Текст книги "Слепая вера"

Автор книги: Бен Элтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Вот и еще одно чудесное утро, слава Любви… Я вся такая расслабленная, но тааааак уверена в себе… На работе все было супер, у нас такой классный коллектив, просто финиш… Мне так повезло! Полный экстаз… Посмотрела свой гороскоп – там все супер, столько всего обалденного впереди, но я должна быть осторожна и типа не отдавать чересчур много, может я слишком доверчивая, но Близнецы всегда такие… Попробовала новый элитный барбекю-бургер в «Макдоналдсе», это умереть можно! Круче не бывает… Я вся такая одухотворенная, иногда мне кажется, что в прошлой жизни я была служанкой царицы Савской… Не знаю, но мне типа так кажется…

Сначала Траффорда охватило глубокое разочарование, но он продолжал читать и вскоре начал догадываться, что у них с Сандрой Ди есть кое-что общее.

Как и у него, у нее были свои секреты.

Блог Сандры Ди, как и ее лицо, ровным счетом ничего не выдавал: он состоял из стандартных записей, сделанных явно лишь ради соблюдения приличий. Траффорд понял, что девушка, смело встретившая злобный взгляд Принцессы Любомилы, не может быть пустоголовой идиоткой, образ которой встает за этим дневником. Он щелкнул на панельку «просмотреть все», а затем по наитию перетащил несколько строчек в поисковое окошко и нажал «поиск». Компьютер мгновенно уведомил его о том, что найдены сотни соответствий. По спине Траффорда пробежал холодок восторга. Он понял, что Сандра Ди решила вопрос заполнения своего блога путем наименьших затрат труда: она повторяла небольшой набор первых записей ad nauseam, меняя только даты.

Потом Траффорд перетащил те же строчки в окно главного поисковика и с растущим волнением обнаружил, что даже их Сандра Ди сочинила не сама. Она просто скопировала эти записи из блога молодой женщины по имени Марципанка.

Это потрясло Траффорда до глубины души. Какая отвага! Какое хладнокровие! Все были обязаны по крайней мере раз в день отчитываться на блоге о своих мыслях и чувствах. Таким образом каждый истинно верующий человек показывал, что гордится собой и высоко ценит себя как личность (а значит, столь же высоко ценит и Творца, чьим подобием он является). Только стопроцентная откровенность и готовность поделиться с другими своими переживаниями давала ему возможность выполнять свой священный долг – быть достойным представителем Бога на земле.

Но Сандру Ди все это, похоже, ни капельки не беспокоило. Она не пыталась даже притвориться, что горда собой и высоко ценит себя как личность. Она не хотела сообщать людям, что делала в тот или иной день и тем более что она в это время думала.

У Траффорда аж дух захватило от восхищения. С помощью элементарной уловки Сандра Ди одним махом избавилась от ненавистного бремени ежедневной исповеди, а главное, сохранила свои секреты. Врать в блоге мог каждый – Траффорд сам делал это постоянно, – однако, придумывая очередную ложь, человек волей-неволей чуточку приоткрывал себя. Как бы вы ни старались замести следы, лживая запись должна была попасть в блог, но для этого ее следовало выдумать, а значит, хотя бы отчасти показать другим, как работает ваша фантазия. Решение, найденное Сандрой Ди, было настолько элегантным, настолько надежным, что Траффорд искренне не понимал, как оно не пришло в голову ему самому. Впрочем, эта женщина явно была гораздо храбрее его. Она прекрасно понимала, что никто не читает чужих блогов, исключая разве что блоги знаменитостей – поп-звезд, местных шишек и религиозных лидеров, да, может быть, еще близких соседей. Если же не высовываться, то тебя и не заметят – а искусством не высовываться Сандра Ди, похоже, владела в совершенстве.

Сделав первое открытие, Траффорд переключился на выложенные Сандрой Ди видеофайлы. Здесь от нее требовалась большая осторожность: Траффорд знал по своему собственному недавнему опыту, что священники просматривают видеоматериалы своей паствы и ни один прихожанин, каким бы нелюдимом он ни был, не имеет права перекрыть обществу доступ к подробным цифровым архивам, в которых запечатлены важные события его жизни. Сандре Ди тоже не оставалось ничего, кроме как опубликовать достаточно обширную подборку своих личных и весьма интимных видеодневников.

Среди них были обязательные детские дни рождения и подростковые вечеринки. Кровавая документальная лента об удалении аппендикса. И, разумеется, кадры, увековечившие потерю невинности. Траффорд ожидал, что Сандра Ди найдет способ уклониться хотя бы от этого, но нет: ни одна девушка не могла позволить себе нарушить общепринятые нормы, сохранив в тайне этот священный и прекрасный, жизнеутверждающий и богоугодный момент своего превращения в полноценную женщину.

Было здесь и множество других секс-видео, подтверждающих, что Сандра Ди свято соблюдает обычай регулярной смены половых партнеров. И действие на экране, как всегда, происходило под бесконечное караоке.

Перебирая ролик за роликом, Траффорд немного приуныл. Раньше, читая блог Сандры Ди, он начал подозревать, что ему посчастливилось отыскать носительницу истинно свободного духа, подпольную революционерку, которая считает свою жизнь своим личным делом и всеми силами борется против ее экспроприации обществом. Однако теперь ее блог казался ничтожной потугой на протест по сравнению с видеодневниками, где ее вынудили спасовать по всем статьям. В действительности она была не свободней его самого.

Потом Траффорд заметил шрамы. И отсутствие таковых.

Он смотрел один из любовных роликов Сандры Ди – плохие, зернистые кадры с изображением обычной шумной и грязной возни. Все подобные записи были примерно одинаковы. Такой секс именовался «фантастическим». Его участники «ничего не стеснялись» и «брали от жизни все». Сандра Ди оседлала какого-то сопящего жеребца одноразового употребления – она наклонила голову, так что лица было не видно, а ее туловище прыгало над любовником вверх-вниз, точно поршень. И с каждым из этих бешеных рывков ее груди прыгали в обратном направлении. Конечно, это были небольшие груди, поскольку Сандра Ди не стала их накачивать, но, глядя на них, Траффорд подумал, что для натуральных они имеют что-то уж чересчур правильную форму. Кроме того, по своему личному опыту он знал, что натуральные груди двигаются не так, как прооперированные. Те, на которые он смотрел сейчас, вели себя отнюдь не естественно: они дергались, как плотные, увесистые мешочки, что позволяло заподозрить наличие имплантатов.

Он нажал на «паузу». Переходя от кадра к кадру с интервалом в полсекунды, он отыскал момент, когда обе синхронно подскакивающие груди очутились в наивысшей точке своей вертикальной траектории. Потом увеличил изображение. Запись была плохого качества, освещение слабое, и все же Траффорду показалось, что он различает у основания грудей Сандры Ди два маленьких шрама – верное доказательство того, что туда вставлены имплантаты. Может быть, Сандра Ди все-таки согласилась на операцию? Может быть, это один из ее секретов? Если так, подумал Траффорд, то это жалкий секрет; по своей подрывной мощи он не идет ни в какое сравнение с отказом калечить собственное тело в угоду Храму. Но потом его осенила внезапная догадка, и он уменьшил картинку так, чтобы в кадр вернулась талия Сандры Ди.

Чего-то здесь не хватало. На животе у Сандры Ди не было шрама! Только что он наблюдал, как ей удаляют аппендикс, но у этой Сандры Ди, столь увлеченно занимающейся сексом, никогда не было аппендицита. Траффорд уменьшил картинку еще сильнее, чтобы взглянуть на лицо женщины. Но не увидел: оно мелькало в поле зрения, но мотающиеся перед ним волосы мешали рассмотреть его как следует. Траффорд снова принялся изучать те записи, которые уже просмотрел. Все они были низкого качества, с темным нечетким изображением, и везде лицо главной героини частично закрывали волосы – исключение составляли только те ролики, на которых девушка была снята со спины. Но теперь, когда его внимание обострилось, Траффорд понял, что на всех записях сняты разные девушки. У них были даже разные татуировки. Более того, Траффорд почти не сомневался, что среди них нет настоящей Сандры Ди. Он перезагрузил ролик с потерей невинности. Там тоже оказалась не она: молоденькая девица, которая визжала от боли, вознося хвалу Богу-и-Любви, имела примерно такие же черты лица, как и у Сандры Ди (насколько ему удалось их рассмотреть), и такую же светлую кожу, как у нее, но определенно не была Сандрой Ди. Что касается детских видео, то при их выборе Сандра Ди почти не старалась найти своих двойников, и малютки, которые разворачивали пакеты с подарками и делали книксен, получив яблоко, не так уж сильно походили друг на дружку.

Это было невероятно, чудесно. Девушка, которую он едва замечал в офисе (теперь-то ему стало ясно, что это тоже часть ее гениальной стратегии), не публиковала о себе ничего, кроме лжи. По крайней мере, она сумела утаить всю правду о себе до последней капли – и это особенно восхищало Траффорда. Вместо того чтобы разместить в интернете свои ролики, она поступила так же, как и со своим блогом: попросту украла у других несколько свидетельств их самоупоения, постаравшись избежать слишком явных физических различий между ними и собой, и тем ограничилась.

Траффорду было совершенно ясно, что эта удивительная девушка пришла к тому же выводу, что и Кассий. Она тоже решила, что смелость – лучшая защита. Она понимала, что никто ею не интересуется. Все вокруг интересовались только собой – в конце концов, именно зацикленность на себе считалась верхом благочестия. Если бы кому-нибудь – например, ее исповеднику – вздумалось прогуглить или протюбить ее, он с первого взгляда убедился бы в том, что она выполняет все, чего ждет от нее общество, хотя ее видеозаписи и грешат неважным качеством.

Когда Траффорд закрыл веб-страницы, посвященные Сандре Ди (а на самом деле переполненные незнакомками, за которыми она спряталась), он был твердо уверен в одном: ему еще никогда не доводилось встречать такую потрясающую женщину. Конечно, он ничего не скажет – во всяком случае, ей. Она спрятала свою жизнь за семью замками, и он не имел права их взламывать. Да и не хотел, потому что это разрушило бы все очарование.

Он сохранит ее секрет в секрете.

И это будет его секрет.

Траффорд напечатал в окне поисковика слово «роды» и нажал «поиск». Секунда – и компьютер предложил ему миллионы ссылок. Он добавил «девочка», и количество ссылок уменьшилось вдвое. Тогда он выбрал страницу с порядковым номером десять тысяч и принялся щелкать на строчки. Через три попытки он нашел то, что искал: напрягшееся, искаженное мукой лицо роженицы, похожей на Чанторию. Траффорд скачал ролик и скопировал его на свою собственную персональную страницу. Он назвал новый файл «Привет, Мармеладка Кейтлин! Добро пожаловать в наш мир! Родильное видео Траффорда и Чантории Сьюэлл».

14

Когда Чантория вернулась из фитнес-центра, он рассказал ей о своем поступке. Торопясь выложить все начистоту, он рискнул и обеззвучил их квартиру в сети задолго до наступления сумерек, то есть гораздо раньше, чем было принято.

Он ждал, что она перепугается до полусмерти, и его ожидания оправдались.

– Ты поместил на наш блог чужое родильное видео? Взял его у абсолютно незнакомых людей? Но зачем?

– Затем, что не хотел показывать наше всем подряд.

– Но такие вещи нельзя прятать, Траффорд! Из-за тебя мы попадем в беду. Нас могут даже об винить в жестоком обращении с ребенком и забрать Кейтлин!

– При чем тут жестокое обращение?

– При том. Кейтлин заслуживает уважения не меньше, чем остальные дети. Ее должны любить, ею должны восхищаться. А ты отнимаешь у нее это право!

– Все равно никто не стал бы его смотреть.

– Боже, ну почему надо быть таким психом! – взвыла Чантория. – Немедленно загрузи настоящее видео. Сейчас же!

– Вряд ли это хорошая идея, – ответил Траффорд. – Одно дело подсунуть чужую пленку и совсем другое – сразу ее заменить. Это как вернуться на место преступления. Именно из-за таких оплошностей и хватают преступников.

– Значит, все будут смотреть на нашего ребенка, а он вовсе не наш! И на чужую розочку, между прочим, тоже. Я не хочу, чтобы люди смотрели на розочку какой-то другой женщины и думали, что она моя. Это противоестественно!

– Я же тебе говорил, смотреть все равно никто не станет. Разве ты не понимаешь? В этом вся соль. Мы можем зарядить туда любую запись с любым ребенком – это ровным счетом ни на что не повлияет, потому что ее никто не увидит. Исповедник Бейли проверит, что она есть, просто ради порядка, но после этого она больше никого не заинтересует. Кому мы нужны? Да никому. У кого может возникнуть желание посмотреть, как ты рожала Кейтлин, кроме тебя и меня? Ни у кого. Мы сами никто. Разве это не прекрасно? Неужели это не помогает тебе чувствовать себя чуточку более свободной? Более раскрепощенной?

Чанторию явно не порадовала оценка, данная Траффордом их социальному положению.

– Никто? – сказала она, и в голосе ее вдруг послышался уже не гнев, а печаль.

– Ну да!

– Ну уж нет! Никто не может считать, что он никто. Каждый человек – особенный.

– Раз так, значит, в том, чтобы быть особенным, нет ничего особенного.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь! Я знаю только, что ты затеял какую-то дурацкую, бессмысленную игру, а с отцом Бейли дурацкие игры не проходят. Скрытность – это извращение, Траффорд, а ты сам знаешь, что инквизиция делает с извращенцами.

– Никто не…

– А как же Куколка?

– Куколка не хочет делить с тобой радость, Чантория. Ей нравится делить с людьми не радости, а горести. Возможно, она и заглянет мельком на наш сайт, но я в этом сомневаюсь. Пожалуйста, Чантория, ну подумай сама. Половина людей в нашем доме загружает в интернет всю свою жизнь: скандалы, любовь, роды, похороны. Разве кому-нибудь под силу все это просмотреть?

– Моя мать смотрит про нас.

– Ты отправила ей запись, она ее видела. Зачем лезть за ней на сайт?

– Мало ли! Вдруг захочется!

– Не захочется.

– Может, ее подругам захочется.

– Чантория, никого не интересует никто, кроме себя. А потом, даже если подруги твоей матери посмотрят вместо нашего видео чужое, кого это волнует?

– Меня!

– А меня не волнует.

– Это не твоя вагина!

– Хватит, прошу тебя.

– Почему надо быть таким психом?

– Перестань называть меня психом. В последние дни ты только это и твердишь.

– Потому что ты псих!

Траффорд пожал плечами и отвернулся. Все равно у них больше не оставалось времени на ругань, поскольку вечером они шли на концерт. Вчера им прислали билеты по электронной почте, и несмотря на то, что сегодня оба страшно устали, деваться было некуда: надо было надевать праздничные повязки и готовить баннер. Не пойти на мега-гала-представление в рамках Фестиваля Веры, если тебе выпала удача получить билет, не осмелился бы даже самый заядлый домосед: подобный демарш, несомненно, привел бы к громогласному осуждению смельчака на очередной публичной исповеди.

Сегодняшний концерт, одно из многих аналогичных мероприятий, назывался «Торжество Любви» и был непревзойденным по своему размаху, пышности и количеству звезд среди участников. Он устраивался не только для лондонцев: ожидалось, что его эхо достигнет самых отдаленных уголков земного шара и заставит всех заново задуматься о себе, о бедности, о проблемах окружающей среды и об отношениях людей с Богом и со своими ближними. После этого концерта (естественно, с широким освещением в СМИ) возврат к прежней жизни будет уже немыслим.

В воздухе витало счастливое предвкушение. Как чудесно было жить в мире, где человеку подвластно буквально все, где один-единственный концерт способен кардинально преобразить вселенную, где люди могут изменить мир к лучшему, просто захотев этого – просто собравшись вместе, покричав, послушав музыку и поглотив несколько тонн фастфуда. Все знали, что тогда жизнь и вправду станет совершенно безоблачной.

Откуда-то уже просочились слухи, что этот концерт будет еще грандиознее и преобразит мир еще радикальней, чем тот, который отгремел на прошлой неделе. Это было поразительно, невероятно – особенно если учесть, что предыдущий концерт до сего момента считался самым грандиозным и самым эпохальным Фестивалем Веры всех времен и народов, значительно превзошедшим тот, что состоялся за неделю до него.

Стиснутый потными человеческими телами, Траффорд держал Чанторию за руку и размышлял про себя, не окажется ли следующий Фестиваль Веры еще более пышным и судьбоносным, чем этот. Но вслух он, естественно, ничего не сказал. Эта мысль была еще одним маленьким секретом, предназначенным для его личного пользования. А внешне он присоединил свой голос к четверти миллиона голосов других людей, которые высыпали из катеров, переправивших их через Лондонское озеро, и двинулись вверх по склону Уэмбли-хилла.

Призыв, сверкающий на всех уличных развлекранах, не мог быть яснее.

Все зависит от тебя!

Только захоти – и мечты сбудутся!

После изнурительной толкотни и давки, взмокшие и задыхающиеся во влажном, зловонном, насыщенном малярией воздухе, Траффорд с Чанторией наконец очутились на стадионе. Концерт, разумеется, уже начался; так оно всегда и бывало. Траффорд, наверное, ни разу в жизни не попадал вовремя ни на одно крупное увеселительное мероприятие. Мало кто мог похвастаться обратным. Начало праздников видели только те, чья истовая вера помогала им пробиться в первые ряды, а поскольку эти люди чаще всего оказывались самыми могучими и агрессивными, за ними, как правило, ничего не было видно, даже если вам удавалось найти более или менее сносное место в толпе.

– Это в наших силах! – кричал со сцены известный поп-музыкант. – Так будет, потому что мы этого хотим! Все зависит от нас!

Публика отвечала ему оглушительным ревом.

– Здесь и сейчас, – продолжал оратор, – сию минуту и на этом самом месте! Мы говорим «НЕТ» голоду! Мы говорим «НЕТ» бедности! Мы говорим нашим вождям, что им наконец пора прислушаться к своему народу!

– Да! Да! Да! – откликнулись зрители, и в воздух разом взметнулись тысячи кулаков с зажатыми в них гамбургерами, хот-догами и пончиками. – Ура! Ура! Ура! – кричали они, дружно топая ногами в кроссовках, сделанных далеко-далеко от Уэмбли людьми, жившими в той самой бедности, которую толпа так решительно вознамерилась искоренить.

Между призывами к улучшению мира была музыка. Самые знаменитые группы исполняли самые знаменитые хиты, и публика бушевала, как расходившееся море. Потом наступил этап, который внушал Траффорду наибольший ужас, – этап, во время которого ему полагалось держать Чанторию у себя на плечах. Это было важной частью фестивального ритуала: в какой-то момент девушки должны были сесть на плечи к своим парням, высоко подняв баннеры и гордо выставив груди на всеобщее обозрение. Однако большинство женщин были слишком увесистыми, а большинство мужчин – слишком хилыми для успешного выполнения этого трюка, и организаторы из Храма заранее привозили на стадион похожие на стремянки алюминиевые рамы, чтобы женщины могли усесться на них, а мужчины – стоять под ними. Но их, конечно же, оказалось мало, а Траффорду не хватило расторопности, чтобы добыть себе такую раму, поэтому он, как и многие другие, вынужден был рассчитывать только на свои скудные силы. Чантория была не особенно тяжелой, но и Траффорд был не особенно силен, и ему пришлось как следует напрячься, чтобы продержать Чанторию хотя бы до конца одной песни – это был тот минимум, которого требовало элементарное благочестие.

Песни чередовались со все новыми речами. На сцену выбегали ведущие телешоу и звезды реального телевидения, о которых никто никогда не слышал, и подогревали толпу своими выкриками.

– Судьба мира в руках каждого из нас! Бедность, войну, преступления, наркотики и нетерпимость можно победить! И мы победим их – стоит только захотеть! Каждый из нас незаменим и уникален! Любая дальняя дорога начинается с первого шага!

Были документальные фильмы о том, как люди умирают на затопленных равнинах Другого Мира, и небольшие, но душераздирающие выступления суперзвезд, победивших наркотическую зависимость: они рассказывали, через какой ад им пришлось пройти, прежде чем они научились любить себя по-настоящему.

Потом устроители преподнесли публике сюрприз. Это был чудесный сюрприз, вызвавший у толпы такой пароксизм восторга, какого она до сих пор еще не испытывала. Сегодня, если будет на то воля народа, вступит в свои права новый Закон Уэмбли.

Публика притихла, когда неведомые знаменитости, кишевшие на сцене до этого, уступили место старейшинам Храма. Каждый приход, жители которого получили билеты на концерт, был представлен здесь своим исповедником, и Траффорд узнал большое красное лицо отца Бейли, появившееся среди прочих больших красных лиц на огромных подвесных экранах.

Сцена постепенно наполнялась все новыми уважаемыми личностями – евангелистами, целителями, священниками и грешниками, на днях пережившими второе рождение, – пока наконец под экстатические крики зрителей, под фанфары и фейерверки к ним не присоединился сам епископ Соломон Кентукки, член Верховного религиозного совета и глава Лондонского диоцеза.

Закона, который Соломон Кентукки собирался представить народу (если будет на то его воля), ждали уже давно; этот закон был сейчас нужен как никогда; из этого закона люди могли черпать силы, нужные им для того, чтобы двигаться вперед и с честью исполнять на земле заветы Бога-и-Любви; благодаря этому закону они могли наконец стать достойными тех жертв, которые принесли ради них Диана и Младенец Иисус; этот закон давно уже существовал среди духовных постановлений в Путеводном Краю по ту сторону Атлантики и наконец-то дошел сюда, в Великую Англию, Великую Шотландию, Великий Уэльс и даже в Изумрудную Страну за проливом, дабы стать местным жителям незаменимой подмогой и опорой.

Итак, стоя на этом самом месте и в эту самую минуту, Соломон Кентукки взял на себя смелость провозгласить, что (если будет на то воля народа) каждый человек без всякого исключения официально и бесповоротно объявляется знаменитым.

– Слушайте! – воскликнул Соломон Кентукки, и капельки слюны, изрыгнутые из его глотки, заплясали в лучах мощных прожекторов. – С этого дня, если будет на то ваша воля, каждый из вас становится знаменитым! По закону! По праву! Согласно священному писанию и божественному соизволению – отныне вы знамениты! И баста! Никаких проволочек! Никаких экивоков и сатанинских палок в колеса! Знамениты – коротко и ясно! Знамениты – просто и в самую точку! Знамениты – не более и не менее! Хотите ли вы этого?

Ответ был таким громоподобным, что у Траффорда заложило уши.

– Я спрашиваю, ХОТИТЕ ЛИ ВЫ БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМИ? – снова взревел епископ Кентукки.

– Да! Да! Да! – ударили с трибун плотные звуковые волны.

– Я задаю вам прямой и честный вопрос, люди! И хочу получить на него прямой и честный ответ. Не надо юлить. Не надо вилять. Только дьявол кривит душой. Только сатана действует исподтишка. А истинно Божьи дети ВЕРЯТ! Крепка ли ваша вера? Верите ли вы, что в вас хватит любви, хватит красоты, хватит подлинного духовного величияна то, чтобы стать знаменитыми?

И вновь двести пятьдесят тысяч голосов (включая голос Траффорда) ответили ему утвердительно.

– В таком случае, ВЫ ЗНАМЕНИТЫ! – объявил Соломон Кентукки. – Это закон, а с законом нельзя спорить. Даже не пробуйте! Теперь каждый из вас знаменит. Каждый верующий в этом городе, по всей этой стране – настоящая знаменитость! Разве вам не приятно это сознавать?

Сознавать это было приятно, о чем публика и сообщила епископу с явным воодушевлением.

– Я хочу услышать от вас «да»! – выкрикнул Кентукки.

– Да! – отозвалась толпа.

– Я хочу услышать от вас «да-да»! – потребовал Кентукки.

– Да-да! – проревела толпа.

– А теперь я хочу услышать от вас «да-да– да»! – гнул свою линию Кентукки.

– Да-да-да! – раздался еще более громкий ответ.

– И я вас хорошо понимаю! – заверил зрителей Соломон Кентукки. – Мне тоже очень приятно. А теперь скажем: да здравствует Любовь!

– Да здравствует Любовь! – прогремел стадион.

– Скажем: моря любви!

– Моря любви!

– Скажем: нивы радости!

– Нивы радости!

– Ниврад!

– Ниврад!

– Нив-нив-ниврад!

– Нив-нив-ниврад!

– Отлично! – подвел итог Соломон Кентукки.

Затем на сцену вынесли огромный Свод законов, где и было с должной тщательностью запечатлено сие последнее гражданское установление.

Каждый человек знаменит. Согласно закону.

После этой эффектной и крайне волнительной интерлюдии концерт достиг максимума своего эмоционального накала и одновременно подошел к концу. Завершить столь многолюдное мероприятие можно было лишь одним способом: воздать дань почившим детям, сообща излить свою скорбь по заново родившимся младенцам – тем, что умерли здесь, на земле, но без всякого сомнения жили теперь в раю.

Был плач, и было пение, и люди рвали на себе скудную одежду, пока не остались совсем голыми. Они дергали себя за волосы, били себя в грудь и падали ниц. Они обнимались, целовались и скатывались в огромные потные кучи; многие любили друг друга, а некоторые стали говорить на неведомых языках.

Они кричали, что изменят мир к лучшему. Они обещали, что посвятят всю свою жизнь любви, Иисусу, деткам и самим себе, дабы стать достойными той огромной ответственности, которую возложила на них судьба.

Концерт закончился так же, как и все прошлые концерты: все звезды вышли на сцену заодно с политическими и духовными лидерами и запели «Мы – это мир». В это время на экранах появились лица умерших детей, а десятки тысяч их родителей корчились на ковре из оберток и упаковок от фастфуда.

Траффорд с Чанторией не участвовали в оргии. Они потихоньку отодвинулись в сторонку вместе с теми, кто всемерно одобрял происходящее, но сам не сумел довести себя до такого экстаза, чтобы ради торжества высших ценностей совокупляться с незнакомцами.

После того как отзвучали последние музыкальные аккорды и голос со сцены велел всем идти по домам и начинать новую жизнь, Траффорд услышал неподалеку другой голос.

– Покайтесь! – кричал кто-то. – Вы, поклоняющиеся наслаждению во имя Господа, покайтесь в своих грехах!

Лица людей стали оборачиваться туда, откуда неслись обвинения. Там стоял какой-то худощавый человек в набедренной повязке: он залез на ящик и обращался ко всем с пламенной речью.

– Иисус очистил храм! – вещал незнакомец, подняв над собой книгу в простой обложке, совсем не похожую на обычные руководства по самосовершенствованию. – Он изгнал оттуда алчных, ненасытных, похотливых и тех, кто искал лишь телесных удовольствий! Он верил в умеренность и чистоту…

Это был хрисламит – человек, который почитал Младенца Иисуса, но в постыдной, извращенной, жизнеотрицающей форме, как и все прочие поклонники антибожества ислама. Траффорд слышал о таких людях, но его поразило то, что этот осмелился проповедовать свои антиобщественные взгляды среди толпы, когда ее чувства разогреты до точки кипения.

– Эй! – взвизгнул кто-то прямо над ухом Траффорда. – Ты, чертов педофил! У тебя вредные идеи! Мне не нравится тебя слушать!

В один миг отдельные раздраженные выкрики сменились жутким многоголосым воем. Хрисламита стащили с ящика, и если бы не вмешалась полиция, его бы как минимум жестоко избили. А так он был просто арестован за возбуждение религиозной вражды и неуважение к воле большинства, и полицейские увели его прочь.