Текст книги "Осколки судеб"
Автор книги: Белва Плейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)
– Принципы! Это мы еще посмотрим.
Тео, вновь мысленно представив себе долгий трудный путь, который предстоит пройти его сыну, почувствовал себя полумертвым от усталости.
– Это мы еще посмотрим, – повторил он. – Перед нами стоит задача, Айрис. Ее поставила сама жизнь, и решить ее будет нелегко.
А про себя он подумал: мальчику потребуется чуткое руководство, и нам придется проявлять безграничное терпение. Какой бес вселился в него вчера? Было ли его поведение продиктовано стремлением доказать свою независимость? Словно желая смягчить резкость своего предостережения, он взял Айрис за руку.
– Пойдем. Был такой длинный день. Пойдем спать.
Прошло некоторое время, прежде чем обстановка в доме разрядилась. По молчаливому уговору никто не вспоминал про бар-мицву. Фотографии, сделанные на празднике, убраны, и можно подумать, что его вообще не было.
Стив знал, что все обсуждают его пребывание той ночью в доме бабушки. Он считал, что она рассказала родителям, как ей, по ее мнению, удалось переубедить его – прочитав отрывок из одной книги. В комнате наверху, после того, как дедушка давно ушел спать, отказавшись от дальнейших попыток образумить Стива, она достала с книжной полки книгу и протянула ее мальчику.
– Вот. Твой дедушка показал мне это много лет назад. По-моему, изумительные слова. Посмотрим, что ты скажешь. Это эссе, написанное Толстым в 1891 году. Оно посвящено евреям. И своим мягким голосом, в котором все еще проскальзывал акцент уроженки Центральной Европы, она зачитала отрывок из эссе. Писатель видел в евреях источник, колодец, из которого другие нации и народы черпали свои религиозные верования. Евреи первыми сформулировали понятие свободы, они олицетворяли собой социальную и религиозную терпимость.
Длинным отполированным ногтем, покрытым розовым лаком, она подчеркивала слова, словно желая придать им еще большую значимость. Стив представил, как потом она сказала родителям: «Вы должны понять мальчика. У него есть и совесть, и чувство ответственности. Я убеждена, что эти слова дошли до его сердца».
Да, это были прекрасные слова, вышедшие из-под пера гениального писателя, но не они в конечном счете сыграли главную роль. Его разговор с бабушкой затянулся, было уже далеко за полночь, а они все еще беседовали, и он увидел, что она стала уставать. Днем, со своими блестящими рыжеватыми волосами и легкой походкой, в ярких платьях, она была совсем непохожа на бабушек, которых он встречал в домах у своих друзей, но при электрическом свете стали заметны глубокие тени у нее под глазами, и мальчик впервые с удивлением осознал, что она стара.
Внезапно она перестала убеждать его, приводить новые аргументы, словно силы оставили ее, и, повернувшись к нему, произнесла:
– Мне больше нечего добавить, Стив. Теперь ты должен сделать свой выбор.
Ее лицо, когда она встала, собираясь уходить, сказало ему лучше всех тех слов, которые он услышал за последние несколько часов, что значит для нее утренняя церемония. К его собственному изумлению, сердце его исполнилось сострадания, и он понял, что ему нужно делать.
Как же благодарна она была! Она поцеловала и благословила его, и он вырос в собственных глазах, почувствовав себя совсем взрослым и великодушным.
Этой весенней ночью дом стоял темный и притихший под ясным небом. Стив вылез из кровати и пошире раскрыл окно. Акация, оказавшаяся на уровне его глаз, будто плыла в серебристом тумане. За ней, в глубине двора, угадывались темные влажно блестевшие стволы деревьев, с карниза дома капала вода. Он стоял неподвижно, вдыхая прохладный ночной воздух, и вместе с воздухом, наполнившим его грудь, к Стиву пришло ощущение радостного подъема. Он проговорил вслух:
– Я совершу в жизни что-то значительное. Не знаю, что именно, знаю только, что совершу это.
4
Повесив трубку, Пол повернулся к Ильзе.
– Мег говорит, что Тим поедет в Израиль вскоре после нас и успеет застать нас там. Он едет в составе университетской группы на Рождество. К тому времени наше месячное пребывание будет уже подходить к концу, но последние два-три дня мы все-таки сможем провести вместе. Я сказал ей, что мы остановимся в «Царе Давиде».
– А молодой человек, которого занимал вопрос, что он унаследовал от своих еврейских предков? Я помню.
– Кстати, очень немного. Еврейской крови хватило лишь на то, чтобы придать Тиму некоторую, ну, скажем, колоритность, но тревоги и проблемы этого, веками подвергавшегося гонениям, народа, ему чужды.
Почти три года прошло со времени его последней встречи с Тимоти, и Пол с нетерпением ждал того момента, когда снова его увидит. Он внимательно следил за тем, как складывается судьба Тима, да и других детей Мег. Его интересовало, какими, в конечном счете, станут сыновья и дочери человека в высшей степени аморального, унаследовавшие его незаурядный интеллект и получившие вдобавок блестящее образование. К счастью, их матерью была Мег, положительная от природы в самом простом, старомодном смысле этого слова.
– Да, – продолжал он сейчас, – я с удовольствием познакомлю его с этой новой старой страной.
– Просто не верится, – воскликнула Ильза, – что наконец-то мы действительно едем! Если бы ты знал, как мне всегда этого хотелось.
Он улыбнулся.
– Думаю, кое-какое представление об этом я имею. Помнится, ты пару раз говорила мне о своем заветном желании.
– Давай поедим. Я заморозила бутылку шампанского, надо же отпраздновать это событие.
На столе в углу ее маленькой гостиной стояли ярко-голубые тарелки и плетеная корзинка с маргаритками. С пластинки на проигрывателе лились нежные чистые звуки увертюры к «Волшебной флейте» Моцарта. Из кухни доносился запах кофе, сладкой выпечки и какой-то более сложный запах – вроде бы тимьяна и розмарина. Жареный барашек, догадался Пол, втягивая носом воздух. В любом случае что-то изысканное, потому что Ильза была прекрасной кулинаркой.
– Помочь чем-нибудь? – спросил он, заранее зная ответ.
– Нет, не надо. Тут и одной-то повернуться негде. Посиди, расслабься. Видит Бог, тебе это необходимо.
А он-то думал, что удалось скрыть свое настроение. Вернее сказать, глубокое уныние, столь ему несвойственное. Но, в конце концов, это был тяжелый год. В жизни любимой страны наступил тревожный период. Все началось в ноябре, когда, сидя перед телевизорами, люди, не веря своим глазам, смотрели, как по Арлингтонскому мосту везут накрытый флагом гроб с телом убитого президента. Но это было только начало. Пол невидящими глазами уставился на узор ковра. Его внутренние антенны улавливали признаки грядущих бед. Что-то зловещее набирало силу на территории древнего королевства, называемой некогда французским Индокитаем. Сперва туда посылали деньги, затем стали отправлять американских ребят. Поначалу они просачивались туда как тонкий ручеек, а теперь хлынули потоком.
В связи с этими событиями Пол наткнулся в газетах на имя Тимоти. Тим выступал на различных митингах в университете и за его стенами, протестуя против вмешательства во Вьетнаме. Пол был согласен со многими его доводами, хотя кое-что, на его взгляд, Тим излишне драматизировал. Но это и понятно: молодой задор, молодое нетерпение. По меркам Пола, любой, кто не достиг середины четвертого десятка, был юношей.
Сейчас его «антенны» были настроены на Вашингтон, и они сотрясались, улавливая циркулирующие там невероятные слухи: будто еще покойный президент заявил после провала в заливе Свиней, что Америке необходима военная победа. И такую победу можно обеспечить во Вьетнаме. И это несмотря на предупреждения военных, что для победоносной войны потребуется триста тысяч человек. Несмотря на наказ Эйзенхауэра не втягиваться в азиатские войны. Трудно представить себе большую трагедию для страны, сказал в свое время Эйзенхауэр. Но никто не слушал. Да, для Соединенных Штатов наступали трудные времена.
Но уныние Пола объяснялось и другими, личными причинами. После удара Мариан так долго находилась на грани между жизнью и смертью, что он, казалось бы, должен был испытать облегчение, когда, три месяца назад, она наконец умерла. Однако в свои последние дни жена являла собой столь жалкое зрелище, что любому, не вконец очерствевшему человеку было бы больно на нее смотреть. У Пола сердце до сих пор кровоточило, хотя, пока она была жива, он не испытывал никаких эмоций, думая о ней, глядя на нее, прикасаясь к ней. Его преследовали горестные воспоминания, которые непременно возникают, когда уходит кто-то, с кем ты прожил много лет. Ее дотошная забота, желание сделать все так, как положено в соответствии с кодексом хорошей жены, который из поколения в поколение соблюдается женщинами из приличных семей с развитым чувством долга – он помнил все это. Последние дни перед смертью она лежала в позе зародыша, подтянув колени к животу; ее плоть была серой и сморщенной, руки стали похожи на птичьи лапки, глаза запали в серо-голубые глазницы. Стоя у кровати и глядя на жену, он подумал о ее чувстве собственного достоинства. Она трижды в неделю укладывала волосы, спускалась к завтраку в восемь утра уже полностью одетая, вечером выходила к обеду в безукоризненно отглаженном, без единой морщинки платье и туфлях, подобранных в тон. Она была так стеснительна во всем, связанном с плотью – впрочем, чем меньше вспоминать об этой ее черте, тем лучше. И вот эта женщина лежала в таком виде. Он помнил так много. Какой тяжелый груз воспоминаний несет в себе каждый из нас, думал он.
Да, ему необходимо уехать.
В Израиле он найдет чем заняться. Пол посылал туда деньги на обустройство недавних беженцев, прибывших из разных экзотических стран, вроде Персии. Люди почему-то считают, что персы все как один или богатые купцы из Тегерана, или банкиры, или торговцы редкими коврами, но на самом деле – они жалкие бедняки, неграмотные и запуганные. Он хотел собственными глазами увидеть, как такие люди привыкают к жизни на новом месте, проверить, как расходуются собранные им средства, что еще можно сделать.
– Дай мне свою тарелку, – сказала Ильза. В центре стола она поставила блюдо с барашком, спаржей и жареным картофелем. – Можешь пока открыть вино. – Она проницательно посмотрела на мужчину. – У тебя сейчас очень серьезный вид. Могу я узнать причину?
В этот момент Полу не хотелось делиться с ней своими мыслями.
– Не серьезный. Просто задумчивый. Разглядывал твою комнату. Здесь есть чудесные вещи.
– Благодаря тебе. Да, постепенно я все их полюбила.
Время от времени он покупал ей в квартиру кое-какие вещи. «Я так много времени провожу здесь, – объяснял он в ответ на ее протесты. – Честное слово, я покупаю их ради собственного удовольствия».
Цветущие комнатные растения – у Ильзы дар цветовода – были ее собственными. У окна, где они сидели, висела корзинка с вьющейся геранью. В ванной в горшках рос пышный папоротник. Он, по словам Ильзы, нуждался именно в таком, теплом и влажном, воздухе. Книги, которые лежали повсюду – на полках, на столах, на полу – тоже приобретала сама Ильза. Но изящные эмалевые светильники были подарком Пола, так же как и довольно приличные акварели, старинная английская серебряная ваза для фруктов, пожелтевшая от времени антикварная карта американского континента и коллекция фотографий XIX века с видами Нью-Йорка в красивых рамках: аристократические особняки с колоннами на Вашингтон-сквер, новое здание «Флотирон», Пятая авеню с мостовой, вымощенной булыжником, и чисто выметенными двориками.
Мысли Пола приняли новое направление: теперь, когда Мариан не стало, им нужно найти в его доме место для всех этих вещей. Ради приличия они подождут некоторое время, а к концу года поженятся.
– Когда мы поедем? – спросила Ильза.
– А когда ты соберешься?
– Как только ты достанешь билеты. Ты меня знаешь, мне на сборы потребуется не больше времени, чем тебе на то, чтобы достать билеты. Я уже нашла человека, который будет замещать меня в клинике.
Пол и правда мог бы не задавать подобного вопроса. В отличие от осторожной и суетливой Мариан, от придающей большое значение своему гардеробу Лии, которым потребовались бы недели на размышления, да и вообще в отличие от большинства женщин Ильза могла собраться в один момент. Хороший плащ, несколько пар обуви, несколько юбок и блузок – вот и все, что она возьмет с собой, и все это уместиться в одном крепком чемодане. При этом она будет выглядеть не хуже, а может, даже и лучше, чем любая другая женщина в любой другой стране.
– Я займусь билетами завтра, – сказал он, и, произнеся это, почувствовал, что уныние проходит.
Стоя у окна их номера в гостинице «Царь Давид» в Иерусалиме, Пол описал рукой круг. Ильза, совсем не уставшая после долгого утомительного полета, была слишком взволнована и никак не могла начать распаковывать вещи.
– Город теперь поделен на две части с севера на юг. Вон там гора Скопус, на которой расположены медицинский центр «Гадасса» и Еврейский университет, оба сейчас бездействуют. – Он покачал головой, сознавая, что голос его дрожит от возмущения. – Никто, кроме особого подразделения израильской полиции, туда не допускается. Каждые две недели конвой под флагом ООН доставляет туда провизию. А вон там – Старый город. В нем теперь хозяйничают арабы. Они разрушили почти весь еврейский квартал, существовавший со времен царя Соломона, снесли шестьдесят синагог. – Теперь в голосе звучали гнев и печаль одновременно. – Они сняли надгробные плиты с могил старинного кладбища на Масличной горе и вымостили ими улицы!
Наступил вечер, на небе цвета лаванды собирались тучи. Вдруг в воздухе поплыл ностальгический звон церковных колоколов, исходящий, казалось, прямо из-под их окон. В дальнем конце города зазвучали другие колокола, потом еще и еще. Мирные колокола. А ведь если вдуматься, мелькнула у Пола мысль, то вся история – это чередование периодов войны и мира.
– Я хочу посмотреть все, – сказала Ильза. – Ты все должен мне показать.
И он понял, что она снова напоминает ему, как долго пришлось ждать, прежде чем она смогла приехать сюда.
Так началось их пребывание в Иерусалиме. По утрам они отправлялись бродить по городу. Любознательные подростки, приехавшие из провинции на экскурсию, не могли бы пройти большее расстояние или проявить больший энтузиазм. Гигантские каменные плиты всего в нескольких кварталах от современного отеля представляли собой остатки семейной усыпальницы царя Ирода, объяснил Пол. Огромная каменная стена, окружавшая Старый город, построена турецким султаном Сулейманом Великолепным в XVI веке, но отдельные части ее основания заложены при римском императоре Адриане, а некоторые – еще раньше.
Они побывали на горе Герцля, где находилась могила мечтателя и, можно сказать, подлинного основателя израильского государства. Останки Теодора Герцля[13]13
Герцль Теодор (1860–1904) – венгерский журналист, основатель сионистского движения.
[Закрыть] перевезли сюда почти полвека спустя после его смерти, из Вены, где он жил и где разработал свой план создания еврейского государства. Пол повел Ильзу на гору Памяти и показал мемориал, на котором увековечены имена всех евреев, погибших во время холокоста.
– Может, мы… – Пол заколебался. – Хочешь поискать…
– Марио? Нет, я не хочу видеть имя моего сына здесь.
Он взял ее за руку и они стали спускаться.
Некоторые дни они проводили порознь. Пол ходил на совещания с экспертами, банкирами, политиками и государственными служащими по вопросам распределения средств из-за рубежа. Ильза посещала больницы, детские медицинские учреждения, дома для престарелых и инвалидов.
– Какая нужда! – восклицала она, встречаясь с Полом вечером. – Все эти недавние беженцы из арабских стран… они незнакомы с простейшими правилами гигиены, не знают, как пользоваться зубной щеткой. И сколько бы врачей ни работало здесь, а их очень много, их все равно не хватает.
Вечерами они часто ходили на концерты; для любителей музыки здесь был настоящий рай, потому что в город приезжали на гастроли исполнители со всего мира. А иногда просто бродили по улицам, наблюдая за разношерстной толпой: пилигримы-христиане, французские монахини в головных уборах, похожих на белые паруса, греческие патриархи с массивными крестами на груди, бородатые старики в широкополых бархатных шляпах и черных плащах – представители наиболее фанатичного течения в иудаизме и, конечно же, всегдашние туристы из разных стран, щелкающие фотоаппаратами.
Впервые за годы знакомства они оказались вместе в совершенно новой обстановке. До сих пор они лишь изредка совершали короткие поездки, когда Мариан уезжала во Флориду, спасаясь от холодов. Сейчас ими овладела жажда приключений, восхитительное чувство подъема и полной свободы. Глядя, как Ильза легко шагает по улицам в туфлях на резиновой подошве и красной косынке, защищающей волосы от моросящего дождя, или улыбается ему через стол, держа в руке бокал вина, Пол чувствовал себя так, словно началась новая жизнь, словно он только что познакомился с ней, чувствовал себя молодым. Она была прекрасным компаньоном – эрудированным, любознательным, веселым и добродушным. Ему не верилось, что оба они уже далеко не молоды, и он удивлялся собственному нетерпению, с каким каждый вечер ожидал того момента, когда они смогут заняться любовью.
В середине второй недели они начали выезжать из города.
– До отъезда домой осталось три дня, – сказал Пол однажды утром. – Завтра мы поедем на юг через пустыню в Эйлат. Это четыре часа езды в один конец, слишком долго, чтобы ехать на автобусе. Я возьму напрокат машину, и мы отправимся затемно.
Их путь лежал на юго-запад, в Беершебу, и через Негев до залива Акаба. На рассвете они уже добрались до Беершебы, которая в это время суток напоминала пыльное убогое поселение пионеров на американском западе.
– Сюда бы молодых парней на лошадях вместо грузовиков, и это выглядело бы как кадр из фильма о Диком Западе, – заметила Ильза.
А Пол в ответ напомнил ей, что этот городок стоит тут со времен Авраама.
Земля вдоль дороги была бурой и потрескавшейся, и нигде не было тени. Видневшиеся то тут, то там ряды акаций и тамарисков указывали на то, что в этом месте расположен поселок – арабская деревушка, дома в которой группировались вокруг базарной площади, засыпанной песком с торчащими из него камнями, где шла оживленная торговля: верблюдов, овец и коз меняли на кофе, сахар, ткани. Мужчины в куфиях и женщины под черными чадрами показались Ильзе фигурами с картины художника-сюрреалиста. В какой-то момент они проехали мимо маленького мальчика, стоявшего на обочине дороги и державшего за поводья верблюда. Ребенок посмотрел на них и помахал рукой. Ильза была очарована.
Несмотря на то, что стоял декабрь, небо загоралось постепенно ярко-голубым пламенем; вдали возвышались окрашенные в пурпур горы.
– Копи Соломона всего в нескольких милях отсюда, – сказал Пол. – Видишь эти камни впереди? Знаешь, что это? Это Соломоновы столпы.
– Марио так хотел их увидеть, – ответила Ильза.
После их отъезда из Штатов она впервые сама заговорила о сыне. Возможно, нам все-таки не стоило приезжать в Израиль, подумал Пол, как бы ей того ни хотелось. Было бы лучше, если бы я повез ее в Испанию, Грецию или еще куда-нибудь. Но вслух он бодро сказал, что они успеют добраться до Эйлата ко времени ланча.
– Если память меня не подводит, там готовят самую вкусную в мире рыбу. Ее ловят в заливе. Я страшно проголодался.
В Эйлате резкий порывистый ветер пустыни трансформировался в приятный бриз, который слегка раскачивал пальмы на берегу. Пол взял напрокат лодку, и они доплыли до коралловых рифов. В дне лодки было застекленное отверстие, и Ильза называла многих причудливых морских обитателей, о которых Пол никогда не слыхивал.
– Не забывай, сколько лет я изучала биологию, – напомнила она.
– Сейчас я начну хвастаться своим знанием истории. Ты знаешь, что, возможно, из этой самой бухты уходили корабли Соломона, груженые медью. И возвращались из Африки с грузом золота.
– Эта страна, – тихо проговорила Ильза, – такая необычная, все здесь для меня внове, так что буквально на каждом углу я останавливаюсь, открыв рот от изумления, и в то же время мне кажется, что я узнаю все увиденное и услышанное мной здесь. Как будто я была здесь когда-то давным-давно.
Она застыла, глядя куда-то вдаль, туда, где солнечный луч провел по воде блестящую полосу. Пол заметил, что в ее глазах блеснули слезы.
В середине дня они отправились назад по дороге через пустыню, оставив залив позади. Транспорта было немного – им встретились несколько запыленных грузовиков, несколько еле тащившихся, словно уставших автобусов, да пара новеньких аккуратных автомобилей, взятых, скорее всего, напрокат, как и их машина. Мотор тихо урчал.
Ильза потянулась и зевнула.
– Такое яркое солнце, меня от него в сон клонит.
– Вздремни.
Это был длинный прекрасный день, который запомнится им надолго. В целом, размышлял Пол, вопреки его опасениям, они чудесно провели время. Из всех подарков, сделанных им Ильзе, это путешествие было самым лучшим, потому что она страстно о нем мечтала. По сути дела, ей так немного нужно. Сущие пустяки могут доставить ей радость. Например, ангорский котенок, которого он как-то купил под настроение, увидев в витрине зоомагазина – он стал ее любимцем. Или небьющиеся часы с дешевеньким кожаным ремешком, которые она сама выбрала. Большинство его знакомых женщин способны так радоваться, лишь получив в подарок что-нибудь блестящее, в бархатном футляре.
Да, они чудесно провели время.
И сейчас Пол был вполне готов к возвращению домой, более того, ему уже хотелось уехать. В любом путешествии есть свой ритм: сначала предвкушение, затем момент прибытия, когда волнение достигает апогея, затем период чистого наслаждения пребыванием в новом месте и, наконец, резкий спад и мысли о возвращении домой.
– Думаю, в гостинице нас ждет известие от Тима, – начал он, вспомнив о племяннике, но, не закончив фразы, так резко нажал на тормоза, что Ильза вскрикнула. Увидев то, что первым увидел Пол, она вскрикнула еще раз.
– О Боже!
В узкой неглубокой канаве рядом с дорогой лежал разбитый автобус. Он перевернулся, так что были видны его грязные, медленно вращающиеся колеса. Вокруг все было усыпано битым стеклом. Какая-то машина и небольшой грузовичок, видно, только что подъехали к месту происшествия. Их пассажиры еще сидели внутри, уставившись в ужасе на автобус, который возвышался перед ними, как скала.
Затем как-то одновременно все выскочили наружу и застыли, молча взирая на страшную картину.
– Что? Что это? – прошептал кто-то.
Из автобуса донеслись плач, визг, крики, стоны. На секунду Пол мысленно перенесся в далекое прошлое, в тот день, когда он, совсем еще молодой человек, услышал точно такие же крики и стоны. Только тогда шла война, и тс крики и стоны доносились из окопов на ничейной земле. И сразу же в голове мелькнула другая мысль; что делать, что делать?
Несколько секунд все стояли, словно пораженные параличом. Затем начался кромешный ад.
На месте переднего стекла в автобусе зияла дыра с торчащими по бокам острыми, как отточенные ножи осколками. Через эту дыру сейчас пытался выбраться человек.
– Назад, назад, – закричал водитель грузовичка. – Дайте мне сначала удалить осколки. Сэм, – обратился он к стоявшему рядом молодому человеку, – достань, что нужно, из ящика с инструментами. Торопись!
Пол тоже пришел в себя. Открыть запасную дверь в задней части автобуса, заработала мысль. Разумно… Открыть ее… Но тут же он убедился, что дверь сломана. Он потянул за ручку, но она не двигалась. Бесполезно, бесполезно, здесь можно что-то сделать только с ацетиленовым резаком. Он побежал к передней части автобуса.
Тем временем толстый водитель грузовичка, пыхтя и отдуваясь, сумел взобраться на скользкий капот и оттуда пытался дотянуться до ручки боковой дверцы.
– Не достать, – крикнул кто-то. – К тому же она все равно заперта изнутри.
– Может, в автобусе кто-нибудь сможет открыт ее?
Водитель грузовичка прокричал это в дыру на месте лобового стекла и передал ответ: ее заклинило; она заблокирована передним сиденьем.
– Сэм, куда ты, черт возьми, делся?
– Я здесь, – откликнулся юноша.
Он нес толстые перчатки и, как понял Пол, какой-то режущий инструмент. Молодой и подвижный, он занял место толстого водителя на скользком капоте и начал очень осторожно вырезать смертоносные осколки и так же осторожно передавать их стоявшим внизу Полу и своему товарищу.
Эти конкретные действия внезапно привели всех остальных в движение. Ильза достала дорожную аптечку и подбежала к автобусу. Еще один мужчина бросился останавливать проезжавшие машины, а Пол устремился в противоположном от него направлении к повороту дороги; если бы оттуда на большой скорости выскочила какая-нибудь машина, это грозило бы еще одной аварией.
– Проезжайте, проезжайте, – закричал он водителю первой появившейся машины. – Сообщите, пусть пришлют помощь. Поспешите!
Через отверстие на месте лобового стекла вылез первый человек. Это был рабочий в комбинезоне. Он рыдал и судорожно глотал воздух, но, судя по всему, серьезных повреждений у него не было.
– Я был лишним пассажиром, сидел на полу рядом с водителем. Водителя застрелили, и я нажал на запасной тормоз. Это и не дало мне врезаться в боковую стенку, когда мы перевернулись. О Господи! Там внутри люди, с другой стороны, где разбито окно. О Господи, что там творится.
– Если бы у меня было под руками что-то, кроме аптечки первой помощи! – воскликнула Ильза.
Надо их вытащить. Помощь находится за многие мили отсюда. И опять в мозгу Пола промелькнула картина того, что, казалось, случилось только вчера: 1917 год, поле боя где-то к югу от Арментьера… Он полез на капот.
– Поддержи меня, – скомандовал он Ильзе. – Тогда я смогу ухватиться за боковое зеркало.
– Пол, ты не можешь, ты не мальчик, спускайся.
– Черт побери, Ильза, поддержи меня, я сказал. Он вскарабкался наверх, подумав про себя: не легко, но и не слишком трудно. Вот что значит поддерживать форму.
Сэм уже залез в автобус. Теперь его лицо появилось в окне перед Полом.
– Это настоящий ад. Они лежат внизу друг на друге. По-моему, некоторые уже мертвы. Сущий ад.
– Ты можешь кого-нибудь вытащить? Детей? Если можешь, я приму их и передам вниз.
– Джош, эй Джош! Стой там. Мы попытаемся переправить, кого сможем, вниз.
– Подожди, Сэм. Я сейчас тоже влезу. Подожди, – откликнулся Джош.
– Ты слишком толстый, тут мало места. Вот этот мужчина мне поможет.
– Меня зовут Пол. Мне тоже залезть внутрь?
– Нет, оставайтесь там. Здесь тесно. Вам пришлось бы встать на кого-то из них.
Ужасные крики, которые он услышал в первый момент, вдруг резко прекратились, сменившись протяжными стонами, более зловещими и пугающими, чем первоначальные признаки истерии. На открытом пространстве появилась молодая девушка. Со лба у нее стекала кровь, заливая щеку и один глаз.
– Там моя мама. По-моему, у нее что-то сломано. По-моему, она без сознания, я не знаю, – заплакала она.
Пол помог ей выбраться и держал ее, нащупывая в кармане чистый носовой платок, чтобы вытереть ей кровь с лица. Ее тело сотрясалось в его руках.
– Нас преследовали. Машина, полная мужчин. Это были федаины. Я видела таких раньше. Они играли с нами, как кошка с мышью, то обгоняли, то вдруг снижали скорость и ехали так медленно, что нам приходилось обгонять их. Мы были ужасно испуганы, знали, что что-то должно случиться, мы чувствовали это. А за тем… затем они застрелили водителя, и мы… затем моя мама…
– Да, да, скоро прибудет помощь, – пробормотал Пол.
Чтоб им гореть в аду! Будь прокляты эти подонки!
Вновь появилось лицо Сэма.
– Можете ее спустить? У меня здесь еще несколько, мать с ребенком.
– Тебе нужно соскользнуть вниз, – сказал Пол девушке. – Я подержу тебя за руки и не дам упасть. Джош, лови ее за ноги, она спускается.
И так, одного за одним, они начали вытаскивать тех немногих, кто был в сознании и мог двигаться. Должно быть, прошло полчаса, решил позднее Пол, вспоминая эти события, прежде чем прибыла помощь. Учитывая здешние расстояния, казалось просто чудом, что они смогли добраться так быстро. Но они приехали – полиция, машины «скорой помощи» и аварийная машина.
Движение было перекрыто, и вокруг собралась небольшая толпа. Некоторые глазели просто из любопытства, но большинство оказывали посильную помощь: утешали, давали одеяла и носовые платки, воду и виски. Среди собравшихся оказалось несколько врачей, явно туристов, не говоривших ни по-английски, ни на иврите. Но утешить, подумал Пол, можно и без слов. Гнев тоже не нуждается в словесном выражении; он был написан на каждом угрюмом лице, слышался в каждой команде, каждом рыдании и проклятии.
Заднюю часть автобуса разрезали, и Пол забрался внутрь. Там царил хаос; пассажиры, не пострадавшие при падении, карабкались через сломанные сиденья, через раненых и мертвых, спеша выбраться наружу. Они пробирались по боковой стене, по разбитым окнам. Иногда на головы им с другой стены, превратившейся теперь в потолок, падали осколки.
Один такой осколок упал и задел Пола по плечу как раз в тот момент, когда кто-то передал ему ребенка. Он был весь в крови, когда вынес ребенка наружу.
– Ты порезался! – вскрикнула Ильза, взяв ребенка и поставив его на землю. – Сними рубашку. Какой глубокий порез, и как раз на месте твоей старой раны.
– На месте шрама, – поправил он. – Не волнуйся, ничего страшного.
И это действительно был пустяк в сравнении с болью, которую он испытал, получив ту, первую рану; нацистский снайпер подстрелил его в 1945 году в день, когда американцы вошли в Париж. Он почувствовал, что того гляди рассмеется идиотским визгливым смехом. Войны, похоже, повсюду находили его.
Ильза достала у приехавших врачей антибиотик и теперь осторожно и умело обрабатывала порез.
– Наверное, придется наложить швы, – обеспокоенно сказала она. – Он не затянется как следует из-за старого шрама. Рану с самого начала не залечили как нужно. Надо было давно этим заняться. Я ведь тебе без конца это говорила.
– Перестань кудахтать надо мной, – нетерпеливо ответил он. – Вернемся домой, и я сразу же этим займусь, договорились? А сейчас лучше посмотри других пострадавших.
По дороге ковылял юноша, зажимая левое плечо. Рука его висела как плеть. Ильза тут же бросилась к нему.
– Нужен жгут. Дайте мне что-нибудь. – Она подбежала к санитарной машине, порылась там и вернулась. – Не могу ничего найти. Пол, дай мне свой ремень.
Наложив жгут на руку юноши, она подвела его к одной из санитарных машин и заговорила с водителем.
– Ему нельзя оставаться здесь, он может потерять руку. Он в шоке. Отвезите его быстро в больницу.
На обочине дороги сидела женщина, держа на руках ребенка, чье розовое личико пересекал по диагонали от глаза до подбородка глубокий порез. Она безостановочно раскачивалась взад и вперед, тихо повторяя, словно напевая жуткую колыбельную: «Я хочу умереть, я хочу умереть. Моя детка, моя милая детка».
