Текст книги "Дикие сердцем"

Автор книги: Барри Гиффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Хорошая связь

Автор – Джонни Фэррагут

Гарри Ньюмен смотрел бейсбол, сидя на стуле в углу закусочной Барни. Ошибки игрока «Брейвз» в конце последнего периода позволили «Сент-Луису» завладеть инициативой, Гарри выругался сквозь зубы. Сегодня утром в Атланте он поставил пару «Джексонов» [14]14
  Купюра в двадцать долларов с портретом президента Джексона.


[Закрыть]на «Брейвз», пять к двум, хорошая ставка, считал Гарри. Как всегда, везет как утопленнику, подумал он. Парню только и нужно было выставить перчатку, сделать передачу, и готово дело. А вместо того мяч летел мимо, в стену, двое нападающих затеяли перебранку, все шло наперекосяк.

Гарри допил пиво и соскользнул со стула. Барни вышел из-за стойки.

– Невезуха, Гарри, – посочувствовал он. – Тебе ли не знать. «Брейвз» никогда не повезет в Сент-Луисе.

– Ага, а мне не повезет нигде, – усмехнулся Гарри, направляясь к двери.

– Этот парень, – сказал Барни клиенту, сидевшему у стойки, – понятия не имеет, как ставки делать. Десять проигрышей на один выигрыш.

– Есть такие парни, – согласился тот, – ничему их жизнь не учит.

Гарри брел по центру города, сам не зная куда. Он чуть не сбил с ног прохожего, извинился, поднял взгляд и увидел открытый ярко-желтый «бьюик» 1957 года. В отличном состоянии, он стоял в первом ряду у магазина подержанных автомобилей Эла Карсона. Гарри подошел к машине и провел рукой по правому крылу, потом по крыше.

– Ничего тачка, а, Гарри? – сказал подошедший Эл Карсон. Гарри даже не взглянул на этого высохшего сморщенного крошечного торговца. Он не мог оторвать глаз от старого «бьюика».

– Хороша, – отозвался Гарри.

– Выглядит почти как новенькая, – сказал Эл. – Пробег всего пятнадцать тысяч миль за тридцать лет. Одна старушка держала ее в гараже. Ездила только в церковь по воскресеньям да сестру навестить дважды в месяц. В такое трудно поверить, но это правда.

– И за сколько она идет, Эл? – поинтересовался Гарри.

– Сколько ты за нее хочешь?

– Три куска, – ответил Эл. – Но для тебя сброшу двести пятьдесят зеленых.

– У меня всего сорок баксов в кармане, Эл, – ответил Гарри. – Может, возьмешь их, а я тебе буду по сотне в месяц выплачивать?

– Даже не знаю, Гарри, – сказал Эл, качая крошечной лысой головой. – Сомневаюсь, что твоя кредитоспособность возрастет в ближайшее время.

– Да ладно тебе, Эл. Я заплачу, обязательно. Я должен заполучить эту ласточку.

Гарри обошел машину, открыл дверцу и сел на водительское сиденье.

– Эй, что это? – удивился он. – Телефон? Не так часто тридцать лет назад в машинах были телефоны!

– Не работает, конечно, – сообщил Эл. – Даже не знаю, работал ли когда. Кажется, он ни к чему не подключен. Я купил машину у сына старушки, он ничего о ней толком не знал. Просто сказал, что ему это тоже показалось странным. Зачем старой леди понадобился телефон в машине?

Эл рассмеялся:

– Думаю, мне следует накинуть за него!

Гарри вылез из машины и протянул Элу две двадцатки.

– Ну давай же, Эл. Ты можешь мне доверять. Ты ж меня знаешь. Я не собираюсь сбегать с твоей красоткой.

– На какие шиши тебе сбегать! – хмыкнул Эл. – Ладно, уступлю ее тебе. Пошли-ка в контору, подпишешь бумаги и можешь ехать. Она хорошо бегает.

Гарри вел свою красавицу пятьдесят седьмого года выпуска через весь город, гордо демонстрируя ее всем и каждому. Сделав несколько кругов по центру, он решил выехать за город, чтоб посмотреть, на что она способна на открытом шоссе. За городом начался дождь. Гарри включил дворники, они прекрасно работали, просто замечательно, тихо жужжа, убирали воду с лобового стекла. Гарри разогнал «бьюик» как следует, он несся, как желтая молния. Но на крутом повороте шины заскользили, и «бьюик» вышел из-под контроля. Гарри старался удержать машину на дороге, но она вихляла, скользила и в итоге слетела в канаву. От удара Гарри потерял сознание.

– Это оператор. Чем могу помочь? Алло, с вами говорит оператор. Чем могу служить?

Гарри медленно приходил в себя, вырванный из небытия чьим-то голосом. Кто-то говорил с ним. Но кто? Он помотал головой, открыл глаза и увидел, что трубка телефона снята с аппарата.

– Алло? Алло? Это оператор. С каким номером вы хотите соединиться?

Голос доносился из телефона в машине. Гарри еще раз помотал головой. Он подумал, что у него галлюцинация, в голове все перепуталось от удара. Но нет, это действительно был оператор.

Гарри взял трубку.

– Алло, – сказал он. – Оператор? Извините, я… я только что попал в аварию и застрял в канаве. То есть застряла моя машина. Я потерял управление из-за грозы и съехал с дороги. Да, кажется, я в порядке, – сказал он. – Где я? – Гарри выглянул в окно. Дождь уже кончился. – Где-то милях в пятнадцати от города, кажется. На старой Вэлли-роад. Вы можете вызвать мне буксир? Да, конечно, я подожду. – Гарри снова потряс головой, почувствовал свое плечо, ноги. Похоже, ничего не было сломано. На линии послышался другой голос. – Сервисная станция Бада? Да, я попал в аварию. Она вам сказала? Через двадцать минут? Отлично, отлично. Нет-нет, все в порядке, я вас дождусь. – Гарри повесил трубку и уставился на телефон.

Минут через двадцать подъехал буксир. Надпись на дверце грузовика гласила: «Буксировка Бада, 24 часа». Крупный пожилой мужчина лет пятидесяти с двухдневной щетиной и болтающейся во рту незажженной сигарой выбрался из кабины и подошел к Гарри, стоявшему перед «бьюиком». На мужчине была синяя рабочая рубашка с закатанными рукавами, обнажавшими до половины мускулистые руки. Нагрудный карман украшало имя – «Бад».

– Новые машины со старыми не сравнить, – заметил Бад, оглядев «бьюик».

Гарри засмеялся:

– Да, она недурна. Она прекрасно себя показала до этого чертова поворота.

Бад что-то промычал и нагнулся посмотреть на правое переднее колесо, наполовину вывернувшееся. Затем он снова замычал, поднимаясь.

– Ага, а у меня отцовский «паккард» тридцать шестого года до сих пор на ходу, – сообщил он. – Такая машина будет служить верой и правдой, пока ты о ней заботишься. А эти нынешние консервные банки штампуют тяп-ляп, лишь бы поскорее. Долго они не служат. Ну-ка глянем, можно ли ее вытянуть отсюда, – сказал Бад, возвращаясь к своему буксиру.

Бад вытащил «бьюик» из канавы за десять минут.

– Забирайтесь в кабину, – велел он Гарри, – мы отвезем ее на станцию и поставим на место колесо.

Гарри с Бадом залезли в грузовик, и Бад покатил к городу. Он наклонился и включил радио.

– Скажите-ка, – спросил он, – я заметил в машине телефон. Вы сами его поставили? Как он работает, на коротких волнах?

Гарри смущенно кивнул:

– Да не… да, на коротких.

Радио в грузовике жужжало, прогреваясь, Бад повертел ручку настройки.

– Хочу игру послушать. Вы на кого ставили? На «Брейвз» или «Янкиз»?

– Что? – спросил Гарри.

– В чемпионате, он же как раз сегодня начался. Мне-то «Милуоки» больше по душе. Спана и Бердетта в этих встречах их не одолеть, – продолжал Бад. – Я побаиваюсь шустрого маленького левши Форда. Но в одном я точно уверен.

– В чем же? – спросил Гарри, все еще пытаясь сообразить, что происходит.

– Этот разгильдяй Ларсен больше никогда не будет играть так, как в прежние годы.

Бад засмеялся:

– Готов свою лавку на кон поставить.

– Но Ларсен отлично сыграл в пятьдесят шестом! – возразил Гарри.

– Верно, приятель, – согласился Бад. – Как я и сказал, в прошлом году. Может, на нашем веку такое больше и не повторится. Я в этом почти уверен.

Прорвалось радио и голос Мела Аллена, комментатора «Нью-Йорк Янкиз», заполнил кабину грузовика.

– «Начинаем прямую трансляцию матча за звание чемпиона Америки,» – произнес Мел Аллен своим четким, хорошо поставленным голосом. – «Сегодня прекрасный день, второе октября тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года, и „Милуоки Брейв“ готовятся сразиться с „Нью-Йорк Янкиз“ в доме, который построил Рут.» [15]15
  Имеется в виду Джордж Герман Рут, по прозвищу Малыш (1895–1948), легендарный бейсболист-рекордсмен. В 1920–1935 годах играл за команду «Нью-Йорк Янкиз».


[Закрыть]

Гарри потер виски, не в состоянии вымолвить ни слова. Потом расслабился и начал улыбаться, внезапно почувствовав себя вполне комфортно в этой ситуации.

– Ну и что вы думаете? – спросил Бад.

– «Брейвз» победят в семи встречах, – заявил Гарри. – Можете смело держать пари.

– Именно это я и хотел услышать! – воскликнул Бад, ударив кулаком по рулю. Гарри только ухмыльнулся и посмотрел на дорогу.

Грузовик въехал в город. Гарри сказал:

– Я бы и сам пару баксов поставил на «Брейвз». Думаю, оно того стоит.

Жизнь животных

– А ты знаешь, что моя мама в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году была участницей конкурса «Мисс Джорджия»? – спросила Лула.

– Нет, лапочка, я этого не знал. Но я рассудил, что, если ты не из Джорджии, в таком конкурсе участия не примешь.

– Она тогда жила в Валдосте, у своей тети Юдоры, мамы тети Рути. Ты помнишь Рути, маму кузена Делла? Того, который спятил и пропал без вести? Ну это было еще до того, как она вышла за папу в шестьдесят восьмом году. Этот конкурс красоты устраивают каждый год в Гейнсвилле. Раньше так, во всяком случае, было. И близкая подруга Юдоры, Адди Мэй Одюбон, дальняя родственница того парня, который первый стал наблюдать за птицами, так вот она отправила маму туда. У меня дома в шкатулке с украшениями лежит браслет из чистого серебра, которым ее наградили. На нем выгравировано: «Конкурс „Мисс Джорджия“, 1963».

– А что получила победительница?

– Машину, наверно, или еще что. А может, отдых в Майами-Бич? Когда я ее об этом спросила, мама сказала, что она не выиграла, потому что ее сиськи оказались недостаточно большими для закрытого купальника, в котором она была. Но зубы у нее были лучше. А победившая девица… Мама сказала, что у нее зубы были такие же здоровенные, как сиськи. Я видела фотографию этой мисс Джорджии с коробкой цыплят. Мама стояла прямо рядом с ней.

– А ты знаешь, что они делают с ними? – спросил Сейлор.

– С кем? С цыплятами?

– Угу. Перемалывают на удобрение. На жарку только курочки идут.

Лула скорчила гримасу:

– Ох, Сейлор, грустно это. Таких маленьких убивают.

– Грустно не грустно, а это – факт.

– Мама говорила, что воняло там ужасно. Весь городишко этот, Гейнсвилль. Так, значит, это из-за кур… Она всегда об этом вспоминала. А на следующий год мама вернулась домой.

Сейлор и Лула все еще не спали, хотя было уже четыре утра. Держась за руки, они лежали в постели в номере отеля «Бразилия». Голубая змейка света от уличного фонаря закручивалась в тени окна и пересекала их тела.

– Сейлор?

– Что, милая?

– Ты можешь вообразить себе, каково это – быть съеденным диким зверем?

– Например, тигром?

– Ага. Иногда я думаю, вот это был бы писк.

Сейлор засмеялся:

– Причем последний.

– А быть растерзанной гориллой… – размышляла Лула.

– Или задушенной питоном?

Лула покачала головой:

– Это не то. Слишком медленно. Будешь чувствовать, как ломаются кости и вылезают внутренности. Лучше когда на тебя нападает сильный зверь и вмиг разрывает на части.

– Лула, тебе иногда такие дикие мысли в голову приходят.

– А ведь все интересное, новое приходит в этот мир благодаря чьим-то странным мыслям, Сейлор. Не может же быть, чтобы простая душа взяла и ни с того ни с сего выдумала вуду, например.

– Вуду?

– Конечно. А как еще ты объяснишь, что, если воткнуть иголки в куклу, можно вызвать у человека сердечный приступ? А если сварить обрезки ногтей, то человек будет блевать до тех пор, пока внутри у него ничего не останется и он не упадет замертво. Скажи мне, стал бы нормальный человек связываться с такой жутью?

– Ну ты вообще…

– Дану?

– Я от тебя тащусь, лапочка.

Лула уселась верхом на Сейлора:

– Попробуй-ка кусочек Лулы.

Сон Сейлора

– Он здесь, – сказала Лула. – Джонни Фэррагут. Я его видела.

– Где? – спросил Сейлор.

– Рядом с «Кафе дю Монд». Он сидел за столиком снаружи. Ел пончики.

– Он тебя заметил?

– Не думаю. Я вышла из кондитерской на другой стороне улицы, заметила его и сразу же вернулась в отель. Похоже, нам пора сматываться, а, Сейлор?

– Похоже на то, детка. Поди сюда, присядь со мной на минутку.

Лула поставила коробку конфет на шкаф и села на кровать рядом с Сейлором.

– Думаю, все обойдется, милая. Я пойду поменяю масло в машине, и вперед.

– Сейлор?

– А?

– Ты помнишь, как мы сидели как-то ночью у памятника конфедератам? Мы прислонились к нему, а ты взял мою руку, положил себе на сердце и сказал: «Ты чувствуешь, как оно бьется там, Лула? Оно твое, теперь оно принадлежит тебе». Помнишь?

– Помню.

Лула положила голову на колени Сейлору, и он погладил ее шелковистые черные волосы.

– Я надеялась, что ты помнишь. Эта ночь осталась у меня в сердце. Иногда я думаю, что это была лучшая ночь в моей жизни. Правда.

– Но мы же вроде не делали ничего особенного.

– Разговаривать – это хорошо. Как еще поймешь друг друга? Я верю в общение, если ты еще не заметил.

– Пока тебя не было, мне приснился сон, – сказал Сейлор. – Странно, но, когда я был в «Пи Ди», мне почти не снились сны. Может, пару-тройку раз всего, да и то я ничего не мог вспомнить потом. Помню только, что про баб, ну да там это всем снится.

– А этот ты хорошо помнишь?

– Очень ясно. Такую страсть не забудешь, Лула. Я был в большом городе вроде Нью-Йорка, хотя ты ж знаешь, я там никогда не был. Стояла зима, кругом лед и снег. Я жил в какой-то старой крысиной норе с моей мамой. Она тяжело заболела, и мне нужно было раздобыть для нее лекарства, а денег у меня не было. Но я сказал ей, что добуду таблетки. Поэтому я вышел на улицу, по которой во все стороны шли толпы народу, и было невозможно идти прямо, чтобы добраться, куда мне нужно. Дул сильный ветер, а я был легко одет. И хотя мороз прямо обжигал, я очень сильно вспотел. Пот так и лил с меня. Черный пот, потому что я давно не мылся.

– Милый, это здорово чудно.

– Я знаю. Я все шел-шел, хоть у меня и не было денег на лекарства, и шел я куда глаза глядят. Люди толкали меня, врезались в меня, все они были тепло одеты. Они, видно, думали, что я бомж или псих, потому что я грязный и плохо одет. Потом я вспомнил о тебе и пошел к твоему дому. Только на самом деле это был не твой дом, потому как было это там, в холодном мрачном Нью-Йорке, где-то очень далеко. Я с трудом пробирался сквозь толпу, борясь за каждый шаг. Людей становилось все больше и больше, а небо было вроде бы дневное, но очень темное. Ты жила в каком-то большом здании, и мне пришлось долго подниматься по высокой лестнице, но в конце концов я нашел это место. Ты впустила меня, но ты была не рада меня видеть. Ты спросила: «Зачем ты пришел сейчас, именно сейчас? Прошло ведь много времени с тех пор, как мы виделись последний раз».

– Ну что за глупости, малыш. Я всегда рада тебя видеть, что бы ты ни думал.

– Я знаю, ягодка моя. Нет, не то чтобы ты была как в воду опушенная, ты была расстроена. Расстроена из-за того, что я рядом с тобой. И волосы у тебя были короткие и с челкой. По дому бегали дети, маленькие дети, и я понял, что ты замужем и твой муж может вернуться в любую минуту. Говорю тебе, Лула, я был весь мокрый. И этот черный пот, что лился с меня, я знаю, и я ушел. А потом я проснулся, весь в поту, а через пару минут вошла ты.

Лула прижалась головой к груди Сейлора и обняла его.

– Иногда сны ничего не значат. Мне так кажется, по крайней мере. Эта чепуха пришла тебе в голову, и ты ничего не мог поделать. Сны просто приходят, и никто толком не знает почему. Мне однажды приснился сон, что меня похитил какой-то человек и запер в башне. Там было только одно крохотное окно, и снаружи кругом не было ничего, кроме воды. Когда я рассказала об этом маме, она сказала, что я просто вспомнила историю, которую слышала в детстве.

– Да я не переживаю из-за этого, дорогая, – сказал Сейлор, – просто вдруг почувствовал себя как-то странно.

Лула подняла голову и поцеловала Сейлора под левое ухо.

– Сны не более странная штука, чем реальная жизнь. Иногда даже значительно менее странная.

Папа-поляк

Джонни Фэррагут сидел на скамейке в Джексон-сквер, наблюдая, как парочка туристов фотографирует друг друга. Они говорили на незнакомом Джонни языке. Может, это был хорватский, хотя он не знал, как звучит хорватский. Мужчина и женщина были низенькие и крепенькие, наверное, им было за тридцать, хотя выглядели они старше. Одежда на них сидела мешковато, явно не на заказ сшита. После нескольких снимков в разных позах, сопровождавшихся бурными обсуждениями и драматической жестикуляцией, пара покинула парк.

Пока они вперевалку удалялись, препираясь на своем рычащем языке, Джонни вспомнил человека, жившего на одной с ним улице, когда он был ребенком. Этот человек, чье имя Джонни не помнил, был поляком, у него было два сына, круглолицые, с соломенными волосами, немного помладше Джонни. Матери у них не было, только замечательная старушка бабушка, говорившая исключительно по-польски. Они с Джонни всегда кивали и улыбались друг другу, если встречались на улице. Отец тоже был круглолицым и толстым, он был лыс и носил маленькие очки в металлической оправе. Лица его детей постоянно были чумазыми, и казалось, что они все время что-то жуют – яблоки, пироги, конфеты.

Папа-поляк строил у себя во дворе лодку. Каждый вечер Джонни слышал, как он заколачивает гвозди в каркас. Многие соседи жаловались на шум, но строительство продолжалось без передышки все те полтора года, пока польское семейство там жило. Поздно вечером в своей комнате Джонни слышал звуки молотка и пилы. Насколько Джонни понял, это была парусная шлюпка. Примерно в это же время, если память не изменяла Джонни, он начал читать книги из библиотеки, такие как «Кон-Тики» [16]16
  Вышедшая в 1951 году биографическая книга знаменитого норвежского путешественника Тура Хейердала о путешествии на плоту через Атлантический океан.


[Закрыть]и «Плавания Клиппера», [17]17
  Книга выдающегося кораблестроителя Ричарда Маккея о знаменитых кораблях.


[Закрыть]а чуть позже он открыл для себя романы Джозефа Конрада, [18]18
  Джозеф Конрад (1857–1924) – английский писатель-маринист.


[Закрыть]поляка, чье настоящее имя было Джозеф Теодор Конрад Налеч Корженевский, и Германа Мелвилла.

Польский кораблестроитель пробудил у Джонни интерес к морю. Мальчик удивлялся, где же будет плавать этот человек, когда достроит лодку. Джонни спросил у его сыновей, но они этого не знали. Они только пожали плечами, втянули толстые щеки и смачно сморкнулись на землю. Носы их были, как всегда, грязны. Мать Джонни вечно ворчала, – мол, опять ты за свое, стоит только молотку застучать, поэтому с ней он никогда это не обсуждал.

Как-то утром ранней осенью он шел мимо дома поляков и остановился посмотреть на лодку. Она стояла во дворе на грубо сколоченных козлах, в ней было футов тридцать в длину. Поляк вымерял борта. Он кивнул Джонни, не прекращая работу. Его лысая голова вспотела, он напевал себе под нос что-то быстрое, звучащее по-иностранному.

– А где вы собираетесь плавать? – спросил его Джонни. Поляк остановился на мгновенье и тупо посмотрел на мальчика, точно не понял вопроса. Джонни хотел было его переспросить, но потом подумал, может, поляк не силен в английском, поэтому решил подождать. В конце концов тот пожал плечами, что-то невнятно буркнул, поправил свои очочки на переносице толстого носа и продолжил работу. Джонни постоял еще пару минут и побрел прочь.

Следующей весной поляки уехали из города. Лодку водрузили на открытый грузовик, привязав толстой веревкой. Поляк с двумя сыновьями и их бабушкой ехал позади грузовика. Джонни не мог припомнить, кто вел грузовик, зато он помнил, как он вошел в дом и сказал матери, что поляки со своей лодкой уехали, а мать ответила: «Ну слава Богу, никто больше не будет день-деньской долбить, как дятел».

Дитя дороги

Выехав из Батон-Руж, Сейлор сказал Луле:

– Любимая, придержи штанишки. Мы в стране Джимми Сваггарта.

Лула хихикнула:

– Очередной скряга-проповедник? Хочет получить все даром, не напрягаясь, если я правильно понимаю?

– В «Пи Ди» я слышал о парне по имени Цилиндр Робишо, жившем где-то здесь. На самом деле его Кларенс звали, кажется, но он был родом из городишка под названием Цилиндр, к северу отсюда, поэтому к нему и прилипло такое погоняло.

– И что он натворил?

– Вскрывал сейфы. А теперь у него своя церковь прямо в этом Цилиндре, штат Луизиана. Он еще в «Пи Ди» этим занялся, назвал он ее «Святые бунтари на роликах».

– Звучит как название футбольной команды, – хмыкнула Лула. – Даже на две команды бы хватило.

Сейлор с Лулой расхохотались. Они неслись в открытой машине на запад от границы штата. Сейлор быстро проскочил город, но в миле от границы остановился, чтобы подобрать автостопщика.

– Может, не надо? – встревожилась Лула. – А вдруг нас выследят.

– Милая, это всего лишь ребенок. Посмотри на него.

Автостопщик оказался парнишкой лет пятнадцати-шестнадцати с рюкзаком за спиной и большой завернутой картонной коробкой, которую он осторожно поставил на сиденье рядом с собой. Его лицо было усеяно веснушками и прыщами. Единственным чистым пятнышком на физиономии паренька были белки его блекло-голубых глаз. Длинные русые волосы были всклокочены. Похоже было, что их не мыли много недель, а то и месяцев. На нем была старая зеленая армейская форма с именем «Мендоса», вышитым большими белыми буквами над левым нагрудным карманом. Мальчишка нервно улыбался, обнажая кривые желтые зубы.

– Вот спасибо, – сказал он, усевшись в машину и уложив свой рюкзак на пол между ног. – Я тут больше двух часов проторчал, ха-ха! Аж с полудня, ха-ха! Копы ловят тут на границе автостопщиков, зачисляют в команду дорожных рабочих, и вкалывай, пока не заплатишь за билет, ха-ха! А я не собираюсь, ха-ха!

– Меня зовут Сейлор, а это Лула. А тебя как?

– Марвин де Карахан, – ответил парень. – Но все зовут меня Таракан, ха-ха! Таракан де Карахан, ха-ха!

– А ты всегда так странно похохатываешь, когда говоришь? – поинтересовалась Лула.

– А я не смеюсь, ха-ха!

– А что у тебя в коробке? – спросил Сейлор.

– Мои собаки, ха-ха!

Таракан отогнул верх коробки и осторожно наклонил ее вперед. Внутри сидело шесть маленьких щенков лайки, не больше двух недель от роду.

– Я тут на Аляску намылился, ха-ха! – заявил Таракан. – А на этих собаках буду там ездить, ха-ха!

– Этот парень чокнутый, – шепнула Лула Сейлору.

– А ты сам-то откуда, Таракан? – спросил Сейлор.

– Если ты спрашиваешь, где я родился, так это в Белзони, штат Миссисипи, ха-ха! Но потом переехал в Батон-Руж.

– А зачем тебе на Аляску? – спросила Лула. – И где ты этих щенят достал? Похоже, они больные.

Таракан уставился на щенков и бережно погладил каждого немытой рукой. Щенки скулили и облизывали его грязные пальцы.

– Я смотрел по телику одну киношку, ха-ха! «Зов предков» называется. Я никогда не видел снега, ха-ха! А щенков в собачьем приюте взял. Они никому не нужны, ха-ха! Все там берут каких-нибудь питбулей или гончих. Я их буду хорошо кормить, чтоб они выросли большие и сильные, и они будут мчать меня по снегу, ха-ха!

Таракан достал из кармана кусок сырой говяжьей печенки и принялся раздирать ее на мелкие кусочки.

– Сейлор! – взвизгнула Лула, увидев это. – Остановись! Останови машину сейчас же!

Сейлор свернул на обочину хайвея и остановился. Лула открыла дверцу и выпрыгнула из машины.

– Извините, но я этого не вынесу, – сказала она. – Таракан, или как там тебя, немедленно вылезай отсюда вместе со своими собаками!

Таракан засунул печенку обратно в карман и вылез вместе с рюкзаком и коробкой крошечных псин. Как только он со своим хозяйством был выдворен на обочину, Лула запрыгнула в машину и захлопнула дверь.

– Мне очень жаль, мне в самом деле очень жаль, Таракан, – сказала она. – Езжай себе на свою Аляску, но только не с нами. А лучше бы тебе найти кого-нибудь, кто сможет позаботиться как следует о собаках, пока они все не передохли. И если ты не возражаешь, мой тебе совет – неплохо бы тебе привести себя в божеский вид, хотя бы ванну принять для начала! Пока! – Лула достала из бардачка солнечные очки и надела их. – Поехали, – бросила она Сейлору.

Когда они отъехали, Сейлор сказал Луле:

– Милая, тебе не кажется, что ты слишком сурово обошлась с парнишкой?

– Я знаю, ты считаешь, это мамино воспитание во мне сказывается. Но я ничего не могу с этим поделать, Сейлор, правда. Мне жаль мальчишку, но, когда он достал из кармана этот мокрый вонючий кусок мяса, меня чуть не вырвало. А эти несчастные больные щенки!

Сейлор засмеялся:

– Такова жизнь на дороге, глупышка.

– Сделай одолжение, Сейлор, не подбирай больше никого, ладно?