила, живущая на улицах» описывалось, как в конце шестидесятых и начале семидесятых, во время расцвета политического движения, которое окрестили Противостоянием, многие ликаны поверили в действенность открытой борьбы и насильственных методов. На стенах домов появлялись граффити, оскорбляющие правительство, мятежники уродовали статуи, раздавали листовки в колледжах и школах. В Чикаго кто-то подорвал памятник полицейскому, погибшему во время митинга на Хеймаркете. В Милуоки бомба рванула прямо перед зданием городской администрации, поезд потерпел крушение из-за куска бетона, подложенного на рельсы. В Линкольне демонстранты подожгли несколько полицейских и почтовых машин. В Чикаго прошли многотысячные митинги – их участники переворачивали автомобили и громили витрины магазинов. Полицейские-фашисты и члены национальной гвардии в полном защитном снаряжении избивали их дубинками, поливали водой из пожарных шлангов, травили слезоточивым газом.

В книге была черно-белая фотография: ее отец, полностью трансформировавшийся, стоит на сцене перед зданием федерального суда в Чикаго, горестно закинув голову и воздев руки-лапы. В его когтях горит американский флаг. Вокруг сотни людей поднимают сжатые кулаки.

Для Клэр это была совершенно сюрреалистическая картина. Словно взрослый человек вдруг увидел в небе Санта-Клауса в запряженных летающими оленями санях. Жуткое, почти комическое зрелище. Вот только Мириам посмотрела на нее сурово и без всякой улыбки, когда Клэр сказала, отложив книгу:

– Все это очень сложно переварить.

Книга называлась «Революция». На первой странице обложки был нарисован человек, отбрасывающий волчью тень, а на последней помещен портрет автора – симпатичного кудрявого мужчины.

– А кто это все написал?

– Джереми Сейбер. Мой муж. – И с этими словами Мириам вышла из комнаты.

А Клэр так и осталась сидеть на диване в обществе многочисленных незаданных вопросов.

А вот теперь тетя учит ее стрелять, рассказывает о свойствах «смит-вессона» и самозарядного браунинга. Через час руки у девушки дрожат, а в ушах гудит. Расстрелян последний магазин. Клэр опускает ружье, и, словно пародируя это ее движение, сосна со стоном и треском складывается пополам.

– Ух ты, – восторгается Клэр, – теперь я крутая! Да?

– Ну это как сказать.

– Ты только посмотри на это дерево. Я же разнесла его в щепки.

– Дерево не двигается с места. И не отстреливается.

Клэр обиженно закатывает глаза. Мириам смотрит на племянницу долгим суровым взглядом, а потом… Клэр даже не успевает понять, как именно все произошло. Тетя подхватывает с одеяла «глок», подается вперед и аккуратно сбивает три шишки с веток трех разных деревьев. Подносит пистолет к губам, втягивает поднимающийся от ствола дым и выдыхает его прямо в лицо Клэр.

Девушка молча и ошарашенно смотрит на нее:

– Но… как?

– Что – как?

– Откуда у тебя такая реакция? Со стороны кажется, будто ты предугадываешь все на два хода вперед.

– Клэр, сколько раз ты трансформировалась?

– Ну, раз десять, наверное.

На самом деле – ровно девять.

– За всю жизнь? – криво усмехается Мириам.

– Мне не нравится превращаться.

– Клэр. – Мириам выговаривает ее имя, словно ругательство.

Губы у тети дрожат, негодующие слова явно рвутся изо рта наружу. Но она молчит. Уходит в коттедж и запирается в своей комнате. Через полчаса выходит оттуда и хватает Клэр за предплечье с такой силой, что теперь, видимо, останутся синяки.

– Ты будешь учиться.

Патрик никак не может выкинуть из головы ту девчонку. Ту, которую спас ночью на шоссе. Именно спас. Ему приятно так думать. Еще совсем недавно все называли его героем, а он ведь тогда ровным счетом ничего не сделал, просто прятался, пока остальных пассажиров рвали на кусочки. Поэтому теперь Гэмблу так важно, что он действительно способен на подвиг, что все написанное про него в газетах, сказанное по телевизору вполне может оказаться правдой, хотя никто об этом и не знает.

И каждый раз, думая о Малери или встречаясь с ней, он чувствует, что совершает дурной поступок, а потому снова и снова вспоминает про ту девчонку. Ту самую, которой он действительно помог. Патрик постоянно ждет ее звонка. Вот опять завибрировал телефон. Наверное, это она, сейчас скажет нерешительно: «Хотела еще раз тебя поблагодарить». А Патрик предложит ей встретиться. Девчонка согласится, и они будут сидеть в кафе возле окна, залитые солнцем, он купит ей кофе, а потом они случайно заденут друг друга под столом и улыбнутся, одновременно поднеся дымящиеся чашки к губам.

Вот и сейчас он думает о ней, хотя перед ним Малери.

Вся компания сидит в подвале у Макса. Малери говорит: это было легче легкого. О чем это она рассказывает? Патрик прислушивается.

Сегодня Малери, как обычно, явилась на работу. Прошла сквозь стеклянные двери, потом между кассовыми аппаратами, мимо отдела парфюмерии, сквозь еще одну дверь. В комнате, освещенной яркими лампами дневного света, приложила к сканеру свой электронный пропуск – он фиксирует время прихода на службу, – убрала сумку в шкафчик и переоделась в мешковатую синюю форму. Как же она ее ненавидит: такая уродская, швы натирают, размер неправильно подогнан. Что? Нет, это к делу никакого отношения не имеет, она просто так вспомнила. Так вот, у нее на работе три основных функции. Так начальник говорит: «функции». Наполнять пузырьки, принимать у клиентов заказы и выдавать их.

Наполнять пузырьки ужасно скучно. Гадкая работа. Малери забирает из принтера распечатку с запросом от пациента, проверяет проставленное там время и сыплет, сыплет, сыплет пилюли. Таблетки падают в пластиковые бутылочки с таким звуком, будто градины стучат по асфальту. Бутылочки надо ставить в контейнеры, а контейнеры – на конвейер. Там их проверяют фармацевты.

В этом месте Макс не выдерживает и велит Малери немедленно переходить к сути дела. У них мало времени. Сегодня Хеллоуин. Американцы одеты в камуфляжную форму, купленную на распродаже армейских излишков. Она им велика. На Малери карнавальный костюм дьяволенка – пластмассовые рожки и красное обтягивающее трико с остроконечным хвостиком. Она стоит посреди подвала, отставив ногу, и размахивает исписанным листком. Патрик сидит на диване, с трудом втиснувшись между Максом и верзилой, которого все здесь зовут Кэш. От верзилы несет вяленым мясом.

Малери закатывает глаза и рассказывает дальше. На этой неделе ей пришлось наполнять пузырьки. Ужасная тоска. Поговорить решительно не с кем. А она так любит болтать со старичками, они такие прикольные. Поэтому Малери очень обрадовалась, когда ее наконец посадили принимать заказы. Хоть с людьми пообщаться можно. И заодно выполнить просьбу Макса. Кстати говоря, из-за этой просьбы она могла серьезно вляпаться. Нет, конечно, Малери готова сунуть голову в петлю.

– Я что угодно сделаю ради Макса, – говорит она, не отрывая глаз от Патрика. И продолжает свой бесконечный рассказ.

Сегодня во второй половине дня, сидя у специального окошка, девушка принимала заказы от пациентов или забирала их из факса. Сканировала, сохраняла в компьютере, вбивала информацию и посылала фармацевтам. Обычно она вводит свои инициалы и буквенно-цифровой код. Такая подстава: по ним ведь легко отследить все ее действия. К счастью, один фармацевт забыл выйти из системы, так что, видимо, записи никто проверять не будет. Малери открыла список выдаваемых лекарств и просмотрела, кто именно за последние десять дней получал люпекс. В компьютере есть вся информация: имя, адрес и телефон. Можно было, конечно, распечатать все с экрана, но рисковать не хотелось: принтер стоит около самого стола фармацевтов. А она всегда носит в кармане небольшой блокнот. Там она записывает пароли и другие данные. Все так делают. И никто ничего не заподозрил, когда Малери что-то там чиркала.

– Ну и вот. Пожалуйста. – Она протягивает листок Максу, но в последнее мгновение отдергивает руку.

– Малери, мне не до шуток. – Он меряет ее суровым взглядом.

Девушка отдает листок.

– Спасибо. Можешь идти.

Малери замирает на пару секунд, а потом резко разворачивается (хвостик бьет ее по ноге) и, громко топая, поднимается по лестнице. Присутствующие провожают ее глазами. Все, кроме Макса, который долго и внимательно изучает список, а потом оглядывает своих подчиненных:

– Ну что, готовы? Давайте сделаем это.

На них куртки и штаны защитного цвета, черные армейские ботинки. На головах – белые наволочки с кривыми прорезями для глаз и рта. На руках – кожаные перчатки.

– Не снимайте их ни в коем случае, даже если станет жарко. Не должно остаться никаких отпечатков.

В их распоряжении три машины и фургон. Первым в списке значится некий Джеймс Дункан, проживающий на Террабон-роуд, 312.

Еще совсем недавно по улицам ходили дети в карнавальных костюмах и собирали угощение. Но теперь ночь, вокруг ни души. Возле домов стоят криво ухмыляющиеся полые тыквы со свечками внутри, от ветра пламя дергается, и кажется, что треугольные глаза двигаются.

– Ты с нами? – спрашивает у Патрика Макс.

– Ясное дело, с вами.

Они останавливаются в нескольких кварталах от дома жертвы. Тяжелые ботинки зло отбивают чечетку на подъездной дорожке. Холодно, и изо рта вырываются серые облачка пара. На Террабон-роуд Американцы разносят бейсбольными битами окна припаркованной возле дома машины. На углу Макинтош– и Риджвей-стрит рисуют краской из баллончика пентаграммы на дверях гаража и капоте автомобиля. На Тринадцатой улице забрасывают в почтовый ящик горящую петарду и мчатся наутек, а потом оборачиваются полюбоваться на дело рук своих. Пламя расцветает оранжево-белой вспышкой, грохочет взрыв, и они невольно отступают на шаг и вскрикивают от радости.

На стоянке для жилых автоприцепов – настоящий лабиринт, составленный из фургонов и клеток с курами. Здесь полно заржавленных машин без колес, через их капоты пробиваются желтые цветы. Наконец находится нужный фургон, похожий на мертвого серого кита. Перед ним растет голое дерево, увешанное блеснами и пустыми банками из-под пива. Американцы поливают его горючей жидкостью и щелкают зажигалкой. Дерево вспыхивает голубым факелом.

Возле автомастерской они отгибают проволочную ограду и залезают на ярко освещенную фонарями асфальтированную парковку. На окнах мастерской огромными кривыми буквами пишут краской из баллончика «ЛИКАН», нисколько не стесняясь смотреть прямо в камеры, их ведь надежно укрывают импровизированные маски.

И все это время Патрик снова и снова заставляет себя вспоминать тот самолет. Как ликан выскочил из туалета, как кровь текла по проходу, как повсюду громоздились трупы. Да, ему приятно отомстить тем, кто чуть его не убил. Сердце бешено стучит в груди, словно там рвется на свободу ядовитая жаба.

Престижный дорогой район. Почти во всех окнах темно, лишь кое-где мерцают синим экраны телевизоров. И именно Патрик швыряет на этот раз кирпич. На чью-то гостиную обрушивается дождь из осколков.

Они бросаются прочь.

– Сукины дети, я вас убью! – гневно кричит кто-то вслед.

Будто бы Патрик виноват, будто бы он просил, чтобы родители развелись, отца отправили на войну, а в самолете учинили кровавое побоище. И вот теперь, когда он наконец-то может дать себе волю, выплеснуть скопившуюся внутри едкую боль, кто-то имеет наглость ему угрожать?! Как же хочется схватить бейсбольную биту и хорошенько задать этому наглецу. А еще хочется крикнуть через плечо: «Простите, я не думал, что все выйдет вот так!»