Текст книги "Bad bitch (СИ)"

Автор книги: Beatrice Gromova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Хорошо. – Диана нервно сцепляет пальцы в замок, складывая их поверх стола напротив меня. Хорошо. Она готова слушать. Это просто прекрасно.

– Итак, Диана, я сейчас просто рассуждаю, но мне кажется, тебе не особо нравится, когда какая-то психичка использует твое лицо вместо боксерской груши. В противовес хочу спросить: ты знаешь меня с первого класса, и ровно с того момента, как в моей голове появилась какая-то взрослая осознанность в восьмом классе, я тронула хоть одного человека без причины? Запугивала, угрожала – да, но я хоть одного человека я избивала из своей выгоды, как Валя тебя? – Она отрицательно машет головой и, кажется, я вижу на дне её глаз, как в этой милой черепушке крутятся правильные мысли. – Вот и я думаю, что нет. И заметь, я никогда не нападала, пока не трогали меня. И всё всегда было честно и справедливо. Если я начинала на кого-то гнать, я делала это в открытую, а не за спиной человека, подговаривая толпы. Все свои конфликты я решала сама. И сейчас, я думаю, ты сама понимаешь, грядет война. Война, которую, согласись, начала не я. И, когда началось это мракобесие, я пошла и напрямую все сказала Вале. Она не поняла. Но сам факт. Я к чему веду: девочка вернулась и думает, что если она поменяла обертку, то стала крутой, не беря в расчёт то, что внутри осталась та же гниль. Она рассказывала хоть раз, за что мы с Викой её так жестко травили в началке? – Отрицательное, но очень заинтересованное покачивание головой. – После школы Валюша любила ходить по дворам и мучить бездомных животных. В основном котят и щенков. Подкармливала их, брала на руки, а потом швыряла в стены. Как сделала это с тобой. – Виноватый взгляд в столешницу, и я замечаю, как она чуть сильнее сжимает сцепленные в замок пальцы, оставляя на ровной коже следы от круглых ноготочков. Отлично. Фундамент и стены есть. Осталась крыша. – Как-то мы с Викой это увидели и просто начали делать с ней то же. По-нашему мнению, она заслужила. И сейчас, Диан, я предлагаю тебе объективно оценить расстановку сил и подумать, на чьей стороне тебе выгоднее, выигрышнее и безопаснее быть – на стороне стопроцентного победителя или больной психопатки? Я даю тебе время подумать. Свой ответ можешь написать мне в Контакте сегодня до конца вечера. Я очень жду и надеюсь на верное решение.

И я просто встаю и молча ухожу из класса.

Да-а, мозги я ей промыла знатно. Но если все получится, на моей стороне появится очень важный персонаж – персональный шпион, который будет мне очень помогать. По крайней мере, я буду знать, откуда ждать удара.

Сладко потянувшись на пороге школы, подставляя последним теплым солнечным лучам лицо, я радостно улыбнулась тренькнувшему оповещением телефону.

Диана Валвенкина:

«Я согласна. И, раз уж я теперь кто-то вроде двойного агента, я должна тебя предупредить: вчера Валя на полном серьезе обсуждала с малолетками, что хочет подкараулить тебя ночью у дома и изуродовать тебе чем-нибудь лицо.»

– Ну нихуя себе… Сказал я себе.

========== 3. “Под кожу” ==========

– Руди, – с сомнением тянет Вика, выдыхая в высоту десятиэтажки сигаретный дым. За дверьми балкона грохотала музыка, слышались крики пьяных одиннадцатиклассников, празднующих начало последнего круга ада, а мы с Викой стоим тут, в относительной тишине, и обсуждаем планы покруче захвата мира. – Я очень сомневаюсь, что она пойдет на то, чтобы располосовать тебе ножом лицо. Это уже бред какой-то. Обсуждение обсуждением, но ты сама вспомни, как ты орала, что сдерешь шкуру с той девчонки, которая вздумала сесть Антону на коленки. Может, и тут так же.

– Вик, у меня-то голова на плечах, адекватная голова. А у девочки, видимо, крыша поехала давно и конкретно. Она подружку свою избила, чтобы мне херово сделать, алло! На это только крайне ебанутая особа пойдет, согласись!

– Тут хуй поспоришь.

– О чем речь.

На пару секунд, пока я усиленно думаю, что делать дальше, а Вика докуривает, между нами возникает приятная тишина, которая даёт каждой обмозговать свое.

А потом в квартире становится слишком шумно, и мы, озадаченно переглянувшись, возвращаемся в общий зал, где сразу попадаем в центр всеобщего пьяного внимания.

– Руди, ты почему такая трезвая до сих пор? – Хохочет блондиночка Катя, параллельница, держа в руках какую-то разбавленную колой алкашку.

Но я почти не слышу ее, она словно муха, вроде есть, но внимания не стоит, я во все глаза смотрю на Антона, который зло смотрит на меня в ответ. Очень зло. Зло настолько, что у меня стынет кровь в жилах. Такого Антона я видела всего пару раз. Перед тем, как он собирался кого-то очень сильно избить.

Не успеваю я что-то сообразить или сделать, как он вырастает передо мной, вырывает мою руку из руки Вики и уводит на балкон, зло бросив «Надо поговорить».

Надо, так надо.

Глубокий вдох, спокойный выдох, улыбка счастливой мрази на губах и непринужденный вопрос:

– Ты что-то хотел, родной? – Мой спокойный тон и такое интимное для нас обоих обращение /«Родной! Родная!» как же давно это было! /, кажется, выбешивает его еще сильнее, потому что хватка на моем локте неоднократно усиливается.

– Это правда? – Зло шипит он, смотря прямо в глаза. Он знает, что так я ему никогда не совру. Я в любом случае ему никогда не совру.

– Что именно? – Устало вздыхаю я, понимая, к чему идет диалог. – Кого я избила на этот раз? Кому разбила ебало злая сука Руди? Кого унизила или обидела злая мразь в моем лице?

– Злобина, ты охуела паясничать? Мы сейчас о серьезных вещах говорим! Нахуя ты подкараулила Валю после школы и избила её? Тебе началки не хватило! Сначала Валвенкину за то, что она с Валей дружит, потом саму Валю! У тебя с головой все в порядке? – Слишком зло. Слишком агрессивно. Вчера я бы разрыдалась в слезы от такого его тона, а сейчас мне слишком похуй. Моя гордость стоит чуточку выше моей любви к тебе, родной.

– Давай ты прекратишь орать и выслушаешь меня? – Предложила вполне мирно, вырывая свою руку из его хватки, понимая, что мне уже слишком больно чтобы терпеть, и сама аккуратно кладу руку ему на предплечье.

– Я не буду тебя слушать, Злобина. Я уже услышал все, что хотел. Ты просто бездушная мразь, Руди. Как была сукой с детства, так ей и осталась. Ты бы хоть нашла какой-нибудь новый способ самоутверждения, кроме издевательства над невиновной ни в чем Валей, которая тебе ответить ничем не может…

– За что ты так со мной? – Говорю тихо и обиженно, но он все равно слышит и давится своими словами, впервые видя меня такой: слабой, беззащитной, открытой. – За что? Я же ничего тебе плохого не сделала. Я же всегда была рядом, когда была нужна тебе! Я же тебе первый раз в своей жизни в любви призналась! А ты меня нахуй послал! Да еще и дружкам своим рассказал, как я за тобой бегала! Я еле заткнула их! Еле-еле! Я тебе всю себя отдала! Я бы за тебя убила! Я бы душу за тебя продала, сука, только скажи кому! И почему не я, Антош? Почему это, – я указываю на балконную дверь в квартиру, смотря в его испуганные глаза. Даже ты меня боишься, родной. И правильно делаешь, – всегда была не я? Чем я, блядь, хуже их всех? Чем? Знаешь, как ты меня заебал? Пиздец как! Была бы возможность, я бы убила тебя к хуям собачьим и закопала бы за городом! Но я, блядь, люблю тебя! И была всегда другом для тебя! На твоей стороне была! Я столько для тебя сделала! А ты даже не знаешь об этом! – Он открыл рот, чтобы спросить, но не сейчас, блядь, только не сейчас! Сейчас ты выслушаешь все, что я терпела эти шесть лет! – Можешь у Паши спросить, он тебе подробно расскажет обо всём! Я бы умерла за тебя, Антон. Умерла бы. – Понижаю голос до хриплого шепота, понимая, что своим ором, кажется, переорала музыку. – Так почему же с тобой сейчас пришла не я, а она?

Антон, мой Антоша, опускает голову, не смотрит мне в глаза, потому что не хочет говорить то, о чем я уже догадалась, но боялась признаться самой себе. Они вместе. Они встречаются. Они общаются не первый день, а может, даже и месяц.

– Почему она, Антош? – Он дергается, когда я прижимаю холодную руку к его щеке. Он всегда такой горячий. – Почему именно она? Чем же я всегда хуже?

Но я смотрю на его опущенную голову и понимаю, что я не хочу слышать ответ. Не хочу слышать ни его голос, ни его слова. Ничего. Сейчас меня очень крупно обидели. Даже не унизили. Обидели. А это в тысячу раз хуже.

Я ловлю Валю за локоть, когда выхожу из кухни, оставив Антона одного на балконе. А эта принцессочка, видимо, искала своего принца. Хуево тебе, красавица.

– Маленькая мразь решила бить по больному? – Она реально словно испуганная мышь перед огромной змеей. И сыграть такой ужас нельзя. Я реально его чувствую. Так почему же она продолжает пытаться портить мне жизнь. – Ну так у меня для тебя хуёвая новость: не вышло. Забирай, он весь твой. Со всем говном. Только посмотрим, к кому он прибежит, когда у него будут проблемы. А теперь, Валюша, я тебя предупреждаю. Предупреждаю по-хорошему. – Говорю ей прямо на ухо и еле сдерживаю чих от противных, слишком сладких духов. Руку же я уже сжимаю со всей силы, впиваясь ногтями в открытую розовую кожу. – Еще раз перейдешь грань моего личного пространства, устроишь мне какую-нибудь подлость, натравишь на меня кого-то, посмотришь косо в мою сторону – по стенке размажу. Просто уничтожу. Исчезни. – И брезгливо отталкиваю ее от себя, немного не рассчитав силу не несильно впечатываю её лопатками в стену.

Девчонка сразу же хватается за руку, на которой остались следы моих ногтей, сползает по стене и начинает рыдать. Прям захлебываться. Я лишь с презрением смотрю на нее, такую слабую и никчемную, но продолжающую тявкать на меня, и просто ухожу.

Не хочу больше здесь находиться. Тут слишком душно для меня сейчас.

– И всё же мне всегда было интересно, в чем заключается людская глупость? Где её корень и можно ли её искоренить?

Пустая улица мне не ответила, но вопрос поставлен был, поэтому мысли, хотела я того или нет, продолжали вертеться вокруг поставленного мною вопроса. Почему эта дурочка так упорно идет против меня? Как сказал бы Паштет: «Это как ссать против ветра – бесполезно и грязно!».

Так чего она пытается добиться? Она и так отняла самое дорогое – Антона. Больше отнимать у меня нечего. Слава и статус такие вещи, которые зарабатываются только опытом и действиями, и так просто не исчезают. Даже если она окунет меня в грязь с ног до головы, все равно найдутся люди, которые будут помнить меня, знать, на что я способна. Бояться меня.

Диана Валвенкина:

«Уж не знаю, что ты такого сделала, но она в беседе просто рвет и мечет, поливая тебя говном, как в последний раз. Ты будь поаккуратнее, мозги у нее в последнее время вообще набекрень, а как с Антоном встречаться стала, так вообще сдвиг по фазе начался.»

Рудислава Злобина:

«Еще скажи, что у этой психички стены в комнате плакатами с моим лицом и мишенью на нём развешаны»

Диана:

«Зря смеешься. Развешаны. Ты реально будь аккуратнее».

Отвечать не стала, просто убрала телефон обратно в небольшую сумочку и устало вздохнула. Господи, неужто очередная шизичка на мою голову? Будто мне влюбленной в меня девятиклашки было мало, теперь помешанная.

Переслав диалог с Дианой Вике, я устало встала с лавочки, понимая, что я не хочу домой, но ночевать мне банально негде. Можно, конечно, вписаться на любую пьянку, но поспать мне там банально не дадут, поэтому придется потерпеть собственных родителей одну ночь.

Павел Громов

«Если тебе негде ночевать – можешь остаться у меня, моих все равно нет.»

Ну, или так.

– А почему ты не пати-пьяно у Трюхиной? – интересуюсь у Паши, обнимая ладонями горячую кружку с какао. Странный все-таки этот Паша – у него дома всегда есть моё любимое какао, хотя в последнее время уже тошнит от этой бурды. Особенно после смерти бабушки.

– Милая, – от его самоуверенной улыбочки тоже слегка подташнивает. Но это, скорее, от смеси шампанского с пивом. Такая себе идея была. – Смотреть, как Антошка сосется с Валей, а ты слезами обливаешься? Ну оно мне надо? Я лучше дома посижу, пивас попью, пиццу пожру, в приставку погоняю и спатеньки. – Он садится напротив меня, и приходится согнуть руки в локтях, чтобы не касаться его кружкой. Судя по слегка поджавшимся губам, мой этот жест ему не особо понравился.

– Звучит неплохо, а меня ты тогда зачем позвал?

– Все просто, – он лукаво стрельнул глазами и растянул губы в похабной улыбочке, – я просто знаю, что тебе ночевать негде, вот и все.

– Я могла бы пойти домой, – резонно подметила я, прихлебывая из своей кружки и немного обжигая язык о кипяток.

– И получить пиздюлей? Сомневаюсь.

– Твоя взяла, Паш, – грустно улыбаюсь я, и Паштет, увидев мою реакцию, сразу же убирает это самодовольное выражение с лица, потому что знает, единственный из всех знает, что семья – та больная тема, которую трогать никому нельзя. – Ты помнишь, почему мы начали общаться?

– Помню, – вздыхает парень и подтягивает к себе ближе пепельницу. Я вопросительно смотрю на него, и парень благосклонно кивает. Курить хочу адски. – Я забрал тебя с улицы. Как сейчас помню, что был ливень, а ты в одной ночнушке сидела на остановке, вся грязная, будто специально все канавы облазила, и в голос рыдала. Ты, кстати, ни тогда, ни после не объяснила причины.

– А ты и не спрашивал, – выдохнула дым в его сторону и натолкнулась на скептичный взгляд типа «А ты бы ответила?». Конечно бы не ответила. Но, – ничего особенного. Отец избил. Пьяный был адски. С работой какие-то проблемы. Но судя по тому, как он бухает, проблемы у него всегда. А тут я как раз с тренировки вернулась слишком поздно. Он и начал наезжать, шлюхой называть, тип вся в мать пошла, ударил по лицу. Ну я что-то ответила. Уже и не помню что. Ну он и схватил первую попавшуюся деревянную рейку и бил до тех пор, пока я не смогла за дверь выбраться. Я же потом с синим лицом неделю ходила. Все скидывали на драку с другой школой, а я и не отрицала.

– Я первый раз слышу о проблемах в твоей семье. Моя маман рассказывает после собраний, что у тебя очень импозантный и галантный отец. Тип всегда вносит самые конструктивные предложения и решения. Тип не в рот ебись какой мужик.

– На людях он всегда идеальный. – Вздыхаю я, отставляя пустую кружку и тушу окурок. – Это как в кукольном домике: пока в куклы играют, они идеальные, но никто никогда не задумывается, что происходит за закрытыми дверьми и задвинутыми шторами. Он всем говорит, что моя мама умерла. А она просто сбежала, когда я была вообще мелкая. Я её даже не помню. Бабушка рассказывала, что она забеременела в шестнадцать или около того. Причем, не факт, что от отца. Ей просто повезло, что я пиздец как на него похожа. Семейка у меня та еще.

– Руди, – подозрительно спрашивает Паша, щуря свои голубые глаза, и я понимаю, что сейчас будет тот самый охуенный вопрос, после которого я проблем не оберусь. – А где ты обычно ночуешь?

– В детском саду, где работаю. Там замдиректора – бабушкина подруга, ну и разрешила мне там подрабатывать по мелочи и ночевать, когда нужно.

– Блядь, Злобина, ты не могла сказать? – Распалился он, от негодования аж подскакивая на месте и начиная из стороны в сторону нарезать круги. Глупый.

– И что бы ты сделал? А? Затаскивал меня к себе в окно, когда твои родители заснут? – Судя по злому взгляду было ясно, что именно об этом он и думал, чем очень меня рассмешил. – Паш, не глупи. Я взрослая девочка. Я справлюсь. Тем более, тут год остался. Потом куда-нибудь свалю. Универ, общага. И проблемы исчезнут.

– Странная ты, Злобина. Вроде сука та еще, а… Ой, да забей, давай лучше выпьем?

– А у тебя есть?

– У меня всё есть, – лукаво улыбается он и достает из холодильника бутылку коньяка.

– А мамка пизды не даст? – Смеюсь я, когда он ставит передо мной два бокала.

– А она разрешила!

Единственная здравая мысль, которая плескалась в киселе, который был у меня вместо мозга, когда Паша нёс мое пьяное тело на руках в спальню была о том, что мне нельзя пить, потому что я абсолютно не умею это делать. Шесть рюмок и я в дрова.

Но в какой бы бессознанке я не была, я отчетливо помнила теплые руки парня, когда он переодевал меня в свою майку, когда укладывал спать, когда ложился рядом и когда гладил по спине. Легко и ненавязчиво, не вкладывая никакой интимный смысл, хотя давно бы уже мог поиметь меня во все дыхательно-пихательные, а я бы и не особо сопротивлялась. Но он бережно гладил меня по спине, пока я не заснула.

– Странный ты, Паш. – Последняя моя связная реплика, перед тем, как замолчать окончательно на эту ночь.

И хоть я и не спала, так, дремала из-за проклятых вертолетов, рука Паши, которая гладила меня до самого утра, давала мне нехилое заземление. Вот эту самую точку опоры, которая нужна каждому пьяному человеку, когда он в прямом смысле находится между небом и землей.

Состояние полного алкогольного опьянения похоже на воду. Ты барахтаешься, не можешь точно скоординировать свои действия и не знаешь где низ, а где верх. Но связно смыслить я могла прекрасно. Даже что-то осознанное барахталось в моем головном киселе. В основном, кончено, это были о том, какой Паша все-таки хороший, но и мысль, как загнать в угол эту зарвавшуюся выскочку все же всплывала на поверхность. Но топилась Пашиными пальцами, что случайно скользили по голому позвоночнику. Но такое происходило очень редко, и когда происходило, парень опасливо одергивал руку, сразу же возвращая майку на место и поднимая руку чуть выше, чтобы больше не лезть за края.

И так было до самого утра. Ровно до тех пор, пока не прозвенел будильник. Как только заиграла противная мелодия, рука пугливо дернулась и опала у меня на талии, а сам парень притворился глубоко спящим.

И, не смотря на то, что лежали мы так часов пять от силы, я чувствовала себя прекрасно. Просто идеально! Не было ни головной боли, ни тошноты, ни любого другого симптома похмелья. Я была бодра и полна сил, что случалось со мной очень редко. А просто прекрасное настроение не могло испортить ровным счетом ничего. Я давно так не отдыхала. Давно не чувствовала себя такой защищенной. Только в объятьях Антона, моего Антоши, я могла расслабиться с полна, зная, что мне ничего не угрожает. Но теперь это чувство пришло и в присутствии Паши. Или, скорее всего, оно всегда было, просто я его не замечала. Оно не было мне нужно. И опять, как всегда, когда Паша нужен был мне больше всего на свете, он оказался рядом.

– Вставай, оладушек! Нам в школу через час. А надо еще поесть и вернуться в божий вид. – Я улыбнулась, видя, как Паша искусно изображает только что проснувшегося воробушка: весь такой встрепанный и с осоловелым взглядом.

– Что? Злобина, какие уроки? Ты че такая бодрая? Вчера же в говнище была!

– Наследие отца-алкаша! – Улыбаюсь я и сладко потягиваюсь. Господи, как же хорошо и спокойно. Безопасно.

– Рудюш… – Заискивающе тянет он, пряча лицо в подушке, но все равно продолжая лукаво посматривать на меня одним глазом. – А сделаешь бутеры? В холодильнике все есть.

Я с сомнением кошусь на парня, но, вздохнув и закатив глаза, поднимаюсь на ноги, одергивая края задравшейся майки.

– Если через пятнадцать минут не выйдешь кушать – я оболью тебя холодной водой, и в школу ты пойдешь голодный!

– Заметано. – И он просто отворачивается лицом к стене. Скотина!

Через сорок минут, когда мы с Пашей, как обычно отписывая друг другу незлые шпильки стояли в курилке, мне в контакте пришло сразу два сообщения от тех двух людей, которые вместе могли написать мне только в случае апокалипсиса.

Виктория Плохова:

«Руди, тут полный пиздец!»

Диана Валвенкина:

«Злобина, тебе лучше прямо сейчас бросить все свои дела и явиться в класс. Тут дичь что происходит!»

Бросив нервный взгляд на Пашу, выкидываю недокуренную сигарету прямо на землю и срываюсь на бег, чтобы увидеть реальный пиздец.

========== 4. “Добей” ==========

По коридорам школы я неслась полная решимости как минимум убить кого-нибудь.

Как же она достала! Господи, кто бы просто знал, как она мне настоебала со своими пакостями! Так сложно оставить меня в покое? Сука! Забрала Антона, мое сердце, так сиди, блядь, с ним и не выебывайся! Нет, надо показать свое я!

Не знаю, может, у меня по пути к классу выросли рога, но малышня передо мной буквально разбегалась в разные стороны, стараясь прижаться к стенам, лишь бы я не зацепила их. А я была слишком не в состоянии, чтобы обращать на это внимание.

И как назло, кабинет находится на четвертом этаже, так что когда я взлетела по лестнице, я выглядела как разъяренная фурия, не меньше.

И лишь у класса остановилась и выдохнула. Нельзя показывать свою слабость. Никому нельзя! Иначе сядут на шею и ножки свесят, поэтому я, улыбнувшись свей самой мерзкой и презрительной улыбкой, спокойно открыла дверь класса, чтобы увидеть… Себя. Голую. На вульгарных красных простынях в невероятных позах. Фото этой порнографии были расклеены по всей огромной доске.

Одноклассники, стоило увидеть меня, стоило только поймать мой взгляд, не сулящий не то что ничего хорошо, даже плохого я не обещала, сразу пиздец, попрятали виноватые морды и расползлись по своим местам, оставляя Валю одну. Совсем одну, потому что Антона сегодня не будет. Я знаю это, потому что вчера у его младшего брата был день рождения, и в эти дни Антоша никогда в школе не появляется. Но она, видимо, не знала этого и ждала его протекции, когда я соберусь сделать то, что должна.

– Знаешь, что, Валюш, – сладко тяну я, медленно, словно змея, приближаясь к ее парте, – это уже переходит все грани дозволенного. И недозволенного тоже. Я уже предупреждала, что еще одна выходка – по стенке размажу. Так вот, свой лимит моего терпения ты только что исчерпала. – Она втянула голову в плечи, покрытые модным нынче платьем с отрытыми плечами, уткнув тупой взгляд в столешницу. – А что же ты мне в глаза не смотришь, солнце? Боишься? – Прошипела ей на самое ухо, потому что от бешенства язык скользил между зубов, выдавая реальное шипение. Звучит жутко. На самом деле жутко. – И правильно делаешь. – Когда я положила холодную руку ей на затылок, Валя вздрогнула и на секунду подняла свои щенячьи глаза, но лишь на секунду, чтобы увидеть мою довольную улыбку и движение бровей, после чего последнее, что она увидела за тот учебный день – дерево парты.

Я никогда не церемонюсь с подобным. Можно делать что угодно, но честь мою трогать не стоит. Никогда.

По парте начала расползаться небольшая лужа крови, а потерявшая сознание девчонка аккуратно сползла по парте, оставляя за собой кровавый след.

– Фото эти уберите и сожгите. Блядский фотошоп. И тело это в медпункт отнесите. – Поморщилась я, и парни сразу же кинулись убирать этот фарш. – Итак, класс, я искренне надеюсь, что после сегодняшнего дня не возникнет желающих повторить её судьбу. Пожалеете, что на свет появились. – Прониклись, кое-кто даже сглотнул. Я умею угрожать. И угрозы я свои исполнять умею.

Диана, поймав мой беглый взгляд, уважительно кивает, признавая правоту моего поступка. Еще бы!

К тому моменту, как запыхавшийся Паштет влетел в кабинет, я уже сидела рядом с Викой и обсуждала какую-то чушь, держась за руки. Он лишь обвел взглядом притихший класс, говорить в котором могли позволить себе только мы с Викой, покачал головой и уселся на свое место, даже не посмотрев на меня. Это было обидно, но внимания не стоило, так что я, бросив на него мимолетный взгляд, вернулась к обсуждению какой-то понятной только нам с Викой чепухе.

– Че, Руди, какие планы на вечер? – после уроков спросила Вика, сидя на нашей любимой лавочке в курилке, которую мы лично сюда притащили.

– Никаких, – вздохнула я, – я сегодня работаю. Много дел надо сделать. Начало года, в Ромашке всегда в это время форменный пиздец.

– Останешься там на ночь?

– Ну да, куда мне еще идти? Не домой же мне идти! – Хохотнула я, но смех этот вышел каким-то горьким и даже обиженным.

– Ты всегда…

– Могу переехать к тебе. Бла-бла-бла, – отмахнула я от подруги, даже не дослушав. – Я это прекрасно знаю, и знаю, что тёть Оля и дядь Дима примут меня как родную. Но мне и так нечем расплатиться с тобой за то, что ты сделала для меня. А уж с этим я точно по гроб жизни не расплачусь. Так что, Вик, угомони свои таланты. Сама разберусь. Не маленькая.

– Но идиотка та еще, – вздыхает подруга, понимая, что переубедить меня – гиблое дело. Точнее, поняла она это примерно на пятой минуте нашего знакомства десять лет назад, но принять до сих пор не может.

– А иначе ты бы меня не любила, – улыбаюсь я, выкидывая окурок в урну.

– Идиотка, – улыбается девушка, и в этой улыбке я вижу всё добро и ласку, что есть между нами. А их очень и очень много.

Обычно, когда я появляюсь в Ромашке, местном детском саду, там целая прорва народа: всякие няньки-воспиталки, гора малышей разного возраста, но не сегодня. Сегодня была вообще странная картина – я не встретила ни одной знакомой маленькой мордашки в окне, скажу даже больше, я видела несколько старших подростков, что очень сильно меня напрягло. А на этаже ясельной группы, где я обычно и ошивалась, вообще было всего лишь два малыша, и то года по три.

– Зина Эдуардовна, – я тормошу старую воспитательницу по плечу, пытаясь понять, что за дичь тут вообще происходит и вопросительно смотрю на женщину.

– А? А, Рудиславочка, ты пришла!

– Ну да, сегодня моя смена. Что это за ноу-хау такое? – и я вопросительно киваю на всего лишь две занятые кроватки.

– А? А, Рудиславочка, тебя же четыре месяца, считай, у нас не было. Мы больше не детский сад, девочка, мы теперь детский дом, – сочувственно говорит она, посматривая в сторону спальни с малышами. – Я уж не знаю, почему так вышло, но, говорят, за это платят больше. Да и нам всем подняли зарплаты. Малышей пока всего двое, десять из средней группы и человек одиннадцать из старшей группы. Есть даже ровесники твои.

– Ну ничего себе! – потрясенно выдохнула я, тоже смотря на мирно спящих девочек. – А мне теперь что делать?

– Карина Михайловна сказала, что твои обязанности никак не поменяются – точно так же будешь помогать по мелочи, присматривать по мере сил и выгуливать их. Иногда будут забирать и на более старших деток.

– Нда, – цокнула языком, недовольно кривя губы, – то-то в тихий час тут настолько шумно.

– Ну, а что поделаешь, Рудиславочка, работа такая! – Пожимает плечами женщина, украдкой смотря на время. – Ох, тихий час закончился. Ты, девочка, беги в столовую, как обычно, а я подниму их. Потом погуляешь с девочками, а вечером мы смотрим кино и спать.

– Поняла. – Кивнула я, скидывая вещи в свой шкафчик и подвязывая волосы в хвост.

В принципе, ничего сложного, только теперь тут, помимо меня и Петровича, старого охранника, будет ночевать еще кучка детишек.

– Руди, мы можем поговорить? – я испуганно вздрагиваю и резко оборачиваюсь, только услышав голос моего солнца за спиной и роняю зажигалку от неожиданности. За забором, в поле моего зрения, играют с мячом две активные пятилетки, которых мне доверили на выгул, но я даже не могу смотреть на них, потому что все мое внимание сконцентрировано на злом до безобразия Антоне.

– Давай не здесь, – как можно холоднее говорю я и стервозно ему улыбаюсь. – Я работаю и не хочу, чтобы кто-то видел, как мы с тобой ругаемся, а судя по твоему лицу, ты именно с этой целью и пришел.

– Нет, Руди, – жестко говорит он и хватает меня за руку. Как тогда, на балконе. Больно. – Сейчас.

Закатываю глаза, всем своим видом выражая недовольство от ситуации, но все же вырываю свою руку, складывая их на груди, показывая, что готова его слушать.

– Ты ударила Валю!

– Она расклеила отфотошопленные фотки порнухи с моим лицом в главной роли по всему классу. Если бы кто-то сделал подобное с тобой, какова бы была твоя реакция?

– Дал бы в морду.

– Ну вот примерно то же самое сделала я. Какие ко мне претензии? Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к приёбам в мою сторону – я их не терплю. А твоя подружка перешла все грани дозволенного. Я давала ей шанс жить спокойно. Реально давала. Но она его не приняла. Пошла ва-банк. Начала собирать против меня армию, пиздеть по углам. Даже подружку свою избила и хотела на меня свалить. Я более такого не потерплю. Хватит. Если она еще раз сделает что-то – я забью ее насмерть. И ты знаешь, что я не шучу.

Следующее, что произошло, я видела будто в замедленной съемке. Я четко видела, как взметается рука Антона, как она летит в сторону моего лица, слышала этот глухой шлепок о мою щеку, почувствовала боль и соль во рту. Но сделать ничего не смогла.

Я стояла, и осоловело смотрела в его такие же ошарашенные глаза – даже от себя он не ожидал подобной реакции.

– Ты?..

– Руди…

– Ты сейчас….

– Руди, блядь, я не хотел.

– Ты, блядь, ударил меня? – я все еще не верила в реальность происходящего. Вот не доходило до меня, что Антоша, мой Антоша. Мое сердце и моя любовь ударил меня. Разбил мне губу и, скорее всего, оставил неплохой такой синяк на лице. – Охуеть голова. Вот теперь и ты, Антоша, перешёл черту.

– Руди? – о, я знаю этот взгляд. Затравленный взгляд жертвы, которым на меня обычно Валя смотрит. – Руди, прости.

– О, нет, родной. Такое не прощают. – Злобно потираю саднящую щеку, принося себе еще больше боли. Но эта боль мне нравилась. Такая она была, отрезвляющая. – Теперь, Антоша, ты окончательно по ту сторону баррикад. А ты прекрасно знаешь, чем тебе это грозит.

– Руди, твою мать… – Он хватает меня за руку, но я не в состоянии что-то с ним обсуждать, поэтому даже сама не понимаю, когда тело начинает двигаться само, хватая парня за руку и горло толстовки и перекидывая через себя.

– Это была последняя капля, Антон.

Заходя в ворота детсада, краем глаза вижу, как он поднимается на ноги, раздосадованно сплевывает на землю и плетется в противоположную от меня сторону.

Туда тебе и дорога, родной. Туда тебе и дорога.

Это чувство пустоты никак не хотело покидать меня. Даже после просмотра крутого спортивного фильма с ребятней, после ночи в удобной кровати в тепле и комфорте, после всего. Поэтому в курилку я шла, как выжатый лимон – злая и кислая. Настроения не было, мысли все время возвращались к тому удару – как он мог это сделать? Как мог поднять на меня руку? Как такое вообще возможно, я не понимаю! А главное – за что? Ну за что он так со мной? Я столько сделала, чтобы у него все было хорошо! У Антона ведь тоже характер – не сахар. Сколько раз я просила местные банды его не трогать! Сколько раз дралась, чтобы ему за его слова не было ничего! Сколько раз во всех драках вставала на его сторону и защищала его до последнего! Сколько раз…