Текст книги "Гобелен"
Автор книги: Белва Плейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Поль поинтересовался, куда они поедут.
– За город, – был краткий ответ.
– Далеко?
– Три часа езды.
Лицо водителя отражалось в зеркальце обзора. Это было холодное, отчужденное лицо, не располагающее к вопросам, и Поль больше ничего не спрашивал. Но в какое-то мгновение его охватил страх: а что если его везут, чтобы расправиться с ним? Он вспомнил, что говорил о новой Германии, о своем отвращении к новым порядкам. Но нет, это же просто сделка. Товар доставляется и за него платится, вот и все – пятнадцать тысяч долларов в кармане Поля надо передать кому-то, кто в нужный момент представится как «Дитрих О.».
Во всяком случае, Марио, должно быть, жив. Они бы не просили деньги за труп, не так ли? Не просили бы?
Сельская местность, живописная даже в тусклых красках зимы, мелькала за окном. Пруды, коттеджи, пасущиеся овцы и деревенские улицы. Ближе к полудню, когда они подъехали к ресторану, водитель предложил принести Полю ланч.
– Я не голоден, – сказал Поль, – но вы идите, если хотите. Я погуляю, разомну ноги.
Он пошел вдоль главной улицы. Это был красивый городок с ящиками на окнах, сейчас заполненными ветками елок, но весной в них будет цвести герань. На боковой улице была гостиница, одно из тех старых приветливых заведений, которые напоминают о домашнем уюте, горячем супе и перине в комнате с низким потолком. Он остановился посмотреть на нее.
Около двери под кованым названием гостиницы был прикреплен плакат: «В этом доме строго запрещается находиться евреям». Он снова прочитал плакат. Теперь он понял предложение водителя принести ему ланч и поспешил к машине.
Люди проходили мимо по своим делам. Художник тащил палитру и кисти. Домашние хозяйки несли свои корзины. Они все выглядели как нормальные люди. Он закрыл глаза и притворился спящим, когда вернулся шофер. Автомобиль тронулся, и он открыл глаза примерно через час, когда почувствовал, что они снизили скорость.
Они проехали в ворота в высокой каменной стене с колючей проволокой наверху. Идентификация, разрешение и обмен приветствиями. У Поля осталось смутное впечатление ужасного холода, бараков, голого бетона и пустого пространства. Автомобиль остановился у небольшого здания, охраняемого солдатами, которые взяли на караул.
Водитель сказал только:
– Вас ждут внутри.
В большой комнате, разделенной перегородками, стучали машинки, звонили телефоны, бумаги складывались аккуратными стопками на столах. Это мог быть офис какого-то страхового агентства. Стройный молодой человек в черной форме передал Поля другому стройному молодому человеку в такой же форме. Этот сидел за столом. Его лицо ничего не выражало, и эта полная бесстрастность в нем, отсутствие какого-либо чувства вызвали у Поля страх, сковавший его горло; казалось, даже открытая враждебность была бы более человечной.
– Дитрих О., – произнес этот человек.
– Поль Вернер.
– Вы привезли, что требуется?
– У меня в кармане. – Поль прикоснулся к карману пиджака.
Человек протянул руку. Поль заколебался:
– Марио Хершфельд?
– Совершенно верно. Его освободят, когда вы передадите это мне.
– Тогда я смогу забрать его с собой?
– Нет. Существуют формальности. Его отправят домой завтра.
Поль облизал сухие губы. Это мог быть обман, простой обман. Он не мог проверить.
– Могу я спросить, как он доберется домой?
– Вас это не должно касаться.
Рука была еще протянута. Поль неохотно вытащил пакет с банкнотами, посмотрел, как они исчезли в кармане формы, и понял, что его прогоняют.
Он сделал еще одну попытку:
– Мне бы хотелось увидеть Марио.
– Это невозможно.
– Я не прошу долгого свидания. Только на минуту, чтобы сказать ему…
– Повторяю: это невозможно.
Дитрих О. поднял телефонную трубку, забыв о Поле. Ничего не оставалось, как повернуться и возвратиться к машине.
По дороге к главным воротам машина остановилась, чтобы пропустить группу узников. Поль посмотрел на них и отвел глаза. На них были полосатые робы из тонкой хлопчатобумажной ткани; Полю было холодно даже в его тяжелом пальто. Их головы были обриты, так что на первый взгляд они могли показаться одного возраста, стариками со смертельно бледными, уродливо обнаженными черепами. Молчаливые и согнутые, они шли между конвоирами. Ужас охватил Поля. Он, свободный человек в теплом пальто, съежился в машине.
Как будто одурманенный, Поль проспал всю дорогу обратно в отель. Из отеля он позвонил Илзе и, боясь непредвиденных случайностей, осторожно сообщил ей новости, окончательно не обещая ничего. Потом, вспомнив, что ничего не ел с утра, он заказал тосты и яйца на ужин и опять погрузился в тяжелый сон, который дается нам, когда действительность становится невыносимой.
На следующее утро он спешил к Илзе. Она открыла дверь и обняла его. Она плакала.
– Я надеюсь, это слезы счастья?
– Да. Но что они сделали с ним… Хочешь посмотреть на него? Он теперь долго не проснется. Я хотела, чтобы он немного забылся.
Они вошли на цыпочках в спальню, комнату молодого человека с фотографиями, множеством книг, теннисными ракетками и проигрывателем. На кровать падал тусклый свет из окна. И Поль, посмотрев на Марио, едва сдержал крик.
Темная голова, которую он помнил по фото, была выбрита. Длинный порез с засохшей кровью шел по голому черепу. Губы распухли, одна из щек была ярко-синей. Рука, лежащая у щеки, была перевязана от запястья до кончиков пальцев: пальцы были размозжены.
Они молча стояли. Когда они наконец посмотрели друг на друга, в их глазах стояли слезы.
– И его зубы тоже, – прошептала Илзе, – все передние зубы выбиты. Как я поправлю его?
Поль обнял ее за плечи. Наконец она успокоилась, а Поль нашел нужные слова:
– Завтра вы будете в безопасности в Италии. Отведи его к хорошему врачу и дантисту. Отдохните на солнце, в спокойствии и мире…
Это были шаблонные слова, произнесенные, чтобы ободрить и успокоить. Он сам не очень верил им.
– Нам следовало бы уехать в Палестину. Он хотел уехать туда еще с детства. Помнишь, я рассказывала тебе?
– Ты делала, как считала лучше. Не вини себя. Кроме того, британцы делают Палестину незаконной и опасной. Мы не имеем представления, с чем столкнемся на переговорах в Лондоне. Они подписали Балфурскую декларацию в 1917 году, но сейчас им хочется все вернуть вспять, не давая евреям обрести отечество. Поэтому они топят старые посудины, которые перевозят беженцев, или интернируют их на Кипре.
Илзе вздохнула:
– Я понимаю. Не возбуждайте арабов – нам нужна нефть. Ты сионист?
– Если ты имеешь в виду, хочу ли я жить в еврейском государстве? Нет, я американец. Я принадлежу Америке. Но я всей душой за еврейское государство, куда могут стекаться евреи, спасаясь от того, что происходит здесь.
Он заметил, что она совершенно измучена.
– Я слишком долго сижу у тебя. Тебе надо поспать.
– Я не смогу заснуть. Я хочу, чтобы ты остался. Можешь, Поль?
– Конечно, если ты хочешь. Извиняясь за свою слабость, Илзе сказала:
– Я никогда раньше не боялась одиночества.
– Но сегодня особый случай.
Они сели в маленькой гостиной. Он вспомнил то место перед книжным шкафом, где их танец перешел в объятия; интересно, вспоминала ли об этом когда-нибудь Илзе? Она говорила, что для нее происшедшее имело большее значение, чем для него.
– Хочешь поговорить, Илзе, или нет?
– Мне хочется поговорить, но в голове такая путаница, что я не могу придумать, с чего начать.
– Хорошо, расскажи мне, что произошло с тобой за все эти годы. Ты не замужем…
Она слегка улыбнулась:
– Вот что сразу спрашивает мужчина у женщины, да? Не про то, получила ли я степень по эндокринологии.
– Ну, получила?
– Да. И дважды могла выйти замуж. Я жила с очень хорошим человеком некоторое время и была очень счастлива, пока он не эмигрировал в Австралию.
– Почему ты тоже не уехала?
– Из-за денег. Они принимают только тех, у кого есть достаточно денег. А у него не хватало на троих. Вот так. А ты? Ты все еще женат?
– Да. И не вижу причин для перемен в своей жизни. – Поль рассматривал свои ногти.
– А другая? Та, о которой ты рассказывал мне?
– Она замужем.
– Ты никогда не видишь ее?
– Нет. Я обещал ей не видеться. У нее хороший муж.
Выражение необычной доброты промелькнуло по ее лицу. Поль в изумлении посмотрел на нее. И, испытывая такое горе, она еще могла думать о нем.
– Я часто вспоминала тебя, Поль.
Сказать ей то же самое в ответ – было бы лицемерием. Он вспоминал о ней очень редко, но как о прекрасном мгновении его жизни; так же он будет вспоминать неделю, проведенную с Ли на море и те дни, что они проведут вместе в Париже; ни одной женщине не удалось затронуть глубины его сердца, как это сделала Анна.
– Я надеялась, что ты найдешь кого-нибудь, кто бы занял ее место, – произнесла Илзе.
Он внезапно ощутил свою незащищенность. События последних двух дней сняли с него покров условностей – что значит чья-то личная жизнь или достоинство перед лицом смерти? Его чувства выплеснулись наружу.
– Видишь ли, есть дитя. Я не говорил тебе раньше.
– А!
– Дочь, почти взрослая. Шестнадцати лет, – он помолчал, подсчитывая, – да, шестнадцать исполнилось в прошлом декабре.
– Ты тоже не видишь ее?
– Я видел ее однажды, очень давно. Илзе нахмурилась и покачала головой:
– Должно быть, тебе очень больно?
– Да.
Незнакомка, которой он дал жизнь, преспокойно живет в Нью-Йорке. Она гуляет, или читает книгу, или смеется – он надеялся, что она смеется. А он не может представиться ей, не может сделать ей подарок. Но что более важно, он не может поделиться с ней своими мыслями, передать ей в наследство свои идеи.
– Я никогда никому не рассказывал о ней, – сказал он. – Ты единственный человек, который знает об этом.
– Ничего нельзя сделать?
– Ничего.
Слишком много чувств было выражено – в маленькой комнате стало тесно.
– Прости, – быстро проговорил Поль. – Твоя ноша слишком тяжела. Я не имел права добавлять еще и свою, как бы мала она ни была в сравнении с твоей.
– Почему мала? Просто другая.
И снова она посмотрела на него необычайно по-доброму. Этот взгляд тронул его и вызвал стыд за жалость к самому себе. Он встал и коснулся ее плеча:
– А сейчас я действительно хочу, чтобы ты отдохнула. Я пойду в отель. Ты можешь связаться со мной, если, не дай Бог, что-то случится.
Она схватила его за руку:
– Можешь ты спать здесь? Можешь? Безусловно, в такую ночь она не думает о… Она прочитала его мысли.
– Нет, ничего подобного, Поль. Только спокойствие. – И она улыбнулась.
– Да, – согласился он. – Да, конечно.
Он лежал рядом с ней, она долго держалась за его руку. В кромешной тьме последней ночи перед бегством они прислушивались к звукам из соседней комнаты, где тяжелым сном спал Марио, и считали тянущиеся часы, глядя на будильник. Ближе к утру ее рука отпустила руку Поля, и они уснули.
Он ушел до того, как проснулся Марио.
– Вот мои адреса. Мой офис в Нью-Йорке и в Криллоне в Париже следующие десять дней. Ты напишешь мне сразу, чтобы я знал, что вы в безопасности в Италии?
Ее глаза, поднятые к нему, смотрели с благоговением.
– Как мне благодарить тебя, как оценить все, что ты сделал, что я должна сказать тебе, Поль?
Он остановил ее и поцеловал в щеку:
– Да хранит вас обоих Бог. И убежал.
В отеле расписание лежало на полке. У него был билет на Париж на следующий день, но мысль о том, что ему придется провести еще ночь в этой стране, пугала его. Если повезет, он сумеет попасть на поезд сегодня – он начал бросать вещи в чемоданы.
И совершенно неожиданно он сломался. Он был потрясен. Юноша с искалеченным телом… Илзе… Только Бог знает, какое будущее ожидает их. А те избитые люди, еле бредущие и замерзающие в лагере? А еще раньше озабоченное, встревоженное лицо Элизабет?.. Он уронил пару туфель и опустил голову на стол. В ушах звучали древние причитания, такие же старые, как земля и море.
– О, мой Бог, – прошептал он.
Через некоторое время он встал, закончил складывать вещи, оплатил счет и поехал на вокзал. Слишком возбужденный, чтобы оставаться в зале ожидания, он вышел на платформу и стоял там, пока с громким шипением подали темно-синие вагоны поезда.
Заняв свое место, он заказал двойное бренди. Может, это заставит его уснуть, по крайней мере, пока они не пересекут границу и он не покинет эту страну. Ему пришло в голову, когда он прикоснулся к своему американскому паспорту в кармане, что наверняка в этом поезде есть еще люди, которые по тем или иным причинам волнуются больше него и для которых стук пограничника в дверь купе будет тяжелым испытанием, при котором будет останавливаться от страха сердце. Он был готов расцеловать свой паспорт.
Поезд тронулся. И он под благотворным действием бренди обратил свои мысли к Парижу и Ли. Они вылечат его, а он так в этом нуждается! Смех Ли, вино, вкусная еда, картинные галереи, прогулки в парке и любовь в постели… и свобода! Самое главное – свобода!
Поезд мчался сквозь пасмурный день.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
– Как ты ухитрилась так устроить? – спросил Поль. – Ведь мы не путешествуем вместе.
Его комната была соседней, и дверь между ними была открыта.
– Очень просто. Дала на чай горничной перед тем, как мы пошли на обед.
В черной прозрачной ночной рубашке Ли расчесывала волосы перед зеркалом. Она улыбнулась ему в зеркале счастливой улыбкой.
– Честно, ты сильно удивил меня, когда вошел сегодня утром. Я все планировала на следующей неделе: билеты на концерты, на балет, кроме того, я договорилась о машине на один день: нам может захотеться поехать позавтракать за город. Но остальное время свободно.
– Прекрасно, меня все устраивает. Перестань, хватит, твои волосы и так красивы.
– Они перепутались – надо подстричься.
– Они как атласная шапочка, – сказал он, касаясь щекой ее волос. – Пошли, гаси свет.
– Посмотри за окно: мы на Пляс-де-Конкорд!
– Это великолепно, но не дразни меня. Ее глаза сразу помрачнели.
– Я не дразню тебя, Поль! Это не в моих правилах. Но я так счастлива и хочу продлить эти мгновения. Я до сих пор не могу поверить, что я с тобой!
– Поверь, – произнес он. – Эй, ты хочешь, чтобы я перенес тебя?
Он поднял ее и положил на кровать. Нежно, осторожно он стал поднимать черное шелковое облако вверх, обнажал ее лодыжки, сильные бедра, тонкую талию, грудь, пышность которой всегда поражала его в сочетании с тонкостью талии, покатые плечи, и – снял сорочку.
Минуту он стоял разглядывая ее.
– О чем ты сейчас думаешь, Поль?
– Я думаю: какая сладкая, какая спелая и сладкая. Ты – как персик.
Она улыбнулась:
– Тогда возьми его! Он твой.
Только через три дня он получил открытку от Илзе; его сердце успокоилось, когда он прочитал:
«Здесь мы в безопасности с друзьями. Марио начинает приходить в себя. Буду поддерживать с тобой связь. Счастья тебе».
За обедом он показал открытку Ли. Он рассказывал ей про Илзе, опуская свои отношения с ней. У него было чувство, что ей это не понравилось бы, хотя в подобной же ситуации Илзе отнеслась бы к этому по-другому. Сейчас он восклицал:
– Это повод для праздника! За это можно выпить! Она держала бокал пальцами с алыми ногтями и задумчиво цедила вино.
– Было сложно, да?
– В Германии? Да. Невыносимо наблюдать, как она сползает в ад и не может остановиться.
– Поль, сколько я тебя знаю, ты всегда брал на себя беды других людей. С тех пор, как я вышла замуж за Фредди. Дэн, который вдвое старше тебя, а теперь эта Илзе и мой сын – мы все ищем у тебя поддержки. У тебя ничего не остается для себя.
– Я не так смотрю на это.
– Возможно, нет. Но послушай, мне хочется, чтобы, пока мы здесь, ты не о чем не думал, кроме удовольствий. Мне хочется, чтобы ты расслабился.
Он рассмеялся:
– Тебе не кажется, что я достаточно расслабился за последние три ночи?
– Я не шучу. Секс – это физическая потребность. Он не связан с состоянием душевного покоя и счастья.
– Очень хорошо, – весело ответил он. – Никаких дел! Единственное, что я все-таки сделаю, это повидаю двух клиентов, американцев, живущих в Париже, но это будет приятно, а остальное время я посвящу тебе!
La ville lumiere! Город улыбался. Даже полицейские были здесь вежливы. Иногда, рано проснувшись, они шли выпить кофе в только что открывшиеся кафе. Продавцы цветов под тентами выставляли букеты роз и лилий. После бриошей или рогаликов они шли в Люксембургский сад посидеть на зеленых железных скамейках и понаблюдать за детьми, играющими вокруг фонтана Медичи. Они осматривали старинные отели Парижа в снежной дымке, восхищались витражами Нотр-Дам, обедали в Тур-де-Аргент, смотрели балет в Опера, ходили в кабаре на Монмартре, бродили по ночному Парижу.
Поль согласился познакомиться с миром моды. Ему всегда казалось глупым, что люди относятся с такой серьезностью к тому, как задрапировать человеческое тело. Но любопытство, которое заставляло его изучать работу карбюратора в автомобиле или устройство флейты, теперь заставило его следовать за Ли, и ему пришлось признать, что портновское дело – это тоже искусство. В прокуренном салоне он сидел на красивом позолоченном стуле и смотрел, как Шанель в свитере и юбке, золотых цепочках и с бантом в волосах следит за показом своих моделей на маленькой золотой сцене.
– Я бы хотел подарить тебе что-нибудь из этих моделей, – сказал он Ли после просмотра за ланчем. – Может, желтый костюм от Шанель?
Ли покачала головой:
– Нет, нет.
– Почему нет? Ты же была в восторге от него!
– Нет, не надо. Я ничего не хочу, – серьезно повторила она.
Он немного подумал и решил говорить прямо:
– Ты думаешь, я предлагаю тебе нечто вроде платы за удовольствие, которое получаю от тебя?
Она не ответила.
– Но ты ошибаешься! Если бы я захотел тебе заплатить за все, что ты дала мне, то мне следовало отплатить тебе чем-то более существенным.
– Правда, Поль, не надо! Я хочу, чтобы в наших отношениях не было вещей, что бы ты ни говорил. Понимаешь?
Он понимал, что, возможно, заходит в своих отношениях с Ли дальше, чем предполагал. Возможно, даже дальше, чем предполагала сама Ли. Возникло легкое беспокойство, и он сосредоточился на булочке с маслом.
– Но все равно это очень мило с твоей стороны. – На миг ее лоб нахмурился, потом разгладился, как будто по нему провели рукой. – О, это шоу, театр, да? Весь этот бизнес моды? У Ланвина подают шампанское, а в Мэгги Руфф на открытии был оркестр, и гости были в вечерних туалетах.
Так легко и весело она ушла от опасной темы.
Когда началась вторая неделя, беспокойство усилилось. Что будет, когда они вернутся в Нью-Йорк? Если их связь раскроется, то возникнет много сложностей: во-первых, ее сын и остальные родственники, не говоря уж о Мариан…
В последний день Ли бросилась делать покупки. У нее была уйма друзей, и она любила быть щедрой.
– Я откланиваюсь и встречу тебя в обед, – сказал Поль. – Я никогда не был в Буэ и посвящу этот день ему.
Это был один из тех февральских дней, когда у верхушек деревьев плавают обрывки редеющего тумана, с нижних ветвей капает и влажный воздух создает обманчивое ощущение наступления весны. Тропинка вокруг озера была пустынна. Было так тихо, что неторопливые шаги Поля гулко отдавались в воздухе. В тишине было что-то печальное, но эта печаль была приятна. Он подумал, что это похоже на реквием. Что-то смутно всплыло в его памяти, но что? Ему мучительно хотелось вспомнить. Он остановился, пытаясь сосредоточиться на ускользающих воспоминаниях, и стал пристально смотреть на мрачную черную поверхность озера, по которой плыли три утки, образуя безупречное «V».
Воспоминание пришло неожиданно… Гудзон, черный и мрачный в зимний день. Большие хлопья снега медленно опускаются на воду, прилипают к ресницам Анны. Они поднимаются на холм. В доме недалеко от вершины играет струнный квартет, его печальная и прекрасная музыка слышна даже сквозь закрытые окна.
– Шуберт, – сказал он. И они остановились, дослушав музыку до конца, а потом пошли рука об руку в молчании.
Много времени прошло. У него был шанс, но он не воспользовался им. А сейчас он стоял, одинокий, за тысячи миль, крича в душе: «Анна», «Айрис», пока флотилия уток преспокойно огибала озеро.
Внезапно подул холодный северный ветер, зашумели сосны. Зима была печальной, печальны были и ранние сумерки. Не следовало ему приходить сюда одному. Ему нужна Ли, веселая, успокаивающая Ли.
И он заспешил назад, желая поскорее найти такси и вернуться в отель.
Комната отдыха была как раз тем местом, которое могло развеять мрачные настроения. Приятный розоватый свет и глубокое кресло действовали успокаивающе на Поля, он наблюдал оживленное передвижение роскошных женщин, деловых мужчин, французов и иностранцев, и терпеливых умных пуделей, носящих ошейники с фальшивыми бриллиантами. Он заказал аперитив и медленно цедил напиток. Чувствуя, как восхитительный огонь разливается по всему телу.
Поль посмотрел на часы. До обеда еще час. Он заказал еще аперитив и стал наблюдать за стройной блондинкой, чей огромный кулон из изумруда, по меньшей мере в шесть карат, привлек его внимание. Он размышлял, знает ли она, что выражение недовольства портит ее лицо, когда за ее плечом увидел входящего в зал Донала Пауэрса. Тот тоже заметил Поля. Встреча была неизбежной. Донал в сопровождении другого мужчины подошел к нему:
– Ну и ну! Мир тесен! Ты здесь по делу или отдыхаешь?
– По делу. – Поль встал, протягивая руку.
– Мистер Вернер, мосье Коро. Не родственник художника.
Француз поклонился:
– К сожалению.
Замешательство продолжалось доли секунды. Если бы Донал был один, Поль сказал бы: «Давай не будем притворяться, нам не обязательно быть вместе, мы презираем друг друга».
– Мистер Вернер кузен моей жены. Француз вежливо приподнял брови:
– Восхитительное совпадение для вас обоих. Он ждал, когда ему предложат сесть.
– Пожалуйста, садитесь, – сказал Поль.
– Зимой у нас редко бывают американцы, мистер Вернер.
– Для меня Париж прекрасен в любое время года. Донал, заказав напитки, обратился к Полю:
– Давно здесь?
– Две недели. Я приехал из Германии.
– О? И я тоже. Как тебе понравилось?
– Я до сих пор не пришел в себя от ужаса.
– Вы американец и, естественно, воспринимаете все иначе, чем мы, европейцы, – сказал Коро.
Поль не совсем понял, что имеет в виду Коро. Коро объяснил:
– Я хочу сказать, что сильное руководство имеет свои преимущества. Вы, американцы, еще не пришли к этому. Посмотрите только на Германию и Италию и увидите, что порядок в этих странах ведет их к процветанию. В моей стране мы только спорим. Меняются взгляды – меняется правительство. Это становится тошнотворным.
– Так вы хотите уничтожить Третью республику? – спросил Поль.
Коро пожал плечами:
– Я? Я ничего не хочу уничтожать. Но я не заплакал бы, если бы она умерла.
Поль промолчал. Он смотрел на стул, на котором лежали кейс из крокодиловой кожи и пара кожаных перчаток. Почему-то эти предметы привели его в бешенство, хотя у него самого были похожие. Он поднял глаза, переводя взгляд с одного мужчины на другого.
– Мосье Коро человек опытный, – сказал Донал. – Он владеет крупнейшими машиностроительными заводами в этой стране. Основанными его дедом, – с уважением добавил он.
Коро обратился к Полю:
– Мне показалось, вы сказали, что вы тоже в деле?
– Нет. Я банкир.
– Ах, тогда вы определенно практичный человек. Люди, подобные нам, заставляют крутиться мировые колеса. Мы не должны позволять Леону Блюму вставлять в них палки. Если республика падет, то из-за таких, как он.
На лице Коро проступили красные пятна, он резко поставил стакан на стол.
– Мошенники и взяточники – вот кто они!
– Ну уж Блюма вы не назовете мошенником, – сказал Поль.
Ему показалось, что Донал, предупреждая, толкнул коленом своего приятеля. Конечно, Блюм – еврей. Неважно, что он демократ, ученый или что-то еще.
– Ну, возможно, и нет, – признал Коро. Он, должно быть, правильно понял предупреждение.
– Но все равно, народ больше не хочет его, – добавил он.
«Зачем я спорю с этим незнакомцем?» – спросил себя Поль. Абсурдно. Два человека, которые еще десять минут тому назад не знали друг друга и наверняка больше никогда не встретятся, изливали свой сдержанный, цивилизованный гнев, а за их спинами стояли букеты красных и белых гладиолусов и где-то в другой комнате тренькало пианино. Тем не менее Поль продолжил:
– Я читал в ваших газетах о Акции Франсез. Это такие же молодые головорезы, как в Германии и Италии, и действия их те же – погромы и избиения на улицах.
Коро взял горсть орехов и раздавил их.
– Это всего лишь ребята. Они не беспокоят меня, так же как и немецкие парни.
Поль настаивал:
– Немецкие парни будут беспокоить вас, когда войдут, маршируя, во Францию.
– Чепуха. Войны не будет. У нас есть линия Мажино, самая мощная оборона на земле.
– Она не в том месте, мой друг. Немцы придут через Бельгию, так же как они сделали в 1914 году.
Диалог был подобен перекидыванию мяча – вперед, назад, а Донал, как зритель на теннисном матче, поворачивал голову от одного к другому, чтобы ничего не упустить.
– Я бывал в Германии много-много раз, мистер Вернер, и могу сказать, что немцы хотят войны не больше нас. У меня связи в высших кругах в правительстве и промышленности. Мистер Пауэрс знает. Он был со мной. Спросите его.
Коро допил свой бокал и встал.
– Я опаздываю на встречу. Донал, я увижу вас утром? Счастлив был познакомиться с вами, – сказал он с вежливым поклоном Полю и, собрав свои вещи, удалился.
– Мерзкий тип ваш друг, – заметил Поль.
– Не друг, а деловой знакомый. Полезный для моей миссии.
Донал замолчал, ожидая, что его спросят, что это за миссия. Но Поль не спросил, и он продолжил:
– Вы знаете, а может быть, и нет, что я состою в комиссии по недвижимости. Я являюсь чем-то вроде эксперта по общественным зданиям. Поэтому я приехал за свой счет сюда, чтобы посмотреть, как это делается в Европе, особенно в Германии. И что интересно, даже в строительстве они впереди Англии и Франции. Намного впереди.
– Во всяком случае, согласно утверждениям вашего мосье Коро. Вы ведь толкнули его, да?
– Если бы я не сделал этого, могло бы возникнуть недоразумение.
– Он напомнил мне грифа, терзающего труп. Он и немцы вместе разжиреют на трупе Франции.
Донал возразил ему:
– Французы и немцы теперь хорошо ладят, вкладывая деньги в предприятия по обе стороны от границы. Французы делают инвестиции в немецкое машиностроение, а немцы покупают французские издательства. Да вы едва ли сумеете пообедать в важном доме Парижа, не встретив там немцев – промышленников, писателей или интеллектуалов. Известные имена.
«Интеллектуалы. Важные дома». Перед глазами Поля промелькнула картина: похороны Бена, толпа людей с жесткими лицами и агенты ФБР, следящие за ними. Он далеко пошел, этот Донал. И, судя по обстоятельствам, пойдет еще дальше.
– Мне хочется домой, – говорил Донал, – я скучаю по ребятишкам.
И он протянул фотографию из бумажника. На снимке перед цветущими рододендронами на лужайке стояло пятеро детей с Лабрадором.
– Вы их давно не видели. Не поверите, но Тимми уже такого роста, как я, и это в двенадцать лет. Том тоже растет, спортивного сложения. – Донал, забрав назад фото, стал сам его рассматривать. – Мне бы хотелось больше сыновей. Не то чтобы девочки не оправдывали моих ожиданий. Посмотрите на эту, Люси. Она будет красавицей с этой кудрявой головой. Никак не пойму, откуда взялись эти кудри.
Нежная улыбка и мягкий взгляд не вязались с тем Доналом, которого знал Поль.
– Я говорю своим детям, но особенно мальчикам, что они могут стать, кем захотят, заниматься, чем пожелают. Жизнь – это состязание, и нельзя никому позволять обходить себя. Надо быть всегда лучшим.
Вот теперь это был человек, которого знал Поль. И он подумал: «А если бы у меня были сыновья, что бы я сказал им?»
Но уж во всяком случае не то, что он только что услышал от Донала. Донал спрятал бумажник, после чего заговорил так, словно они с Полем были закадычные друзья:
– У меня здесь и личные дела. Среди них и компания Хенка. Вы смотрели последние цифры?
– Конечно.
– Хорошо. Компания процветает, не так ли? Поль мрачно кивнул.
– Бизнес в Германии действительно быстро растет, говорю я вам. – Донал огляделся и понизил голос – Забавно, что я встретился с вами здесь, я собирался увидеться сразу по приезде домой.
Поль мгновенно насторожился:
– Да? Почему?
– Конечно, вы поняли, что это касается «Финн Вебер», вернее, HW «Электрише Гезеллшкрафт», дочерней фирмой которой является «Финн Вебер». Сейчас производится большое слияние, одно из самых больших в электрохимической промышленности Германии, и естественно предлагаются новые акции. Это будет колоссальная штука, возможность сделать миллионы, буквально миллионы, тому, кто сумеет стать учредителем. – Донал заколебался. – Для этого необходимо иметь пакет из двадцати пяти тысяч акций.
Наступило напряженное молчание. Поль мысленно отверг предложение Донала и сейчас прилагал все усилия, чтобы сдержать свое негодование. Понимая, что Донал пытается понять выражение его лица, он намеренно смотрел на сияющий в свете лампы серебряный кофейник.
– Дело в том, что я не владею двадцатью пятью тысячами акций. Я мог бы легко купить их, но ситуация исключительная – необходимо быть владельцем такого количества акций еще до первого января. Понимаете?
Поль перевел взгляд на Донала:
– Я понимаю, что это исключает вас.
– Ну, не совсем. Есть способ обойти их. Мы можем объединить акции Хенка и мои у одного владельца, в один пакет. Мы можем образовать подобие корпорации исключительно для того, чтобы прикрыть это вложение – холдинговую корпорацию. Немцам известно, что она уже существует. Они не будут проверять даты в Нью-Йорке. Что за черт, я уже сказал им о ней, и их это полностью удовлетворило. Все, что им надо, это пара документов.
Молчание Поля длилось целую минуту, в течение которой, снова глядя на кофейник, он наслаждался поражением собеседника. Наконец он произнес:
– Конечно, вы знаете, что я не сделаю это. Донал выпрямился:
– Но почему?
– Я ответил вам в прошлый раз, когда вы обращались с подобным же предложением, не так ли?
– Послушайте, Поль. Посмотрите на дело с точки зрения банкира и не упрямьтесь. Я могу понять, что, возможно, тогда вы сомневались, но сейчас вы сами видите, какова прибыль, и вам следовало бы довериться моей деловой сметливости.
– Я абсолютно доверяю вашей деловой сметливости.
– Тогда что же вас останавливает? Поль прямо посмотрел на него:
– Вы до сих пор ничего не поняли?
– Так вы все еще поете старую песню дяди Дэна? Поль кивнул:
– Да. Так громко, как только могу.
На скулах Донала появились красные пятна.
– Вы банкир в третьем поколении. Не говорите мне, что вы достигли благополучия, оставаясь святыми.
– Мы были честными.
– Я не прошу вас делать что-нибудь бесчестное.
