Текст книги "Слушай, смотри, люби"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Барбара Картленд
Слушай, смотри, люби
Глава 1
– Тем-пера! Тем-пе-ра!
Когда в маленьком доме прозвучал возбужденный голос, Темпера, занятая шитьем платья, поспешно отложила работу и выбежала на лестничную площадку.
Внизу в холле она увидела мачеху, похожую на райскую птицу, – в шляпе с перьями, зеленом платье и меховом жакете.
Увидев появившуюся наверху девушку, она воскликнула:
– Знаешь, Темпера, мне это удалось! Удалось! Спускайся, я должна все тебе рассказать.
Не став отвечать, Темпера сбежала по ступенькам и вслед за мачехой вошла в маленькую гостиную.
Леди Ротли скинула жакет, бросила его на кресло и, стиснув руки, сказала:
– Он пригласил меня! Он в самом деле пригласил меня погостить в его замке на юге Франции.
– Это просто замечательно, матушка! – с восторгом отозвалась Темпера. – Наконец-то герцог поддался твоему обаянию! Я так и знала, что это случится!
– А я сомневалась, – откровенно призналась леди Ротли.
Сняв шляпу, она посмотрелась в зеркало над каминной полкой, отразившее ее прекрасное лицо и золотисто-рыжие локоны.
– Ну же, расскажи, что сказал герцог, – проговорила за ее спиной Темпера, – и когда ты уезжаешь?
– В пятницу, – отвечала леди Ротли.
– В пятницу? – изумленно воскликнула Темпера. – Но, матушка, это значит, что у нас только три дня на сборы.
– Да хоть три минуты, мне все равно, – отвечала леди Ротли. – Он пригласил меня, я буду жить в его замке неподалеку от Ниццы, а все остальное не имеет значения.
– Ну да, конечно, – согласилась Темпера в некотором раздумье, – но ведь тебе понадобятся туалеты.
Леди Ротли отвлеклась от созерцания себя в зеркале.
– Ну, конечно, мне понадобятся туалеты, да еще и деньги, чтобы их приобрести. – Заметив выражение лица падчерицы, она продолжила: – Ты же знаешь, мои прошлогодние летние вещи износились до дыр, а в южной Франции в это время года очень тепло. В конце концов, ведь сейчас март, и там может быть даже жарко.
– Я знаю, матушка, – согласилась Темпера. – Но как тебе отлично известно, много денег найти будет трудно.
– Ну да. А из того, что можно продать, у нас ничего не осталось?
– Только один рисунок, который мы берегли на крайний случай.
– Так продай его! Продай! – воскликнула леди Ротли. – Крайний случай настал, а я уверена – да, я абсолютно уверена, что герцог в меня влюблен.
Падчерица молчала, и леди Ротли продолжала:
– Он сегодня сказал, что у меня совершенно тициановская внешность. А кто такой Тициан?
Темпера рассмеялась, и озабоченное выражение сошло с ее лица.
– Матушка, ты должна знать, кто такой Тициан! И герцог прав. Ты просто копия его Венеры с лютнистом, а может быть, и Венеры с зеркалом.
– Это что, комплимент? – спросила леди Ротли неуверенно.
– Огромный! – отвечала Темпера, любуясь заигравшей на лице мачехи улыбкой.
«Это правда, – подумала она, – и герцог абсолютно прав. Мачеха выглядит совершенно как тициановская модель на этих двух полотнах, про которые она сказала».
У леди Ротли такие же золотистые волосы, такой же овал лица, нежные губы, большие, вопрошающие глаза и такая же роскошная фигура.
Разница только в том, что леди Ротли стягивала свою талию до предела, чтобы подчеркнуть пышную грудь и бедра.
Талия «в рюмочку» вошла в моду под влиянием американца Чарльза Гибсона. Эффект достигался благодаря такому корсету, что торс женщины, казалось, существовал независимо от нижней половины ее тела.
Леди Ротли это удавалось в совершенстве, и поскольку она и в самом деле была очень красива, Темперу не удивляло, что герцог Шевингемский пленился ею.
Когда он начал приглашать мачеху на свои вечера, они не придали этому особого значения, так как вечера в Шевингем-Хаус, как всем было известно, вообще представляли собой собрания красивых женщин.
Но после одного-двух приглашений на приемы и балы леди Ротли вошла в узкий круг приглашенных на ужины для избранных – предмет зависти всех светских дам.
Именно тогда и Темпера, и ее мачеха с удовлетворением подумали, что она найдет там себе подходящего второго мужа.
Но даже и тогда им и в голову не приходило замахнуться на самого герцога. А вот теперь, после приглашения в южную Францию, стало казаться, что с его стороны существует определенная личная заинтересованность.
– Мне нужны туалеты – прекрасные туалеты! – твердо объявила леди Ротли.
– Разумеется, матушка, – ни секунды не колеблясь, отвечала Темпера. – Я сегодня же отнесу рисунок Дюрера в Национальную галерею папиному другу. Он всегда им восхищался, и если не купит его сам, он сведет меня с кем-нибудь, кто может его купить.
– А пока ты этим занимаешься, – проговорила леди Ротли, немного подумав, – мне, наверное, следует зайти к Люсиль, посмотреть, что она может приготовить для меня до отъезда.
Поколебавшись всего чуть-чуть, Темпера согласилась.
Она знала, что никакой другой модистки не под силу создать такие воздушные платья для неофициальных приемов и великолепные бальные туалеты, которые так шли бы мачехе.
Однако Люсиль обходилась недешево.
Но обе понимали, насколько важна эта ситуация, и поэтому без лишних слов Темпера побежала к себе за шляпой и жакетом.
Потом она зашла в кабинет отца и сняла со стены последнюю оставшуюся картину.
Темные квадраты на обоях слишком явно свидетельствовали, что все остальное уже продано.
«Следовало бы предвидеть, – не раз думала Темпера, – что после смерти отца они останутся без гроша».
Но у нее-то, по крайней мере, достаточно здравого смысла, чтобы понимать, как мало у него было средств, а вот мачеха всегда жила в мире фантазий, где таких обыденных, чисто житейских понятий, как деньги, просто не существовало.
Поскольку сэр Фрэнсис Ротли всегда был окружен самыми влиятельными людьми, всегда был нарасхват в роскошных особняках, где было полно всемирно известных сокровищ, их собственные скудные средства, казалось, не имели значения.
Но с его смертью небольшие доходы, которые он получал в качестве попечителя и советника при разных галереях, прекратились.
Темпера сама составила список имеющихся у них ценностей и довела до сознания мачехи, что средств на жизнь у них осталось крайне мало.
– Но как же нам быть? – беспомощно спросила леди Ротли.
За всю свою благополучную жизнь, окруженная заботами других, мачеха ни разу не сталкивалась с реальностью.
Элейн, дочь благородного, но ничем не примечательного землевладельца, родилась и выросла в деревне. Двадцати лет она обручилась с молодым человеком, который год спустя после помолвки был убит в Индии.
После этой утраты других претендентов на ее руку и сердце не находилось, пока наконец, уже в двадцать четыре года, она не приехала в Лондон погостить у тетки и совершенно случайно на каком-то ужине не встретила сэра Фрэнсиса Ротли.
Всего год назад овдовевший, он был покорен ее красотой и, отбросив все сомнения и предосторожности, сделал ей предложение.
Она приняла его с готовностью не только потому, что видела в замужестве избавление от унылого деревенского существования, но и потому, как думала Темпера, что по-своему его любила.
На глубокие чувства Элейн была не способна и, несмотря на свою внешность, особой страстностью не отличалась.
Она была обворожительна, добродушна и во многих отношениях необыкновенно глупа.
Ей хотелось всем нравиться, и поэтому никогда не выражала собственного мнения и никогда не противоречила чужому.
Она только желала безмятежно плыть по жизни и ни в настоящем, ни в будущем не стремилась ни к чему, кроме того, чтобы мужчины восхищались ее красотой.
Никто, а особенно падчерица, не мог устоять перед ее обаянием. Хотя Темпера была намного моложе мачехи, она понимала, что Элейн – сущий ребенок, беззащитный и беспомощный, о котором нужно заботиться.
Оплатив похороны отца и рассчитавшись с его долгами, Темпера попыталась объяснить мачехе, как мало у них осталось. Элейн тупо смотрела на цифры и наконец проговорила:
– Нам придется выйти замуж.
– Замуж? – уставилась на нее в изумлении падчерица.
Ей казалось, что говорить об этом сразу после смерти отца как-то неприлично.
– Другого выхода нет, – развела руками леди Ротли. – Нам обеим нужны мужья, которые бы нас обеспечили. А к тому же с чего бы нам с тобой оставаться в одиночестве?
Впоследствии Темпере пришло в голову, что это была единственная разумная вещь, которую произнесла леди Ротли. Но Темпера первой сообразила, какие трудности их ждут.
Женщины посмотрели в глаза друг другу.
– Тебе надо выйти замуж первой, матушка, а потом ты и мне сможешь помочь.
– Разумеется, я тебе помогу, дорогая, – отвечала Элейн Ротли. – Ты права. Так как я старше, мне надо искать себе нового мужа – и побыстрее! – Самодовольно улыбнувшись, она добавила: – Это не составит труда.
– Ну конечно нет, – согласилась Темпера.
У нее хватило ума понять, что красавица-вдова без гроша за душой может, конечно, привлечь самых разных мужчин, но мало кто из них, подобно ее отцу, будет готов предложить ей руку.
Сама Темпера в светской жизни участия не принимала, да это было бы и невозможно для девушки, которую никогда официально не «вывозили в свет».
Но, пока был жив отец, она встречала много известных и даже выдающихся людей, которым нужен был его совет по вопросам искусства, и они иногда приезжали к нему, вместо того чтобы вызывать к себе.
Во время болезни матери и после ее смерти отец много говорил с ней о них, рассказывал, кто они такие и обычно больше всего об их ценных картинах.
Но иногда со своим неподражаемым остроумием он давал ей краткие зарисовки их жизни и интересов.
Темпера была умна и отличалась хорошей памятью. Она помнила все, что рассказывал ей отец об этих известных людях, так же как и истории из жизни великих художников прошлого.
Мачеху интересовала исключительно светская жизнь сегодняшнего дня.
Она знала, кого сейчас домогается король, кто принес свое сердце к ногам прекрасной герцогини Ратлендской, кто влюблен в розово-бело-золотистые прелести леди Керзон.
Этот завораживающий мир роскоши и блеска был так же нереален для Темперы, как зимний пейзаж внутри стеклянного шарика.
Но именно она, с ее практическим умом и здравым смыслом, ставила и режиссировала спектакли с ее красавицей-мачехой в главной роли.
Именно она следила за тем, чтобы Элейн Ротли оказывалась всегда в нужное время в нужном месте, чтобы получать столь важные для нее приглашения. Леди Ротли можно было видеть везде – на скачках в Эскоте, на Хенлейской регате, в клубе Рэнели, на актовом дне в Итоне, – всегда неотразимо привлекательную, с улыбкой на пухлых губах и сверкающими голубыми глазами, не оставлявшими равнодушными большинство мужчин.
Гораздо строже, чем любая амбициозная мамаша, Темпера сортировала поклонников, преследующих это прекрасное видение, но с целями весьма отличными от тех, которые имели в виду она сама и леди Ротли.
– Я встретила вчера обворожительного человека, – сказала леди Ротли два дня назад, когда Темпера подала ей завтрак в постель. – Он просто не отставал от меня. Когда он поцеловал мне руку на прощание, мое сердце затрепетало – правда, правда, Темпера!
– А как его имя? – осведомилась Темпера.
– Лорд Лемсфорд. Ты о нем слышала?
– Не уверена, – отвечала Темпера. – Я поищу его в «Дебретте».
Она поставила поднос у кровати, и леди Ротли приподнялась, чтобы налить себе кофе, и с любопытством приподняла крышку с блюда.
– Как, Темпера, всего одно яйцо? – воскликнула она с упреком.
– Ты же знаешь, матушка, я уже была вынуждена распустить талию на твоих платьях, по меньшей мере, на дюйм.
– Но мне хочется есть, – жалобно возразила леди Ротли, – я постоянно голодна.
– Ты слишком сытно ешь в гостях, – твердо отрезала Темпера. – Дома ты должна придерживаться диеты… и притом так будет экономнее.
Леди Ротли промолчала.
Она с жадностью поглощала яйцо, рассчитывая густо намазать маслом пару тостов, что ей принесла Темпера, и добавить к ним еще и несколько ложек джема.
Она любила поесть и в то же время хотела сохранить талию – одно из наиболее привлекательных свойств ее внешности.
Но это было трудно, слишком трудно, когда все было так вкусно, ведь на ужинах, куда ее приглашали, меню всегда было превосходно.
Ни одна хозяйка дома не могла позволить себе в этом отношении уступить другой.
Через несколько минут Темпера вернулась из отцовского кабинета, где хранились справочники.
Большинство из них были по искусству, но среди них был и «Дебретт», так как, когда Темпера адресовала письма к представителям высшей аристократии, искавшим совета у ее отца, было важно не ошибиться в употреблении их титулов и званий.
– Ну и что? – нетерпеливо обратилась к ней леди Ротли, как только она вернулась.
– Ему тридцать девять лет, – сообщила Темпера, – у него дом в Лондоне и еще один в Сомерсете, он состоит членом во всех модных клубах и… – Темпера выдержала паузу для пущего эффекта. – И у него жена и пятеро детей!
Леди Ротли не могла скрыть возмущения.
– Всякий женатый мужчина должен иметь либо клеймо на лбу, либо цепь на руке, – сказала она.
Темпера рассмеялась.
– Ничего, матушка. Быть может, он уговорит жену пригласить тебя на небольшой прием, где ты сможешь познакомиться с подходящими холостяками.
– Но он был так мил, – надула губки леди Ротли. – Но все же я должна была бы догадаться, что тут что-то не так.
– Как с тем, с которым ты познакомилась на прошлой неделе и который оказался банкротом, – сказала Темпера. – У меня сразу же возникли подозрения, как только я увидела, что он состоит членом только одного клуба и при этом не очень важного.
В омнибусе по дороге в Национальную галерею Темпера старалась не думать о том, что последнюю память об отце кладут жертвой на алтарь моды.
Она хранила рисунок Дюрера не только потому, что он ей нравился, но и потому, что нужно же было что-то приберечь, как она говорила, «на черный день».
Она имела в виду, что она сама или мачеха могут заболеть, или надо будет чинить крышу, или, хуже чего и вообразить нельзя, от них уйдет Агнес.
Темпера прекрасно знала, что другую прислугу им так дешево не найти.
К тому же Агнес была при ее матери до самой ее смерти, и Темпера любила старуху и не могла представить себе домик на Керзон-стрит без нее.
Но Агнес было уже семьдесят семь, и близился день, когда она уже не сможет убирать комнаты и готовить их нехитрую еду.
Темпера готовила сама, когда требовалось что-нибудь более изысканное, но ей так много приходилось делать для мачехи, что ни на что другое у нее не оставалось времени.
Хотя большую часть туалетов леди Ротли, сняв траур, заказывала у модисток, Темпера сама искусно отделывала ее великолепные шляпы, что обходилось куда дешевле.
Она же и гладила, чистила и штопала платья, и, умело используя то новую ленту, то цветы, то оборки, придавала старым вещам вид новых.
Когда она вернулась домой, шел уже седьмой час, и все магазины были закрыты. Поэтому она не удивилась, увидев мачеху лежащей в гостиной на софе.
Глаза ее были закрыты, и она походила на отдыхающую Венеру. Но как только открылась дверь, она подняла голову и быстро спросила:
– Сколько ты получила?
– Семьдесят пять фунтов, – ответила Темпера.
– Семьдесят пять фунтов! Это чудесно! – в восторге воскликнула леди Ротли, садясь.
– Но нельзя тратить все это, матушка… никак нельзя, – рискнула Темпера охладить ее восторг. Заметив выражение лица мачехи, она добавила: – Я думала, что двадцать пять фунтов мы отложим на непредвиденные расходы, а все остальное пойдет тебе.
– Ну что же, пятьдесят фунтов лучше, чем ничего, – ворчливо заметила леди Ротли.
– Я могу так переделать твои прошлогодние шляпы, что их никто не узнает, – продолжала Темпера, – и если мы пришьем новые кружева к платью, в котором ты была в Эскоте, оно будет выглядеть как новое, и цвет тебе очень к лицу.
Тут Темпера заметила, что мачеха ее не слушает. Это было так на нее не похоже, когда речь шла о туалетах, что она с тревогой спросила:
– В чем дело, матушка? Что-то еще, о чем ты мне не сказала?
Леди Ротли слегка смутилась.
– Герцог предполагает, что со мной будет личная горничная, камеристка.
Темпера остолбенела. Затем она опустилась на стул.
– Он так и сказал?
– Ну да. Он сказал: «Полковник Анструзер встретит вас и вашу камеристку на вокзале Виктория в пятницу в десять часов».
– Полковник Анструзер – это его управляющий?
– Да, он очень милый. Я встречала его несколько раз в Шевингем-Хаус. Он настоящий джентльмен, разумеется, герцог полагается на него во всем.
Они заведомо уклонились от темы и обе это понимали. После многозначительной паузы Темпера сказала:
– Тебе абсолютно необходима горничная?
– Ну как я могу обойтись без камеристки? Ты же знаешь, что я сама ничего не умею, а у других гостей горничные обязательно будут.
– Это будет сложно. Помимо расходов, придется ее обучить, а времени очень мало.
– Я уверена, что в агентстве по найму на Маунт-стрит можно найти подходящую, – уверенно заявила леди Ротли.
– А может, ты скажешь, что твоя горничная больна или слишком старая, как бедняжка Агнес? – предложила Темпера. – Тогда полковник Анструзер найдет тебе горничную-француженку или приставит к тебе кого-нибудь из своей прислуги.
– Только не француженку! – воскликнула леди Ротли. – Ты же знаешь, что у меня плохой французский. Да я же не сумею с ней объясниться! И потом мне неловко приехать с горой багажа, за которым некому будет присмотреть.
– Ладно, – сказала Темпера. – Но это значит, что у тебя будет одним платьем меньше.
Леди Ротли насупилась.
– Мне никак не обойтись без того, что я уже заказала. Я уверена, там будет Дотти Барнард, а я говорила тебе, как она элегантна и меняет платья каждый вечер, а от блеска ее бриллиантов тускнеют люстры.
– Но сэр Уильям – один из богатейших людей Англии, – заметила Темпера холодно.
– Поэтому он и на дружеской ноге с королем и всеми этими Ротшильдами. Ах, Темпера, если бы только у нас были деньги!
– Если ты выйдешь за герцога, у тебя будет все, что тебе нужно, и даже больше, – сказала Темпера.
– Я отказываюсь – категорически отказываюсь – ехать в южную Францию как какая-то нищенка, хотя, видит бог, Темпера, мне не нужна спесивая, напыщенная особа, которая станет жаловаться, что ей приходится чинить мою одежду, потому что она вот-вот развалится на куски. – Леди Ротли в раздражении откинулась на диванные подушки. – Вся беда в том, Темпера, что мне необходимо много новых вещей. Ведь только благодаря тебе мои старые еще как-то держатся.
– Я знаю. Нужно подыскать камеристку с понятием и умеющую шить.
– Она наверняка будет ворчать и жаловаться, – простонала леди Ротли. – Как эта мерзкая женщина, что была у меня до смерти твоего отца. «Право же, миледи, ваше белье все уже просто в сеточку!» – говорила она то и дело. До чего же я ее ненавидела!
Темпера засмеялась.
– Она у тебя долго не задержалась. И только когда она ушла, мы обнаружили, что все вещи, которые она отказывалась чинить, были засунуты в глубину ящика комода.
– Бога ради, не нужно мне больше никого в этом роде! – взмолилась леди Ротли. – И был ведь еще один кошмарный персонаж – эта… как ее бишь?
– Наверно, ты имеешь в виду Арнольд.
– Да, да, вот именно, Арнольд! Когда она бывала мне нужна, она всегда сидела за чаем и отказывалась являться, пока не закончит это священнодействие.
Темпера снова засмеялась.
– Придется поискать горничную, которая не любит чай.
– Все они его любят, – возразила леди Ротли. – Это просто какой-то наркотик у прислуги. Но, когда я рассказала об этом твоему отцу, он ответил, что чай все же предпочтительнее джина. Ну как это понимать?!
– Я полагаю, папа имел в виду количество джина, которое поглощала прислуга в восемнадцатом веке, – объяснила Темпера – Но, конечно, и сейчас прислуга пьет много пива в тех домах, где держат большой штат.
– По мне, пусть хоть шампанское пьют, лишь бы было кому меня обслуживать. Но я даже думать боюсь об этой камеристке.
Темпера ничего не ответила.
Она сняла скромную шляпу, в которой ездила в Национальную галерею, и пригладила свои темно-каштановые волосы.
Темпера была стройна и грациозна, но совсем не походила на светских красавиц, с которыми общалась ее мачеха.
Словно для того чтобы подчеркнуть это несходство, она не позволяла волосам лежать свободными волнами, но зачесывала их со лба назад и укладывала в пучок на затылке.
Только когда она чем-то увлеченно занималась, из гладкой прически выбивались локончики, обрамляя ее лицо и смягчая строгость, напоминающую мадонн на полотнах старых итальянских мастеров.
Почти не замечая своего отражения в зеркале, она откинула завитки, поглощенная мыслями о мачехе и камеристке, которая бы ей подошла.
Лишь сама Темпера знала, в каком плачевном состоянии было белье мачехи и ее чулки, которые она штопала без конца, вместо того чтобы выбросить.
Те же мысли, вероятно, бродили и в голове леди Ротли, потому что она со вздохом сказала:
– Ах, Темпера, если бы только ты поехала со мной!
– Я сама бы очень хотела, – отвечала Темпера с грустью. – Да я отдала бы все на свете, чтобы увидеть юг Франции. Папа часто мне рассказывал об этих местах, и как он однажды гостил у лорда Солсбери в Болье и побывал на вилле «Виктория», что принадлежит мисс Элис Ротшильд. Он говорил, что вилла полна, ну, просто полным-полна шедевров. Ты должна туда съездить, матушка.
– Шедевры меня не интересуют, – возразили леди Ротли. – Меня интересует только герцог, и я надеюсь, что я найду, что ему сказать.
– Он очень интересуется живописью, – заметила Темпера. – У него в Шевингем-Хаус великолепная коллекция, как ты, должно быть, сама видела, и там есть старые мастера, лучше которых нет ни у кого в Англии.
– Если герцог заговорит со мной о картинах, что мне ему отвечать? – сердито спросила леди Ротли. – Ты же знаешь, я никогда не могла запомнить имена всех этих художников. Мне что Рубенс, что Рафаэль – без разницы. Да и выглядят они все, по-моему, одинаково.
– Тогда лучше ничего не говори, – посоветовала Темпера. – Когда папа читал лекции студентам, он говорил им, что им следует «смотреть и слушать». Вот и тебе, матушка, нужно смотреть и слушать. – Она улыбнулась, и голос ее помягчел. – Ты будешь так прекрасна, что тебе и говорить ничего не придется.
– Но иногда молчать просто нельзя, – возразила леди Ротли. – Я знаю, тебе нравится стиль Петронеллы, Пепиани или Покатепепля, или еще кого-то непроизносимого в этом роде, но ведь тебя там не будет, чтобы сказать мне, кто это такой на самом деле. – Она немного помолчала, и вдруг взгляд ее оживился. – Темпера, а почему бы тебе и в самом деле не поехать со мной?
– Что ты… хочешь сказать?
– Я хочу сказать, никто не узнает – ну, кто может узнать? Тебя никто не видел. Ты нигде не бывала, а мне намного лучше, если ты будешь рядом и поможешь мне в случае чего.
Темпера остолбенела. Потом проговорила:
– Ты предлагаешь мне ехать с тобой, матушка, в качестве твоей камеристки?
– А почему бы и нет? Уверена, камеристкам неплохо живется. Я знаю, иначе Арнольд ни за что бы не пошла в камеристки!
Темпера молчала, и леди Ротли после паузы продолжала:
– Ради бога, Темпера, ты должна понять, что это единственный выход! Ты будешь присматривать за моими туалетами, сможешь подсказать мне, какие из картин лучше, хотя я представить себе не могу, зачем вообще завешивать все стены!
– А если герцог узнает, чья я дочь? – медленно проговорила Темпера. – Не покажется ли это ему… странным?
– Как он узнает? Ты же не под своим именем поедешь. И я не думаю, что ему известно, что у твоего отца была дочь. При мне он никогда тебя не поминал.
Темпера встала и подошла к окну.
Посмотрела на серое небо и грязный двор. Был холодный ветреный мартовский день, то и дело принимался идти дождь со снегом, и Темпера все никак не могла согреться после поездки в омнибусе от Трафальгарской площади.
Только пройдя быстрым шагом по Керзон-стрит, она чуть-чуть отогрелась, но ее маленький носик, казалось, совсем окоченел, а пальцы были все еще ледяные.
Внезапно она вообразила себе синеющее море, цветы, белоснежные виллы – все, что описывал ей отец, и волны, волны, плещущие о скалы.
Она обернулась.
– Я еду с тобой, матушка! Это будет чудесное приключение, только мы должны быть очень осторожны… очень осторожны… чтобы наш секрет не выплыл наружу!
* * *
Подъезжая в кэбе к вокзалу Виктория, Темпера пересела со своего места рядом с мачехой на узенькое сиденье спиной к лошади.
Глянув на леди Ротли, она подумала, что удачно поработала над старым дорожным туалетом мачехи, который теперь и узнать было нельзя.
Темно-синяя юбка была отделана шелком того же оттенка, и таким же материалом был отделан жакет, поверх которого лежала пелерина на меху.
Мех был старый и изначально украшал зимнее пальто сэра Фрэнсиса. Но искусные пальцы Темперы пришили его к старой плисовой накидке мачехи, а из наименее изношенных кусочков она скроила воротник, обрамлявший прелестное личико леди Ротли.
Сама же Темпера облачилась в самое подходящее, по ее мнению, платье для респектабельной горничной.
На ней была черная шляпа с завязанными под подбородком лентами. Траур, который она так и не сняла после смерти отца, сослужил ей теперь хорошую службу.
Черное платье было строгим, без всяких украшений, а накидка имела почти похоронный вид.
Темпера не замечала, что на этом фоне ее кожа сияла ослепительной белизной, и в волосах высвечивались рыжеватые блики. Последние три дня она была слишком занята, чтобы обращать на себя хоть малейшее внимание.
Она почти не спала, бегая по магазинам, занимаясь шитьем, глажкой и укладкой вещей мачехи. Только раз или два она выразила ей неудовольствие, когда доставили счета за купленные леди Ротли платья, стоимость которых превзошла предназначенные на расходы пятьдесят фунтов.
– Нам нужны еще наличные, – сказала леди Ротли вечером накануне отъезда.
– Я знаю, – отозвалась Темпера, – но тебе придется быть очень экономной, матушка, и тратить как можно меньше. Мы уже выскребли все наши сбережения, не осталось практически ничего.
– Если я выйду за герцога, никакие сбережения и не понадобятся, – возразила леди Ротли.
– А если нет? – спросила Темпера.
Прекрасное лицо леди Ротли омрачила обиженная детская гримаска.
– Ну не будь так жестока, Темпера, – взмолилась она. – Эта игра должна быть беспроигрышной. Я непременно выиграю, непременно!
– Конечно, дорогая, – согласилась Темпера – Но мы должны быть благоразумны.
– Благоразумны! Ненавижу это слово! Но я уверена, что герцог сделает мне предложение, и тогда все у нас пойдет отлично. Я дам в твою честь бал в Шевингем-Хаус, – продолжала она с восторгом, – и мы пригласим лучших женихов в Англии. Все они будут твои, раз я уже выйду из игры.
Ее увлек полет воображения, как обычно не имеющий под собой никаких реальных оснований.
Темпера не исключала, что приглашение герцога означало не более чем желание украсить свои приемы присутствием привлекательной женщины.
Судя по тому, что ей было известно о герцоге Шевингемском, он с девятнадцати лет успешно избегал брачных сетей, которые расставляли ему предприимчивые мамаши девушек на выданье.
Теперь, когда ему уже перевалило за тридцать, как выяснила Темпера благодаря «Дебретту», с чего бы ему жениться на вдове, как бы она ни была хороша, к тому же не ровне ему по происхождению?
Куда более вероятно, что герцог Шевингемский женится на дочери герцога Нортумберлендского, Девонширского или Ричмондского, чем на Элейн Ротли.
Зная, что такие соображения только привели бы мачеху в дурное настроение, Темпера сочла за благо оставить их при себе.
Кэб, всегда не самое быстрое средство передвижения, медленно приближался к вокзалу Виктория в потоке других экипажей.
– Не забывай, матушка, что даже когда мы одни, ты должна называть меня Райли.
– Разумеется, постараюсь не забыть. По крайней мере хорошо хоть то, что нынешнее твое имя начинается с той же буквы, что и настоящая фамилия.
Темпера улыбнулась, так как мачеха повторила ее же собственные слова. «Когда приходится лгать, всегда лучше не прибегать к слишком сложным ухищрениям», – подумалось ей.
«Райли» мало чем отличалось от «Ротли». На самом деле она выбрала эту фамилию потому, что придя в Национальную галерею, чтобы продать Дюрера, увидела великолепный портрет семнадцатого века кисти Райли и вспомнила, что их там не меньше пятнадцати.
Кэб остановился у вокзала.
– Я возьму носильщика, миледи, – сказала Темпера.
Она подозвала носильщика и проследила за тем, как их багаж снимают с крыши кэба.
Леди Ротли вышла из экипажа, очень красивая, беспомощно озираясь по сторонам. Почти в ту же минуту к ней подбежал герцогский лакей в ливрее:
– Прошу прощения, вы не из гостей герцога Шевингемского?
– Я – леди Ротли.
– Прошу вас следовать за мной, миледи. Вашим багажом займутся.
Другой лакей подошел к Темпере.
– Не беспокойтесь, – сказал он. – Предоставьте это мне.
– Смотрите только, чтобы ничего не забыли, – строго сказала Темпера.
– Положитесь на меня. Ну-ка, давайте сюда этот саквояж. Нечего тащить его самой, раз есть носильщик.
Он говорил непринужденным тоном, как равный с равной. Когда весь багаж погрузили на тележку, Темпера пошла рядом с ним в здание вокзала.
– Бывали на юге раньше? – спросил он.
– Нет. Очень хочу побывать.
– Хорошо убраться подальше от здешних холодов. Я вам завидую.
– А вы разве не едете? – удивилась Темпера.
– Нам не везет. В замке его светлости сплошные лягушатники, постоянный штат, как говорится. Вот мистер Бэйтс, дворецкий, тот едет. Еще вчера отбыл с его светлостью. И его камердинер тоже. Хотел бы я быть на их месте!
– Вы говорите, его светлость уже отбыл?
– Да. Он не любит шум и болтовню в дороге. А кто любит? – Он усмехнулся. – Смотрите, берегитесь этих лягушатников. Слышал я, что они ни одной красотки не пропустят.
– Уверяю вас, я могу за себя постоять, – чопорно сказала Темпера.
– Надеюсь. Только будьте настороже и не гуляйте одна при луне.
– Последую вашему совету, – сказала она скромно.
– Зато с кем с кем, а со мной можете быть спокойны, – добавил лакей. – Как вернетесь, я вас отыщу. Могли бы вместе как-нибудь поразвлечься, если ваша хозяйка будет гостить у нас.
– Я должна хорошенько обдумать ваше предложение, – отвечала Темпера, с трудом сдерживая смех.
Она догадалась, что он позволял себе так вольничать с привилегированной прислугой, потому что она очень молода.
Пока все это ее забавляло.
Когда она подошла к поезду, Темпера убедилась, что все организовано в лучшем виде.
Оказалось, к поезду были прицеплены два личных вагона герцога. В одном размещались гости, в другом – прислуга, курьер и лакеи, ехавшие с ними только до Дувра. Там же ехало огромное количество багажа и еще две камеристки.
