Текст книги "Враг мой"

Автор книги: Барри Брукс Лонгиер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Зима началась с того, что легкий ветерок осыпал нас хлопьями снежинок. Мы стояли возле груды камней, которые служили Джерри надгробием, я держал малыша за руку. Заммис запахнулся поплотнее в змеиные шкуры – от ветра, склонил головенку, затем обернулся ко мне и поднял глаза.

– Дядя, это могила моего родителя?

– Да, – ответил я.

Вновь повернувшись к могиле, Заммис тряхнул головой.

– Дядя, а что я должен испытывать?

– Не понял, Заммис.

Ребенок кивнул в сторону могилы.

– Я ведь вижу: когда ты здесь, тебе грустно. Мне кажется, ты хочешь, чтобы я тоже испытывал грусть. Хочешь?

Я нахмурился, потом решительно сказал:

– Нет. Я не хочу, чтоб тебе становилось грустно. Мне просто хотелось, чтоб ты знал, где находится эта могила.

– Теперь мне можно идти?

– Конечно. Ты найдешь обратную дорогу к пещере?

– Да. Боюсь, как бы мыло опять не переварилось.

Я провожал взглядом малыша, пока он мелькал среди безлистых деревьев, а после вновь обернулся к могиле.

– Ну что, Джерри, как тебе показался твой отпрыск? Знаешь, однажды Заммис древесной золой оттирал с раковин жир, а потом одну из раковин снова поставил на огонь и налил туда водички, чтобы откипятить остатки пригоревшей еды. Жир и зола. Я и глазом моргнуть не успел, как мы уже варили мыло. Первая партия у Заммиса вышла такая, что с нас чуть шкуру не свезло, но детеныш неуклонно совершенствуется...

Я глянул вверх, на облака, затем перевел взгляд на море. Вдали, у горизонта, громоздились черные тучи.

– Видишь? Тебе-то ясно, что там такое? Намечается ураган номер один.

Ветер крепчал; я присел возле могилы на корточки, подобрал откатившийся камень.

– Заммис славный детеныш, Джерри. Я-то хотел его возненавидеть... после твоей смерти. Хотел возненавидеть.

Я положил камень на место, в надгробие, и опять оглянулся на море.

– Не представляю, как мы выберемся с этой планеты, Джерри...

Краешком глаза я уловил какое-то движение. Повернулся вправо, глянул поверх деревьев. На фоне серого неба отчетливо виднелась черная точка она стремительно уносилась прочь. Я провожал ее взглядом, пока она не скрылась за тучами.

Я прислушался в надежде уловить рев выхлопов, но сердце у меня колотилось до того гулко, что расслышал я только ветер. Неужто корабль? Я встал, сделал несколько шагов в сторону исчезнувшего пятнышка, но тут же остановился. Оглянувшись, я заметил, что камни в надгробии Джерри уже затянулись тонким слоем снежинок. Я вздохнул и двинулся в пещеру. Скорее всего, просто птица.

Заммис сидел на тюфячке, тыкал костяной иголкой в лоскутки змеиной кожи. А я, у себя на тюфяке, следил за дымком, который кольцами тянулся к щели в кровле. Что же это было? Птица или корабль? Черт, не будет мне теперь покоя. Я выбросил из головы всякую мысль о расставании с чуждой планетой, похоронил ее, закопал на все лето. А теперь она опять терзает меня и манит. Ходить под лучами родного солнышка, носить тканую одежду, наслаждаться центральным отоплением, есть блюда, приготовленные искусным поваром, вновь очутиться среди... людей.

Я перекатился на правый бок и уставился в стену, возле которой помещался тюфяк. Люди. Люди-человеки. Я закрыл глаза и сглотнул слюну. Девушки. Женщины. Перед моим мысленным взором проплывали картинки: лица, тела, смеющиеся парочки, танцы после учебных полетов... как же ее звали? Долора? Дора?

Тряхнув головой, я поднялся и сел лицом к огню. Зачем мне такие видения? Ведь я все это благополучно похоронил... забыл... все перекипело.

– Дядя!

Я посмотрел на Заммиса. Желтая кожа, желтые глаза, безносая жабья рожица. Одно расстройство.

– Что?

– Что-нибудь неладно?

Неладно, ха-ха.

– Да нет. Просто мне показалось, будто я сегодня кое-что видел. Впрочем, наверное, ничего и не было.

Потянувшись к очагу, я взял со сковороды кусочек сушеной змеятины. Подул на нее, затем принялся ожесточенно грызть жилистое мясо.

– А как это выглядело?

– Не знаю. Двигалось так, что я было подумал, уж не корабль ли. Но очень быстро исчезло – не поймешь. Возможно, это была птица.

– Птица?

Я пристально глянул на Заммиса. Он никогда не видел птиц; да и я не замечал их на Файрине-4.

– Летающее животное.

Заммис кивнул.

– Дядя, когда мы рубили в лесу дрова, я видел что-то летающее.

– Как-как? Почему же ты ничего не сказал?

– Хотел сказать – и забыл.

– Забыл! – Я насупился. – В каком направлении оно летело?

– Сюда. – Заммис показал пальцем в глубь пещеры. – От моря. – Заммис отложил шитье. – Давай пойдем посмотрим, куда оно улетело.

Я покачал головой.

– Зима только начинается. Ты не представляешь, что такое зима. Мы с тобой и нескольких дней не протянем.

Заммис вновь принялся протыкать дыры в змеиной коже. Поход в зимних условиях – это верная смерть. Другое дело – весна. Если у нас будет палатка, да если одежду сделать из двойного слоя змеиных шкур с прокладкой из растительных волокон, то мы выживем. Надо смастерить палатку. Мы с Заммисом можем посвятить зиму изготовлению палатки... и рюкзаков. Да, еще ботинки. Нужны прочные походные ботинки. Надо помозговать...

Поразительно, какое пламя способна раздуть искорка надежды: огонь разгорается и в конце концов сжигает отчаяние. Был ли это корабль? Неизвестно. А если был, тогда что он делал – стартовал или совершал посадку? Неизвестно. Если стартовал, то мы с Заммисом пойдем в неверном направлении. Однако противоположное направление ведет в открытое море. Была не была. Весной мы отправимся в путь туда, за лес, посмотрим, что там делается.

Зима промчалась быстро; Заммис трудился над палаткой, а я заново изобретал сапожное ремесло. На змеиной коже я обвел углем контуры наших ступней и после кропотливых экспериментов установил, что если прокипятить змеиную кожу с похожими на сливу плодами, то она становится мягкой и чуть клейкой, как резина. Если уложить такую кожу в несколько слоев и хорошенько просушить под гнетом, то получалась прочная, упругая подошва. Наконец ботинки для Заммиса были готовы, и тут выяснилось, что надо начинать все сначала.

– Маловаты, дядя.

– То есть как маловаты?

– Жмут. – Заммис неопределенно ткнул себе под ноги. – У меня уже все пальцы скривились.

Присев на корточки, я ощупал сквозь ботинки ноги малыша.

– Ничего не понимаю. Ведь, с тех пор как я снял мерку, прошло дней двадцать, от силы двадцать пять. Ты уверен, что не шевелился, пока я обводил ступню углем?

– Не шевелился, – мотнул головой Заммис.

Я наморщил лоб, затем распрямился и скомандовал:

– Встань-ка, Заммис.

Драконианин встал, я подошел ближе и прикинул: макушка Заммиса доставала мне до середины груди. Еще каких-нибудь шесть-десять сантиметров, и он сравняется ростом с покойным Джерри.

– Снимай башмаки, Заммис. Я тебе сделаю другую пару, побольше размером. А ты уж старайся расти помедленнее.

Заммис раскинул палатку внутри пещеры, в палатке разложил пылающие угли, затем принялся натирать кожу жиром – для водонепроницаемости. Драконианин здорово тянулся вверх, и мне пришлось повременить с его обувкой: сошью, когда буду наконец твердо знать нужный размер. Я пытался экстраполировать, обмеряя каждые десять дней ступню Заммиса и мысленно продолжая кривую роста до самой весны. Получалось что-то немыслимое: по моим прикидкам, когда стает снег, ноги у малыша станут каждая с десантный транспорт. К весне Заммис достигнет полного роста. Старые летные сапоги Джерри развалились еще до рождения Заммиса, но "развалины" их я сохранил. Снял с подметок мерку и решил уповать на лучшее.

Я возился с новыми башмаками, а Заммис присматривал за обработкой палаточной кожи. Но вот драконианин перевел взгляд на меня.

– Дядя!

– Что?

– Бытие первично?

– Так утверждает Шизумаат, – ответил я, – у меня нет оснований сомневаться в его выводах.

– Но, дядя, откуда мы _знаем_, что бытие реально?

Я отложил заготовки, посмотрел на Заммиса и, сокрушенно хмыкнув, вернулся к шитью.

– Поверь мне на слово.

– Но, дядя, – недовольно возразил драконианин, – это ведь будет не знание, а вера.

Я вздохнул; мне припомнился второй курс в университете: компания сопливых лоботрясов в тесной дешевой квартирке экспериментирует со спиртным, успокоительными таблетками и философией. Заммису чуть побольше земного года, а он уже превращается в зануду интеллектуала.

– Чем же плоха вера?

У Заммиса вырвался сдавленный смешок.

– Да что ты, дядя! _Вера_?

– Иным она помогает в сей юдоли.

– Где?

Я почесал в затылке.

– В сей юдоли, то есть в жизни. Кажется, Шекспир.

– Этого в _Талмане_ нет, – нахмурился Заммис.

– И неудивительно. Шекспир был человеком.

Заммис встал, подошел к очагу и уселся напротив меня.

– Он был философ, такой, как Мистан или Шизумаат?

– Отнюдь. Он писал пьесы – все равно что рассказы, только их надо разыгрывать.

Заммис потер подбородок.

– А ты помнишь что-нибудь из Шекспира?

Я поднял палец.

– "Быть иль не быть, вот в чем вопрос".

Драконианин отвалил челюсть, после чего кивнул.

– Да. Да! Быть иль не быть, вот уж _действительно_ вопрос! – Заммис всплеснул руками. – Откуда мы _знаем_, что за пределами пещеры ярится ветер, если нас там нет и мы этого не видим? Бушует ли море, если нас нет на берегу и мы ничего этого не наблюдаем?

– Конечно, – уверенно сказал я.

– Но, дядя, откуда нам это _известно_?

Я покосился на драконианина.

– Заммис, ответь-ка мне на один вопросик. Истинно или ложно следующее суждение: "Все, что я сейчас говорю, неправда"?

Заммис похлопал веками.

– Если это неправда, значит, суждение истинно. Но... если оно истинно... суждение ложно, но... – Заммис опять моргнул, потом возобновил прерванное занятие – принялся втирать жир в палатку. – Мне надо подумать, дядя.

– Подумай, Заммис.

Он размышлял минут десять, затем проговорил:

– Суждение ложно.

Я улыбнулся:

– Но ведь суждение именно это и утверждает, а следовательно, оно истинно, однако... – Разгадки я ему не раскрыл. Ох, самодовольство, ты ввергаешь в соблазн даже праведников.

– Да нет же, дядя. Суждение в данном конкретном контексте бессмысленно.

Тут уж я пожал плечами.

– Понимаешь, дядя, это суждение исходит из предпосылки, будто существуют некие мерила истинности и ложности, самоценные и не зависящие от всех иных критериев. По-моему, в _Талмане_ логика Луррвены высказывается по этому поводу однозначно, и если приравнять бессмысленность к ложности, то...

– Да, тут такое дело... – вздохнул я.

– Понимаешь, дядя, прежде всего надо условиться о том, в каком контексте твое суждение имеет смысл.

Я подался вперед, насупился, почесал в бороде.

– Понятно. А еще утверждают, что яйцеклетка курицу не учит.

Заммис как-то косо на меня посмотрел и уж совсем опешил, когда я повалился к себе на тюфяк, по-дурацки гогоча.

– Дядя, почему в роду Джерриба повторяются только пять имен? Ты ведь говорил, что в человеческих родословных чередуются множество имен.

Я кивнул.

– Пять имен рода Джерриба – это всего лишь символы, носители же должны украсить их деяниями. Важны деяния, а вовсе не имена.

– Гоциг приходится родителем Шигену, точно так же как Шиген приходится родителем мне.

– Конечно. Ты ведь это вызубрил наизусть.

Заммис сдвинул брови.

– Значит, когда я стану родителем, мне _придется_ назвать своего маленького Тай?

– Да. А Тай назовет своего малыша Гаэзни. Чем ты здесь недоволен?

– Я бы хотел назвать своего ребенка Дэвидж, в твою честь.

Я улыбнулся.

– Имя Тай носили великие банкиры, коммерсанты, изобретатели и... впрочем, ты все это знаешь наизусть. А имя Дэвидж мало чем ознаменовано. Подумай, как много потеряет Тай, если ты не назовешь его Таем.

Заммис немного подумал и согласился.

– Дядя, как по-твоему, Гоциг еще жив?

– Насколько мне известно, жив.

– Какой он?

Я стал припоминать рассказы Джерри о его родителе Гоциге.

– Он преподавал музыку, он очень сильный. Джерри... Шиген говорил, что его родитель пальцами гнет железные брусья. Кроме того, Гоциг держится с большим достоинством. Думаю, в эту минуту Гоцигу очень грустно. Ведь он, наверное, считает, что род Джерриба угас.

Заммис помрачнел, его желтые бровки сошлись воедино.

– Дядя, нам во что бы то ни стало надо попасть на Драко. Мы должны сообщить Гоцигу, что род продолжается.

– Попадем и сообщим.

Истончался зимний лед, были готовы и башмаки, и палатка, и рюкзаки. Мы завершали отделку новых утепленных костюмов. Поскольку Джерри давал мне Талман лишь на время, ныне золотой кубик висел на шее у Заммиса. Драконианин то и дело вытряхивал из кубика крохотную золотистую книжицу и читал ее часами.

– Дядя!

– Что?

– Почему дракониане говорят и пишут на одном языке, а люди на другом?

Я рассмеялся.

– Заммис, люди говорят и пишут на множестве языков. Английский – лишь один из них.

– Как же люди разговаривают между собой?

– Не всегда они разговаривают, – уточнил я. – А уж если разговаривают, то прибегают к услугам переводчиков – людей, владеющих обоими языками.

– Мы с тобой владеем и английским, и драконианским; можно ли теперь считать нас переводчиками?

– Пожалуй, можно, только для этого надо сыскать такого человека и такого драконианина, которым захотелось бы побеседовать между собой. Помни, идет война.

– Как же прекратится война, если они не побеседуют?

– Надо полагать, рано или поздно побеседуют.

Заммис улыбнулся.

– Пожалуй, я не прочь бы стать переводчиком и посодействовать прекращению войны. – Драконианин отложил шитье и разлегся на своем новом тюфяке. – Дядя, а как по-твоему, за лесом мы кого-нибудь отыщем?

– Надеюсь.

– Если отыщем, полетишь со мной на Драко?

– Я ведь обещал твоему родителю, что полечу.

– Нет, я имею в виду – потом. После того как я произнесу свою родословную, что ты станешь делать?

– Не знаю. – Я задумчиво воззрился на огонь. – Война может долго еще мешать нам вернуться на планету Драко.

– А что потом?

– Скорее всего, опять военная служба.

Заммис приподнялся на локте.

– Опять станешь истребителем?

– Конечно. Это все, что я умею делать.

– И будешь убивать дракониан?

Тут уж я отложил шитье и пристально вгляделся в драконианина. С тех пор как мы с Джерри оттузили друг друга, многое изменилось – больше, чем я воображал. Я качнул головой.

– Нет. Наверное, я вообще не буду пилотом... военным. Может, подыщу работу в гражданской авиации. – Я пожал плечами. – А может, и выбирать-то не придется – начальство само за меня выберет.

Заммис сел и на какое-то время замер; потом встал, подошел к моему тюфяку и опустился рядом со мной на колени.

– Дядя, я не хочу с тобой расставаться.

– Не говори глупости. Ты попадешь к своим. Тебя будет окружать родня отец твоего родителя Гоциг, братья Шигена, их дети... ты меня напрочь позабудешь.

– И ты меня?

Я заглянул в желтые глаза и погладил Заммиса по щеке.

– Нет. Я тебя не забуду. Но только учти, Заммис: ты драконианин, а я человек, следовательно, мы с тобой в разных лагерях Вселенной.

Заммис снял мою руку со своей щеки, растопырил мои пять пальцев и принялся их разглядывать.

– Что бы ни случилось, дядя, я никогда тебя не забуду.

Лед растаял, и вот на промозглом ветру, в слякоти, согнувшись под тяжестью рюкзаков, мы с драконианином стояли возле могилы. Заммис сравнялся ростом со мною, а значит, вымахал чуть повыше Джерри. У меня с души свалился камень: сапоги пришлись впору. Заммис подтянул рюкзак поудобнее, отвернулся от могилы к морю. Глянув в том же направлении, я увидел, как накатывают и разбиваются о скалы буруны, потом перевел взгляд на драконианина.

– О чем задумался?

Заммис смотрел себе под ноги, затем поднял глаза на меня.

– Дядя, раньше я об этом как-то не думал, но... я буду тосковать по здешним местам.

– Вздор! По здешним? – Я со смехом хлопнул драконианина по плечу. – С какой стати тебе по ним тосковать?

Заммис опять вгляделся в морскую даль.

– Здесь я многое узнал. Здесь ты меня многому научил, дядя. Здесь я прожил всю свою жизнь.

– Только зарю жизни, Заммис. Вся жизнь у тебя впереди. – Я мотнул головой в сторону могилы. – Попрощайся.

Заммис повернулся к могиле, постоял перед нею, затем, опустившись на колени, принялся раскидывать камни надгробия. Через несколько минут обнажилась трехпалая рука скелета. Заммис расплакался.

– Прости меня, дядя, но я не мог иначе. До сих пор эта могила была для меня всего-навсего грудой камней. Теперь она нечто гораздо большее. Заммис уложил камни на место и встал.

Я жестом показал в сторону леса.

– Ступай вперед. Я тебя догоню.

– Есть, дядя.

Заммис зашагал к безлистым деревьям, я же устремил взгляд на могилу.

– Как тебе показался Заммис, Джерри? Он тебя перерос. Очевидно, змеятина ему на пользу. – Я присел на корточки у могилы, подобрал камешек и прибавил его к куче. – Значит, так. Одно из двух: либо мы попадем на Драко, либо погибнем при попытке к бегству. – Я встал и бросил взгляд на море. – Да, пожалуй, здесь я кое-чему научился. По-своему мне тоже будет недоставать здешних красот. – Я вновь повернулся к могиле и подтянул рюкзак повыше. – _Эхдевва саахн, Джерриба Шиген_. Пока, Джерри.

И пошел в лес – догонять Заммиса.

Для Заммиса следующие дни были полны чудес. Для меня же небо оставалось прежним, стыло-серым, а немногочисленные изменения во флоре и фауне не стоили доброго слова. Выйдя из леса, мы целый день одолевали пологий подъем и наконец очутились на широком просторе бесконечной равнины. Мы шли по колено в пурпурной траве, которая окрашивала нам башмаки. Ночи по-прежнему стояли чересчур холодные для переходов, и мы забирались на ночлег в палатку. Обработанная жиром палатка и костюмы вполне успешно защищали нас от чуть ли не беспрерывного дождя.

Мы находились в пути примерно две долгие файринские недели, когда увидели то, что ищем. Искомое взревело у нас над головой и скрылось за горизонтом, прежде чем мы успели хоть слово вымолвить. Я не сомневался, что замеченный нами летательный аппарат шел на посадку.

– Дядя! Нас увидели?

Я покачал головой.

– Нет. Вряд ли. Но они шли на посадку. Слышишь? Сядут где-то там, впереди.

– Дядя!

– Давай же ноги в руки! Чего тебе?

– Кто там на корабле – дракониане или же люди?

Я замер как вкопанный. Об этом я как-то не задумывался. Потом махнул рукой.

– Пошли. Это неважно. Так или иначе ты попадешь на Драко. Ты ведь не военнослужащий, значит, у нашей военщины не будет к тебе претензий, а если там дракониане, тогда тебе и вовсе карты в руки.

Мы продолжили свой поход.

– Но, дядя, если там дракониане, то что станется с тобой?

– Кто его знает. Наверно, в плен попаду. По утверждению дракониан, они соблюдают межпланетное соглашение о военнопленных, так что со мной ничего страшного не случится. – Держи карман шире, шепнул один участок моего мозга другому. Весь вопрос в том, что именно я предпочитаю: плен на Драко или же вечное прозябание на Файрине-4. Для себя я этот вопрос решил давным-давно. – Давай-ка прибавим шагу. Неизвестно ведь, долго ли туда добираться и сколько времени они пробудут там, где сели.

Ать-два, левой-правой. Если не считать немногочисленных кратких передышек, мы привалов не делали – даже с наступлением ночи. Согревала нас быстрая ходьба. Горизонт, естественно, не приближался. Чем больше мы к нему рвались, тем безнадежнее тупел мой рассудок. Наверное, миновало несколько суток, разум мой утратил всякую чувствительность, так же как и ступни, но вот сквозь пурпурную траву я провалился в какую-то яму. Мгновенно в глазах у меня потемнело, правую ногу пронзила боль. Я почувствовал, как накатывает забытье, и обрадовался его теплу, покою, миру.

– Дядя! Дядя! Очнись! Пожалуйста, очнись!

Кто-то похлопывал меня по щекам, но чувствовал я это как-то отстраненно. Нестерпимая боль молнией выжгла мозг, и я очнулся. Разрази меня гром, если нога не сломана. Посмотрев вверх, я увидел поросшие травой края ямы. Мягким местом я приютился в какой-то лужице. Заммис сидел рядом на корточках.

– Что стряслось?

Заммис махнул рукой куда-то вверх.

– Эту яму прикрывала лишь тоненькая корочка глины да растительности. Должно быть, почву вымыло водой. Ты не расшибся?

– Ногу повредил. Кажется, сломал. – Я прислонился к глинистой стенке ямы. – Заммис, придется тебе продолжить путь в одиночку.

– Да не брошу я тебя, дядя!

– Слушай, если ты кого-нибудь найдешь, то отправишь ко мне на помощь.

– А вдруг здесь уровень воды поднимется? – Заммис ощупывал мою ногу до тех пор, пока я не скривился от боли. – Надо тебя отсюда вытащить. Чем лечить твою ногу?

Ребенок был прав. Стать утопленником в мои планы не входило.

– Нужен твердый материал. Ногу полагается прибинтовать к чему-нибудь твердому, чтобы кость не смещалась.

Заммис снял с плеч рюкзак, опустился коленями в грязь и воду, порылся сперва в рюкзаке, затем в скатанной палатке. Наложил мне на ногу шину из палаточных колышков и перебинтовал змеиными шкурками, отодранными все от той же палатки. Затем, опять-таки из змеиных шкур, Заммис соорудил две петли, по одной для каждой ноги, и затянул эти петли у меня на ногах, а затем придал мне сидячее положение и закинул петли другим концом себе на плечи. Как только Заммис встал, я тут же потерял сознание.

Наверху, под сенью того немногого, что осталось от палатки, меня тряс за плечи Заммис.

– Дядя! Дядя!

– Да? – прошептал я.

– Дядя, я готов отправиться в путь. – Он ткнул куда-то мне под бок. Вот еда, а если пойдет дождь, натяни палатку на лицо. Я буду помечать дорогу, чтобы не заблудиться на обратном пути.

Я кивнул.

– Береги себя.

– Дядя, давай я тебя понесу! – в отчаянии воскликнул Заммис. – Не надо разлучаться.

Я бессильно уронил голову.

– Дай мне в себя прийти, малыш. Я не вынесу дороги. Разыщи кого угодно и приведи сюда. – У меня сжалось сердце и на лбу выступил холодный пот. Ну, ступай.

Заммис схватил брошенный рюкзак и поднялся на ноги. Взвалив рюкзак на плечи, он повернулся кругом и побежал в том направлении, куда скрылся летательный аппарат. Я смотрел Заммису вслед, покуда мог видеть. Потом, запрокинув голову, вгляделся в облака. Ты меня чуть-чуть не доконал, _кизлодда_ поганый, сукин ты сын, но ведь ты же не рассчитывал на драконианина... ты забыл, нас ведь двое... Я то и дело впадал в забытье, затем вдруг ощутил у себя на лице дождевые капли и прикрыл голову. Спустя несколько секунд я вновь потерял сознание.

– Дэвидж? Лейтенант Дэвидж?

Открыв глаза, я увидел перед собой зрелище, которого был лишен в течение четырех лет по земному счету: человеческое лицо.

– Кто вы такой?

На лице – юном, удлиненном, увенчанном ежиком светлых волос расплылась улыбка.

– Капитан медицинской службы Стирмен. Как вы себя чувствуете?

Обдумав вопрос, я в свою очередь улыбнулся.

– А так, словно загрузился сильнодействующим наркотиком.

– И это чистая правда. Когда вас подобрали картографы, вы были в довольно-таки тяжелом состоянии.

– Картографы?

– Ах да, вы же ничего не знаете. Правительства Земли и Драко создали объединенную комиссию, которая будет руководить колонизацией новых планет. Война кончилась.

– Кончилась?

– Да.

У меня гора с плеч свалилась.

– Где же Заммис?

– Кто-кто?

– Джерриба Заммис, тот драконианин, с которым я вместе шел.

Медик пожал плечами.

– Об этом я ничего не знаю, но, надо полагать, о нем позаботятся его дракошки.

Дракошки. Было время, я и сам употреблял это уничижительное словечко. Теперь же, в устах Стирмена, оно показалось мне чужим и мерзким.

– Заммис никакой не дракошка. Он драконианин.

Медик сдвинул было брови, но спорить не стал.

– Конечно. Как скажете. Главное – отдыхайте хорошенько, я вас еще проведаю через несколько часов.

– Можно мне повидаться с Заммисом?

– Ну что вы! – улыбнулся медик. – Вы находитесь на борту звездолета на пути к Дельфам, где размещена база землян. А ваш... драконианин, скорее всего, летит на Драко.

С этими словами он кивнул мне, повернулся на каблуках и ушел. До чего же мне стало одиноко! Я огляделся и понял, что лежу в палате судового лазарета. Койки по обе стороны от меня были заняты. Тот, кто лежал справа, покачал головой и вновь погрузился в чтение какого-то журнала. Тот, что слева, со злостью буркнул:

– Ох уж эти мне дракоманы!

И повернулся на левый бок, спиной ко мне.

Вновь среди людей – и более одинок, чем когда-либо. _Миснуурам ва сиддеф_, как высказался Мистан в _Талмане_, из хладнокровной глуби восьми веков. Одиночество – это мысль, его причиняет не кто-то кому-то, а причиняет некто сам себе. _В тот раз Джерри покачал головой и, подыскивая слова, поднял кверху желтый палец. "Дэвидж... для меня одиночество неудобство, мелочь, которой по возможности надо избегать, но не следует бояться. А вот в твоем представлении, как я понял, лучше принять смерть, чем очутиться наедине с самим собой"_.

_Миснуурам йаа ва нос миснуурам ван дунос_. О вы, те, кто одиноки наедине с собой: вовеки пребудете вы одинокими средь себе подобных. Тоже Мистан. На первый взгляд суждение само себе противоречит, однако испытание в условиях реальной действительности доказывает его истинность. Я был чужаком среди своих, оттого что не разделял их ненависти, а моя любовь казалась им странной, немыслимой, извращенной. "Ладит с чужими мыслями лишь тот разум, что мирно уживается сам с собой". Все тот же Мистан.

По пути к базе на Дельфах, включая срок пребывания на больничной койке, а затем в волоките увольнения с действительной службы я бессчетное число раз порывался залезть к себе за пазуху и извлечь оттуда _Талман_, но он давно уж не висел там на цепочке. Что сталось с Заммисом? Экспедиционным войскам не было до этого дела, а драконианские власти на мой запрос не ответили: меня, мол, это не касается.

Бывшие космолетчики обивали пороги на биржах труда, на частных же предприятиях вакансии отсутствовали, особенно для летчика, который не летал четыре года, прихрамывает, да к тому же дракоман. "Дракоман" как уничижительное слово впитало в себя несколько исторических терминов: квислинг, еретик, негролюб, – все слилось в трех слогах.

Денежного содержания за все эти годы у меня скопилось сорок восемь тысяч кредитов, так что деньги не были проблемой. Проблема заключалась в том, куда деваться. Послонявшись по дельфийской базе, я первым же кораблем вернулся на Землю и для начала несколько месяцев проработал в мелком издательстве, переводя рукописи на драконианский язык. Судя по всему, дракониан сильно тянуло на вестерны:

"– Руки вверх, _наагузаат_!

– _Ну гепх_, крючкотвор.

Бах, бах! Вспышки выстрелов, и _кизлодда шаддсаат_ свалил _фессу_."

Я уволился.

Наконец-то я позвонил родителям.

– Почему ты так долго не звонил, Уилли? Мы ужасно переволновались...

– Мне тут надо было кое-что уладить, папа... Да нет, вообще-то...

– Ну что ж, мы понимаем, сынок... ты столько пережил...

– Папа, мне бы хотелось побыть дома...

Еще прежде, чем выложить кругленькую сумму наличными за подержанный электромобиль фирмы "Дирмен", я понял, что, отправляясь к родителям, совершаю ошибку. Мне до чертиков нужен был дом, тепло и уют домашнего очага, однако дом родителей, который я покинул восемнадцатилетним юношей, не даст мне ни того ни другого. И все-таки я туда поехал, поскольку больше деваться было некуда.

Один-одинешенек мчался я в темноте, предпочитая старые шоссе; тишину нарушал только гул дирменовского мотора. Ясная декабрьская полночь, сквозь прозрачный откидной верх машины виднелись звезды. В памяти всплыла планета Файрин-4, ее нескончаемые ветры и бушующий океан. Я съехал на обочину и погасил фары. За несколько минут глаза привыкли к темноте, я вышел из машины и захлопнул дверцу. Небо над Канзасом бездонное, но звезды казались до того близкими, что впору было их рукой коснуться. Под ногами похрустывал снежок, когда я поднял глаза кверху, пытаясь отыскать Файрин среди тысяч видимых нами звезд.

Файрин находится в созвездии Пегаса, однако глаза у меня не наловчились выделять крылатого конька в россыпи звезд. Я зябко поежился и решил вернуться в машину. Уже дотронувшись до дверной ручки, я заметил на севере, у самого горизонта, знакомое созвездие – Дракон. Обвив хвостом Малую Медведицу, повис он в небе головой вниз. Эльтанин, нос дракона, родная звезда дракониан. Вторая ее планета, Драко, – родина Джерри и обиталище Заммиса.

Меня ослепили фары приближающейся машины; она притормозила, и я обернулся. Водитель опустил окошко и спросил из тьмы:

– Помощь нужна?

– Нет, спасибо. – Я покачал головой и поднял руку к небу. – Просто смотрю на звезды.

– Прекрасная ночь, правда?

– Совершенно верно.

– Вы уверены, что обойдетесь без помощи?

Я качнул головой.

– Спасибо... Хотя постойте. Где здесь ближайший гражданский космопорт?

– В Салине, отсюда примерно час езды.

– Еще раз спасибо.

Водитель помахал мне, и другая машина отъехала. Еще раз поглядев на Эльтанин, я сел за руль.

Через полгода я стоял у старинных каменных ворот и удивлялся, кой черт занес меня в такую даль. По пути к Драко, не видя на последнем перегоне никого, кроме дракониан, я убедился в справедливости слов Намваака: зачастую мир есть просто-напросто необъявленная война. Формально официальные договоренности гарантировали мне право посещения планеты; на деле же все оказалось не так просто: задолго до того, как человечество вступило в космическую эру, драконианские бюрократы и их приспешники довели канитель и волокиту до виртуозности. Пришлось угрожать и выслушивать угрозы, совать взятки, целыми днями заполнять бланки, снова и снова проходить медицинский и таможенный контроль, объяснять причины поездки, опять заполнять бланки, исправлять и переписывать уже заполненные, вновь совать взятки и ждать, ждать, ждать...

На звездолете я старался отсиживаться в каюте, но, поскольку стюарды-дракониане наотрез отказались меня обслуживать, к столу я волей-неволей выходил в кают-компанию. Сидел там в полнейшем одиночестве и выслушивал реплики по своему адресу. Я избрал линию наименьшего сопротивления – счел за благо прикинуться, будто ни слова не понимаю. Ведь среди Джерриных соотечественников широко распространен предрассудок, будто людям не дано овладеть драконианским языком.

– Почему нас заставляют питаться в одном помещении с иркмаанской мразью?

– До чего же безобразны пятна на бледной коже... да еще поверх всего зловонная грива. Фу! Ну и несет же от него!

Я скрипнул зубами, но продолжал сидеть, не поднимая глаз от тарелки.

– Издевательство над _Талманом_, да и только; кувырком пошли законы Вселенной, если на свет родилось такое чудище.

Тут я в упор посмотрел на трех дракониан, сидевших за столиком по другую сторону прохода, и ответил по-дракониански:

– В деревне у вас нерегулярно скармливают _киззам_ противозачаточные таблетки, иначе ты бы вовсе не появился на свет, – и вновь занялся своей порцией, а тем временем двое дракониан с трудом удерживали нарывавшегося на драку третьего.