Текст книги "Луна над Сохо"

Автор книги: Бен Ааронович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Он был один или с кем-то? – спросил я.

– Я никого не видел, – покачал головой Парди.

– А кто вызвал скорую?

– Не знаю, – ответил он, – может, кто-то с мобильного позвонил.

Вот из-за таких, как Парди, лондонская полиция и славится своей идеальной работой с клиентами, благодаря которой нам завидует весь цивилизованный мир.

Каталку грузили в микроавтобус. Где-то позади меня шумно тошнило Макса.

Парди приглядывался к Максу с особым интересом копа, который только-только заступил на смену в субботнюю ночь и мог бы запросто отправить напившегося до бесчувствия человека на пару часов под арест. А сам бы в этом случае сел в столовой и принялся заполнять соответствующие документы под чаек с сэндвичами. Черт бы побрал эту сигнальную ленту, из-за которой доблестный офицер полиции должен оставаться в стороне от беспорядков! Я огорчил Парди – сказал, что сам разберусь.

Врачи скорой уже хотели ехать, но я попросил немного подождать. Нельзя было допускать, чтобы тело увезли до того, как его посмотрит доктор Валид. И еще я должен был выяснить, выступал ли этот парень в «Мистериозо». Из троих добровольцев, составлявших мой джазовый патруль, на ногах тверже всех держался Дэниел.

– Дэниел, – спросил я, – ты трезвый?

– Да, – ответил он, – и трезвею все больше с каждой секундой.

Мне надо ехать вместе с бригадой. Можешь смотаться в тот клуб и достать список выступавших? – Я сунул ему свою визитку. – Вот, позвонишь на мобильный, когда добудешь.

– Думаешь, с ним случилось то же самое? – спросил он. – Что и с Сайресом?

– Не знаю, – ответил я. – Но как только выясню что-нибудь, сразу свяжусь с вами.

Вы едете или как? – окликнул меня кто-то из врачей.

– Сумеешь? – спросил я Дэниела.

Тот ухмыльнулся.

– Я же джазмен, не забывай, – ответил он.

Я поднял кулак, и Дэниел после секундного замешательства стукнулся со мной костяшками.

Я сел в микроавтобус, и врач захлопнул за мной дверцу.

– Мы едем в Университетский госпиталь? – спросил я.

– Вроде того.

Сирену и мигалки мы включать не стали.

Нельзя просто так взять и отвезти тело в морг. Сперва его должен осмотреть квалифицированный врач. Неважно, в каком оно виде и на сколько частей расчленено: пока действительный член Британской медицинской ассоциации не подтвердит, что это мертвое тело, оно формально имеет неопределенный статус, вроде кота Шредингера. В этом случае я могу предпринимать действия, приравненные к расследованию убийства, но исключительно под свою ответственность.

Ночь с субботы на воскресенье в приемном покое – сплошное удовольствие. Пьяный кураж проходит, уступая место боли, и начинаются крики, стоны, перепалки. Любой офицер полиции, которого непреодолимое желание заботиться об обществе заставит предстать перед этим самым обществом, рискует поучаствовать по крайней мере в полудюжине эмоционально насыщенных столкновений между двумя и более людьми. И, как всегда, это будет «Нет-нет, констебль, мы ничего не делали, оно само так получилось».

Мне такого счастья было даром не надо, а потому я заперся в палате наедине с тихим и спокойным трупом. В ящике стола нашлись стерильные резиновые перчатки. Позаимствовав пару, я извлек из пакета бумажник.

Согласно водительскому удостоверению, полное имя Микки-Костяшки было Майкл Аджайи. Значит, все-таки из Нигерии. Дата рождения свидетельствовала о том, что ему только-только исполнилось девятнадцать.

«Твоя мама будет очень недовольна», – с горечью подумал я.

Помимо документов в бумажнике у него было несколько карточек – кредитки «Виза» и «Мастер Кард», еще какая-то банковская карта, а также членский билет Союза музыкантов. Пара визиток, одна из них – от агента. Я списал все данные с карточек к себе в блокнот, после чего аккуратно положил все вместе обратно в пакет.

Только в четверть третьего пришел дежурный ординатор и подтвердил наконец, что Майкл Аджайи действительно мертв. Я сообщил, что тело было доставлено с места преступления, и оформление всех документов заняло еще часа два: доктор составил подробное заключение, я сделал копии со всех необходимых бумаг, включая его заключение и записи бригады скорой. И только потом забрал тело вниз, в морг, где оно будет надежно храниться в ожидании заботливых рук доктора Валида.

Теперь оставалось еще одно дело, самое «приятное»: связаться с родными погибшего и сообщить им страшное известие. В наше время это проще простого – берешь мобильный телефон фигуранта и просматриваешь контакты. У Микки, конечно же, был айфон, он нашелся в кармане пиджака. Но дисплей погас, и мне не понадобилось его включать, чтобы понять, что микропроцессор, скорее всего, сгорел. Я положил айфон в отдельный пакет для улик, однако бирку приклеивать не стал, так как собирался сразу взять его с собой в «Безумие». Удостоверившись, что тело никто не будет трогать, я позвонил доктору Валиду. Будить его среди ночи не было нужды, так что я просто набрал его рабочий номер и оставил голосовое сообщение.

Если Микки действительно стал второй жертвой – значит, маг-убийца, охотящийся на джазменов (надо будет, кстати, придумать какое-то название покороче), за четыре дня совершил уже два нападения.

Интересно, думал я, а в списке доктора Валида есть похожие случаи? Надо проверить сразу же, как только доберусь до техкаморки. Когда зазвонил телефон, я как раз размышлял, стоит ли ехать домой или лучше поспать тут же, в морге, в комнате для персонала.

Номер был незнакомый.

– Алло, – сказал я.

– Это Стефанопулос, – произнесла сержант уголовной полиции Стефанопулос. – Нам требуются ваши особые навыки.

– Где вы?

– На Дин-стрит, – ответила она.

Снова Сохо. А почему бы и нет, собственно?

– Могу я узнать, каков характер происшествия?

– Зверское убийство, – ответила сержант. – Возьмите с собой сменную обувь.

После превышения определенной дозы кофе просто перестает действовать. И если бы не мерзкий запах освежителя воздуха, который хмурый таксист-латыш зачем-то повесил в салоне своего мини-кэба, я бы прямо там и отрубился.

Дин-стрит была перетянута сигнальной лентой от пересечения с Олд-Комптон до самого угла Мирд-стрит. Я с ходу заметил по крайней мере два микроавтобуса «Мерседес Спринтер» без какой-либо маркировки и целый косяк серебристых «Воксхолл Астра»: последнее говорило о том, что представители Департамента расследования тяжких преступлений уже здесь.

Знакомый констебль из уголовного отдела Белгравии ждал меня у ленты. Чуть выше по Дин-стрит криминалисты уже растянули тент над входом в клуб «Граучо».

Выглядело страшновато – вроде территории для учений по использованию бактериологического оружия.

Внутри меня ждала сержант Стефанопулос. Это была невысокая женщина грозного вида, чья широко известная мстительность снискала ей заслуженную славу: все знали, стоит заикнуться об ориентации этой лесбиянки в форме, и ты за это ответишь. Фигура у нее была плотная и коренастая, а квадратное лицо не делала изящнее даже стрижка под Шину Истон. Эту прическу также можно было бы назвать «выпендрежным лесбийским ежиком в духе постмодерна» – но так сказал бы только тот, кто очень-очень хочет, чтобы ему сделали больно.

Сержант Стефанопулос уже надела голубой одноразовый защитный костюм, полученный от криминалистов. На шее у нее висел респиратор. Кто-то принес два складных стула и разложил на них защитный костюм для меня. Мы называем такие штуки «презервативами». Потеешь в них, как лошадь. На ногах сержанта Стефанопулос я заметил пятна крови – они сплошь покрывали полиэтиленовые бахилы.

– Как ваш шеф? – спросила сержант, когда я сел и принялся переодеваться.

– Нормально, – ответил я. – А ваш?

– Тоже, – сказала она. – Через месяц вернется на службу.

Сержант Стефанопулос знала, что собой представляет «Безумие». Вообще это знали до странности многие старшие офицеры, просто данный вопрос было не принято обсуждать в светской беседе.

– Вы старший следователь, мэм? – осведомился я. Офицер, который руководит следствием, – это обычно как минимум старший инспектор, но отнюдь не сержант.

– Нет, конечно, – ответила она. – К нам направили шеф-инспектора сыскной полиции из Управления по расследованию уголовных дел в Хэверинге, но он выбрал неудачный управленческий подход к сотрудничеству наших структур. А в подобных случаях старшим офицерам предписывается брать ситуацию под контроль, если позволяет квалификация.

Другими словами, шеф-инспектор предпочел не покидать своего кабинета и предоставил сержанту Стефанопулос разруливать все самостоятельно.

– Всегда приятно, когда старшие офицеры демонстрируют такую прогрессивную позицию во взаимодействии с высшим руководством, – отозвался я и был даже вознагражден чем-то вроде улыбки.

– Готовы?

Я надел капюшон и затянул под подбородком шнурок. Сержант Стефанопулос протянула мне респиратор и двинулась внутрь помещения. Я последовал за ней. Пол в холле был выложен белой плиткой, и, несмотря на явные усилия уборщиков, от двустворчатых решетчатых деревянных дверей еще тянулись кровавые разводы.

– Тело внизу, в мужском туалете, – сказала сержант Стефанопулос.

Лестница, ведущая вниз, была такой узкой, что нам сперва пришлось подождать, пока по ней гуськом поднимется толпа криминалистов, и только потом спускаться самим. Многопрофильных бригад криминалистов не существует в принципе. Это было бы слишком накладно, поэтому мы каждый раз звоним в Министерство внутренних дел и бронируем выезд нужных специалистов. Это как заказать домой китайскую еду по телефону, и, судя по количеству голубых «презервативов», проплывавших мимо нас по лестнице, сержант Стефанопулос решила не мелочиться и заказала сразу комплексный обед, да еще и с двойной порцией обжаренного риса. А я в этом обеде был, наверное, бесплатным десертом.

Подобно большинству уборных в заведениях Вест-Энда, туалеты в «Граучо» были крохотные, с низеньким потолком: их оборудовали в подвале, когда здание перестало быть особняком. При отделке владельцы зачем-то решили оформить стены чередующимися панелями из матовой стали и темно-красного плексигласа. Получившаяся картина здорово напоминала последние, самые жуткие уровни компьютерной игры «System Shock-2». Это впечатление отнюдь не смягчали кровавые отпечатки подошв, ведущие в коридор.

– Его нашла уборщица, – прояснила сержант Стефанопулос последнюю деталь.

Слева находились квадратные фаянсовые раковины. Прямо – ряд стандартных писсуаров, а справа, на небольшом возвышении – одна-единственная туалетная кабинка. Ее дверца была приоткрыта и держалась на паре полосок скотча. Что там внутри, было понятно без слов.

Любопытно все же, как постепенно проникает в сознание вид жертвы преступления. В первые секунды взгляд цепляется за обыденное, избегает самого страшного. Это был белый мужчина средних лет, он сидел на унитазе. Плечи сгорблены, подбородок опущен на грудь, так что лица не видно. Темные волосы, начинающие уже редеть на макушке. Одет в дорогой, но поношенный твидовый пиджак, приспущенный с плеч, под ним – довольно симпатичная бело-голубая рубашка в тонкую полоску. Брюки и трусы стянуты до лодыжек, бледную кожу бедер покрывает темная поросль. Руки бессильно свесились между ног – очевидно, он схватился за пах и держался, пока не потерял сознание. Ладони его были липкие от крови, края рукавов пиджака и рубашки тоже пропитались кровью. Я заставил себя взглянуть на его рану.

– Ни черта себе! – вырвалось у меня.

Кровь наполнила унитаз, и я бы очень не хотел оказаться на месте бедняги-криминалиста, которому предстоит в скором времени там возиться. Кто-то отсек бедняге пенис – целиком и полностью, по самые яйца. А потом, как я понял, оставил несчастного умирать от потери крови.

Это было страшно. Однако вряд ли сержант Стефанопулос притащила меня сюда, чтобы преподать интенсивный курс анализа картины преступления. Нет, должно быть что-то еще. Я заставил себя снова посмотреть на тело. И тут до меня дошло. Я, конечно, не эксперт, однако, судя по рваным краям раны, она была нанесена не ножом.

Я поднялся. Сержант Стефанопулос бросила на меня одобрительный взгляд. Заслужил я его, видимо, тем, что не схватился за пах и не убежал оттуда прочь, визжа от ужаса.

– Знакомая картинка? – спросила она.

ОДНА ДЕСЯТАЯ МОЕГО ПЕПЛА[17]17
  Отсылка к завещанию Граучо Маркса: «Я требую, чтобы мое тело кремировали. Одна десятая моего пепла должна быть передана моему агенту, в соответствии с нашим контрактом».


[Закрыть]

Клуб «Граучо», обязанный своим названием высказыванию знаменитого комика,[18]18
  Граучо Маркс – американский актер, комик, участник комик-труппы, известной как «Братья Маркс». Его амплуа – язвительный делец, беспринципный авантюрист, который доставляет проблемы добропорядочному обществу. Клуб носит имя «Граучо» благодаря его фразе: «Пожалуйста, исключите меня, я не желаю быть членом клуба, куда принимают людей вроде меня».


[Закрыть] открылся примерно тогда, когда я родился. Создавался он для богемы и профессиональных журналистов, которые могли позволить себе погрузиться в мир иронического постмодерна. Обычно у этого заведения не возникало проблем с полицией: сколь бы нонконформистским ни был его имидж, учредители не рискнули бы устраивать скандал посреди улицы, да еще и вечером в выходной. По крайней мере, если этот скандал не обеспечивал им попадания на первые полосы газет. Этот клуб посещает достаточное количество знаменитостей, чье присутствие вечно притягивает ко входу жадную толпу папарацци. Вот почему сержант Стефанопулос распорядилась перекрыть улицу целиком. Я представил, как бесятся фотографы за заградительной лентой – точь-в-точь дети, у которых отобрали конфеты.

– Вы о случае Сент-Джона Джайлза? – спросил я.

– Почерк совершенно идентичный, – отозвалась сержант.

Сент-Джон Джайлз – тот предполагаемый серийный насильник, чья короткая карьера на данном поприще, собственно, началась и кончилась в один и тот же день несколько месяцев назад. В тот день неизвестная женщина – по крайней мере, это существо выглядело как женщина – откусила ему пенис. Вагиной. Это явление называется vagina dentata и в медицине до сих пор не встречалось. Мне об этом сообщил доктор Валид, который перелопатил медицинские исторические источники вплоть до семнадцатого века, пытаясь найти хоть одно упоминание о чем-то подобном.

– Как продвигается расследование? – спросила она.

– Никак, – ответил я. – У нас есть показания Сент-Джона и его приятелей плюс нечеткая запись камеры наружного наблюдения – и больше ничего.

– Собственно, мы можем начать со сравнительного анализа поведения жертв. Вы должны связаться с Белгравией, присвоить делу номер и передать нашему следственному отделу список фигурантов.

«Фигуранты» – это люди, которые попали в поле зрения следствия в процессе расследования и чьи данные введены в общую полицейскую базу данных «ХОЛМС». Показания свидетелей, улики, обнаруженные криминалистами, протоколы допросов, даже записи камер наружного наблюдения – все это сырье, которое перерабатывает компьютеризованная мельница следствия. Изначально эта система выросла из байфордского расследования дела йоркширского потрошителя. Этого потрошителя, он же Питер Сатклифф, вызывали на допросы несколько раз – и только потом его совершенно случайно арестовал дорожный патруль при обычной проверке документов. Для полиции не смертельно выглядеть в глазах общества продажной, агрессивной, даже деспотичной. Но вот выглядеть глупой полиция не должна. Это подрывает народную веру в силу Закона и пагубно влияет на общественный правопорядок. За отсутствием подходящих козлов отпущения полиция вынуждена была оптимизировать структуру, которая доселе гордо позиционировалась как состоящая из бездарных новичков. В рамках этой оптимизации и была создана база данных «ХОЛМС».

Чтобы внесенные данные оставались информативными и полезными, загружать их надо в правильном формате, выделяя и помечая при этом все важные детали. И разумеется, в деле Сент-Джона Джайлза я ни к чему такому еще не приступал. Меня так и подмывало напомнить в свое оправдание, что отдел, в котором я числюсь, состоит всего из двух человек, причем второй только-только начал познавать радости кабельного телевидения. Но сержанту Стефанопулос это, несомненно, было и так известно.

– Конечно, босс, – ответил я. – Вам известно имя жертвы?

– Джейсон Данлоп. Член клуба, журналист-фрилансер. Он забронировал спальню на втором этаже. Туда он и направлялся, когда его видели в последний раз. Это было чуть за полночь, а сразу после трех его обнаружила одна из дежурных ночных уборщиц.

– Время наступления смерти?

– Примерно между без четверти час и половиной второго, учитывая обычную погрешность.

«Пока патологоанатом его не вскроет, погрешность может составлять целый час в обе стороны», – подумал я.

– От него исходит что-то необычное? – поинтересовалась сержант.

Что именно – можно было не спрашивать. Я вздохнул. Совершенно не хотелось опять приближаться к трупу, но я присел на корточки и хорошенько присмотрелся к нему. Лицо у погибшего было спокойное, но челюсти плотно стиснуты, поскольку подбородок был прижат к груди. С лица успело исчезнуть всякое выражение, и я задумался: сколько же он просидел вот так, зажимая ладонями пах, пока не умер от кровопотери? Сначала никакого вестигия не ощущалось, но потом – едва-едва, от силы на сто миллитявков – я почувствовал запах портвейна, патоки, вкус пудинга на сале и чад горящих свечей.

– Ну? – спросила она.

– Не вполне, – наконец ответил я. – Если его атаковали с помощью магии, то сделали это не напрямую.

– Давайте не будем употреблять такую формулировку, – скривилась сержант Стефанопулос. – Лучше сказать, «действуя орудием неясного типа».

– Как скажете, босс, – пожал я плечами. – Только вполне может оказаться, что «орудия неясного типа» тут совершенно ни при чем.

– В смысле? У тетки были зубы между ног – это, по-вашему, «ясный тип»?

После первого такого нападения мы с Найтингейлом это как раз обсуждали.

– Ну, может, у нее был зубной протез. Такие, знаете, вставные челюсти, только установленные… вертикально. Если женщина их носит, то, как вы думаете, не могла ли она… – Я поймал себя на том, что делаю пальцами хватательные движения, изображая защелкивающиеся челюсти, и тут же прекратил.

– Ну, я бы так не смогла, – призналась сержант Стефанопулос. – Однако спасибо вам, констебль, за впечатляющую версию, я теперь наверняка не сомкну глаз всю ночь.

– Вряд ли, босс, это только мужики до утра спать не дают, – сказал я. И зря, очень зря.

Сержант Стефанопулос бросила на меня странный взгляд.

– Самый умный, да? – буркнула она.

– Извините, босс.

– Знаете, Грант, что бы я предпочла? Нормальную пятничную поножовщину, когда один несчастный недоумок режет другого только за то, что тот не так на него посмотрел, – сказала она. – Такой мотив мне, по крайней мере, понятен.

Мы молча постояли, вспоминая подобные происшествия: казалось, это было давным-давно.

– Официально вы в расследовании этого дела не участвуете, – резюмировала сержант. – Вы – всего лишь консультант. А я – старший следователь, и когда вы мне понадобитесь, я вас вызову. Ясно?

– Да, босс, – ответил я. – Я пока мог бы проработать несколько версий, используя, так сказать, методы расследования «неясного типа»…

– Ладно, – сказала сержант Стефанопулос. – Но все действия вы будете сначала согласовывать со мной. Все нормальные данные передадите в мой отдел через «ХОЛМС», а я со своей стороны прослежу, чтобы вся паранормальщина попала к вам. Это тоже ясно?

– Так точно, шеф!

– Вот и умничка, – кивнула она. Слово «шеф» ей явно польстило. – А теперь брысь отсюда, и, надеюсь, больше я вас не увижу.

Поднявшись по лестнице, я зашел в палатку, растянутую криминалистами, и осторожно снял там свой защитный костюм, стараясь не запачкать кровью одежду.

Сержант Стефанопулос хотела, чтобы я участвовал в расследовании этого дела как можно меньше. После погрома в Ковент-Гардене, когда сорок человек оказалось в больнице, еще двести, включая большую часть группы, занятой в опере «Билли Бадд», были арестованы, заместитель комиссара заработал сначала нервный срыв, а потом дисциплинарное взыскание, а собственный шеф сержанта Стефанопулос оказался на больничном из-за шприца со слоновьим транквилизатором, который я в него воткнул (в свою защиту могу сказать, что он в этот момент пытался меня повесить), – и да, потом толпа еще разнесла Оперный театр и сожгла рынок, – так вот, после всего этого я был только рад участвовать в новом расследовании как можно меньше.

Вернувшись в «Безумие», я застал Найтингейла в утренней столовой. Он накладывал себе кеджери из блюда на серебряном подносе – одном из тех, которыми Молли каждое утро упорно загромождает сервировочный столик. Подняв крышку другого подноса, я обнаружил там жареные колбаски и яйца-пашот. Иногда хорошим завтраком после бессонной ночи можно возместить несколько часов сна. На меня это тоже подействовало, и я отрапортовал Найтингейлу об убийстве в клубе «Граучо», но к колбаскам, впрочем, не притронулся. Тоби сидел у стола, вперив в меня сосредоточенный взгляд пса, готового с радостью принять любой кусочек съестного, который судьба, возможно, склонна ему подарить.

Когда в наше поле зрения попал трагически лишившийся пениса Сент-Джон, мы отправились к стоматологу-криминалисту, чтобы подтвердить, что данная травма была нанесена именно зубами, а не ножом или, скажем, миниатюрной копией медвежьего капкана. Стоматолог сделал максимально достоверный слепок зубов, оставивших этот след. Получившиеся челюсти были очень похожи на человеческие, только раскрывались шире и располагались словно бы вертикально. По его мнению, клыки и резцы больше напоминали человеческие, но ложнокоренные и коренные были необычайно тонкие и острые.

– Они принадлежат скорее хищному животному, нежели всеядному, – сказал доктор.

Хороший человек и дело свое знает, но я не мог избавиться от ощущения, что он считает, будто мы его дурим.

Это послужило причиной весьма необычного диспута на тему человеческого пищеварения, который не прекратился, пока я не сходил и не купил школьный учебник по анатомии и не объяснил Найтингейлу, что такое желудок, тонкий и толстый кишечник и как это все взаимосвязано. Потом спросил: разве он не проходил все это, когда учился в школе? Он ответил, что, наверное, проходил, но не запомнил, так как не мог сосредоточиться: его все время что-то отвлекало. Я спросил, что же именно, и он ответил:

– Регби и заклинания.

– Заклинания? – переспросил я. – Хотите сказать, вы учились в Хогвартсе?

Этот вопрос вылился в краткий пересказ истории про Гарри Поттера, после чего Найтингейл сказал, что да, он посещал школу для детей из особых семей со старыми магическими традициями. Но эта школа почти ничего общего не имела с описанной в книге. Найтингейл, правда, оценил квиддич, но у них в школе играли в основном в регби, и использовать магию на регбийном поле было строжайше запрещено.

– У нас был эдакий свой вариант сквоша, – пояснил наставник, – в него играли при помощи форм движения. Временами получалось довольно энергично.

Во время Второй мировой войны вооруженные силы реквизировали школу для своих нужд. К пятидесятым годам она вновь открылась для гражданского населения, но потенциальных учеников оказалось слишком мало, чтобы ее работа могла окупиться.

– И слишком мало осталось учителей, – добавил Найтингейл и надолго умолк.

Я решил больше не затрагивать эту тему.

Мы провели огромное количество времени в библиотеке, перелопачивая литературу в поисках упоминаний о vagina dentata. В процессе я наткнулся на книгу «Экзотика» авторства Вольфе. Подобно тому как Полидори знал все о страшных и неестественных смертях, Вольфе был крупным знатоком сверхъестественных живых существ и того, что доктор Валид называл «криминальной криптозоологией». Он был современником Гекели и Уилберфорса, знал все новейшие теории эволюции. Во введении к своей «Роли магии в обосновании псевдоламаркистского наследия» Вольфе утверждает, что изменения в живом организме, вызванные воздействием магии, могут впоследствии передаться потомству этого организма. Современным ученым эта теория известна под названием «наследование благоприобретенных признаков», и любой поддерживающий ее биолог обычно вызывает у коллег долгий заливистый смех. Сама по себе эта идея казалась довольно убедительной, но доказать свою теорию Вольфе не успел – во время поездки на воды в Сидмут он погиб от зубов акулы.

Мне подумалось, что эта-то теория и могла бы объяснить «эволюцию» многих существ, описанных в «Экзотике». Вольфе по какой-то причине не стал упоминать в своей выкладке genii locorum, духов места, которые (я-то знаю) наверняка существуют. Но было ясно, что если кто-то подвергается обширному и незаметному воздействию магии, которая к тому же пропитывает собой некую часть местности, то этот кто-то вполне может и физическую свою форму изменить по воле этой магии. Взять, к примеру, Батюшку Темзу и Матушку Темзу и даже Беверли Брук – ту самую, которую я поцеловал на перекрестке семи дорог.

Потомство наследует признаки, подумал я. Возможно, это и к лучшему, что Беверли Брук находится вне пределов досягаемости и не смущает мой покой.

– Если криминалисты-стоматологи подтвердят, что это то же самое существо, – проговорил я, – тогда можем ли мы предположить, что оно не естественного происхождения? Я хочу сказать, возникло при помощи магии? Тогда оно должно повсюду оставлять следы в виде вестигиев, верно?

– Но вы еще ни одного не обнаружили, – заметил Найтингейл, наливая себе еще чаю.

– Это так, – отозвался я. – Но если у нее есть некое убежище, где она проводит большую часть времени, – то, возможно, вестигии там накапливаются. Если это так, ее будет легче найти, а учитывая, что оба нападения произошли в Сохо, вполне возможно, что ее логово находится именно там.

– Сохо – большой район, – заметил Найтингейл.

– Лиха беда начало, – ответил я и кинул Тоби колбаску. Тот поймал ее в воздухе, исполнив техничный прыжок в высоту. – Что нам нужно, так это хорошо зарекомендовавший себя специалист по обнаружению сверхъестественных существ.

Мы дружно поглядели на пса, заглотившего колбаску не жуя.

– Нет, только не Тоби, – сказал я. – Есть еще кое-кто, и у него передо мной должок.

Когда я примирил между собой верхнее и нижнее течения Темзы, частью их мирового соглашения стал обмен заложниками. Чистое средневековье, но ничего лучше я тогда не смог придумать. Из лондонского контингента приближенных Матушки Темзы я выбрал кареглазую круглолицую Беверли Брук – а взамен получил Эша, с лицом голливудского актера, немытыми светлыми волосами и обаянием бродячего ярмарочного артиста. Его поселили в доме Матушки Темзы в Уоппинге, и он произвел там немалый переполох. В конце концов старшие дочери Мамы сбагрили его в «Генератор» – студенческий хостел, стоящий аккурат на границе между гопническим Кингс-Кроссом и богатеньким Блумсбери. Оттуда можно было также в случае чего быстро добраться до «Безумия».

Хостел стоял на месте бывших конюшен Тэвисток-плейс. Снаружи он был весь из себя георгианский, в абсолютно традиционном стиле, внутри же оформлен в казенных немарких оттенках, которые мы неизменно видим в детских телепередачах. Персонал носил форму – зелено-голубые футболки, бейсболки и профессиональные широкие сияющие улыбки. Последние при моем появлении несколько приугасли.

– Я пришел забрать его, – сказал я, и улыбки засияли с новой силой.

Я-то всю ночь работал, потом слегка вздремнул, принял душ и еще успел повозиться с документами, а Эша застал только что из постели. Он открыл мне дверь и стоял на пороге, завернутый в несвежее банное полотенце оливкового цвета.

– О, Питер, заходи.

Номера в «Генераторе» обставлены с таким расчетом, чтобы удовлетворить исключительно самые насущные потребности студентов. Вместо обычных кроватей там стоят двухэтажные – и, по идее, в каждом номере должны быть как минимум два жильца. Но Эш, как только переехал сюда, добыл бог весть где ацетилено-кислородную сварочную горелку, с помощью которой превратил свою двухэтажную кровать в двуспальную. И теперь любому, кто вознамерился бы сюда вселиться, пришлось бы спать с ним под одним одеялом. Когда персонал начал жаловаться, Матушка Темза отправила разбираться свою дочь Тайберн. А уж если леди Тай с чем разберется, то раз и навсегда. Правда, в защиту Эша следует сказать, что он редко спал в этой кровати один. Тай его терпеть не может, но, поскольку до появления Эша первое место в ее черном списке занимал я, мне это оказалось в некотором смысле на руку.

Вчерашняя девушка Эша настороженно смотрела на меня, натянув одеяло до подбородка. Кроме края кровати, других мест для сидения не наблюдалось, поэтому я осторожно присел и ободряюще улыбнулся незнакомке. Она явно начала нервничать, когда Эш удалился по коридору в направлении общих душевых.

– Добрый день, – сказал я, и она кивнула в ответ.

На вид она была довольно симпатичная – точеные скулы, оливковая кожа, вьющиеся темные волосы, колечками рассыпавшиеся по плечам. Только когда она успокоилась и села, а край одеяла соскользнул, обнажив гладкую, безволосую и совершенно плоскую грудь, до меня дошло, что она вовсе не она.

– Ты парень? – спросил я, демонстрируя тем самым, что проходил в Хендоне курсы политкорректности.

– Только физически, – ответил он. – А ты?

Мне, к счастью, не пришлось отвечать: в номер влетел Эш в чем мать родила и, порывшись в вещах, достал линялые джинсы и футболку «Бро Ананси» – несомненно, подарок Эффры. Задержавшись ровно настолько, чтобы поцеловать взасос юношу в постели, он надел «мартенсы», и мы вышли за дверь.

Когда мы покинули хостел и направились к машине, я задал ему вопрос насчет этого парня.

Эш только пожал плечами.

– Я и не понял, что это парень, пока мы не пришли ко мне, – ответил он, – а потом подумал: мне же хорошо, так почему бы и нет?

Для того, кто никогда не жил в населенном пункте крупнее Сайренсестера, Эш поразительно быстро превращался в метросексуала.

– Куда мы едем? – спросил он, когда мы сели в машину.

– В твой любимый район, – ответил я, – в Сохо.

– Накормишь меня завтраком? – с надеждой спросил он.

– Ланчем, – поправил я. – Да и для ланча уже поздновато.

В конце концов мы решили съесть рыбы с картошкой в забегаловке на Бервик-стрит. В одном конце этой улицы находятся офисы нескольких телекомпаний, посередине – открытый рынок, а в другом конце – пара-тройка неприметных магазинов для взрослых. А еще здесь расположены несколько всемирно известных магазинов, где торгуют только и исключительно виниловыми пластинками. Именно сюда пришел бы мой папа продавать свою коллекцию, если бы вдруг внезапно потерял к ней интерес – чего случиться, разумеется, не могло.

Я объяснил Эшу, в чем его задача.

– Я должен тусоваться в Сохо? – переспросил он.

– Да, – сказал я.

– Зависать в клубах и барах, знакомиться с новыми людьми?

– Ага. И искать среди них агрессивную женщину-убийцу, предположительно сверхъестественного происхождения.

– То есть надо шататься по клубам и искать опасную женщину? – снова переспросил он. – А как она хоть выглядит?