Текст книги "Столпы вечности"

Автор книги: Баррингтон Бейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Среди этих смутно знакомых имен лишь Атлант и Геркулес что-то говорили Воозу. То были древние, грубые версии образа силы природы у столпников.

– Подозреваю, – кисло проговорил Вооз, – ты собираешься заявить, что это невозможно.

– А могло ли оно в принципе стать возможным? В конце концов, бактерия способна сразить человека. Однако для этого ей требуется неограниченно умножиться, а Иоаким Вооз только один. К тому же между бактерией и человеком почти нет разницы, если сравнивать со всею природой. И вот еще что ты должен понять, Иоаким Вооз. Даже боги, о которых я упомянул, бессильны что-либо изменить. Они бессильны, потому что их нет. Существует лишь сила природы и, в качестве последнего прибежища, непроявленное состояние сознания в промежутках между проявлениями мира. Однако даже это надличностное сознание не может ничего изменить или просто решиться что-нибудь изменить. Реальный мир время от времени становится латентным, а в целом неизменен. Как видишь, в безумии своем взыскуешь ты абсолютно невозможного.

– И тем не менее, Иоаким Вооз, путь к исполнению твоего желания есть.

Узкий изогнутый клюв, почти неподвижный в продолжение всей беседы, накренился, будто в раздумьях. Вооз обнаружил, что лишился дара речи от нарастающего внутри напряжения. И спустя время ибисоголовый чужак заговорил:

– Представь себе следующую ситуацию. Ты идешь по улице в одном из ваших городов. Улица разветвляется, от нее отходят дороги как влево, так и вправо. Оба маршрута приведут тебя на космодром, где припаркован твой корабль. Оба пути отнимут примерно одинаковое время. Всегда в этот момент, в течение всей вечности, ты выбираешь левый маршрут. А можешь ли ты вместо этого повернуть направо?

– Совершается только необходимое, – признал Вооз. – Я это знаю.

– Но разве ты никогда не пробовал заставить себя хоть в самой малости совершить нечто ?

– Конечно! – воскликнул Вооз, знакомый с этим тщетным и неприятным упражнением. По его лицу проскочила недовольная гримаса. – Нельзя же знать наперед! Никто не может запомнить свои будущие действия!

– Это так. Ты не в состоянии вспомнить, как жил прежде. Ты не знаешь, что должно случиться. А что не можешь вспомнить, не в состоянии изменить. Возможно, тебе легче было бы что-то изменить, если бы ты помнил; кто знает? Но ты не можешь, а раз не можешь, то обращаешься к науке, к механическим устройствам, которые бы изменили для тебя ход времени. Так ты ничего не добьешься, Иоаким Вооз. Никакому неодушевленному прибору не по силам это для тебя сделать. Ты обязан сделать это сам. Ты – таким, каков ты есть – не сможешь. Надличностное сознание, стерегущее в ночи мира, также не сможет. Если это вообще возможно, то совершить его в состоянии лишь новая форма сознания, личная, обитающая в живом существе, и вместе с тем наделенная памятью. Такое сознание будет более интенсивным, нежели абстрактное сознание, из коего изначально произошел мир. Оно сможет действовать иначе.

– Ладно, это все очень хорошо, – проворчал Вооз, обдумывая услышанное. – Но у меня нет этого твоего нового сознания. И хотя я прошел ментальную подготовку, я никогда о нем прежде не слышал.

– Конечно, нет. Существуй оно, мир бы не повторялся от фазы к фазе с такой идеальной точностью. Но ты можешь его обрести, Иоаким Вооз... если ты достаточно смел.

– Я достаточно смел, – без колебаний ответил Вооз. – Расскажи мне, как.

– Правда? Посмотрим. Лишь богу по силам изменить Вселенную, и ты фактически спрашиваешь, как стать богом, первым за всю историю, поскольку доселе богов не существовало. Ну что ж, очень хорошо. Я тебе расскажу. Чтобы стать богом, ты должен будешь вынести невыносимое. А что тебя впервые подтолкнуло к этой экстраординарной идее? Трансцендентная боль! Она распахнула дверь новой идее, новому видению. Фактически это событие не было предусмотрено природой. Никогда. Все эти эоны пребывало оно мимолетной, но неощутимой прорехой в брони природы, небольшим недостатком, которым, вероятно, допустимо воспользоваться, дабы свергнуть ее. Но опыт сей тебя сломил, Иоаким Вооз. Ты не сумел его перенести; человеческое сознание недостаточно сильно.

– И тем не менее ты обязан с ним справиться. Лишь испытав подобное, подчинив его себе и перенеся без потери контроля, человеческий разум способен превзойти себя. И если превзойдет себя, то превзойдет и природу. Истинно говорю тебе, Иоаким Вооз, событие это могло стать уникальным, беспрецедентным космическим явлением. Тебя бы катапультировало в новый порядок вещей. Ты бы вспомнил, Иоаким Вооз. Ты бы вспомнил, и, вспоминая, изменил бы то, что вспоминаешь. Мир вокруг тебя превратился бы в подвластную тебе машину.

Вооз кивнул, задумавшись, что бы на это сказал Мадриго.

Но вести для него добрыми не были.

– Ты утверждаешь, что я должен терпеливо дождаться следующей манифестации мироздания – а затем попытаться встретить свою беду с иным настроением. Твое предложение смехотворно.

– Я не это предлагаю, Иоаким Вооз. Нет нужды ждать. С моей помощью ты можешь это сделать сейчас. Я могу вернуть тебя к тому ужасному происшествию. Я могу отшвырнуть твое сознание во времени вспять, чтобы ты снова его пережил. Но на сей раз тебе придется к нему подготовиться.

Клюв ибиса выжидательно приподнялся.

– Итак?

Черные глазки блеснули.

Когда до Вооза дошел шокирующий смысл предложения чужака, его словно с размаху в живот пнули. Он вздрогнул и пошатнулся, объятый ужасом.

– Нет. Ты же не можешь... ты же не вправе ожидать моего согласия на...

– Ты боишься. Это естественно. И тем не менее ты знаешь, что так или иначе это свершится снова, неведомое число раз по мере поворотов колеса. Вот твой шанс встретить его со знанием. Успех, разумеется, лишь возможен, а не гарантирован. Ты можешь восторжествовать или же скатиться в безвозвратное сумасшествие. Но чтобы стать богом, нужно обрести божественную решимость.

Вооза всколыхнула иррациональная ненависть к ибисоголовому существу, а с нею явилась неконтролируемая паника. Он испугался, что чужак может исполнить свой план без его позволения. Задыхаясь, он отыскал слова:

– Тогда ясно, что твои знания не всеобъемлющи. Ты воображаешь, будто я – или кто другой – в состоянии перенести это. Такой способ неприемлем. Должен быть другой путь.

– Другого пути нет. Ты ничего не добьешься, если не подчинишь свой страх. Ибо страх управляет тобой, маленький Червяк. Страх понукает тебя ко всему. Но мои слова не имеют никакого значения. Ты и дальше будешь уговаривать себя, что чуда можно достичь исключительно вещественными средствами. Я знал наперед, что так случится. Задумайся, сколько раз уже тебе предлагали ту единственную возможность, для которой у тебя духу не хватает.

– Как ты смеешь мне... – Вооз всхлипывал. – Ты не страдал так, как я.

– Червяк может сделаться богом. Но червяк не может стать богом в сердце. Ступай же, маленький Червяк, и живи бесполезной жизнью. Я закончил тебя изучать.

Вооз пришел в ярость. В тот миг он не понимал, чего хочет: атаковать ибисоглавца или обратиться в бегство через ширму позади. В любом случае, перед ним из воздуха внезапно возникла черная воронка. Он опять почувствовал, как его передвигают, переносят через множество головокружительных сцен.

И снова неподвижность. Он стоял на золотой равнине, купавшейся в лучах желтого солнца. Шляпники стояли у своего судна, крохотного на фоне огромных величественных чужих кораблей. Чуть дальше – чужой корабль самого Вооза и Неутомимая за ним.

Сколько свободы отпущено ему ибисоглавцем? Он покачал головой, пытаясь стряхнуть тошнотворное чувство провала на ключевом испытании. Стряхнуть омерзение и презрение к любому, будь то человек или чужак, кто осмелится предложить ему испытание, которого он наверняка не перенесет.

У него остались времякристаллы. У него осталась почерпнутая из разговора с ибисоглавцем убежденность, что погоня не полностью безнадежна, хотя насколько квалифицированным может считаться это суждение, вопрос отдельный. Можно двигаться дальше.

Теперь пора продумать, как убраться с Мейрджайна, не напоровшись на правительственный крейсер. Помедлив лишь мгновение, он погрузил истукана-Ромри на сани и двинулся к Неутомимой.

Пролетая мимо Братцев-Шляпников, он поддался искушению и сбавил ход. Те невидяще взирали друг на друга. Темпоральная атака застала их в таком положении, и последний обмен взглядами сделался безвременным.

На яхте роботы Обсока приветствовали его и тут же принялись выражать озабоченность состоянием Обсока с Мэйси, которых не удается-де разбудить. Вооз пролетел на санях в гостиную и быстро оглядел пару.

Он обратился к одному из бортовых роботов.

– Улетай и выходи на круговую полярную орбиту так, чтобы над северным магнитным полюсом твоя скорость оставалась постоянной. Передавай широкополосный сигнал капитуляции правительственному крейсеру. Если повезет, тебя перехватят, а не собьют, и ты сможешь передать своего хозяина и его друзей врачам.

Робот склонил голову в знак понимания. Вооз развернулся уйти, но остановился. Он уже спас Мэйси от саморазрушения. Однако у него перед нею остается этическая обязанность.

Он полагал, что после отлета с Мейрджайна эффект темпоральной заморозки окажется непродолжительным или излечимым. Но будущая жизнь с Обсоком наверняка приведет Мэйси в то же психологическое состояние, что и раньше.

– Перенесите девушку на мои сани, – приказал он роботам. Покинул яхту с Мэйси на буксире и спустя несколько минут оказался на борту своего судна. Пронаблюдав, как улетает Неутомимая, прикинул, когда примерно должен выдвинуться на ее перехват эконосферный крейсер, и взлетел сам.

Он поспешил в противоположную сторону, летя низко и не петляя. Над южным магнитным полюсом поддал мощности и метнулся прочь, укрываясь от крейсера за планетой. Вскоре он вышел на сверхсвет и оказался в безопасности.

И тогда вспомнил, что позабыл кое о чем. Надо было забрать времякристаллы из кисета Ромри. Если Ромри очнется после темпоральной заморозки, его за эти камни по головке не погладят.

6

Встреча носила настолько секретный характер, что по ее завершении все присутствовавшие, кроме трех человек, обязаны были пройти процедуру стирания памяти. Привилегированная тройка руководила совещанием. Двое были эконосферными консулами. Третий, при множестве адплантов, нетерпеливо оглядывавший аудиторию властными синими глазами, возглавлял департамент науки. Все трое входили в Клику, полутайный внутренний круг специалистов, которым правительство эконосферы ограничивало и защищало свои бизнес-интересы.

Они восседали триумвиратом на традиционном подиуме, а перед ними сидели на разложенных подковой подушках около дюжины консультантов. Эти тоже работали на правительство – здесь собрались ученые, философы, полицейские служители. Исключение составлял немногословный человек, которому, чтобы добраться сюда, пришлось преодолеть долгий путь с Аврелия, знаменитого мира столпников. Ему троица выказывала несомненное, впрочем, не слишком охотное, уважение.

Когда все расположились на своих местах, и не ранее, консультантам сообщили, для какой цели они призваны сюда. Предполагалось обсудить нарушения статьи 70898/1/5, о допустимых средствах измерения времени. В этой статье, сформулированный так, чтобы не привлекать лишнего внимания, содержался фактический запрет на темпоральные путешествия.

Первая часть заседания, официально обозначенная как вводная, на этом была почти окончена. Собравшиеся просмотрели запись полицейского допроса. На голоэкране возник человек с тощим лицом, скорей еще молодой, нежели средних лет, пьяно навалившийся на удерживающие его в кресле ремни. Разум его прокручивали в обратную сторону с такой же легкостью, как могли бы поставить на обратное воспроизведение голосовую запись.

Этим человеком был Гар Ромри. Отойдя после темпоральной заморозки, он обнаружил себя под арестом по обвинению в торговле запрещенными артефактами; все его гражданские права были отозваны в интересах государственной безопасности.

– Он псих, – бормотал Ромри. – Самый отмороженный псих, какого я в жизни встречал. Картами клянусь, я рад, что от него смайнал...

Ромри обмяк в кресле: из него выкачали всю историю. Картинка померкла.

Воцарившееся молчание нарушил директор по науке Кир Чжай Хеврон.

– Сведения, полученные от этого человека и от другого преступника, Радальце Обсока, чей допрос вы также имели возможность просмотреть, а равно – от роботов, сопровождавших последнего, позволили провести вероятностный анализ периода, проведенного беглецом, Иоакимом Воозом, на странствующей планете.

Вероятность, что беглец получил доступ к определенной информации о контроле над временем, которая, однако, осталась неизвестна его подручному Ромри – вспомните, как удивило Ромри решение Вооза так быстро покинуть комплекс в момент, когда, по всем предположениям, их ждал великий успех, – составляет в среднем шестьдесят восемь процентов. Кроме того, обладание времяпреломляющими кристаллами наверняка открыло путь к незаконным опытам, из каковых экспериментов, по нашим расчетам, с вероятностью девяносто семь процентов были почерпнуты запрещенные данные, недоступные в том числе и самим властям, ведь ранее все циркулировавшие времякристаллы были конфискованы и помещены под интердикт.

– Вы можете спросить, почему не была предпринята экспедиция на Мейрджайн с целью проверить справедливость этих выводов. В действительности, хотя с момента обсуждаемых событий прошло не более стандартного года, планета уже исчезла в Сияющем Скоплении, и установить ее нынешнее местопребывание не представляется возможным.

– Слово предоставляется гражданину Орскову, декану корпоративных лабораторий Мосса.

Прославленный академик был седовлас и дружелюбен, но чуть нервничал, подергивая головой, при разъяснениях своей мысли. Он не стал подниматься.

– Несколько месяцев назад департамент попросил нас провести новое исследование Зеркальной Теоремы, – начал он. – Тем, кто с нею, возможно, незнаком, я поясню, что Зеркальная Теорема описывает движения точечных масс через вечность. Коротко говоря, она утверждает, что для сечения, выполненного в произвольный момент времени, будущие конфигурации мировых линий совокупности всех точечных масс во Вселенной оказываются точным отражением конфигураций прошлого. Выражаясь менее техническим языком, теорема утверждает, что по прошествии достаточно долгого промежутка времени Вселенная периодически повторяет себя.

– С философской точки зрения очевидно, что в этой теореме имеется недостающее звено. Теорема рассматривает замкнутую систему и предсказывает, что ее будущее в точности повторяет прошлое, исходя при этом из механистического детерминизма движений масс. Грубой иллюстрацией этого принципа могут послужить представления Лукреция, философа донаучной эпохи. Ведомый чисто индуктивными, наблюдательными методиками, Лукреций пришел к картине мироздания, которая во многих отношениях поразительно точна. Он изображал Вселенную совокупностью частиц или атомов, падающих в бесконечной пустоте. При падении эти частицы сталкиваются, связываются и перепутываются, разлетаются и расходятся, а непостоянные конфигурации, ими образуемые, порождают миры и то, что в них содержится. Поскольку частицы обречены падать вечно, а число доступных им конфигураций ограничено, из аналогичных соображений вытекает вечное повторение одних и тех же событий, обстоятельств, существ и миров.

– Представление Лукреция о вечном падении можно заменить его современным эквивалентом, законом сохранения массы-энергии, который, говоря обобщенно, означает бесконечное существование заложенного в веществе момента движения. Однако Зеркальной Теореме недостает члена, который бы позволял утверждать ее строгую справедливость. Теорема кажется верной не потому, что это математически необходимо, а просто оттого, что она описывает замкнутую систему. Неизвестно, что произойдет, если в эту систему какими-либо непредставимыми пока средствами ввести дополнительный, внешний фактор. Что же может явиться внешним относительно Вселенной, спросите вы? Вот поэтому-то данная особенность Зеркальной Теоремы никогда не воспринималась достаточно серьезно, и вот почему для всех практически важных нужд теорема считалась строгой.

– Тем не менее стоит полагать, что конфигурации, доступные нашей Вселенной, не исчерпывают всего множества возможных конфигураций, и следовательно, существование альтернативных вселенных по крайней мере допустимо.

Академик умолк, кивнул сам себе и рассеянно заулыбался.

– Ну и? – нетерпеливо нарушил молчание директор Хеврон. – Что же показали ваши исследования?

– М-м? А, да. Извините. Изменений никаких. Мы не смогли доказать Зеркальную Теорему в общем случае. Изменить ход времени по-прежнему теоретически возможно.

Один из присутствовавших консулов эконосферы угрюмо кивнул и подхватил:

– Какой бы экстраординарной ни представлялась такая возможность, мы обязаны рассмотреть ее серьезно. С тех самых пор, как была осознана теоретическая возможность опровержения Зеркальной Теоремы, мы принимаем во внимание то обстоятельство, что (как бы низка ни была соответствующая вероятность) инструменты, способные нарушить бесконечно разворачивающийся ход событий, могут существовать. Мы ведь все понимаем, что это будет означать, не так ли? Это значит, что величественная стабильность, достигнутая эконосферой и гарантируемая космологическим принципом вечного возвращения, обнулится. В следующем цикле эконосфера может не возникнуть, никто из нас не будет существовать. Ограничения на исследование времени призваны охранить нас даже от такой маловероятной возможности.

О, грандиозность гротеска, размышлял Мадриго, прислушиваясь к разговору. Политическая идеология приписывает себе космические пропорции, а еще гротескней преувеличение значимости самого человечества.

Эконосфера медленно, но верно клонилась к упадку, величием своим уже в значительной мере была обязана прошлому, а не настоящему, однако придерживалась традиционного кредо неизбывности и стабильности. Позаимствовав из философии столпников идею вечного города, она применила ее не к небесному царству галактик, как полагалось бы, но к собственному существованию. Столкнувшись с неизбежностью коллапса и исчезновения, эконосфера находила утешение в более великой, абсолютной неизбывности вечного космического возвращения. Эконосфера не исчезнет никогда, поскольку, в определенном смысле, ничто не исчезает навеки.

Ныне же лидеры ее поддались параноидальным подозрениям, что даже в такой, сопряженный с грандиозными природными механизмами, порядок вещей кто-то способен вмешаться. Мадриго их поведение напоминало психопатологические религии древности, где доходили до такого идиотизма, что отправляли людей под трибунал за саботаж дела Господня.

Ученые, сидевшие на полу, сформулировали встречный вопрос. Ничто не лежит за пределами природы, указали они. Каким же образом, в таком случае, может надеяться человеческий разум отыскать свежий импульс, способный дать ему толчок для изменения хода истории, даже если бы это и было технически допустимо? Разве не противоречит это принципу всеобщего предопределения, который, как предполагается, применим и к людским поступкам тоже?

– Абсолютный детерминизм природы еще ни разу не был окончательно подтвержден, – возразил декан корпоративных лабораторий Мосса. – Если изменение хода истории возможно, значит, природа обладает свойствами, которые даже сейчас в определенной мере остаются сокрыты от нас, а потенциально неопределимы вовсе.

– Тем не менее мы обязаны со всемерным вниманием отнестись к поразительному факту: этот кораблеводец, Иоаким Вооз, скорее всего уже обладает уникально новым ментальным качеством, способным привести его к успеху в этом направлении. Неопределенность природы, вполне вероятно, уже выдала себя.

Эта более деловитая ремарка принадлежала человеку с воротничком главы отдела систематизации исследований департамента науки. Вероятно, директор Хеврон был его сторонником, поскольку свой черед кивнул и добавил:

– Вы правы, здесь что-то несомненно интересное. Мы, разумеется, уже знаем, как беглец достиг нынешних своих амбиций. Они стали следствием весьма необычного переживания, случайной комбинации функций кремниевого скелета и сенсорной регистрации болевых импульсов. Надо полагать, эта случайность и внесла диссонанс неопределенности в ход событий, если таковой существует в природе... – Он резко развернулся к безмолвному до тех пор человеку в серой униформе, крепкого сложения, но с заметным брюшком. – Какова предельная боль, которую способен испытать человек? Известна ли ее мера?

Он обращался к директору службы очистки сыскного ведомства; эта ветвь департамента полиции сильнее прочих была завязана на почти невыполнимую задачу соблюдения политических законов всея эконосферы. На миг шеф полиции принял смущенный вид, но тут же спохватился и выпятил губу в зловещей полуусмешке.

– Разумеется, этому вопросу было уделено определенное внимание, – начал полицейский внушительным баритоном. – Неизменная проблема в том, что, продолжая наращивать уровни болевых ощущений, становится все труднее удерживать субъекта в сознании. Таким образом, абсолютный болевой порог нами так и не достигнут, хотя это утверждение может показаться вам странным. Глюк кремниевого скелета, вероятно, позволяет обойти это ограничение. Я прослежу, чтобы его исследовали.

– Пожалуйста, не надо, – сказал Хеврон вежливо, но непреклонно. – По крайней мере, не сейчас. Пока мы не разберемся с этим делом. Хватит с нас одного Иоакима Вооза, не нужно, чтобы вокруг еще такие же шлялись.

В продолжение совещания Хеврон время от времени искоса поглядывал на Мадриго, словно приглашая его присоединиться к дискуссии. Теперь Мадриго поднялся, нарушив тем самым протокол – все приглашенные консультанты обязаны были сидеть на полу.

– Позвольте мне отрекомендоваться, – молвил он, кутаясь в мантию. – Мне известно о субъекте, которым вы интересуетесь, больше, чем кому бы то ни было другому. Я был его наставником на Аврелии.

Он помолчал, обводя собравшихся холодным взором.

– Прежде всего замечу, что любой столпник, получивший достаточную подготовку, расценит ваше здешнее собрание и все высказанные на нем гипотезы относительно потенциального нарушения законов природы как совершеннейший идиотизм. Именно такого поведения и стоит ожидать от адептов чистой науки. Они загипнотизированы своими счетными способностями, теряются в слепых ответвлениях логического лабиринта, утрачивают чувство меры. Они забывают также, что их наука зиждется на глубинном философском фундаменте. С точки зрения подлинной философии изменить предопределенное во времени не представляется возможным. Категорически. Что бы ни произошло, следующий цикл Вселенной полностью повторит предшествующий.

– Насчет Иоакима Вооза я вынужден сообщить, что разум его оказался помрачен пережитыми мытарствами, и теперь даже я бессилен ему помочь. Уверен, что он полностью обезумел и не имеет никаких шансов исцелиться. Не пристало правительственным чиновникам всерьез обсуждать его горячечный бред.

Когда Мадриго замолчал, поначалу воцарилась тишина, но тут же ее нарушило бурное обсуждение. Один из министров эконосферы поднял руку, и шум прекратился.

Он посовещался с двумя коллегами; остальные не смогли разобрать, о чем. Затем развернулся к залу.

– Это собрание проводится по той причине, что создалась ситуация угрозы структуре времени, – сказал он холодно, – и, следовательно, существованию самой эконосферы. Мы приказываем найти и уничтожить Иоакима Вооза. Столпника же, – он окинул Мадриго недружелюбным взглядом, – следует задержать до тех пор, пока эта задача не будет выполнена, на случай, если нам потребуется его содействие.

Услышав, что его намереваются поместить под стражу, Мадриго понял основную причину такого решения: не дать ему предупредить Вооза, даром что стирания памяти было бы вполне достаточно. Чиновники эконосферы зачастую придерживались неоправданно высокого мнения о ментальных способностях столпников.

Он наблюдал, как заканчивается совещание, и отметил хищный блеск в глазах начальника полиции, предчувствующего охоту. Хотя и этот человек спустя несколько минут должен был забыть, почему объявленный в розыск представляет угрозу обществу.