Текст книги "Красная земля, Черная земля. Древний Египет: легенды и факты"

Автор книги: Барбара Мертц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Имея хлеб, пиво и немного овощей, даже самый бедный египтянин мог кое-как перебиться. Бедняки ели лук, бобы и чечевицу. Мясо, по всей вероятности, появлялось в их домах только в праздники, но в рыбе, скорее всего, ограничений не было. В некотором смысле рыба считалась нечистой, и в виде надписей на гробницах иероглифы с изображением рыбы намеренно искажены, чтобы не был нанесен вред усопшему. Однако вряд ли простые люди пренебрегали столь доступным источником белка.

Рацион состоятельного вельможи был намного разнообразнее. Из говядины, баранины, гусей, уток и другой птицы готовили самые разнообразные блюда. Сахар не был известен, основной сладостью служил мед, ели также фрукты – финики, фиги и виноград. Утонченные египтяне Нового царства культивировали вкус к хорошим винам. Если какое-то вино ценилось выше других, на кувшины прикрепляли этикетки с указанием года урожая и названием виноградника.

Египтяне ели не только для того, чтобы утолить голод, но и чтобы весело провести время. Изображенные на стенах гробниц пиры должны были обеспечить усопшему непрекращающийся пир в загробной жизни. Ели руками, и после завершения трапезы слуга или дочь хозяина дома обходили застолье и поливали гостям на руки. Судя по некоторым изображениям, к примеру барельефам из Амарны, на которых царская семья поедает свернутое рулетом мясо и зажаренных целиком уток а-ля Генрих VIII, сотрапезникам нужно было нечто вроде салфетки.

Можно себе представить, что важнейшей частью пира была не еда, а напитки. Спокойные семейные вечеринки не заканчивались оргиями, но пышные пиршества, возможно сходные с современными коктейль-парти и устраиваемые, как и коктейли, с целью произвести впечатление на друзей и на время забыть о приличиях, порой изобиловали безобразными сценами и завершались весьма буйными увеселениями. Одно изображение такого пира показывает гостью в крайне плачевном состоянии; другие гости, похоже, помогают ей держаться прямо. Конечно, по одному изображению нельзя сделать вывод, что на больших пирах все мертвецки напивались, но несомненно, что возбуждающий эффект пива и вина древним египтянам был знаком очень хорошо.

Пир обычно сопровождался представлениями. На празднествах выступали певцы и музыканты. Основным инструментом оркестра была арфа; на барельефах изображено несколько различных типов арф – от маленьких до больших, устанавливаемых на полу, выше самого музыканта. Такт отбивали ударные инструменты: небольшие барабаны и тамбурины. Танцующие тоже отбивали такт – хлопаньем в ладоши и щелканьем пальцами. С началом Восемнадцатой династии появились и такие инструменты, как лира, гобой и лютня, вероятнее всего заимствованные в Азии.

К сожалению, мы не можем узнать, как звучали египетские мелодии. Но до нас все же дошло несколько песен. Вот как звучит в прозаическом переводе одна из песен арфиста.

Весело проведи день; смажь свои ноздри, умасти их душистым маслом; возложи цветы лотоса на тело твоей возлюбленной. Пусть музыка и пение звучит перед твоим лицом. Оставь позади все зло и думай о радости, пока не наступит день, когда ты достигнешь гавани в той земле, что любит тишину. Проведи день весело и не уставай; никто не унесет с собой свое добро; ничто уходящее не вернется к тебе.

Не слишком веселая песня, но, как говорится, все зависит от точки зрения. Однако эту и подобные ей песни обнаруживали на стенах гробниц, где изображенный на ней певец обращался к своему усопшему хозяину. Быть может, на настоящих пирах таких песен не пели. Впрочем, нет оснований полагать, что египтяне воспринимали их как печальные. Совет вполне житейский: ешь, пей, веселись, поскольку с собой на тот свет ничего не возьмешь.

Главной фигурой в оркестре был сгорбленный, почтенного возраста арфист, часто слепой. Остальными музыкантами были девушки, и, если они и в самом деле были столь молоды и прелестны, как на картинах, их внешний вид наверняка доставлял пирующим дополнительное удовольствие. Их одежды, как и одежды танцоров, выглядят чисто условно; порой на музыкантшах надеты лишь нитка бус или гирлянда.

Танцы, судя по всему, служили либо религиозным целям, либо развлекали зрителей; я не знаю ни одного изображения юношей и девушек, танцующих лишь ради веселья. Худенькие, маленькие девушки-танцовщицы были профессионалками; некоторые из них умели выполнять акробатические трюки. Музыку, вероятно, тоже исполняли профессионалы. Однако один барельеф изображает играющую на арфе супругу везира, так что, возможно, удовольствие получали не только от слушания музыки, но и от ее исполнения.

Таким вот образом состоятельные люди развлекали своих друзей. Средние классы, наверное, стремились подражать знати, хотя и с меньшим размахом; к услугам людей, которые предпочитали распитие спиртного в одиночестве, всегда находилась пивная на углу. В египетских городах было много подобных учреждений, не исключено, что были у египтян и свои, всем известные городские пьяницы. Умеренное употребление спиртного было допустимо и даже поощрялось, но пьянство на людях считалось неприличным. Одна из надписей предостерегает от опасностей пивных заведений: «Бойся пристраститься к спиртному, – говорит Ани, – потому что неподобающие речи могут выйти из твоего рта; ты даже не узнаешь, чего наговорил. Ты упадешь и сломаешь конечности. Никто не возьмет тебя за руку; твои товарищи по выпивке будут стоять в стороне и говорить: «Посмотрите на этого пьяницу. Если кто-нибудь придет повидать тебя, попросить у тебя совета, он найдет тебя лежащим на полу, словно маленький ребенок».

Борцы

Другим популярным зрелищем была борьба. Наши иллюстрации показывают только несколько из десятков приемов борьбы, нарисованных на гробнице Среднего царства. Похоже, рисунки сделаны мастером борьбы; знающие люди говорили мне, что некоторые приемы похожи на современные. К слову, на рисунках не обязательно изображен поединок нубийца и египтянина. Разный цвет кожи художник выбрал для того, чтобы зритель не запутался в переплетении рук и ног.

Если уж заговорили о развлечениях, стоит упомянуть и о сказителях. Такой резкий переход от борьбы к литературе выглядит странным, но это впечатление неверно. Если читатель заглянет в перечень содержания книги, он заметит, что главы «Египетская литература» не существует. Я решила взглянуть на вопрос глазами египтян, в тех главах, к которым литературные произведения относились, – любовные песни там, где говорится о любви и браке, гимны и молитвы – там, где речь идет о религии, изречения мудрецов – при тех сюжетах, к которым они относятся. Тому, кто занимается сравнительным литературоведением, удобнее свести все эти сочинения воедино, но это современный подход к проблеме, а не древний. Завершив чтение этой книги, читатель получит представление о главных направлениях египетской литературы. Не узнает он только, какими были в Египте драма и эпическая поэзия, да и то лишь потому, что этих двух видов литературы в Египте просто не существовало. Нечто несколько напоминающее драму можно обнаружить только в связи с религиозными празднествами. Судя по сохранившимся фрагментам папирусов, разыгрывались такие мифы, как смерть и воскресение Осириса и сражение Гора и Сета. Но пока у нас нет других документов, о драме говорить мы не можем. Эпической поэзии у египтян, похоже, никогда не было. Восхваление доблести царя происходит скорее в гимнах, чем в эпосе, а единственный персонаж, который мог бы претендовать на роль эпического героя, – Осирис – большую часть повествования о нем является мертвым.

Египетская проза представляет несколько типов повествования. Одни истории более сложны, более «литературны»; они предназначены для аудитории, которая способна оценить каламбуры, четкую последовательность логики, тонкость литературного стиля. Другие же призваны увлечь читателя не столько стилем, сколько сюжетом. Некоторые рассказы – настоящие мелодрамы, столь кровавые и невероятные, что напоминают плохие современные триллеры.

Вопрос о юморе в египетских рассказах сложен; разным людям смешными кажутся разные вещи. Но то, что у египтян чувство юмора было, можно сказать наверняка – оно наглядно проявляет себя на картинах и барельефах. Некоторые рисунки позднего времени на папирусах и черепках от посуды носят явно сатирический характер – на них изображены животные, усердно выполняющие человеческие обязанности. Кошки-служанки прислуживают сидящей за туалетным столиком даме-мыши; кошка-няня баюкает мышонка; стоящий на колеснице царь мышей берет штурмом обороняемую котами крепость; лев играет с газелью в настольную игру. Одна – к сожалению, очень маленькая – скульптурная группа из Телль-эль-Амарны изображает едущих в экипаже обезьян; правящая колесницей обезьяна, если пристально вглядеться, имеет поразительное сходство с фараоном Эхнатоном, которого часто изображали на колеснице. Другие фигуры просто смешные, без намека на сатиру – к примеру, невероятно тучная женщина рядом с крошечным осликом.

Среди литературных произведений есть по крайней мере одно, которое с большой долей уверенности можно назвать юмористическим, – «Противоборство Гора и Сета», о нем мы подробно расскажем в другой главе. Это длинный и не совсем пристойный рассказ, полностью лишенный благоговения по отношению к бессмертным богам. Собравшиеся вместе боги сквернословят и бранятся, как невоспитанные ребятишки. Исида всячески разыгрывает своих врагов, Астарта пытается развлечь верховного бога Ра, откровенно демонстрируя ему себя, – все это не слишком тонко, однако, наверное, казалось смешным. Есть и рассказы, которые достаточно сложно классифицировать, к примеру история о Венамоне. Венамон был египетским чиновником, отправленным в Библ за кедровой древесиной в те времена, когда престиж Египта за рубежом был не слишком велик. На долю Венамона выпали тяжелые испытания – его оскорбляли, ему угрожали, над ним насмехались, и, наконец, его ограбили. Когда Венамон прибыл в Библ, он целый месяц не мог получить разрешение встретиться с царевичем, как жаловался сам Венамон: «[Царевич] который день отсылал меня обратно, говоря: «Убирайся из моей гавани».

Когда я читала эту историю, она показалась мне смешной – каждое из злоключений Венамона описано довольно занятно. Но смеялись ли над этим рассказом египтяне? По всей видимости, нет. Точно я сказать не могу.

Поскольку большинство египтян было неграмотно и поскольку у них не было кино и телевидения, они, возможно, любили слушать профессиональных рассказчиков. Эти люди, странствовавшие из города в город, были довольно популярны у некоторых лишенных письменности народов, хотя должна признать, что о них в работах о Древнем Египте упоминаний нет. Все же, если бы они и существовали, нашлось бы хорошее местечко, где с удовольствием послушали такого бродячего сказителя, – у колодца на деревенской площади. Вечером, когда воздух становился прохладным, жители деревни могли слушать истории вроде той, что я намереваюсь сейчас вам поведать.

«Давным-давно в старину жили два брата. Старшего звали Анубис, младшего – Бата. У Анубиса были дом и жена, а его младший брат жил с ними. Младший брат во всем угождал старшему. Этот младший был очень хороший юноша, один такой на всю страну. Сила бога воплотилась в нем.

Однажды, когда он пас коров, они сказали ему: «Хорошая трава растет вон там». Бата отвел коров, куда они хотели, и они скоро стали красивыми и упитанными.

Однажды, когда братья работали в поле, у них кончилось зерно, и старший брат послал Бату домой за зерном. Дома Бата увидел, как жена брата расчесывает волосы. Когда он попросил у нее зерна, она сказала, чтобы он сходил за зерном сам. Когда Бата вышел из амбара с огромным мешком, жена поняла, что он очень силен, – и захотела познать его как мужчину. Но когда она сказала: «Приди ко мне, давай полежим часок вместе», Бата рассердился: «Что за мерзкие вещи ты мне предлагаешь?»

Вернувшись в поле, Бата снова приступил к работе, ни слова не сказав брату. Но когда старший брат вернулся вечером домой, он обнаружил, что в доме темно, а его жена лежит больная, словно ее сильно избили. Она сказала мужу, что Бата сделал ей нескромное предложение, а когда она в ужасе отказалась, он стал ей угрожать и избил. Тогда Анубис схватил свое копье и бросился разыскивать еще не вернувшегося с поля младшего брата. Анубис спрятался за дверью конюшни и стал ждать. Когда Бата подошел к конюшне со стадом коров, первая корова сказала: «Берегись! Здесь твой брат с копьем, он ждет тебя, чтобы убить». Следующая корова сказала то же самое, как и та корова, что шла следом за ней. Поверив в конце концов, Бата посмотрел вниз и увидел под дверью ноги брата. Бросив все свои вещи, он побежал быстро, как только мог, а его брат побежал за ним.

Убегая, Бата молился Ра, прося его о помощи: «Ты тот, кто судит, где зло, а где добро!» Ра услышал его и повелел, чтобы между братьями появилась река, полная крокодилов. Старший брат ударил в ладоши от ярости, что не может догнать младшего. Тогда Бата стал спорить со своим братом, рассказывая ему, что случилось на самом деле. И он взял нож и отрезал свой пенис и бросил его в реку».

Этот впечатляющий жест сразу убедил старшего брата (в это вполне можно поверить); глядя, как Бата страдает от боли, он стал громко стонать и плакать.

Вплоть до этого момента история довольно незамысловата, но достаточно драматична; по всей вероятности, здесь египетские слушатели разражались возгласами сожаления, страстно желая, чтобы добродетельный младший брат был вознагражден.

Сложности в сюжете начинаются с того, что Бата говорил с братом, стоя на другом берегу реки. Он сказал, что уйдет в Долину Кедра и повесит свое сердце на вершину дерева. Если это дерево срубят и сердце упадет на землю, с Батой случится беда – и тогда Анубис должен прийти к нему на помощь. Бата рассказал Анубису, каким образом тот получит весть о несчастье, а сам ушел, предоставив брату возможность по возвращении домой разобраться со своей лживой женой. Анубис убил ее и бросил ее тело собакам. Потом сел и стал оплакивать своего брата.

Теперь мы перенесемся к Бате, в Долину Кедра. Он поживал достаточно хорошо, пока боги не решили, что ему нужна жена. Боги сделали для него девушку – краше всех других девушек, и Бата сразу в нее влюбился. Рассказчик даже не упоминает, что Бата изувечил себя в первой части истории; возможно, подразумевается, что боги уладили это пустяковое дело. Как и любой счастливый жених, Бата все рассказал о себе своей невесте – в том числе и о своем сердце на верхушке дерева. Он предупредил ее, чтобы она никогда не выходила из страха перед богом моря.

Как и следовало ожидать, девушка пропустила предостережение мимо ушей. Морской бог бросился за ней в погоню, как только она появилась; ей удалось убежать, но она оставила в руках у бога прядь своих волос, которую тот унес с собой в Египет. Прекрасные волосы были так душисты, что, когда рабы фараона пришли к реке стирать царские одежды, они сами пропитались запахом этих волос. Удивленный этим начальник рабов вышел на берег, чтобы определить, откуда исходит аромат. Он нашел прядь волос и принес ее фараону, который тут же обратился к своим жрецам. Те поведали царю, где эта девушка, и дали совет послать за ней.

Но гонцы фараона были убиты Батой – все, кроме одного, которого Бата отослал обратно, чтобы тот рассказал фараону о случившемся. В следующий раз царь послал множество воинов и – с коварным умыслом – пожилую женщину, руки которой были полны самых разных женских украшений. Это и решило дело. Девушка отправилась в Египет с эскортом (нам следует предположить, что Бата в этот день был на охоте) и поменяла скучную жизнь в Долине Кедра на положение царской фаворитки. Скоро она выдала царю секрет сердца Баты, и однажды Анубис (я надеюсь, вы еще не забыли о полном угрызений совести старшем брате) обнаружил, что его пиво в кружке стало плохим. Поняв, что это – знак, он взял палку и сандалии, одежду и оружие и отправился в Долину Кедра. После долгих и трудных поисков он нашел сердце Баты и его самого, лежащего мертвым в кровати, и вложил сердце ему в грудь.

Бата вернулся к жизни и захотел отомстить за свою жену. Он превратился в могучего быка, и Анубис отвел его в Египет, где фараон приветствовал быка как священное животное; но девушка-негодяйка убедила фараона умертвить животное. Тогда Бата превратился в два дерева. Девушка снова сумела его погубить, но до того, как деревья были срублены, семечко от одного из них попало ей в рот, и она забеременела – самим Батой, который, как предполагаемый сын фараона, теперь должен был унаследовать трон. Первое, что сделал Бата, став фараоном, это приволок свою жену-мать в суд, где ее единодушно приговорили к смерти. Затем Бата объявил, что наследником трона станет Анубис, и после этого все жили счастливо.

Мне нравится эта история, несмотря на ее женоненавистнические настроения. Мне нравится это надменное равнодушие к мотивации поступков героя, легкость, с которой отождествляются герои и негодяи, и богатая изобретательность сюжета, начисто отвергающего логическую последовательность. И в легенде, в которой принцу предрекли гибель Хаторы, и в «Сказке о двух братьях» мы находим знакомые мотивы – превращения героя, говорящих животных, удивительную прядь волос и то, что главный герой сказки – младший сын, преодолевающий многочисленные препятствия, чтобы в конце концов стать царем. Первая часть этого повествования сходна с историей Иосифа и жены Потифара; временная смерть Баты и его самокастрация так же безвредны, как отравление Белоснежки и Спящей красавицы, – все это поправимо при помощи магии.

Описанные нами развлечения многим могут показаться довольно вялыми, но у египтян существовали и более активные формы отдыха. Излюбленным занятием была охота, а поскольку ею увлекались вельможи и царь, охотились не ради еды, а ради удовольствия. В походы за дичью, как мы уже имели возможность убедиться, отправлялись всей семьей. По барельефам можно сделать вывод, что для этого вида спорта забирались в болотистые места, где камыш был выше человеческого роста. Охотник плыл, отталкиваясь шестом, на легкой лодке из связанных вместе стволов папируса, по мелководью, пока не обнаруживал дичь. Если охотник пользовался луком, он брал тупые стрелы, чтобы они оглушали дичь, а не убивали. Метательные палки и бумеранги также не были смертельным оружием. Поскольку их бросали одной рукой, другой рукой охотник мог держать подсадную домашную утку, которая хлопала крыльями и крякала, привлекая диких сородичей. Охотник удерживал ее за лапы.

Думается, чтобы успешно охотиться с подобными метательными орудиями, требовалось большое мастерство. Однако главной гордостью египтян было умение мастерски стрелять из лука. Лук использовали как в сражениях, так и на охоте, и мальчики тратили немало времени, чтобы достигнуть хороших результатов. Египтян можно считать первыми великими лучниками в истории. Робин Гуд ни за что не получил бы в награду золотую стрелу, если бы Аменхотеп II участвовал в соревнованиях в Ноттингеме. Но из древних надписей ясно, что, кроме меткости, для стрельбы из лука требовалась еще и недюжинная сила. Главным предметом гордости Аменхотепа было то, что он мог пробить стрелой металлическую пластину толщиной в ладонь. «Никто не мог натянуть его лук, – утверждает надпись, – ни в его собственном войске, ни среди правителей иноземных государств, ни среди царевичей Ретену, – потому что его сила была больше, чем у всех когда-либо живших».

Египтяне охотились за рогатыми дикими животными – горными баранами, газелями и им подобными, но истинно царской добычей мог быть только лев. Требовалось немалое мужество, чтобы поразить льва при помощи лука, – даже стоя на колеснице, как всегда охотился царь. Разъяренный лев без особых усилий переворачивал это легкое средство передвижения, и даже притом, что возле фараона находилась его свита, охотник вполне мог превратиться в добычу. Тутмос III чуть не погиб на охоте – хотя и не от когтей льва, а под ногами слона; он был спасен одним из воинов, который встал на пути разъяренного животного и вонзил в него копье. Тутмос встретил этого слона в одном из своих азиатских походов; останков слонов в самом Египте не найдено.

Вернувшись домой после охоты, утомленный, покрытый потом вельможа мог расслабиться в спокойной игре сенет.В Египте было несколько популярных настольных игр. Возможно, они кажутся занимательными, и я сожалею, что не могу описать читателям правила этих игр. Доски для игр можно видеть во многих музеях – некоторые египтяне так увлекались играми, что прихватывали их с собой на тот свет, то есть в гробницы; некоторые доски были тщательно отремонтированы, так как совершенно износились от частого употребления. Самые удобные доски для игры изготовлены в форме плоского прямоугольного ящика, внутри которого помещаются фигурки; на одной стороне ящика изображено поле для игры в сенет, на другой – для другой игры в какую-нибудь другую игру.

Поле для сенет состояло из трех рядов по десять квадратов; у каждого игрока было шесть фишек в виде маленьких конусов, ходы определяли бросанием палочек. Сенет мало походил на шахматы; перед игроками ставилась цель не забрать фигуры противника, а пройти сквозь них к начальной точке или к противоположному концу доски. К сожалению, мы не в состоянии воспроизвести эту игру, поскольку нам неизвестна одна важная деталь – как определяют ходы падающие палочки. Ни одного руководства «Как играть в сенет» не найдено, и не похоже, что когда-либо мы его обнаружим, поскольку древние египтяне писали руководства очень редко.

У египтян было еще одно пристрастие, которое может быть отнесено к развлечениям и которое на первый взгляд выглядит невероятным. Египтяне любили путешествия. Значительное число египтян посетило много стран в качестве послов, воинов и торговцев. Невероятным это кажется потому, что попавшие в чужие края египтяне страстно желали снова оказаться в Египте. И недаром Венамон прошел ряд суровейших испытаний, когда, отправившись в Библ за кедром, был ограблен в Доре, услышал оскорбление в свой адрес и в адрес своей страны от князя Библа и лишь чудом спасся от убийц на Кипре. Однако и снискавший у бедуинов славу и богатство Синухет из повести более раннего времени тоже стремился домой в Египет, несмотря на все богатство и поклонение. Как только Синухет получил вызов от фараона, он оставил жену-бедуинку, детей, высокое положение и поспешил обратно в Египет.

Притом что египтяне были домовитыми и любили тишину своих обнесенных стенами садов, они много путешествовали по своей стране. Писцы, чиновники, купцы, везущие на рынок свои товары крестьяне особенно часто использовали столь дешевый и удобный путь, как Нил.

Покончив со своими делами в Мемфисе или Фивах, египтяне – как и изнывающие от скуки бизнесмены наших дней – отправлялись осматривать достопримечательности.

Нет ничего удивительного в том, что египтяне очень интересовались своими древностями. От живших во времена Среднего царства египтян пирамиды Гизы и Дашура отстояли на такой же срок, как самые старые средневековые замки от нас. Во времена Саисской династии, в VII столетии до нашей эры, египетские туристы осматривали древности, простоявшие уже два тысячелетия, – эти сооружения были для них древнее, чем для нас римские Колизей и Форум.

Путешественники более поздних времен любили оставлять надписи – в наше время их называют «граффити». Такими надписями буквально испещрены пирамиды Четвертой династии; по «граффити» можно сделать вывод, что пирамиды в Медуме посещались очень часто; большая часть надписей относится к периоду Восемнадцатой династии. Обычно надписи содержат имена, иногда – даты, а в одной посетитель выразил свой восторг храмом: «Словно небеса были в нем, и солнце сияло в нем». Посещали египтяне и частные гробницы; некоторые туристы времен Саисской династии сочли изображения на барельефах столь восхитительными, что скопировали их до последней детали в своих собственных гробницах. Но самый интересный для меня случай относится к гробнице в Дейр-эль-Бахри, которую раскопала в 1925 году экспедиция музея «Метрополитен» под руководством Герберта Уинлока.

Я уже использовала в этой книге немало цитат из работ Уинлока. Порой мнение Уинлока противоречит мнению других ученых, но я все же разделяю его взгляды, поскольку они подкреплены аргументами, приведенными им в одной из самых великолепных из всех когда-либо написанных книг по археологии. Книга носит не очень выразительное название «Раскопки в Дейр-эль-Бахри» и представляет собой подробный, сезон за сезоном, отчет об исследованиях экспедиции музея «Метрополитен». Большая часть текстов взята из издаваемого музеем бюллетеня, но в целом книга написана для непрофессионалов – в ней отсутствуют специальные термины, много юмора, личных впечатлений и гипотез. Судя по этой книге, Уинлока отличают удивительная проницательность и впечатлительность. И не его одного, если судить по описанию Людвигом Борхардтом мастерства скульпторов Амарны и печальным строкам Джорджа Рейснера о скелетах слуг, погребенных живыми в Судане. Все это вызывает сопереживание и увлекает читателя, как и рассказы других участников раскопок. Жаль, что участникам раскопок часто не хватало времени даже на технические отчеты, не говоря уж об увлекательных рассказах для неархеологов. Различие между техническими отчетами и популярными статьями колоссально. Флиндерс Питри написал увлекательнейшую автобиографию, но его отчеты невероятно скучны. Конечно, они необходимы, но при их чтении часто возникает сожаление, что их авторы не писали автобиографий: они могли быть намного интересней, чем популярные сегодня романы об актерах и дамах полусвета. Эти автобиографии, несомненно, отличались бы хорошим слогом, поскольку многие исследователи писали исключительно хорошо.

Но вернемся к Дейр-эль-Бахри. Самые большие сооружения здесь – храмы Хатшепсут и Ментухотепа. В сезон 1924/25 года (раскопки в Египте проводятся с осени по весну, поскольку лето в этих местах ужасно) египетское правительство решило восстановить фасад храма Хатшепсут. Еще со времен Мариета было известно, что под храмом находится гробница царицы Неферу, однако никто не пытался в нее проникнуть, поскольку для этого требовалось проползти, «подобно одной из змей, с которыми все боятся встретиться» (Уинлок), через груды хлама по узким подземным переходам. Еще одним препятствием были груды расчлененных мумий римского времени, которые заполняли часовню храма от пола до потолка.

Когда передняя часть храма была расчищена, исследователи обнаружили кирпичный фасад царской гробницы с коридором, ведущим вниз, в святилище. Им пришлось произвести весьма неприятную работу по расчистке святилища и коридора, но этот труд не был вознагражден никакими ценными находками. Через несколько столетий после погребения царицы ее усыпальница стала мастерской по изготовлению посуды из известняка. Известняковые блоки стояли рядами вдоль всех стен. Удалось обнаружить лишь небольшой фрагмент созданного во время постройки усыпальницы барельефа.

Из святилища в гробницу вел еще один коридор. В древности он был перегорожен стеной, грабители все же проникли в погребальную камеру и все из нее вынесли. Все же кое-что исследователи сочли интересным, конечно, не сам факт разграбления, с чем приходилось сталкиваться довольно часто, а то, что, судя по всему, в древности святилище часто посещали туристы. Надписи на полу и на некогда красивых барельефах выражают восхищение, которое, однако, не удержало туристов от надписей на самих барельефах.

Царица Неферу жила во времена Одиннадцатой династии. Поскольку Хатшепсут, построив храм, перегородила вход в гробницу, высказывалось предположение, что оставившие свои имена туристы посещали гробницу в период между Одиннадцатой и Восемнадцатой династиями, до того, как был построен храм. Но раскопки 1925 года принесли сюрприз – был обнаружен подземный ход, который вел на север от двора храма к дверям гробницы. Есть только одна убедительная причина для сооружения этого прохода – облегчение доступа в гробницу после того, как старый вход будет перекрыт террасой более поздней и более великой царицы, чем Неферу. Кто-то пожелал оставить проход к одному из образцов мастерства в создании барельефов. Был ли этим человеком Сенмут, предполагаемый архитектор Дейр-эль-Бахри, или же им была сама царица, движимая интересом к древностям? Или же просто пришлось уступить требованиям местных жителей, обслуживающих туристов, которых, как и в наши дни, гнали сюда любовь к красоте и желание увидеть чудо?