Текст книги "Грехи святого (ЛП)"

Автор книги: Белла Джей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Чем дольше мы стояли, не сводя друг с друга взгляда, тем сильнее я чувствовала, что моя решимость рассеивается. Любопытство росло, мои пальцы замирали на краю папки. Его взгляд умолял меня делать то, что мне говорят, и как бы легко я ни бросала ему вызов, именно в таких обстоятельствах мне было трудно игнорировать необходимость повиноваться.

Я перевернула страницу, не глядя на нее: напряженное выражение лица Сэйнта удерживало мое внимание.

– Смотри, – приказал он. – Смотри на картинки.

Это был один из тех моментов, когда человек знает, что смотреть нельзя, потому что то, что ты увидишь, уже никогда не сможет не увидеться или стереться. Как в ту ночь, когда Святой хладнокровно убил Брэда, и как я пыталась закрыть глаза, но не смогла. Теперь это был образ, который я никогда не смогу забыть. Этот образ до сих пор иногда снится мне в кошмарах… вместе со свежими образами трупа моего брата. Но, как и в ту ночь в отеле, когда началось наше путешествие, любопытство взяло верх… и я открыла файл.

Теперь я жалею, что сделала это.

10

СВЯТОЙ

Я молчал, просто стоял и смотрел на ее лицо, пока реальность увиденных ею образов проникала внутрь.

Изуродованные лица. Окровавленные тела. Изуродованная кожа.

От одной мысли об этом у меня по позвоночнику пробежала дрожь. Я никогда не радовался ничьей смерти так сильно, как их.

– Господи, – прошептала она, и папки выскользнули из ее пальцев. Фотографии жертв валялись у ее ног, а рука дрожала, когда она подносила ее ко рту.

– Узнаешь их? – Я видел, что узнала.

– Что это? – Ее голос дрожал, изумрудные глаза были прикованы к жутким изображениям. – Эти люди… я их знаю.

– Конечно, знаешь. – Я наклонился и поднял одну фотографию. – Ты помнишь его?

Мгновенно она потянулась к шраму за ухом.

– Вижу, что да. – Я придвинулся ближе.

– Что… почему? – Она сузила глаза в замешательстве. – Я не понимаю.

– Видишь, вот как это работает. – Я прислонился спиной к обеденному столу. – Если ты обидишь мою жену, ты умрешь. – Я пожал плечами. – Все просто. Все эти мужчины причинили тебе боль, и теперь они мертвы. А вот этот, – я поднял фотографию, – человек, который подарил тебе этот шрам… его смерть немного затянулась. – Джеймс в тот день был особенно нервным.

Ее лицо побледнело, прекрасные глаза стали большими и круглыми, когда шок прошел.

– Это ты сделал?

– К сожалению, я не мог убить их сам, так как был слишком занят тем, что сдерживал тебя в самом начале нашего знакомства. Но мне не нравится пачкать руки кровью ничтожных кусков дерьма. А вот об этом, – я взглянул на изображение в своей руке, – я жалею, что не пытал сам. Я бы с удовольствием посмотрел, как кровь стекает с его тела, окрашивая холодный бетонный пол, на котором он умер.

– Что ты за монстр? – В ее лице читалось недоверие и даже легкое отвращение.

– Ну же, Мила. Не делай вид, будто не знаешь, кто я на самом деле. Я убил Брэда. Я убил одного из телохранителей моего отца. – Я придвинулся ближе. – Я убил твоего собственного чертова брата. Так что не делай вид, что тебя это шокирует. И кроме того, в тот день на яхте, когда я сказал, что тебе не стоит беспокоиться о том, что этот сукин сын кому-то навредит, ты прекрасно поняла, что я имел в виду.

– Ты убил четырех человек, Святой. Жестоко убил их, как будто они были скотом.

– А они причинили тебе боль, словно ты была для них всего лишь игрушкой, с которой они могли играть.

– Ты не имел права…

– Они не имели права, Мила.

– Они причинили боль мне, а не тебе. Я справилась со своей травмой. Я выплакала все слезы, которые мне нужно было выплакать, чтобы справиться с тем дерьмом, которое эти люди сделали со мной.

– Правда? Правда? – Я подалась вперед. – Так вот почему ты трогаешь шрам за ухом, когда нервничаешь? Тревожишься?

Она снова потянулась к шраму.

– Старые привычки умирают с трудом.

– Можешь ли ты честно сказать мне, что ни разу не думала об убийстве этих мужчин? Когда они прикасались к тебе. Делали тебе больно. Использовали тебя как чертову пепельницу?

– Нет.

– Все те часы, что ты была заперта в шкафу, – я ткнул ей в лицо фотографию, – этот человек называл тебя шлюхой и дрянью, хотя тебе было не больше десяти лет. Можешь ли ты сказать мне, что убийство его во сне ни разу не приходило тебе в голову?

– Конечно, приходило. – Она отступила от меня, но я продолжал приближаться. – Но ты не имел права играть роль судьи и палача для этих людей.

Она прижалась спиной к стене, и я возвысился над ней.

– Они не имели права даже прикасаться к тебе.

– Думаешь, я этого не знаю? Я не одна из тех наивных девочек, которым промыли мозги, заставив думать, что наказание – это то, что я заслужила.

– Может, не ты, но что насчет остальных?

Выражение ее лица изменилось с гнева на недоверие.

– Каких остальных?

– Да ладно, Мила. – Я хлопнул рукой по стене рядом с ее лицом. – Скажи мне, что ты не настолько наивна. Этот мужчина, все эти гребаные мужчины, не начинали и не прекращали свое оскорбительное поведение с тобой.

Я наклонился, поднял другие снимки и протянул один из них ей.

– Тео Берджес напал на шесть женщин, а две заявили, что были изнасилованы им. Он так и не был осужден. – Я разорвал изображение пополам и бросил его на землю, подняв вторую фотографию, чтобы она увидела. – Килан Джонс. Осужденный педофил. Отсидел семь лет в тюрьме, после чего получил условно-досрочное освобождение. За те два года, что он был на свободе, он напал на нескольких женщин. Все они были слишком напуганы, чтобы выдвигать обвинения. – Я снова пролистал фотографии, чтобы показать ей третью. – Гарольд Уилер. Сексуальный преступник, педофил, наркоман, а недавно, перед своей печальной кончиной… изнасиловал девушку.

Я разорвал фотографии и взял в руки последнюю – человека, ответственного за шрам, который моя жена сейчас трогала за ухом. Я готов был поспорить, что она даже не осознает, что делает это.

– Вот этот парень, – усмехнулся я, хотя в жилах у меня стыло отвращение, – этот парень был психом особого сорта.

Мила вытерла слезу, скатившуюся по щеке.

– Ты была не первым ребенком, над которым издевался этот ублюдок, и не последним. На самом деле, его жестокие сексуальные наклонности по отношению к несовершеннолетним только усилились после того, как эта его кусок дерьма жена выгнала его, заявив, что не знала о том, как он издевался над тобой.

– Она солгала. – Мила констатировала очевидное.

– Она также утверждала, что не знала о его полуночных походах в твою спальню, где он сидел и наблюдал за тобой в постели, дроча свой грязный член.

Она стиснула челюсти и втянула воздух сквозь зубы.

– Ты говоришь мне об этом так, будто я ничего не знаю. Как будто меня там не было. – Мила подалась вперед и уперлась ладонями мне в грудь, гнев в ее глазах был диким и усугублял ее боль. – Я была там, придурок! Я пережила это. Я плакала. Я хотела сдохнуть, когда он прикасался к моим простыням, думая, что я сплю, медленно стягивал их с моего тела, затем стаскивал мою ночную рубашку через задницу, чтобы он мог, блядь, смотреть на меня со своими мерзкими намерениями. Мне хотелось перегрызть себе запястья, пока я лежала спиной к нему, слыша его отвратительные хрюканья, пока он дрочил свой член. Я чувствовала вкус собственной крови каждый раз, когда, черт возьми, прикусывала язык, думая о том, какие отвратительные фантазии роятся в его голове. – Она снова толкнула меня, ее ярость была яростной и горькой. – Я была там, Святой. Я. Не ты. Не Джеймс. Не тетя Елена. Я. Так что не стой здесь и не признавайся, что убил всех этих людей, как будто у тебя есть на это какие-то моральные права.

Я видел боль в ее глазах, обиду в каждой черточке ее прекрасного лица. Воспоминания разрывали ее на части, изуродованные лица этих людей открывали старые раны. Но это нужно было сделать. Я должен был заставить ее смотреть на трупы, на жуткие убийства людей, которые не заслуживали того, чтобы дышать. Чтобы она приняла их смерть как справедливость, я должен был напомнить ей, как глубоко они ее ранили. Я должен был заставить ее понять, что они заслуживают только смерти.

Я придвинулся ближе и попытался взять ее щеки в свои ладони, но она отпрянула, и я просто взял ее за плечи и заставил посмотреть на меня.

– Я бы хотел, чтобы это было чем-то, что я мог бы держать в секрете от тебя. Я хотел бы, чтобы у меня был другой способ заставить тебя понять, что то, что мы здесь сделали, может быть, и противоречит закону, но это был единственный способ остановить его.

– Что ты…

– Он изнасиловал трех девочек, Мила… детей. После тебя у него было три жертвы, – покачал я головой, – и этот ублюдок не провел в тюрьме ни одного дня.

Мила задыхалась, слеза скатилась по ее губам и попала в рот. Ее ноги ослабли, и я обнял ее за талию.

– Это нужно было сделать, Мила.

Она всхлипнула. Она зарыдала. Она плакала так, словно снова стала той маленькой девочкой, которая перенесла все пытки и издевательства, которыми ее прокляли эти люди. Все, что я мог делать, это стоять и утешать ее, обхватив руками ее дрожащее тело. Меня преследовали мысли о том, какие ужасы ей пришлось пережить. В одиночестве. Не имея никого, на кого можно опереться или кому можно довериться. Некому было защитить ее. По крайней мере, у меня была тетя Елена после смерти матери и начала войны между мной и отцом. Но у Милы? У нее никого не было. Абсолютно, блядь, никого.

Я обхватил ее щеки и заставил посмотреть на меня.

– Никогда больше, Мила. Никто и никогда не причинит тебе такой боли, как они. Будешь ли ты здесь или решишь уехать, я всегда буду на два шага позади тебя, чтобы не причинить вреда ни тебе, ни нашему ребенку. Никогда. Независимо от того, какой выбор ты сделаешь, – я провел большим пальцем по ее губам, – я всегда буду заботиться о тебе, о вас.

– Не знаю почему, – она прислонила голову к моему подбородку, – но я верю тебе. После всего… я верю тебе.

Я закрыл глаза и крепче обнял ее, прижимая к своей груди. Если бы я мог построить стену вокруг этой женщины, чтобы уберечь ее, я бы это сделал. Но с этого момента и до того дня, когда дьявол утащит меня в ад, я буду ее стеной. Я буду крепостью, которая защитит ее… даже если для этого придется стать чудовищем и жить с кровью тысячи людей на руках.

– Ti amo, segreto.

Она фыркнула, и ее слезы испачкали мою белую рубашку. Я запустил пальцы в мягкие локоны на ее шее и заставил ее поднять на меня глаза.

– Для других я никогда не буду хорошим и добрым человеком, Мила. Но для тебя… для тебя я буду хорошим человеком. Хорошим мужем. – Я просунул вторую руку между нами и почувствовал, как ее живот прижимается к моей ладони. – И хорошим отцом для нашего ребенка. Te lo prometto. – Я прижался губами к ее губам. – Я обещаю.

Вкус ее боли остался в нашем поцелуе. Молчаливое напоминание о том, что я должен сделать все возможное, чтобы никогда больше не причинять ей боли. Она доказала свою любовь ко мне. Она не ушла, хотя очень хотела. Ее сердце не позволяло ей выйти за дверь и оставить меня. И как бы я ни пытался убедить себя в том, что ее уход будет лучше, в глубине души я знал, что это будет лишь вопрос нескольких часов, прежде чем я заставлю Джеймса рассказать мне, куда он ее увез, выследить ее и притащить ее задницу обратно сюда. Потому что на самом деле не было ни единого шанса, что я смогу отпустить ее. Я обманывал себя, и сейчас, ощущая вкус ее губ на своих, я был как никогда уверен, что бороться с нами, бороться с тем, что мы чувствуем друг к другу, было тщетной попыткой побороть судьбу.

11

МИЛА

Когда я перестану бороться с этим? Когда я смирюсь с тем, что моя судьба определена, запечатана и заколочена, и ничто не сможет ее изменить? Снова и снова доказывалось, что, как бы я ни старалась, как бы ни хотела, чтобы это было правдой, я принадлежала Святому. И не так, как в самом начале, когда он похитил меня и показал, каким жестоким он может быть. Он владел… моим сердцем. Моей душой. Моим телом. Моим гребаным разумом. Даже после того, как я увидела фотографии своих прошлых мучителей, убитых по его приказу… Даже сейчас я все еще любила его. Более того, мне казалось, что я люблю его еще больше. Как бы сильно меня ни пугало осознание того, каким жестоким и бессердечным он может быть, какой-то части меня это нравилось. Какая-то часть меня наслаждалась властью, которой обладал мой муж, – властью исправить некоторые из тех бед, которые были причинены мне. Делало ли это меня плохим человеком? Знать, что он сделал, и ценить это, зная, что это должен быть акт справедливости?

Я вытерла слезы со щек и отступила назад, вырываясь из его объятий.

– Мне нужно…

– О, Боже. Что опять натворил мой племянник?

Мы со Святым переглянулись: в арочном проеме фойе стояла Елена на костылях.

Я не знала, как это произошло, но как только я увидела ее, по моему лицу потекли слезы. Я плакала так сильно, что мне было больно. Мне хотелось упасть на колени и плакать в белый плюшевый ковер под ногами. Казалось, что вся боль и печаль мира разом обрушилась на меня.

– Мила, – с любовью сказала Елена, – иди сюда. – Она оперлась локтями на костыли и протянула ко мне руки. Не раздумывая, я бросилась навстречу комфорту, который она так свободно предлагала. Я обхватила ее руками и почувствовала мгновенное облегчение, когда она обняла меня. – Меня не было неделю, а по прибытию, я вижу ее рыдающей. Как тебе не стыдно, Марчелло.

Я знала, что она просто подтрунивает, и это каким-то образом пробилось сквозь напряжение, сгустившееся между мной и Святым за последние двадцать четыре часа.

– Я так рада, что с тобой все в порядке, Елена.

– Я пережила много травм в жизни. Я могу справиться с небольшим пулевым ранением в ногу. – Она отпустила меня, и я сделала шаг назад, когда она прижалась к моей щеке. – Может, сейчас это покажется глупым вопросом, но как ты? Ну, знаешь, после Рафаэля?

– Я в порядке. Это отстой, но это не то, чтобы я потеряла брата. Нельзя потерять то, чего у тебя никогда не было.

Елена тепло улыбнулась.

– Действительно, в этом есть свой плюс. – Ее взгляд карих глаз упал на мой живот, и я инстинктивно прижала к нему ладонь.

– Знаешь… – Это был не вопрос.

Она кивнула с полуулыбкой.

– Знаю.

– Ты увидела это в картах, когда мы были на "Императрице"?

Елена протянула руку и положила свою на мою.

– Карты никогда не лгут.

– Ладно, ладно. Хватит уже этой карточной чепухи. – Сэйнт перехватил руку и обнял свою тетю.

– Это не мумбо-джамбо, и ты это знаешь.

Сэйнт обнял ее.

– Добро пожаловать в наш новый дом в Нью-Йорке, тетя Елена.

Она окинула взглядом открытое пространство.

– Переход от винтажа к современности – это определенно перемена. Но это хорошие перемены. Кстати, о переменах… – Она бросила взгляд через плечо на мужчину в костюме, стоящего у лифта. – Я была очень удивлена, обнаружив, что этот малыш ждет меня в аэропорту. Где Джеймс?

– Джеймс уехал в командировку вместо меня. – Сэйнт поправил рубашку. – Он должен вернуться через несколько дней.

– Ах, мой любимый телохранитель выполняет твои поручения, – поддразнила она еще раз.

– Ну-ну, тетя. Твой любимый телохранитель скоро вернется. Пойдем, устроим тебя. – Он взял один из ее костылей и, взяв ее за руку, повел по проходу. С любовью положив свою руку на ее, он шел короткими, медленными шагами, чтобы она могла легко за ним поспевать. Они еще немного поболтали, и их смех разнесся по всей квартире. Меня поражало, как Сэйнт мог превратиться из хладнокровного убийцы, человека без совести, в любящего и внимательного джентльмена. В нем было так много слоев, и с каждым слоем, который мне удавалось снять, обнаруживалось препятствие, заставлявшее нас делать два шага назад. Но я должна была признать, что, снова увидев Елену и зная, что она здесь, я почувствовала себя в безопасности. С самого первого дня она всегда знала, что и когда сказать. Если кто-то и мог помочь мне пережить эту беременность и пройти этот путь со Святым, так это она.

– Ей нужно отдохнуть после долгого перелета. – Сэйнт прислонился к одной из больших белых колонн. – Но она хочет тебя видеть.

– Хорошо.

Я заправила локоны за ухо и попыталась пройти мимо него, когда он схватил меня за руку и притянул ближе, не двигаясь с места и неторопливо опираясь на колонну.

– Мое предложение остается в силе.

Я посмотрела на то место, где его пальцы обхватили мой локоть, и его прикосновение обожгло мою плоть. Затем подняла на него взгляд, не произнося ни слова. Сапфировые глаза излучали решимость.

– Ты вольна уйти, когда захочешь. Тогда половина всего, что принадлежит мне, будет твоей. Это предложение, Мила, никогда не потеряет силу. Я даю тебе слово.

Я облизнула пересохшие губы, пульс участился, когда воздух вокруг нас снова сгустился. Не было слов, чтобы сказать. Или, может быть, я не знала, что сказать. Предложив мне свободу и половину всего, чего он добился, он изменил динамику наших отношений. Он дал понять, что я больше не его пленница. Я больше не его пленница и не его пешка. Если я останусь с ним, то только потому, что сама этого захочу.

– Я ценю это, – прошептала я, и мне показалось, что прошло очень много времени, но это были считанные секунды, когда мы стояли и смотрели друг другу в глаза, наши голоса были тихими, но наше молчание говорило о многом.

Слегка кивнув, он отпустил мою руку, но я не оставила его стоять на месте. Вместо этого я приподнялась на носочки и нежно поцеловала его в щеку. Чтобы сказать то, что нужно, не нужны слова. Иногда достаточно одного взгляда, простого прикосновения, сильного момента.

Я шла по коридору босиком, мое сердце и разум переполняло множество противоречивых и запутанных эмоций.

Дверь Елены была открыта, и она помахала мне рукой, чтобы я вошла.

– Закрой дверь, ладно, милая? – Она поставила свои костыли на стул, стоявший в нескольких футах от кровати. Я закрыла дверь и окинула взглядом комнату. Она мало чем отличалась от моей, разве что размером была чуть меньше.

Елена сняла с шеи золотую цепочку и аккуратно положила ее в ящик прикроватной тумбочки. Она тоже оглядела комнату.

– Вот в чем особенность этих современных и дорогих нью-йоркских квартир. Все они кажутся такими… типовыми. Видел одну, видел все.

Я улыбнулась.

– Я рада видеть тебя здесь, Елена.

– Присядь со мной. – Она положила ладонь на шелковые простыни. – Похоже, ты отчаянно нуждаешься в дружеской терапии.

– Неужели это так очевидно? – Я опустилась рядом с ней.

– Ну, у тебя темные круги вокруг глаз. – Она пожала плечами. – Это и тот факт, что ты плакала, когда я вошла, и не похоже, что ты остановилась. Значит, либо это беременность, разрушающая твои гормоны, либо мой племянник опять напортачил.

– А может, и то, и другое?

Она насмешливо хмыкнула.

– Может быть. Но я ставлю на Марчелло, который ведет себя как обычно.

– И как это?

– Как мудак.

Мы обе захихикали, и я буквально почувствовала, как напряжение спало с моих мышц.

– Я уже говорила, что рада твоему возвращению?

Она подмигнула.

– И не раз.

– Ну, я скажу это снова, потому что это правда. С Сэйнтом все так напряженно. Иногда мне приходится напоминать себе, что нужно просто дышать. Но когда ты рядом… не знаю… мне как будто легче дышать.

Она подтолкнула меня плечом, выражение ее лица стало мягким.

– Приятно знать, что по мне скучали.

– Тебя очень не хватало, – ответила я. – Мне так жаль, что он так поступил с тобой. Рафаэль… он мог…

– Остановись. – Она схватила мою руку и крепко сжала ее. – Я не потерплю ничего подобного. Это была не твоя вина. Ни в чем из того, что случилось, ты не виновата.

– Но я…

– Тише, Мила. Это уже в прошлом. Если я чему-то и научилась за эти годы, так это тому, что нельзя ничего сделать, чтобы изменить прошлое. Ты не можешь изменить то, что произошло пять лет, пять недель, пять минут или даже пять секунд назад. Ты ничего не добьешься, испытывая чувство вины или переживая.

– Я знаю. – Я посмотрела вниз, где ее рука с любовью обнимала мою. – Просто трудно не позволить своему прошлому определять твое будущее.

– Это не так сложно, Мила. – Она наклонила голову в сторону и провела пальцем по одному из моих локонов, которые свисали по бокам моего лица. – Просто не позволяй этому влиять на твое настоящее. Тогда оно не будет иметь власти над твоим будущим.

Елена была права. Я знала это. Только так я смогла пережить столько лет насилия, не позволяя прошлому проникнуть в мое настоящее, чтобы оно могло заразить мое будущее. К этой философии я легко приспособилась, пока жила на улице. Но жить по ней было невероятно трудно, когда в дело вмешался Святой. Он все усложнял.

– Итак, расскажи мне. Что Марчелло натворил на этот раз?

Я вздохнула и откинула волосы на плечо.

– Он хранил от меня секрет.

– Я уверена, что он хранит от тебя много секретов. Он же Марчелло.

– Я знаю это. Но этот секрет, – я потрогала свой живот, – он большой. И он влияет на…

– На твое прошлое, настоящее или будущее? – Добавила она.

– Я не уверена.

Елена сдвинулась на матрасе.

– Думаю, это как-то связано с тем малышом. – Она показала на мой живот и улыбнулась. – То, как ты сжимаешь свой живот, показывает, что ты уже защищаешь его или ее. Что он от тебя скрывал?

Я отпустила ее руку и встала.

– Неважно, что это был за секрет. Важно то, что это заставило меня усомниться в его намерениях.

Елена подняла бровь.

– Ты хочешь сказать, что сомневаешься в намерениях человека, который похитил тебя, заставил выйти за него замуж и отнял у тебя семейные доли?

– Я знаю, ладно? – Я начала пятиться. – Я не знаю, почему я больше не удивляюсь, когда дело касается его. Он всегда делает или говорит что-то такое, что выдергивает у меня из-под ног ковер.

– Тогда избавься от ковра.

Я замялась и нахмурилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Все очень просто. Избавься от этого чертова ковра и сделай так, чтобы тебя больше никогда не заставали врасплох.

– Как мне это сделать? У меня же нет ключа к его шкафу с секретами.

– Я знаю. Я хочу сказать, – ее карие глаза пристально смотрели на меня, – не будь наивной, когда дело касается такого мужчины, как Марчелло. Не думай, что он изменит свои взгляды ради тебя, потому что он этого не сделает. Быть безжалостным – это у него в крови.

– О, поверь, я начинаю это понимать. – Я снова села рядом с ней. – Он постоянно напоминает мне об этом.

– Хорошо. Хорошо, что ты вспоминаешь об этом каждый день. Марчелло темный и загадочный, и если ты будешь честна с собой, то признаешь, что это часть его привлекательности, часть того, почему тебя так тянет к нему.

Я просто смотрел на нее, не в силах отрицать правду в ее словах. Меня манила его загадочность, искушала его темнота. Его непредсказуемость, постоянное ощущение "стояния на краю пропасти" привели меня к зависимости от него. Быть с ним было похоже на гигантский выброс адреналина, который никогда не заканчивался.

– Что касается этого секрета, – начала Елена, – ты поймала его на лжи или он сам решил признаться тебе?

Я провела пальцем по лбу.

– Он рассказал мне… после того, как сказал, что я могу уйти, если захочу.

– Он сказал, что ты можешь уйти? – Ее брови сошлись. – В смысле… уйти с ребенком?

Я кивнула.

– Он сказал, что это мое решение, а когда я не ушла, он вывалил на меня эту бомбу с секретом.

– Ааа… вот оно как. – Елена откинулась назад, ее глаза расширились, как будто она только что прозрела от самого Бога. – Он саботировал себя. Его грызло чувство вины, и он пытался оттолкнуть тебя.

– И все же, – я пожала плечами, – я все еще здесь.

– Послушай меня, Мила. – На этот раз она взяла мою руку и заключила ее между своими ладонями. – Я никогда не видела, чтобы мой племянник так оберегал и влюблялся в женщину, как он это делает с тобой. И могу пообещать, что он никогда не сделает ничего такого, что могло бы причинить тебе вред. Хотя ваш союз и был немного… нестандартным.

Я насмешливо хмыкнула.

– Нестандартный – не то слово, которое я бы использовала.

– Мила, – порицала она. – Язык.

– Да ладно. – Я вскинула руку вверх. – Что это с вами со всеми? Я иногда тоже роняю чертову бомбу.

Елена хихикнула и крепче сжала мою руку.

– Если серьезно, Мила. Марчелло любит тебя, и тебе нужно довериться этой любви. Тебе нужно примириться с тем, что он никогда не расскажет тебе всего, и принять тот факт, что он делает это, чтобы защитить тебя. Я не говорю, что это правильно. – Она улыбнулась. – Я говорю, что это Марчелло.

– Я знаю.

– Если ты ожидаешь нормального брака и нормальной жизни с Марчелло, ты будешь невероятно разочарована. Твоя жизнь никогда не будет нормальной и обыденной, с белыми заборами и кроликами, бегающими по заднему двору.

Я рассмеялась.

– Кролики?

– Да, кролики. – Она хмыкнула, и выражение ее лица снова стало серьезным. – Если это то, чего ты хочешь, Мила… жизни с Марчелло, тебе придется стать очень сильной женщиной. Жесткой. Устойчивой. Иначе ты просто зачахнешь рядом с ним. Но я могу пообещать тебе следующее. Ни один мужчина не будет так хорошо заботиться о тебе и ребенке, как мой племянник.

Я лишь кивнула. Больше мне нечего было сказать по этому поводу. Елена была права. Я не могла изменить Святого. Я не могла превратить его в стереотипного семьянина, который работает с девяти до пяти, а потом приходит домой, чтобы починить мусоропровод. Это был не он. И, по правде говоря, не такой мужчина был мне нужен. Мне нужен был Святой. Я любила его и хотела только его.

– Спасибо, Елена. – Я протянула руку и обняла ее. – Ты была мне таким хорошим другом на протяжении всего этого.

Она провела ладонями по моим плечам.

– Ты стала для меня как дочь, Милана. Я всегда буду помогать, где и когда смогу.

– Думаю, мне придется регулярно стучаться к тебе в дверь, если я намерена оставаться в здравом уме на протяжении всего брака с твоим племянником.

– О, я в этом не сомневаюсь.

Я встала и взяла простыни, чтобы помочь ей устроиться в постели.

– Тебе нужно немного отдохнуть.

Она забралась в постель и слегка поморщилась, когда подняла на матрас травмированную ногу.

– Ненавижу смену часовых поясов. Спать часами после обеда – пустая трата драгоценного времени.

– Я вернусь позже, чтобы проверить тебя.

– Прежде чем ты уйдешь, не могла бы ты захватить для меня обезболивающие таблетки? Они лежат в боковом кармане моей сумочки. Я держу две на прикроватной тумбочке, потому что ненавижу просыпаться с пульсирующей ногой.

– Конечно. – На диване у окна лежала ее сумка Louis Vuitton, которой позавидовала бы любая модница Нью-Йорка. Боковой карман плавно расстегнулся, и я потянулась внутрь, нащупав пальцами что-то холодное. Это был ключ. Тяжелый латунный ключ с ржавыми украшениями, которые напомнили мне о старинных домах и резных дверях ручной работы. – Странный ключ носишь с собой. Может, у тебя есть один из тех двухсотлетних сундуков с засовом и ключами, в которых ты носишь свою одежду? – Поддразнила я, опуская ключ обратно в сумку и беря таблетки.

Елена улыбнулась.

– Это, моя дорогая, сувенир на память.

– На что?

Улыбка задержалась на ее губах, как будто воспоминание принесло ей радость.

– О том дне, когда я нашла дверь, которая привела меня к миру, о котором я всегда мечтала.

Заинтригованная, я присела рядом с кроватью.

– Расскажи мне больше.

– Этого я не могу сделать.

– Почему? – Я положила таблетки на ее прикроватную тумбочку.

– Потому что некоторые истории не должны быть рассказаны. – В ее карих глазах плескалась загадка, а ее нераскрытый секрет возбуждал мое любопытство.

– Хорошо. Может быть, когда-нибудь я заставлю тебя рассказать мне эту историю, – поддразнила я, подмигнув.

– О, я очень сомневаюсь в этом.

Я взяла ее руку и слегка сжала.

– Отдохни немного.

Я уже подошла к двери, когда Елена позвала меня.

– Мила?

– Да? – Я повернулась к ней лицом.

– Не сдавайся.

Мое сердце слегка ёкнуло, искренность в ее голосе подтолкнула к состраданию, затаившемуся в моей груди.

– Я постараюсь… но не обещаю. А теперь отдыхай.

Я закрыла дверь и прислонила ладонь к дереву. Облегчение разлилось по телу, расслабив каждую мышцу. Елена всегда знала, что сказать, чтобы вселить в меня надежду. Чтобы дать мне силы встретить мир, в котором есть такой человек, как Сэйнт.

– Ей хорошо с тобой.

Я закрыла глаза от звука его знакомого голоса.

– И она тебя успокаивает.

– Да. – Я повернулась к нему лицом. Теперь он казался другим, более контролирующим и менее злобным. Я заложила руки за спину и прислонилась к двери.

– Не могу поверить, что говорю это, но… спасибо тебе.

– За что?

Мой взгляд упал на пол.

– За то, что… ну, знаешь, позаботился о тех людях.

Его темные брови почти коснулись линии роста волос.

– Ты говоришь спасибо, потому что я их убил?

– Не пойми меня неправильно, Святой. Я никогда не оправдаю убийство другого человека. Я говорю спасибо за то, что ты заботишься обо мне настолько, что готов сделать это ради меня.

Он ничего не ответил, и мы долго молчали. Просто стояли, впитывая напряжение, которое, казалось, всегда окружало нас, когда мы были вместе. В какой бы ситуации мы ни оказывались, воздух между нами всегда был наполнен сексуальным напряжением. В тишине было почти трудно дышать.

Он выпрямился.

– Я хочу пригласить тебя на свидание.

– На какое? – Я нахмурилась.

– На свидание. Настоящее нью-йоркское свидание.

– Святой, я думаю, мы уже прошли этот этап.

Он покачал головой и сделал шаг ближе.

– Не прошли. Мы его проскочили.

Я насмешливо хмыкнула.

– Но ведь мы все делали как бы задом наперед, не так ли?

– Давай я приглашу тебя куда-нибудь сегодня. Просто поужинаем. А потом… – Его голос прервался, и он сглотнул.

– А потом что?

Он огляделся по сторонам, словно пытаясь подобрать слова.

– А потом… – он резко вдохнул, – я расскажу тебе, почему я так ненавижу своего отца.

Я мгновенно выпрямилась.

– Ты…

– Будьте готова в восемь. – Он ушел быстрыми, расчетливыми шагами, как будто успел сбежать до того, как у него сдали нервы.

Я смотрела, как он пробирается по коридору и огибает угол, скрываясь из виду. Неужели это действительно так? Собирается ли он наконец рассказать мне о причине, по которой был начат весь наш совместный путь? Почему он так стремился уничтожить своего отца?

Но лучше спросить, как это откровение повлияет на нас?

12

СВЯТОЙ

Это был один из тех редких моментов, когда у меня перехватывает дыхание. Момент, когда моя жизнь остановилась, минуты превратились в часы, а часы – в секунды. Мое прошлое исчезло, как и настоящее, за исключением того самого момента, когда в фойе появилась Мила.

Мой взгляд упал на черные шпильки на ее ногах и медленно поплыл вверх, по идеальным линиям и изгибам ее обнаженных ног, которые, казалось, тянулись на многие мили. Подол ее королевского синего платья касался чуть выше колен, элегантная шифоновая юбка мягкими волнами спадала вокруг бедер. Чем больше я смотрел на нее, тем больше восхищался тем, насколько она действительно изысканна. Отвесный V-образный вырез платья спускался до самого низа, где юбка начинала расклешиваться. К счастью, вставка между грудей не давала тонким бретелькам соскользнуть с места.