Текст книги "Дикие сердцем"

Автор книги: Барри Гиффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Случайные знакомые

Всякий раз, когда Джонни бывал в Новом Орлеане, он обязательно обедал в «Акме». В этот раз он заказал рис с бобами, сосиски и сандвич с устрицами. Расплатившись, он поставил поднос на столик у окна и отправился в бар, где взял бутылку «Дикси», отказался от стакана, заплатил за пиво и пошел обратно к столику.

Джонни съел половину сандвича, прежде чем сделал добрый глоток «Дикси». По-прежнему лучшее пиво на юге, подумал он, сделав глоток. Грязная речная вода придавала ему особый вкус; такого пива если выпьешь как следует, то наверняка начнешь светиться в темноте. Этот участок Миссисипи, от Батон-Руждо Нового Орлеана, неспроста называли не иначе как «Раковый коридор». Но пиво было по-настоящему вкусным на тридцатиградусной жаре в Большом Оттяге. [9]9
  Big Easy – прозвище Нового Орлеана.


[Закрыть]

За едой Джонни размышлял о том, куда кроме Нового Орлеана могли податься Сейлор с Лулой. Орлеан казался наиболее подходящим местом, здесь можно найти работу, за которую будут платить наличными, в Новом Орлеане с этим проще, чем в Атланте или Хьюстоне. К тому же Лула всегда любила Новый Орлеан. Она много раз была здесь с Мариэттой, в основном в Ройал-Сонеста, где Мариэтта любила побродить по антикварным лавкам. Конечно, они могли податься куда угодно: Нью-Йорк, Майами, может, они уже на пути в Калифорнию. Но для начала Орлеан вполне подойдет.

– Не возражаете, если я присяду?

Джонни посмотрел на крупного смуглолицего мужчину лет пятидесяти в бледно-голубой старомодной шляпе с загнутыми полями, державшего в руках поднос, полный тарелок, и с улыбкой смотрящего на него.

– Остальные столики, – добавил мужчина, – уже ocupado.

– Конечно, – ответил Джонни, – располагайтесь, пожалуйста.

– Muchas gracias, – поблагодарил мужчина, присаживаясь. Он протянул Джонни крепкую руку. – Реджинальд Сан-Педро Сула, можно просто Реджи.

Джонни вытер салфеткой руку и протянул ее в ответ.

– Джонни Фэррагут, – представился он. – Рад познакомиться.

Реджи, не снимая допотопной шляпы, яростно набросился на еду и прикончил половину, прежде чем снова заговорил:

– Вы из Нового Орлеана, сеньор Фэррагут?

– Зовите меня просто Джонни. Нет. Я из Шарлотты, штат Северная Каролина. Я здесь по делам.

Реджи широко улыбнулся, обнажив ряд крупных золотых зубов.

– А я из Гондураса. Родился я вообще-то на Каймановых островах, но уже давно осел в Гондурасе. Слыхали про Гондурас, Джонни?

– Только то, что в прошлом году там ураган натворил бед.

– Да, верно. Впрочем, разрушать там особенно нечего. В Гондурасе нет таких огромных зданий, как в Новом Орлеане. По крайней мере там, где я живу, на островах Бэй.

– А где это?

– Севернее материковой части. Остров Ютила. У нас там фактически суверенитет, с тех пор как янки лет сто назад вышибли оттуда англичан.

– А чем вы там занимаетесь?

– Да всем понемногу, – рассмеялся Реджи. – У меня магазин электротехники, ну и еще с правительством кой-какие дела.

Джонни откусил кусок сандвича.

– И что же это за дела? – спросил он.

– Разные. В основном по части секретных служб.

Реджи достал из кармана бумажник и протянул Джонни визитку.

– Генерал Освальдо Тамариндо-и-Рамирез, – прочитал вслух Джонни. – Телефон 666.

– Мой шеф, спонсор, – сообщил Реджи. – Генерал – глава разведки Гондураса. Я один из его оперативных работников.

Джонни вернул карточку Реджи, а Реджи протянул ему маленький, сложенный пополам лист бумаги. Джонни развернул его. Там было что-то написано на испанском.

– Это мое permiso, – заявил Реджи. – Разрешение на убийство. В случае необходимости, разумеется, и только в моей стране. – Он рассмеялся.

– Понимаю, – кивнул Джонни, складывая и протягивая бумажку обратно Реджи.

– У меня еще есть разрешение на сорок пятый, – добавил Реджи. – Такие были на вооружении у морской пехоты Соединенных Штатов, пока они не выбрали менее надежный девятимиллиметровый. Он у меня с собой, в дипломате.

Реджи поднял свой металлический дипломат, потом поставил на пол рядом со стулом.

– А что вы делаете в Новом Орлеане? – спросил Джонни. – Если не секрет.

Реджи рассмеялся. Он снял шляпу и яростно поскреб почти лысую голову, потом вытер пот салфеткой и снова надел шляпу.

– Нет, конечно, – ответил он. – Я здесь проездом, вечером лечу в Техас, в Остин, навестить друга, он работает в ЦРУ. Он хочет порыбачить со мной, поедет на Ютилу на рыбалку. Мы в одном деле, а еще и завзятые рыбаки.

Джонни допил пиво. Он закончил есть и собирался уходить. Похоже, этот Реджинальд Сан-Педро Сула не врет, подумал Джонни. Впрочем, ему не хотелось вдаваться в подробности.

– Рад был познакомиться, Реджи, – сказал он, протянув руку. – Желаю вам buena suerte, куда бы вы ни направлялись.

Реджи встал. В нем было больше метра девяносто. Он пожал Джонни руку.

– И вам того же, – сказал он. – Если случится быть в Гондурасе, приезжайте ко мне на острова Бэй. Гондурасцы большие друзья американцев. А теперь на прощанье анекдот. Если либерал, социалист и коммунист разом спрыгнут с Эмпайр-стейт-билдинг, кто из них шлепнется на землю первым?

– Не знаю, – сказал Джонни. – Так кто же?

– А какая разница? – осклабился Реджи.

Джонни направился к реке по Айбервилль-стрит. Ему очень хотелось побыстрее добраться до отеля и почитать «Анатомию меланхолии» Роберта Бертона. Книга Бертона была первым трактатом на подобную тему, написанным мирянином; она была опубликована в 1621 году, но все еще не утратила актуальности. Джонни свернул за угол и направился к северу по Декатур, повторяя про себя бертоновское определение меланхолии: «Род холодного безумия, без страсти, без лихорадки, вечные спутники ее – страх, печаль, тоска без видимых причин».

Немного почитаю, потом вздремну, решил Джонни. Это куда приятнее, чем гоняться на ночь глядя за Лулой и Сейлором, даже если они здесь.

Голод в Америке

– Слушай-ка, пиявки снова в моде, – сказал Сейлор.

– О чем это ты? – удивилась Лула. – Честно говоря, милый, иногда не разберешь, что тебе в голову ударит. – Она достала сигарету размером и толщиной с карандаш и прикурила.

– Вернулась к «Мо», а?

– Ага, мое вечное проклятье, ты ж знаешь. Пошла купить прокладок, увидела их на витрине и не смогла устоять. Так что там с пиявками?

– Услышал по радио, что врачи снова их прописывают, как в старину. Когда-то их даже цирюльники ставили клиентам.

Лула пожала плечами:

– Как-то на озере Ланье ко мне присосалась пиявка. Спасатель посыпал ее солью, и она отвалилась. Он был славный парень, так что я даже не жалела, что так вышло.

Сейлор засмеялся:

– По радио еще сказали, что в двадцатых годах один итальянский доктор придумал, что если, скажем, мужику разбили нос в лепешку в драке в баре и ему нужна пересадка кожи, то надо пришить руку на пару недель к носу, потом отрезать и посадить для улучшения кровообращения парочку пиявок на то место, где пересажена новая кожа от руки, и кожа прирастет.

Лула опустила стекло. Они подъехали к окраине Нового Орлеана.

– Сейлор? Ты серьезно думаешь, я поверю, будто человек может ходить с рукой, пришитой к носу, да еще неделями?!

Сейлор кивнул:

– Как-то они это проделывали. Но теперь есть способы покруче. По радио говорили, что китайцы, кажется, решили, что лучше ко лбу приделывать воздушный шар, чтобы он прикрывал нос.

Лула завопила:

– Сейлор Рипли! Кончай надо мной издеваться! Нашел тоже дурочку из переулочка!

– Честное слово, Лула, – сказал Сейлор. – Я, может, не до конца во все въехал, но вот это самое они и говорили.

– Милый, мы уже в Орлеане, – сказала Лула. – Пора сменить тему.

Сейлор свернул с дороги к автозаправке.

– У нас бак почти пустой, лапочка, – сказал он, останавливаясь у колонки самообслуживания. Табличка на верху гласила: «Прежде чем залить, заплатите».

– Купишь мне шоколадный батончик? – крикнула Лула вслед входившему в магазин Сейлору.

Высокий негр лет тридцати пяти в драной зеленой майке, засаленных коричневых штанах, надетых на босу ногу рваных теннисных туфлях и грязной оранжевой бейсболке складывал что-то рядом с кассой. В кучке лежали четыре готовых сандвича в пластиковой упаковке, пара коробок с тунцовым салатом, пара батонов салями, шесть шоколадок, пакетик чипсов, упаковка хрустящего шоколадного печенья, четыре бутылки содовой, четыре бутылки сладкой шипучки и большая пачка соленых беконовых колечек.

– Извините, джентльмены, – сказал негр Сейлору и мужчине, вошедшему за ним, который тоже хотел заплатить за бензин. – Щас только разберусь с покупками.

– Вы все это берете? – спросил старик за кассой.

– «Америкэн Экспресс» принимаете? – поинтересовался негр.

– Ага, – ответил старик. На нем была кепка с рекламой жевательного табака «Ред Мен» и бледно-голубая форменная рубашка с короткими рукавами, на нагрудном кармане черным курсивом было вышито имя – «Ирв».

– Тогда подброшу еще кой-чего, – сказал негр.

Сейлор и второй мужчина смотрели, как тот сгребает несколько пакетов с шоколадками, несколько кексов и полдюжины банок кошачьего корма – три печеночных и три куриных, и сваливает все это на прилавок.

– Кискам тоже нужно есть, – улыбнулся он Сейлору. Верхних передних зубов у него не было.

Он протянул кассиру кредитную карточку, тот проверил ее. Карточка была в порядке, старик выбил чек, негр расписался и принялся укладывать покупки.

– Мне, если можно, в бумажный пакет, а не в пластиковый, – сказал негр кассиру. – Спасибо, что подождали, джентльмены, – поблагодарил он Сейлора и второго покупателя, подхватил свою сумку и вышел.

– Самого дешевого на десять баксов, – сказал Сейлор старику. – А да, еще «Маундс». – Он взял батончик со стойки со сладостями и жевательной резинкой рядом с кассой и протянул кассиру двадцатидолларовую купюру. – Я не захватил с собой «Америкэн Экспресс», – пошутил он, – надеюсь, наличные вы принимаете?

Сейлор улыбнулся старику, но кассир никак не отреагировал, просто молча отсчитал ему сдачу. Парень, стоявший за Сейлором, покачал головой и ухмыльнулся.

– Что-то ты долго, – заметила Лула, когда Сейлор вернулся в машину. – А про «Маундс» не забыл?

Сейлор кинул ей шоколадку.

– По-моему, страна малость изменилась, пока меня не было, крошка, – заявил он.

Лула впилась мелкими белыми зубами в покрытый шоколадом кокос.

– Тут глаз да глаз нужен, – сказала она, жуя. – Это точно.

Пока Сейлор заправлял машину, Лула прикончила батончик.

– Надеюсь, ты не в обиде, что я тебе ничего не оставила, – сказала Лула, когда Сейлор сел в машину. – Я их прямо до смерти хотела.

И птицы делают это

– Я люблю, когда твои глаза становятся такими дикими, милая. Они загораются голубым светом, начинают крутиться, как крошечные колеса, и в них раскрываются маленькие белые парашюты.

Сейлор и Лула только что занимались любовью в номере отеля «Бразилия» на Френчмен-стрит.

– О Сейлор, ты здорово меня чувствуешь, так хорошо понимаешь, что со мной происходит. Я хочу сказать, ты – не эгоист. А член у тебя просто классный. Иногда мне кажется, что он говорит со мной, когда ты во мне. Как будто у него собственный голос. Прямо дрожь по телу.

Лула закурила, поднялась с кровати и подошла к окну. Она высунула голову наружу и вытянула шею, но реку все равно было плохо видно. Лула села голая на край стола под открытым окном и курила, глядя вдаль.

– Наслаждаешься видом? – спросил Сейлор.

– Я просто подумала о том, что люди должны чаще трахаться днем. Что в этом такого, в чем проблема?

– Какая проблема?

– Ну я не знаю. Кажется, люди предпочитают делать это ночью, обставляя как большое событие? Романтика и вообще. Зато днем все куда проще.

– Может, ты и права, солнышко, – сказал Сейлор. Он зевнул, потом сбросил с себя простыню и встал. – Давай-ка спустимся и съедим что-нибудь, ага? Я до вечера не дотяну.

Сейлор и Лула сидели у стойки в кафе «Ронниз Нофин Фэнси» на Эпланейд, попивая двойной кофе. Лула отщипывала по кусочку от большого пончика с желе, слизывая сахарную пудру с пальцев. Старик, сидевший рядом с Сейлором, закурил пропитанную ромом короткую сигару.

– Моя бабушка курила сигары, – сказал Сейлор. – «Вулф Бразерс».

– По семь центов за штуку, – отозвался старик, – а теперь они идут по пять штук за доллар. А кое-где и по полтора. Хотите?

– Нет, спасибо, – отказался Сейлор, – я еще не поел.

– Джордж Кович, – представился старик, протягивая узловатую, усыпанную «гречкой» руку с разбитыми костяшками. – Может, слыхали обо мне?

Сейлор пожал еще руку:

– Сейлор Рипли, а это Лула Пейс Форчун.

Лула с улыбкой кивнула Джорджу Ковичу.

– Рад познакомиться, барышня, – сказал тот.

– Не припомню, – бросил старику Сейлор. – А что, ты известная личность?

– Обо мне в газетах писали. Два, нет, три года назад. Мне сейчас семьдесят шесть, а тогда было семьдесят три. У меня был бизнес в Нью-Йорке, в Буффало, назывался «Крылатые крысы». Мы убивали голубей для всех желающих. И работали любо-дорого посмотреть три или четыре месяца, пока я не прикрыл дело.

– А зачем вы убивали голубей, мистер Кович? – спросила Лула. – У вас был санитарный бизнес?

– Нет, мэм, я был маляром, сорок один год состоял в профсоюзе. Теперь на покое, живу со своей сестрой, Идой. Ида переехала сюда двадцать пять лет назад, вышла замуж за нефтяника по фамилии Шмольц, Эд Шмольц. Он помер уже, остались только мы с Идой. Я продал дом и перебрался сюда, когда меня в Буффало вышвырнули из бизнеса. Черт возьми, КСК оказывал публике услугу, а меня обвинили в том, что я угрожаю общественному спокойствию.

– Расскажите нам о голубях, мистер Ковач, – попросила Лула.

– Бесполезные паразиты. Я перестрелял сотни. Соседи нанимали меня, чтобы избавиться от голубей, которые собирались на наших крышах и верандах, шумели, гадили. Я хорошо делал свою работу. На своей крыше за пару дней пристрелил сто десять экземпляров этой летучей нечисти. Соседи спрашивали меня, почему это эта зараза мой дом облетает за милю – мой и дом моего брата Эрла, – и я сказал им правду. Я их перестрелял. Эрл тоже уже помер. Полгода назад от сердечного приступа. А его вдова так и живет там, по соседству с бывшим моим домом. Она-то глухая как тетеря, но Эрла голубиный гам сводил с ума. Он слышал их, даже если телик работал на полную катушку. У него бар был, тридцать лет он его держал, «Бойлмейкер» на Вайоминг-стрит. Крыша Эрла была любимым местом у голубей. Они там сидели денно и нощно. Мне гранату туда хотелось зашвырнуть.

– Если ваши соседи не возражали, – поинтересовался Сейлор, – почему ж ваш бизнес накрылся?

– Какая-то баба ехала мимо и увидела меня на крыше с ружьем. Она вызвала полицию, и меня арестовали. Решили, что я снайпер! В семьдесят три года! Ребята из общества ветеранов любят такие штуки. Копы ни хрена не поняли про голубей, про ущерб, который они наносят частной собственности. Я пытался объяснить это властям, но они и пальцем не пошевелили. Я подумывал яд разбросать, но побоялся, вдруг чья-нибудь кошка его сожрет. Черт возьми, у меня самого шесть кошек было. Поэтому я перешел на двадцать второй, от него шума поменьше и патроны были дешевые.

– И в чем вас обвинили? – спросил Сейлор.

– В сокращении поголовья птиц. Сто долларов штрафа и приказ прекратить это дело. А ведь голуби переносят заразу и пачкают все вокруг. Сами видите, одна грязь от них.

Кович встал, положив на стойку несколько монет. Он был крупный мужчина, шесть футов, два дюйма, несмотря на то что немного сутулился. Для человека, разменявшего восьмой десяток, в нем чувствовалась недюжинная сила. Словом, крепкий был старикан.

– Это серьезное дело, почти война, – добавил он. – Конечно, не как у турок с армянами или там у арабов с евреями, но я хочу, чтоб люди помнили обо мне и о том, что я сделал, и продолжили мое дело, когда меня не станет. Кто-то должен этим заняться. Рад с вами познакомиться, ребятки, Ида ждет меня.

Когда старик ушел, Лула заказала еще пончик с желе и кофе.

– Как-то раз в заведении «Мир пончиков», – сказала она Сейлору, – я увидела, как здоровенный таракан ползет по взбитым сливкам, которые я уже оплатила. Я сказала официантке, а она говорит, мол, ей очень жаль, но скидок на такие блюда они не дают. Если б там был мистер Кович, он бы, наверно, вытащил свою пушку и ухлопал таракана на месте.

Сила и скорость

– «Я больше с места не двинусь».

– Ты это о чем? – удивился Сейлор.

– Я просто читаю. В «Таймс-Пикчн», – сказала Лула. – Про Малышку Еву, которая пела эту песенку «Движение», она была хитом, еще когда нас и на свете не было. [10]10
  Ева Бойд (1945–2003) – чернокожая певица, «Движение» – ее самая известная песня, ставшая хитом номер один в 1962 году, когда Малышке Еве было 17 лет.


[Закрыть]

– Неплохая песенка, – отозвался Сейлор. – И что там пишут?

– «Малышка Ева придумала новый танец», – прочитала Лула. – «Я больше не хочу никуда двигаться, – заявила Ева Бойд, протирая стойку в „Ганцис гриль“, негритянском ресторане в Кингстоне. Двадцать пять лет прошло с тех пор, как юная Малышка Ева заняла верхнюю строчку в хитпарадах с песенкой „Движение“. „Я не пою для желторотых юнцов“, – сказала сорокатрехлетняя Бойд в последнем интервью. Она все еще поет гимны в церковном хоре и собирается выпустить пластинку. „Голос у нее по-прежнему как у соловья, – сказала официантка Лорейн Джексон“».

– Приятно слышать, что она не завязала с пением, – заметил Сейлор, – это ведь дар.

Они с Лулой сидели на скамейки у Миссисипи, глядя, как баржи и грузовые суда скользят по воде. Был уже поздний вечер, но небо еще багряно пылало, яркое и нежное.

– Не стоит нам слишком долго ошиваться в Орлеане, – сказал Сейлор. – Наверняка они первым делом сюда сунутся.

Лула свернула газету и положила ее рядом с собой на скамейку.

– Не представляю, что мама может с нами сделать, – вздохнула она. – Ей остается только похитить меня, иначе нас с тобой не разлучить. А тебя прищучат за нарушение правил досрочного освобождения. Небогатый выбор.

– Ты знаешь Придурка Тейлора, что ошивается у магазинчика «Береги монету»?

– Такой беззубый? Он еще улыбается так по-уродски и все время повторяет: «Если у человека есть собака, он не одинок». Только у него нет никакой собаки.

– Он самый.

– И что с ним?

– Тебе случалось с ним разговаривать?

– Да нет, с чего бы. У него такой вид, точно он только что из помойки выполз. И воняет примерно так же.

– Когда-то он был профессиональным бейсболистом. Играл в основном в провинциальных командах юга. Он мне рассказал, как лет сорок назад в Алабаме он играл против черной команды из Бирмингема, у них был потрясающий молодой центровой, любой мяч мог поймать. На поле, где они играли, не было загородки, и никто из команды Придурка не мог перебросить мяч через голову того парнишки. Он носился как заводной, подскакивал и хватал мяч в воздухе, словно пушинку. После игры Придурок поговорил с ним и выяснил, что ему всего пятнадцать лет.

– И какое отношение это имеет к нашему бегству?

– А вот какое, – продолжил Сейлор. – Придурок спросил паренька, откуда он знает, куда именно полетит мяч, так что ловит его раньше, чем он коснется земли. А мальчишка ответил: «Я рву на оттяг и беру на первой». Придурок сказал, что парнишка был очень способный и пробился в высшую лигу.

– Так ты считаешь, что ты тоже рвешь на оттяг?

Сейлор рассмеялся:

– Конечно, глупышка. Я в себя верю. И у меня есть сила и скорость.

Лула подвинулась поближе к Сейлору и положила голову ему на грудь.

– Мне нравится, как ты говоришь, Сейлор. И знаешь что? Я верю тебе, правда верю.

Locus ceruleus [11]11
  Locus ceruleus – подкорковая область, участок, который получает сигналы от рецепторов органов чувств из всех точек организма и описывается как «детектор новых ощущений» мозга, распознающий важные внешние воздействия.


[Закрыть]

В первую ночь в Новом Орлеане Джонни Фэррагут сидел на стуле в «Уютной гавани» и смотрел по телевизору, как «Брейвз» в который раз проигрывают, на этот раз «Сент-Луис Кардинале». Парень за барной стойкой громко комментировал события на поле.

– У «Кардиналов» нет в команде парня, который может выбить мяч с площадки, а «Брейвз» не могут их побить, – орал он. – Мерфи просто святой, раз до сих пор возится с ними. Играй он в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, зарабатывал бы по паре миллионов.

– Может, ему в Атланте погода нравится, – пошутил кто-то.

– Ага, коли так, то мать Тереза [12]12
  Мать Тереза (1910–1997) – католическая монахиня, основательница ордена Милосердия, лауреат Нобелевской премии мира, в 2002 году канонизирована католической церковью, в XX веке ее имя стало синонимом гуманизма.


[Закрыть]залетела от епископа Туту, [13]13
  Десмонд Туту (род. 1931) – англиканский епископ из ЮАР, выдающийся теолог, борец за гражданские права, лауреат Нобелевской премии мира.


[Закрыть]– хмыкнул бармен.

Джонни заказал второй скотч со льдом, достал карандаш и блокнот. Ему всегда хотелось стать писателем, лучше всего сценаристом телешоу, таких, как «Сумеречная зона», «За гранью» или «Шаг в сторону», хотя этих программ, к сожалению, давно уже нет в эфире. Всякий раз, когда ему приходила в голову история, он ее записывал. И сейчас Джонни ощутил пульсацию в locus ceruleus, области мозга, где зарождаются сны, мечты. Джонни читал об этом, и он был уверен, что locus ceruleus – сосредоточие его вдохновения. Он всегда откликался на сигналы оттуда. Джонни взял стакан и блокнот и перебрался в кабинку, чтобы сосредоточиться. Поиски Сейлора и Лулы могут подождать.