Текст книги "Осколки судеб"
Автор книги: Белва Плейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
– Я уже заглядывал к вам, но вы спали, – сказал вошедший доктор Штерн, – поэтому я ушел и провел занятие с ординаторами.
Резкий порыв ветра сотряс оконную раму, словно ветер попытался ворваться внутрь.
– Похоже, метель разыгралась не на шутку, – сказал Пол. – О такой и полвека спустя будут вспоминать.
– Да. Говорят, такси достать невозможно. – Штерн сделал гримасу. – А поезда не ходят. Да в любом случае до Центрального вокзала не добраться. Слишком скользко.
– Да, – согласился Пол. – А вам-то уж ни в коем случае нельзя сломать ногу. Не то что мне, банкир может работать и сидя.
– Ну, вам тоже лучше ничего не ломать.
Штерн снял повязку с плеча Пола. Прикосновения его пальцев были почти неощутимы. Вот что значат «умелые руки», подумал Пол, часто морщившийся от боли, когда повязку меняли другие. Штерн тем временем успел заново перевязать плечо.
– По виду все в полном порядке. Думаю, больше оно не будет вас беспокоить.
– Вы и сейчас считаете, что к весне я смогу играть в теннис?
– Если не случится чего-то из ряда вон выходящего. Например, вы снова рассечете себе плечо или отправитесь еще на одну войну.
– Этого уж точно не случится, – рассмеялся Пол. Штерн вздохнул и сел.
– Не возражаете, если я тут у вас немного переведу дух? Сегодня был какой-то особенно тяжелый день. Бывают такие дни время от времени.
– Садитесь, посидите. Знаете, я как раз ждал случая поговорить с вами на тему, не относящуюся к моему плечу.
– Вот как? О чем же?
– О, ничего важного. Простое совпадение. Два года назад я был в Иерусалиме и встретил там человека, который знал вас в Вене. Его звали Хеммендингер.
Штерн покачал головой.
– Имя мне ничего не говорит.
– Возможно, это какая-то ошибка. Он ювелир, забавный старомодный человечек, очень любезный. Он спросил меня, не знаю ли я доктора Теодора Штерна, специалиста в области пластической хирургии в Нью-Йорке. Я ответил «нет», а вчера почему-то вспомнил о нем и решил у вас спросить.
– И имя, и профессия довольно необычные, – чувствовалось, что Штерн заинтересовался, – я пытаюсь вспомнить.
– Он сказал, что у него был магазин неподалеку от Рингштрассе. Дело основано еще его дедом. По словам Хеммендингера, он хорошо знал вашу мать.
– О, ну конечно. Теперь я вспомнил. Я просто тогда не слишком обращал внимание на его имя. Моя мать очень любила всякие украшения и в этом магазине купила великое множество ювелирных изделий. Позже она попыталась продать их, чтобы спасти нам жизнь. Ужасные то были времена, мистер Вернер. Вы и представить себе не можете.
– Думаю, что могу. В свое время я был знаком со многими европейцами как по деловой линии, так и по работе в организациях, занимавшихся делами беженцев. И я при любом удобном случае расспрашивал своих европейских друзей, как им удалось вынести тяготы тех страшных лет. Меня вообще интересуют люди, людские судьбы. Я люблю задавать вопросы, – сказал Пол, словно удивляясь этой своей слабости, и быстро добавил: – Если, конечно, эти вопросы не вызывают возражений.
– Я не возражаю, – ответил Штерн, печально улыбнувшись. – Если хотите, я расскажу вам свою историю. Короткая история, в которой, к сожалению, нет ничего необычного. – Улыбка исчезла. – Вся моя семья, вплоть до дальних родственников, погибла в концентрационных лагерях. По чистой случайности я находился за границей, пытаясь организовать их отъезд из Австрии, когда Гитлер захватил страну. Тогда я перебрался в Англию и всю войну сражался в рядах английских войск. – Он развел руками. – Как я и сказал, это самая обычная история.
– Да, мне все это хорошо известно. Я работал в Объединенной комиссии по размещению иммигрантов. Мы немало сделали, чтобы помочь тем, кто попал в Америку после войны, обустроиться здесь. Мне всегда казалось, что врачам приходилось особенно трудно – им ведь надо было сдавать на чужом языке экзамен на подтверждение квалификации и начинать все сначала, не имея денег, кроме тех небольших сумм, которые мы могли им предоставить.
– Ну, мне в этом отношении повезло больше других. До войны отец перевел кое-какие средства в Штаты, так что небольшой начальный капитал у меня был. Потом я породнился с чудесной семьей, и они помогли мне залечить раны, душевные, я имею в виду. У меня снова появился дом и близкие люди. Что это для меня значит… – Штерн покачал головой. – Вам не понять. – Он замолчал.
На мгновение Полу стало совестно, что он затронул болезненную, судя по всему, для Штерна тему. Штерн заговорил снова:
– Они приняли меня в свою семью, отнеслись как к родному. Моя теща… не часто мужчина с любовью отзывается о своей теще, – он попытался усмехнуться, – но я вам не лгу. Она изумительная, тонкая женщина и так похожа – я никого не хочу обидеть – на европейских женщин, которых я знал в юности. А тесть… этот человек – соль земли. Я употребил правильное выражение? Соль земли. Боюсь, люди его типа выходят из моды.
– Да, когда у человека есть семья, на которую можно опереться – это здорово, – заметил Пол, испытывая стыд от того, что, по сути, вытягивает у ничего не подозревающего человека сведения о чужой жизни, которая, в общем-то, его не касается.
– Сейчас он как раз участвует в кампании по сбору средств, чтобы расширить отделение пластической хирургии в нашей пригородной больнице. Нам не хватает места. – Штерн взглянул на часы. – Я уже не успею вернуться домой сегодня. Пойду лучше позвоню.
– Можете воспользоваться моим телефоном, – предложил Пол и, увидев, что Штерн колеблется, добавил; – А почему нет? Воспользуйтесь, я просто настаиваю.
И опять испытав чувство вины, взял газету, заставляя себя не обращать внимания на телефонный разговор, ведущийся в его присутствии. «Ты же просто обманщик, ты соглядатай», – сказал ему внутренний голос. «Но я же не приношу никакого вреда, – возразил Пол самому себе. – Мое желание естественно и безобидно. Кто бы на моем месте поступил иначе?»
Он представил голос на другом конце провода, голос Айрис, и попытался воссоздать ее реплики.
– Да, очень жаль, – говорил Штерн. – Нет, вряд ли я смогу это сделать. Поезда не ходят. Не беспокойся, я перекушу в кафе и переночую у кого-нибудь из ординаторов.
Пол попытался представить лицо Айрис, но это ему никак не удавалось, потому что от их последней короткой встречи в памяти остались лишь темные глаза, смотревшие на него с неприязнью. Но это же нелепо! У нее не могло быть никаких причин для неприязни. Нелепо.
– Что? – сказал Штерн. – Если дороги не расчистят, они могут не ходить завтра в школу. Конечно. Холм слишком скользкий. Да. Хорошо, дорогая. Позвоню утром. Да, у меня теплое пальто.
Он повесил трубку и улыбнулся немного сконфуженно.
– У меня хорошая жена. Беспокоится обо мне. Полу хотелось слушать еще и еще.
– Вам повезло, – сказал он. – После всего, что вам пришлось пережить, вы обрели счастье.
– Да, – ответил Штерн после недолгого молчания. – Это моя вторая семья. Первая жена и маленький сын погибли. Но такое не забывается. – И продолжал чуть ли не мечтательно: – Странно, говорят, что мужчина каждый раз влюбляется в женщин определенного типа, но вот со мной это не так. Лизель была блондинкой, спортивного типа, очень живая по натуре. А Айрис темноволосая, серьезная и медлительная. – Штерн слегка пожал плечами. – Кто знает? Кто может понять, почему мы поступаем так, а не иначе?
Он вспоминает о той, другой женщине, с сожалением, пронзила Пола мысль, так же, как я всегда вспоминал о матери Айрис.
– Кто знает, почему? – туманно сказал Пол, стремясь продлить разговор, прежде чем доктор Штерн, который уже направился к двери, уйдет. Следующая их встреча несомненно будет последней. – Любовь между мужчиной и женщиной… – продолжал он с легкой усмешкой. – Я прожил намного больше вашего, но так и не разобрался, что же это такое.
К его удивлению, Штерн ответил так, будто Пол сказал нечто, исполненное глубокого смысла, а не одну из банальностей, которыми заполняют паузы в разговоре.
– Мне часто приходит в голову, что на самом деле все значительно проще, чем кажется. Мужчина может немного пофлиртовать, завести небольшую интрижку, а у жены тут же начинается распад личности, и она разрушает семью. У вас есть дети, мистер Вернер?
– Нет.
– Что ж, может, это плохо, а может, и хорошо. Иной раз трудно сказать, что лучше. Я знаю, мне не следует так говорить, потому что на самом деле я так не думаю, и у меня у самого их четверо, но вот один доставляет нам столько хлопот, больше, чем все другие вместе взятые. Я очень тревожусь за него. Он самый старший, одаренный мальчик, наша гордость. У него блестящий ум, великолепная память. Ему достаточно бросить один взгляд на страницу текста, и он сразу ухватывает суть. А сейчас он вмешался в дела, связанные с этой проклятой вьетнамской войной. – Штерн покачал головой. – И я больше не могу пробиться к нему, не могу ничего ему доказать, мои слова до него не доходят. Я просто не знаю, что нам делать со Стивом.
Пол изучал лицо Штерна, на котором в данный момент отражалось искреннее беспокойство. До этого он всегда держался с Полом строго официально, не выходя за рамки отношений врача с пациентом, но сегодня, судя по всему, оказался в том состоянии, в каком человек выкладывает, вопреки доводам рассудка, случайному собеседнику то, что накопилось у него на душе. Будь он в другом настроении и не так измотан, он бы ни за что не стал говорить столь откровенно. Да еще эта ужасная метель и настойчивость Пола.
– Проклятая война, – повторил он. – Я больше не знаю, что о ней думать.
– Тогда нас двое, – согласно кивнул Пол.
– Дети цветов. Мир. Любовь. Двадцать тысяч этих ребят собрались, чтобы послушать запутавшихся профессоров, объясняющих им, как «выпасть» из системы. Мой сын поступил в колледж нынешней осенью, но еще в школе он получал всякую литературу от этих агитаторов. С призывами устраивать марши протеста, а следовательно, подвергнуться избиениям и арестам и поломать себе жизнь. Один из этих людей – забыл его фамилию, хотя она часто появляется в газетах, по-моему, преподает в колледже Стива. Господи, если это так, мне остается только надеяться, что Стив не свяжется с ним. Хотя он как раз из тех молодых идеалистов, которые способны клюнуть на все эти словеса.
Запутавшиеся профессора, думал Пол, фамилия часто появляется в газетах. Он вспомнил Иерусалим и то, как Тим оправдывал террористов, и словно наяву увидел перевернувшийся автобус и услышал крики пострадавших.
– Жена говорит, я слишком уж беспокоюсь. А как же не беспокоиться, когда кругом такое творится?
Вошла сестра с подносом, на котором стоял ужин Пола, и Штерн закончил извиняющимся тоном:
– Говорят, атмосферные катаклизмы пугают не только животных, но и угнетающе действуют на людей. Надеюсь, вы извините меня.
Вам не за что извиняться, собирался ответить Пол, но его опередила сестра – новенькая, он ее еще не видел.
– Но вы же не боитесь, доктор. – Она хлопнула ресницами и сладким голосом добавила: – Я и представить себе не могу, чтобы вы чего-то боялись.
Штерн засмеялся.
– Только таких вот девушек. – И обернулся к Полу. – Завтра после осмотра я вас выпишу. Спокойной ночи.
– Он чудо, правда? – заворковала сестра, когда Штерн вышел. – Вам повезло, что у вас такой доктор.
– Да, прекрасный врач, – ответил Пол.
– И такой душевный. Не замкнут в себе, как некоторые. А вам как кажется?
– Да, очень человечный.
– Я хочу сказать, он смотрит на вас, а не сквозь вас. От него исходит какая-то теплота. Счастливая женщина его жена. Мы тут все по нему с ума сходим. Да и какая женщина не потеряла бы голову из-за такого мужчины.
Пол посмотрел на тугие кудряшки под белой шапочкой, на полные, ярко накрашенные губы и соблазнительные формы. С ума они сходят! Ты-то точно сходишь, подумал он.
После ужина, к которому он почти не притронулся, поскольку перебил аппетит разными вкусностями, принесенными Лией и Мег, Пол принялся размышлять о Штерне. Мысли его были тревожными. Взять хотя бы замечание доктора о «небольшой интрижке» или этот обмен репликами с сестрой. Значит, у него бывают увлечения на стороне. Впрочем, кто я такой, чтобы его судить, спросил себя Пол. Разве моя собственная жизнь – открытая книга? Но Айрис моя дочь, черт возьми! Вот в чем разница. Она моя дочь, а я даже не знаю и никогда теперь не узнаю, счастлива ли она… хотя, наверное, счастлива, раз, по словам Штерна, беспокоится о нем. И все же я не знаю этого наверняка. А Штерн мне понравился. Он мне и сейчас нравится. А, черт, Ильза была права. Лучше бы мне ничего не знать ни об Айрис, ни об этом их сыне. Должно быть, он и в самом деле доставляет им массу беспокойства. И дело, видимо, не только в том, о чем рассказал Штерн, иначе он не переживал бы так. О, черт, я все равно ничего не могу сделать. И мне было спокойнее, пока я довольствовался собственными фантазиями, представляя себе Айрис то в белом свадебном платье, какой увидел ее, стоя тогда напротив синагоги, то в черном, бархатном, танцующей с мужем на том обеде несколько лет назад. Да, мне было спокойнее.
6
В Рождество Пол и Лия с Биллом с утра поехали к Мег. Хотя Рождество не было для них праздничным днем, как для большинства, это все же был подходящий повод для того, чтобы все оставшиеся в живых члены семьи могли собраться вместе. К ним всегда присоединялись друзья и соседи Мег, очень приятные люди.
Трое из детей Мег уже были на месте – Агнес, приехавшая из Нью-Мексико, Люси со своим очередным кавалером и, к некоторому неудовольствию Пола, Тимоти. Пол обменялся с ним несколькими словами приветствия, и оба тут же заговорили с другими гостями.
Все это похоже на иллюстрацию Рокуэлла[16]16
Рокуэлл Норман (1894–1978) – американский художник-иллюстратор.
[Закрыть] или гравюру Курьера и Ивза,[17]17
Курьер Натаниэль (1813–1888) и Ивз Джеймс Меррит (1824–1893) – американские литографы, славились гравюрами и эстампами с изображением сценок из американской истории, жанровых сценок и т. п.
[Закрыть] подумал Пол, оглядываясь вокруг. Снег белым ковром покрывал лужайку перед домом, а на старой каменной стене вокруг дома он заледенел гребнями, похожими на застывшие волны. В гостиной сверкала роскошная елка, украшенная стеклянными игрушками, собранными за много лет. На камине стояли рождественские открытки, а сбоку висели толстые красные чулки.
– И для собак есть чулки, – сказала Мег. – На Рождество мы не забываем и о Пенни с Дейвом.
Пенни и Дейв – ирландские спаниели, занимавшие на равных правах с Мег и Ларри хозяйскую спальню. Сейчас их забавные морды с висячими шоколадно-коричневыми ушами выглядывали из угла столовой, куда они перебрались перед началом обеда; кроткие золотисто-карие глаза внимательно следили за гостями.
Да, времена изменились. Мать Мег ни за что бы не позволила собакам находиться в столовой во время обеда. Не было больше и молодых горничных в серых шелковых платьях, которые, бывало, прислуживали за столом, и приготовленный Мег обед подавала одна-единственная пожилая прислуга. Но кое-что осталось без изменений. Старый дом, например. Только вот солярий переделали под контору, да во дворе, сбоку от дома, поставили теперь собачьи конуры. Обеденный стол, в центре которого стояли сосновые ветки, украшенные маленькими блестящими шарами и бантиками из красного бархата, тоже сохранился со старых времен. И угощение, и сервировка стола были традиционными. На обед подали индейку, ростбиф, йоркширский пудинг, тушеный картофель, репу, луковое пюре, горячие рогалики и клюквенный соус с апельсиновой цедрой, по вкусу точно такой же, каким он запомнился Полу с детства. Сидр, вино и кувшин с эггногом[18]18
Эггног – яично-винный напиток; ром или коньяк смешиваются со взбитыми желтками, сахаром и сливками.
[Закрыть] стояли сбоку на буфете; на столе между подсвечниками расставлены серебряные блюда бабушки Анжелики с марципанами и фаршированными финиками.
Пол ни за что не хотел пропустить этот праздник. Ощущение последовательности, непрерывности всегда оказывает чудесное эмоциональное воздействие на человека, размышлял он; приятно сознавать, что есть вещи, которые остаются неизменными в лихорадочной круговерти современного мира, служат своего рода якорем. Не много найдешь нынче мест, подобных этому; «юная» Мег, которая тем временем подошла к шестидесятилетнему рубежу, все еще живет в родительском доме, а он, ее кузен, по-прежнему поддерживает с ней отношения. Пол оглядел гостей. Лия с Люси о чем-то болтали, хотя, казалось бы, могли уже наговориться – ведь каждый день видят друг друга в магазине. Он украдкой бросил взгляд на Тима – одетый в мятую клетчатую шерстяную рубашку тот, судя по всему, «бросал вызов» остальным, на ком были праздничные костюмы. Ребячество, если разобраться. Ребяческая демонстрация. Раньше он и внимания не обратил бы, какая на Тиме рубашка, а обратив, не придал бы этому значения. Все изменилось после того случая в Иерусалиме. Мысли Пола переключились на Томаса, сына Мег, не пользовавшегося его особой любовью, и он обнаружил, что ему хочется, чтобы Томас оказался сейчас здесь, с ними, что желает ему невредимым выбраться из Вьетнама. Да, большое все-таки дело – кровные узы.
Мужской голос прервал его размышления.
– Нас, по-моему, не познакомили.
Пол посмотрел на мужчину лет сорока с небольшим, манерами своими тот производил впечатление светского человека.
– Меня зовут Пол Вернер, – сказал он. – Я кузен Мег.
– О, извините, – вмешалась Мег, сидевшая в конце стола, как раз между Полом и незнакомцем. – Мне казалось, я вас представила друг другу. Это мистер Джордан, Виктор Джордан.
– Кто вы, я, конечно, знаю, – заметил мужчина.
– Откуда?
– Кто же не знает банкирского дома Вернеров? – Мужчина выглядел удивленным.
Полу не понравилось это замечание, прозвучавшее, на его взгляд, чересчур льстиво.
– Ну, это зависит от того, чем вы занимаетесь и откуда вы.
– О, у меня довольно широкие деловые интересы, и я всегда говорю, что я из Европы. Европа, знаете ли, такое обширное понятие. – Джордан вежливо улыбнулся.
Памятуя о правилах приличия, Пол продолжил беседу:
– Вам, наверное, нравится путешествовать.
– Не слишком. Я делаю это в интересах бизнеса. И я ненавижу гостиницы. У меня собственные апартаменты в нескольких городах – Париже, Лондоне и тому подобных.
Пока Джордан говорил, Пол пытался понять, что он за человек. У него был легкий иностранный акцент. И он совсем не похож на друзей Мег. Все они были людьми одного типа – добродушные деревенские жители, вернее сказать, горожане, которые перевоплотились в таковых, следуя своим вкусам и привычкам; такие люди показывают своих собак, держат овец, ведут разговоры об урожае и, как подобает благонамеренным гражданам, ходят на избирательные участки в дни выборов. Этот же мужчина, в дорогом темном костюме, с сардоническим выражением смуглого лица, совсем из другого круга.
Мег, выполняя обязанности хозяйки, пояснила:
– Мистер Джордан – наш сосед. У него чудесный дом ниже по дороге.
– Благодаря вашему сыну, моему другу, который дал мне знать, что дом свободен.
– О, вы друг Томаса? – спросил Пол.
– Нет, Тима. С Томасом мы никогда не встречались.
Пол почувствовал любопытство, хотя его это, конечно же, не касалось. Джордан и Тим – что за странная дружба? Но он воздержался от каких-либо замечаний, решив подождать, что еще скажут его собеседники.
– Этот дом я снял на время. Мне нужно какое-то пристанище, пока в Нью-Йорке достроят дом, в котором у меня будет квартира. Сейчас, бывая в Штатах, я останавливаюсь в «Уолдорфе», но, как я уже сказал, я ненавижу гостиницы.
Внезапно Пол утратил к нему интерес. На другом конце стола гости о чем-то оживленно заспорили, причем голос Тима перекрывал голоса всех остальных. Он говорил так громко и категорично, что общий разговор прервался.
– Если вы выступаете с каким-то политическим заявлением, а никто и слушать вас не желает, единственное, что остается – это прибегнуть к насилию.
– Не согласен, – вступил в дискуссию Билл. – Безусловно, многое можно сказать против войны во Вьетнаме. Я и сам считаю наше присутствие там серьезной ошибкой, но все равно я никак не возьму в толк, какой смысл взрывать телефонную станцию. Уничтожение материальных ценностей, а возможно, и человеческие жертвы – вот и все, к чему это может привести.
– Вы адвокат и поэтому, естественно, стоите на стороне закона, – возразил Тим. – Вы представляете интересы имущих классов, как, впрочем, и большинство адвокатов, за исключением тех немногих, кто работает ради общественного блага, но вы, по-моему, не из их числа.
– Билл отдает много сил благотворительной деятельности! – негодующе воскликнула Лия.
Билл поднял руку, словно показывая, что в состоянии постоять за себя, и спокойно сказал:
– Слава Богу, наше правительство действует по законам. Если вы не согласны с законами, можете выразить свое несогласие голосованием. В этом суть нашей системы.
– В вас опять говорит адвокат, – не сдавался Тим. – Таким образом ничего не добьешься быстро. Молодежь, а я все еще причисляю себя к молодежи, не желает ждать целую вечность. Они хотят, чтобы что-то делалось прямо сейчас.
– Твой брат не поддержал бы тебя, – сердито сказала Люси. – А он, между прочим, воюет во Вьетнаме, ты не забыл?
– Наш брат. Если ты помнишь, уже много лет мы с ним не сходимся во Мнениях, какой вопрос ни возьми.
Вмешался Ларри, добрый старый Ларри, который наверняка давно привык к тому, что дети его жены не ладят друг с другом. Пол в душе посочувствовал ему.
– Ну, сейчас все непросто. Слышишь столько разных теорий – принцип домино, политика умиротворения и много чего другого. Время покажет, кто прав. А сейчас у нас все-таки Рождество и…
Его прервал один из соседей, пожилой мужчина, который на Пола произвел впечатление недалекого человека, преисполненного сознанием собственной важности.
– В этом-то и беда с нынешней молодежью. Молоко на губах не обсохло, а уже считают, что могут управлять страной. То, что творится в студенческих кампусах, просто возмутительно. Я этого не понимаю. Они же пользуются всеми благами, чего им еще не хватает?
– О, – ответил Тим уже спокойно, – я вам скажу, чего им не хватает. Вы говорите, что они пользуются всеми благами, и это, в общем, так и есть. Но самое интересное, что им не нужны эти блага, они им надоели. Сейчас не пятидесятые годы. Нынешнее поколение совсем другое. Оно подвергает сомнению ценности того общества, в котором живет.
– Марксизм, – скорбно произнесла Люси. – Вот что это такое. Вы выступаете не только за вывод войск из Вьетнама. Вы хотите все вокруг разбить вдребезги.
– Возможно. Разбить вдребезги, чтобы потом построить заново. Это же старая истина – не разбив яйца, не сделаешь омлет.
Агнес мягко упрекнула Тима:
– Тим, не нужно, чтобы у людей складывалось впечатление, что ты коммунист, это же не так. Ты просто вольнодумец.
Тим улыбнулся сестре.
– Это правда. Агнес вот понимает. Коммунизм по-русски меня не привлекает. Я принадлежу к новым левым. А вообще, я прежде всего анархист. Я не желаю, чтобы правительство посылало меня на войну или указывало, как мне одеваться, я хочу быть абсолютно свободным человеком. Этого хотят все нынешние люди – быть самими собой, свободно удовлетворять свои естественные потребности. Культурная революция – вот что это такое, – закончил он.
– На мой взгляд, твоя культурная революция не имеет ничего общего с взрывом телефонной станции, – заметила Люси.
– Уверяю тебя, лично я не делаю никаких бомб. Но должен сказать, что те, кто их делают, часто оказываются самыми талантливыми, самыми идейными, самыми большими идеалистами. Они готовы на все, даже рискнуть собственной жизнью, лишь бы остановить эту войну. Я преклоняюсь перед ними.
– Чушь собачья, – сказала Люси.
– О, Боже! – пробормотала ее мать.
Пол встретился взглядом с Виктором Джорданом, которого эта словесная перепалка, видимо, очень забавляла. Пол счел такую реакцию признаком бездушия, поскольку столь откровенная неприязнь между братом и сестрой едва ли может казаться забавной. Нехорошо, что спор разыгрался за этим чудесным столом. Его раздражала причина спора, раздражал Тим, сидевший, как и тогда в Иерусалиме, с видом пророка, уверенного в своей правоте. Внезапно Пол подумал о докторе Штерне и его сыне Стиве.
– Виктор, – обратился Тим к другу, – а ты что молчишь?
Джордан, по-прежнему сохраняя вид человека, которого что-то забавляет, спокойно ответил:
– Я слушаю. Я ведь европеец. Вьетнам меня не касается. Это вам, американцам, надо беспокоиться.
– Если гости сыты, – громко сказал Ларри, – то самое время подавать плам-пудинг.
Внесли горящий пудинг, украшенный веточкой остролиста, а затем пироги. Напряжение постепенно спало, и возобновился обычный застольный разговор: кто-то рассказывал о своих планах съездить на Карибские острова, кто-то о том, что в феврале представит своих собак на выставку Вестминстерского клуба собаководов.
После обеда все вышли из-за стола и разбрелись кто куда. Одни прошли через холл в гостиную к роялю, на котором кто-то начал играть, другие уселись возле телевизора, решив посмотреть рождественскую программу, кто-то вышел на улицу – поразмяться после сытного обеда. Пол, Лия и Мег остались одни в маленьком кабинете хозяйки дома.
– Извините, что все так получилось, – начала Мег. – Меня беспокоит то, что происходит с Тимом, все эти его увлечения.
Никто не ответил, потому что отвечать, в общем-то, было нечего, и Мег, слегка вдохнув, продолжала:
– Дети вырастают и идут своим путем. Самое лучшее, как повторяет Ларри, не задавать вопросов. Может случиться, что ответы тебе не понравятся, а сделать ты все равно ничего не сможешь.
Наступившее вслед за этим молчание нарушила Лия.
– Люси должна служить тебе утешением. Вот в ком я не сомневаюсь.
Мег кивнула.
– Я рада. Она совсем не похожа на меня, но нам всегда хорошо вместе.
После этого разговор перешел на нейтральные темы. Мег сказала, что молодая миссис Донелли хорошеет с каждым днем, а Лия сообщила, что какая-то другая миссис заходила к ней, чтобы купить платья для поездки во Флориду. Пол, не интересовавшийся дамскими сплетнями, заговорил о другом:
– Этот Виктор Джордан несколько озадачил меня. Кто он?
– О, это просто знакомый Тима. Он снимает этот огромный дом с необыкновенным садом и закрытым бассейном. Говорит, что, возможно, купит его. Должно быть, он очень богат. Понятия не имею, как Тим с ним познакомился. Такие люди его никогда не привлекали, так ведь? – Мег пожала плечами. – Но, с другой стороны… – Она помолчала минуту, потом продолжила: – Знаете что? Возможно, я потому чувствую себя в его присутствии как-то неловко, что он напоминает мне Донала.
Пол не мог вспомнить, когда Мег последний раз упоминала имя первого мужа, так давно это было.
– А тебе не напоминает?
– Может быть. Немного, – ответил Пол.
И тот, и другой были красивыми мужчинами с тонкими чертами лица, у обоих был высокомерный вид, свойственный людям, добившимся завидного положения в обществе. Но проводить параллель дальше было бы несправедливо: Пол презирал, даже ненавидел Донала за его пронацистские симпатии и за то, что он причинил Мег столько горя. Что до Джордана, то этот человек вызвал у него мимолетное любопытство, не более.
– Кстати, он швыряет деньгами, – заметила Лия и объяснила Полу: – Я еще раньше познакомилась с ним у Мег. Он зашел к ним и, узнав, что я та самая Лия, владелица «У Леа», забросал меня вопросами. Я даже удивилась. Он знает все лучшие магазины в Европе, да и у нас тоже. С тех пор он приходит ко мне покупать подарки для своих дам. – Лия наслаждалась собственным рассказом. – Люси может прикинуться простушкой и самым невинным и ненавязчивым способом вытянуть из человека кучу информации. Так вот, она выяснила, что он женат. Может, был когда-то, но сейчас у него либо есть женщина в каждом городе, где он бывает, либо его романы очень непродолжительны, потому что он покупает вещи самых разных размеров. Он пригласил Люси провести с ним вечер, но она отказалась, говорит, он не в ее вкусе.
– Хотела бы я, чтобы она наконец определила, кто в ее вкусе, и снова вышла замуж, – пожаловалась Мег. – Я молюсь, чтобы ей повезло так же, как мне.
Но Лия еще не закончила рассказ о мистере Джордане.
– А какие вещи он покупает! Умереть можно! Какая-то девица наверняка умерла, получив в подарок то, что он купил у меня в свой последний приход. Пальто нежнейшего кремового цвета из ткани мягкой, как масло, отделанное черной норкой.
– А мне его подарок не понравился, – сказала Мег. – Не в обиду тебе будь сказано, Лия, но он не для меня, хотя и очень красивый. Да и вообще, это уж чересчур – дарить такую вещь только потому, что Тим пригласил его к обеду. Обычно приносят коробку конфет или цветы, что-то в этом роде.
Лия, конечно же, захотела узнать, что это за подарок.
– Вечерняя сумочка темно-красного цвета из кожи ящерицы с застежкой в форме лебедя. Чудесная вещь, но мне в моей жизни такая ни к чему. Я уверена, она страшно дорогая.
– А, я помню эту сумочку. Значит, она предназначалась тебе? Он в тот день сделал шесть разных покупок. Сказал, что едет в Рим на уикенд и не хочет появляться с пустыми руками. Можешь вернуть, если хочешь. Получишь деньгами, – засмеялась Лия.
– Нет, нет, я лучше куплю что-нибудь полезное. Например, какой-нибудь симпатичный свитер, я из них не вылезаю.
– Ну, тебе придется купить много свитеров, чтобы истратить столько, сколько стоит сумочка.
Вернулись с прогулки любители свежего воздуха, потирая замерзшие руки. Все снова собрались вместе перед тем, как разойтись по домам. Мег усадили за рояль, кое-кто стал напевать мелодии из «Оклахомы» и «Моей прекрасной леди», другие просто слушали. В конце Пол и Мег насмешили всех, спев забавную бессмысленную песенку о продавце льда. Мег объяснила:
– На заднем крыльце у нас обычно стоял коричневый холодильный шкаф. Продавца льда, я помню, звали Элмер, и однажды он…
Пока Мег рассказывала эту историю, Пол размышлял о том, как же он завидует ей и Ларри. Только что они радушно приняли гостей, которые скоро разойдутся, сытые и довольные, и когда за ними закроется дверь, эти двое останутся вместе.
Уже садясь в машину Билла, он еще раз оглянулся на дом. Парадная дверь, на которой висел огромный венок, украшенный красным атласным бантом, была закрыта. В окна видно, что во всех комнатах – внизу и наверху – горят свечи. Мороз был таким свирепым, что какая-то ветка сломалась с треском, похожим на звук выстрела. Но там, в доме, этом светящемся островке в океане мрака, тепло и уютно.
Он скучал по Ильзе, находившейся за тридевять земель от него. Наверное, в Иерусалиме сейчас идет дождь, упорный холодный зимний дождь, как и в тот день, когда она сказала ему, что не вернется «с ним домой.
Ну да ладно.
– Чудесный был день, – сказал Билл, когда они выехали на шоссе. – Они все такие славные люди.
– Все они из разного теста. Семья Мег, я имею в виду. – Голос Лии был задумчивым. Наверное, хорошо иметь такую большую семью. Впрочем, мне трудно судить, у меня ее нет. Но все ее дети так не ладят друг с другом, что им лучше оставаться, как они есть – разбросанными по всей стране. Я заметила, Пол, что ты с Тимом почти не разговаривал.
