Текст книги "Огонь любви"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Глава девятая
Расширенными от изумления глазами Карина смотрела на мужчину. Он дрожал с ног до головы, лицо покрывала смертельная бледность. На скуле багровело пятно.
– Скорее, скорее пойдемте! – взывал он.
Едва ли он понимал, к кому обращается. Он знал только одно: перед ним еще один человек, который поможет ему в его несчастье. Не дожидаясь ответа, он повернулся и побежал вниз.
Стены на лестнице были обшиты ореховыми панелями, и прямо посредине пролета Карина увидела в обшивке проем. Туда и нырнул камердинер, увлекая ее за собой. Оказавшись внутри, Карина машинально толкнула открытую панель. С легким щелчком панель встала на место, а Карина вслед за камердинером начала спускаться по узкой и длинной винтовой лестнице.
Здесь было почти совсем темно, только где-то впереди маячил тусклый свет, и, чтобы не упасть, приходилось крепко держаться за перила.
Устилавший ступени толстый ковер заглушал звуки шагов. Мужчина исчез из вида, и. через мгновение Карина оказалась в самой странной комнате, какую когда-либо видела.
Небольшое помещение имело необычную форму. С первого же взгляда было ясно, что это нора священника, устроенная под лестницей между двумя комнатами, где обнаружить ее просто невозможно.
Смотреть по сторонам у Карины не было времени.
Камердинер встал на колени перед распростертым на полу телом мужчины, обратил к девушке свое побелевшее лицо и произнес с мукой в голосе:
– Он мертв… Я не хотел его убивать. Просто оттолкнул его, а он споткнулся и упал.
– Позвольте мне взглянуть, – тихо попросила Карина.
С трудом поднявшись на ноги, камердинер посторонился, и она смогла получше разглядеть лежавшего на полу мужчину. У него были седые волосы и покрытое красными пятнами лицо. Из раны на лбу текла кровь.
В комнате стоял едкий запах спиртного. Воздух был так насыщен им, что Карина почувствовала это еще на лестнице, хотя и не придала значения.
Теперь она знала – это был коньяк.
– Принесите мне теплой воды и полотенца. И поскорее, пожалуйста, – распорядилась она.
– Он умер… Я знаю, он умер, – продолжал истерически причитать камердинер, поэтому ей пришлось повысить голос:
– Делайте, что велено!
И он, больше не размышляя, бросился выполнять приказание.
Оставшись одна, Карина потрогала руки раненого, лоб, там, где на нем не было крови, и, наконец, послушала сердце. Сердце билось ровно, мужчина, без сомнения, был жив, хотя и находился в обмороке. Очевидно, оступившись, он сильно ударился головой о край стола. Ко всему прочему он был еще и пьян.
С большим трудом, раненый оказался довольно тяжелым, девушка перевернула его на спину. Спустя минуту появился хныкающий от страха камердинер с кувшином воды и чистым льняным полотенцем.
Останавливая кровотечение из раны на лбу раненого, она обратила внимание на то, что полотенце украшала увенчанная короной монограмма «Л», точно такая же, как на полотенце в ее спальне.
Рана оказалась не такой глубокой, как казалось вначале. Да, она была серьезной, но жизни никак не угрожала.
Карина подняла глаза на испуганного камердинера и успокаивающе сказала:
– Ваш хозяин жив. Он только без сознания. Не принесете мне несколько чистых носовых платков – перевязать ему голову?
– Благодарение господу! – с искренним облегчением выдохнул слуга.
Он быстро извлек откуда-то платки, и Карина без особого труда завязала рану.
– Что же случилось? – спросила она, завязывая концы платка узлом над левым ухом мужчины.
– Он ударил меня. Не всерьез. Он частенько делал это, когда бывал навеселе. От боли я на секунду вышел из себя и отпихнул его. А он взял да и свалился. Когда я увидел, как он обливается кровью, я подумал – ему конец.
Девушка посмотрела на отметину на скуле камердинера, которая грозила в ближайшее время превратиться в багровый синяк. Сомневаться не приходилось, камердинер говорил правду.
Глядя на дородную фигуру лежащего на полу, она удивлялась, как такой громила посмел поднять руку на слабого.
– Может, положить его в кровать? – робко предложил камердинер.
В дальнем конце комнаты были два прохода, которые вели в маленькие тесные спальни.
Комната, где они сейчас находились, во времена Кромвеля, очевидно, использовалась для проведения месс, а соседние комнаты служили опальным священникам спальнями. В этом огромном замке, наверное, мог найти убежище не один священник.
Карина понимала, что вдвоем с камердинером им не по силам перенести раненого в спальню.
– Думаю, лучше оставить его на месте, – решила она. – Положите ему под голову подушку, накройте одеялом. Возможно, от потери крови он позднее почувствует слабость.
Камердинер принес постель, и они с большой осторожностью уложили больного. Мягкая подушка и теплое одеяло, казалось, немного привели его в чувство: он что-то промычал, захрапел и как бы начал устраиваться поудобнее.
– Он жив! Он в самом деле жив! – вскричал камердинер, словно до этого не верил словам Карины.
– С ним будет все в порядке. Но больше не позволяйте ему столько пить, – ответила девушка, посмотрев на полупустую бутылку коньяка на столе.
– А что ему еще делать. Все равно он долго не протянет.
– Откуда вы знаете? – поинтересовалась Карина, и, как будто только сейчас осознав, что перед ним незнакомый человек да еще задающий вопросы, камердинер пристально посмотрел на нее и с враждебностью в голосе спросил:
– Кто вы? Я не должен был приводить вас сюда.
Он посмотрел куда-то в направлении лестницы, и вдруг его враждебность сменилась раболепным страхом.
– Не говорите никому, – взмолился он. – Если только ее светлость узнает, меня сразу же выгонят отсюда. Вы мне очень помогли. Большое спасибо вам за это. Но только обещайте никому не говорить, где вы были и что видели. Обещаете?
– Мне кажется, рану должен посмотреть доктор. Может быть, нужно наложить швы. Я же не знаю.
– Послушайте, – взволнованно начал камердинер. – Я буду ходить за ним, как делал это и раньше. Да, я потерял голову, но теперь с хозяином все будет в порядке. На самом деле он любит меня, и мы прекрасно ладим.
– Если вы так прекрасно ладите, почему же он ударил вас?
– Он был не в себе, – раздосадовано ответил слуга. – Временами он выходит из себя, ну, на него как будто находит что-то, и тогда он просто не понимает, что делает…
Он посмотрел на лежащего на полу и печально добавил:
– И не всегда рассчитывает свою силу.
– У вас на лице будет скверный синяк.
– Обо мне можете не беспокоиться. Я в полном порядке, говорю вам, и его милость тоже, пока я здесь и ухаживаю за ним. Но только никому ни слова! Вы благородная леди и не нарушите честного слова, ведь правда?
– Нет, – ответила Карина. – Честное слово я не нарушу.
– Так дайте же мне его, – взывал камердинер. – Будьте человеком. Вы же знаете, что все это вас не касается.
– Если ему станет хуже, вы обещаете послать за доктором?
– Клянусь моей покойной мамашей. А вы дайте обещание не проронить обо всем ни звука, – продолжал торговаться камердинер.
Карина не могла сдержать улыбку.
– Очень хорошо, – сказала она. – Обещаю. Но если его будет лихорадить или он не проснется через час, вы должны поставить в известность того, кто несет ответственность за этого человека.
Камердинер протянул ей руку.
– Я знал, что вы молодец, – улыбнулся он. – Помните, я доверяю вам. По некоторым дамочкам сразу видно, что им доверять нельзя. А вы настоящая леди – я сразу понял, как только увидел вас. У меня глаз – алмаз.
– Но я всего-навсего гувернантка.
– Гувернантка?! Да быть не может! Ну, тогда я осмелюсь сказать, вы должны хранить секреты тех, за кем ухаживаете. Вот и я занимаюсь тем же, слежу за тем, чтобы никто не разбалтывал секреты моего хозяина.
Карина страстно желала бы знать, о каком секрете идет речь, но опуститься до расспросов слуги о личных делах его господина было просто немыслимо.
Она решила хорошенько рассмотреть раненого. Одутловатое лицо и большие мешки под глазами говорили о невоздержанном отношении к вину. Волосы, а их осталось не слишком много, были совершенно седыми и торчали во все стороны, словно подстриженные неумелой рукой. Одежда, довольно дорогая, истрепалась и вся была в пятнах от еды и вина.
– А теперь вам лучше вернуться, – сказал камердинер. – Мы же не хотим, чтобы какая-нибудь любопытная кумушка хватилась вас и начала разыскивать.
– Никто не будет меня искать, – заверила его Карина. – А если и будет, я обещала вам, что не скажу, где была.
И с этими словами она стала подниматься по лестнице, насчитывающей, наверное, никак не меньше четырех веков. Немало историй могла бы рассказать эта лестница о страхах и надеждах людей, которые украдкой пробирались в это убежище или опасаясь за свою жизнь, скрывались за потайной дверью.
Наверху лестницы Карина посторонилась, пропуская камердинера. Пока он открывал дверь, девушка все время чувствовала его испытующий взгляд и, чтобы избежать этих внимательных глаз, отвернулась и беспечно проговорила:
– Сейчас вашему пациенту, наверное, уже лучше.
– Я и впрямь очень благодарен вам, мисс, ей богу, – с теплотой в голосе ответил камердинер.
С минуту он стоял в темноте неподвижно, прислушиваясь. Потом с большими предосторожностями приоткрыл дверь на несколько дюймов, выглянул в коридор и, убедившись, что все в порядке, распахнул ее пошире.
– До свидания, – прошептал он. – И помните, вас здесь не было.
– Я дала слово. Желаю удачи.
– Думаю, она мне понадобится.
Карина выбралась на наружную лестницу, и панель сразу встала на место. Теперь уже невозможно было сказать, где находится потайная дверь. В искусном хитросплетении цветочного узора резной панели даже опытный глаз не мог обнаружить ни малейшего намека на дверь. На мгновение девушка задержала взгляд на обшивке, но вдруг что-то привлекло ее внимание. Она посмотрела вниз, и ей показалось, что там быстро промелькнула мужская фигура. Это была только стремительно удалившаяся тень, но Карина была почти уверена, что видела этого человека раньше.
Все еще охваченная страхом перед приоткрывшейся тайной, она бросилась вверх по лестнице и бегом вернулась в детскую.
Мысли Карины были заняты только одним: той потрясающей тайной, с которой пришлось столкнуться. У нее просто вылетело из головы, зачем она выходила из детской. Она забыла обо всем на свете, кроме того, что видела.
Что это мог быть за человек?
Седые волосы говорили о том, что он немолод. По обрюзгшему лицу мужчины было трудно судить о его сходстве с лордом Линчем или его матерью.
Да, Карина дала слово никому не говорить о случившемся, но это не могло избавить ее от мыслей о странном человеке, который скрывался в норе священника. Комната этого убежища была обставлена с роскошью: дорогие ковры, обитые красной парчой стулья, книжные шкафы с томами в кожаных переплетах, такими же как в библиотеке замка. Украшенное монограммами белье было тонким, а принесенный камердинером кувшин из дорогого фарфора.
Там прячется какая-то важная персона, заключила Карина и с тоской подумала, удастся ли ей когда-нибудь узнать, кто этот узник.
Внезапно у нее возник вопрос, что будет с этим человеком и его верным слугой, когда замок перейдет в руки сэра Перси. Осмелятся ли они остаться, скрываясь уже от нового хозяина? Нет, вряд ли это было бы возможно, ведь слуга должен где-то доставать пищу. Карина вспомнила, что в первый раз, когда она увидела его и приняла за привидение, он нес именно поднос с едой. Тогда он спускался сверху. Очевидно, миссис Барнстейпл была посвящена в тайну.
Девушка села в кресло и задумалась. Ситуация заинтриговала ее настолько, что она ненадолго забыла о другой драме, которая в этот момент разыгрывалась в замке.
Однако уже очень скоро мысли ее вернулись к лорду Линчу. Сказал ли он матери, что произошло во время игры? И что ответила ему старая дама?
Ей стало жаль леди Линч, как было бы жаль всякую женщину, любившую свой дом и вдруг в один прекрасный миг обнаружившую, что домом этим завладел такой низкий и презренный тип, вроде сэра Перси.
Могла ли она, Карина, чем-нибудь помочь? Да, ей было известно, что значит пережить первые мгновения шока – этого страшного всепоглощающего чувства, – когда узнаешь самое худшее и понимаешь, что ничего изменить нельзя. Еще свежи были воспоминания о том, что она ощущала, покидая Клеверли. – Еще помнила она, как в то утро обошла все поместье и простилась с теми, кого знала с самого детства. Каждый из них был настоящим и ценимым другом семьи. Многие плакали. И она сама горько рыдала, забыв, что ей почти семнадцать.
В то утро отца с ними не было. Позднее он признался, что он не смог бы вынести всего этого: лучше было уехать сразу и больше никогда не видеть дома, чем усиливать душевную боль долгим прощанием.
Карина не могла в полной мере осознать, что произошло, пока они не переехали к отцу в Лондон. Да и тогда он настолько переживал случившееся, что мама запретила ей говорить на эту тему. "Сделанного не вернешь, дорогая, – говорила она Карине. Да это мучительно – расставаться с тем, что нам было так дорого, но дела сделано, и мы не в силах ничего изменить. Мы должны быть мужественными, нам просто необходимо сохранять присутствие духа. Помни, самое главное в жизни – мужество. Именно оно дает силы без страха смотреть в будущее".
Как же понадобилось Карине это мужество год спустя, когда мама умерла и они остались вдвоем с отцом!
А сейчас она думала о том, что значил для нее дом в Клеверли, и понимала, отчего в глазах лорда Линча стоит безнадежная тоска, а в голосе слышится мука.
"Ну почему, почему я не сумела ему помочь?" – спросила себя Карина. Ей вспомнилось, как, сидя в кухне столь любимого им дома, лорд Линч на мгновение сбросил тяготившее его бремя забот. Он хвалил ее стряпню, смеялся вместе с Дипой над котенком, который свалился в блюдце с молоком для кошки.
Ненадолго лорд Линч как будто помолодел. Но несчастье снова окутало его, словно плащом, прежняя сдержанность и холодность вернулись к нему, и он опять казался неприступным.
Что же происходит внизу?
Карина почувствовала, что больше не в силах оставаться в неведении. Она уже подошла к сонетке и хотела позвонить миссис Барнстейпл, вдруг по голосу экономки удастся определить, известно ли ей что-нибудь, но передумала. Подобное поведение показалось ей недостойным: она не имеет права совать нос в дела хозяина. Когда прикажут упаковывать чемоданы, сразу станет ясно, что происходит.
Дипа проснулся, когда было далеко за полдень. Солнечное утро перешло в дождливый день, и выходить на прогулку не было смысла.
Вместо прогулки Карина решила позаниматься с Дипой, скорее даже чтобы отвлечься самой. Но мальчику было скучно, он не мог сосредоточиться, и вскоре они оба уже сидели на полу и играли в оловянных солдатиков, выстраивая их в колонны, марширующие под стол, вокруг стула и назад в коробку.
Вечер тянулся бесконечно долго. Время шло, а их уединение в детской время от времени нарушали только лакей, принесший чай, горничная, которая пришла задернуть шторы, и младший лакей, доставивший масляные лампы.
Карина распорядилась принести горячей воды и, несмотря на протесты Дипы, хорошенько вымыла его. Потом переодела его в ночную рубашку и уложила в постель.
– Сказку, расскажи мне сказку, – попросил мальчик.
Она рассказала ему сказку, длинную и довольно сумбурную, ибо мысли ее были заняты совершенно другим, и когда добралась до конца, счастливого, как положено в хороших сказках, ребенок уже спал. Карина подоткнула одеяло, открыла пошире окно и, забрав лампу, вышла из спальни. Теперь, оставшись одна, она задумалась, как провести остаток вечера, не имея никаких вестей о лорде Линче.
Она поймала себя на том, что прислушивается к звуку шагов. Ей казалось, что больше она не выдержит и просто выкрикнет не дающий покоя вопрос: что происходит внизу. "Почему, почему я не нужна ему сейчас? О, боже, что же там делается?" – мучительно размышляла она, в волнении меряя комнату шагами.
Усилием воли она заставила себя сесть за стол и пришить пуговицу к пальто мальчика.
В половине восьмого в детской появился лакей с ужином. Девушка бросила на него быстрый взгляд: заметил ли он какое-нибудь неблагополучие внизу, а если заметил, скажет ли ей об этом?
– Сегодня вечером скверная погода, – начала она разговор.
– Да, дождь как из ведра, – ответил лакей. Произношение выдавало в нем простого деревенского парня.
– Очень жаль, тем более утро было прекрасное.
– Нет, для урожая дождь – это хорошо.
– Вы из деревни? – задала Карина совершенно ненужный вопрос.
– Да, я живу внизу в деревне. Здесь я только временно – у них не хватает работников.
Лакей посмотрел на поднос и спросил:
– Вы больше ничего не желаете?
– Нет, благодарю вас.
С шумом закрыв за собой дверь, он вышел из комнаты.
Карина вздохнула: есть ей совершенно не хотелось. Да и вряд ли она смогла бы проглотить хоть кусочек. Чтобы не обижать повара, девушка положила в свою тарелку немного вареного цыпленка с рисом, чуть-чуть поковыряла в ней и отставила. Выпив стакан воды, она вернулась к работе.
Когда с шитьем было покончено и занять голову стало решительно нечем, Карина вдруг вспомнила, что тот камердинер позвал ее на помощь как раз тогда, когда она направлялась за книгой. Как она жалела сейчас, что он встретился ей не на обратном пути. Если бы у нее было хоть что-нибудь почитать, то, возможно, это отвлекло бы ее от мыслей о чужих делах.
Увы! Она только пыталась выдать желаемое за действительное, разве можно было сейчас думать о чем-то другом.
В конце концов, хотя было еще рано, Карина сняла платье и переоделась в мягкий шерстяной с кружевами халат. Раз больше делать нечего, она расчешет волосы, как учила няня: сто раз пройтись по волосам утром и сто раз вечером. Она вынула шпильки, и золотые волосы прядями заструились по плечам. Устроившись у камина в игровой, она расчесывала и расчесывала их до тех пор, пока не стало казаться, что за щеткой пролетают искры, а волосы встают нимбом вокруг лица.
Покончив с этим делом, девушка хотела вернуться в свою спальню, но в это время дверь в комнату отворилась и на пороге появился слуга. Она уже готова была попенять ему, что он вошел без стука, но тут заметила, руки его заняты большим серебряным ведерком с бутылкой шампанского. Пройдя через всю комнату, он с грохотом водрузил его на стол.
Когда слуга повернулся к ней лицом, Карина сразу же узнала человека, с которым встретилась в тот раз, когда вошла в дом с заднего крыльца. Она не сомневалась в этом: у нее была хорошая память на лица.
– С наилучшими пожеланиями от сэра Перси. Скоро он прибудет сюда и поможет вам выпить это шампанское, – довольно развязно сказал слуга и подмигнул Карине.
От неслыханной дерзости она на мгновение потеряла дар речи и пока подыскивала слова, какими лучше отослать шампанское назад, слуга продолжил:
– Кажется, я узнал вас тогда, в коридоре. Ваше имя Клеверли, верно?
– Что?! Откуда вы знаете? – резко спросила Карина.
– Вы меня прямо напугали, – он говорил по-прежнему фамильярным тоном, но как это ни странно, в голосе его слышались уважительные ноты. – Когда мы встретились в коридоре, я сразу понял, что где-то видел вас, – А потом вы поднялись по лестнице, и я вспомнил. "Леди Клеверли, – сказал я себе. – Провалиться мне на этом месте, если это не леди Клеверли".
– С чего вы взяли?
– Я видел ваш портрет. И прекрасный к тому же. Ну, прямо глаз не мог оторвать от него, не знаю почему. Просто пробирает и все, если вы понимаете, что я имею в виду. Часами стоял перед ним, вот что. А потом, когда увидел вас, так сказать, во плоти, мне показалось, что я встретил привидение. "Леди Клеверли, – сказал я, – но не на картине, а живая!"
– Но я не леди Клеверли, а ее дочь. А где вы видели портрет?
– В вашем доме, разумеется, в Клеверли Корт. Где же еще?
– Вы… вы были в Клеверли Корт? – насторожилась Карина.
И вдруг у нее словно перехватило дыхание.
– Вы слуга сэра Перси? Вы вместе с ним были в Клеверли Корт? – спросила она.
– Верно. Поехали взглянуть на это местечко. Прекрасное поместье. Оно ему сразу понравилось, что правда, то правда. "Думаю, мы его оставим, Дженкинс", – сказал он. А это настоящий комплимент: он редко оставляет дома себе. Сразу же продает их.
– Вы хотите сказать, – начала Карина, и голос ее, казалось, звучал откуда-то издалека, – вы хотите сказать, что сэр Перси получил поместье от моего отца?
– Да, наверное, так оно и есть. Когда я впервые увидел вас, я подумал, что вы и есть леди Клеверли – портрет так похож на вас. Я все время думал о портрете, не знаю почему. Может, из-за того, как он нарисован, – золотые волосы, как ваши, на фоне голубого неба.
– Значит, это сэр Перси выиграл… забрал Клеверли, – произнесла Карина едва слышно.
– Конечно! Это всего лишь одна из усадеб, что он выиграл. Удивительный человек. Второго такого нет! Дом за домом, усадьба за усадьбой. "Да что вы собираетесь со всем этим делать?" – спросил я его, когда они так и начали плыть ему в руки. "Я их продам, – ответил он, – но в свое время и за свою цену". Слуга сделал паузу.
– Умный, – продолжал он дальше. – Другие игроки никогда не строят планов. Только денег просят!
– Сэр Перси и Клеверли… Я и представить не могла, – прошептала Карина.
– Для человека, конечно, удар, когда он узнает, что у него больше нет дома. Но здесь везение, просто везение. Я всегда говорю, что сэру Перси дьявольски везет.
Огромным усилием воли Карине удалось овладеть собой.
– Я хотела бы, – обратилась она к слуге, – спросить вас кое о чем.
– Спрашивайте, – с улыбкой ответил тот. – Я мастер отвечать на вопросы. Сэр Перси доверяет мне. "Оставляю это тебе, Дженкинс, – говорит он. – Ты обо всем позаботишься". А уж я слежу за тем, чтобы все шло как по маслу.
– Что я хотела узнать, не выигрывал ли недавно сэр Перси… еще один дом… в Лондоне, Парк-стрит, восемьдесят девять.
Дженкинс в раздумье почесал затылок.
– Так… дайте вспомнить. Был дом на Портмен-Сквер, магазин на Уорди-стрит, потом еще Хамильтон-Тёррас. Да, вот вы заговорили об этом, и я вспомнил дом на Парк-стрит. Восемьдесят девять, говорите? Большая гостиная, обшитая белыми панелями, верно?
– Да, – едва слышно ответила Карина.
– Ну, конечно! Я все вспомнил. Там были какие-то проблемы с бывшим владельцем? Фу, какой же я дурак, что сразу не догадался. Сэр Хьюго Клеверли! Не знаю, почему я сразу не сообразил. Мне очень жаль, мисс, истинный бог, – от растерянности он снова почесал затылок, – … но, как говорят, жизнь есть жизнь. Один возносится, другой низвергается в пучину.
Карина бессильно опустилась на стул и, уронив голову, закрыла лицо руками.
Некоторое время слуга молча смотрел на нее, потом тихонько направился к выходу.
– Простите меня, мисс, и не вешайте носа. Все пройдет. Время – лучший лекарь – так говорит моя старая мамаша, – сказал он, немного помедлив в дверях, словно хотел что-то добавить, но передумал и вышел из комнаты.
Карина сидела неподвижно, зарыв лицо в ладонях. Казалось, мысли и чувства покинули ее.
Когда наконец она пришла в себя, в комнате никого не было и только бутылка шампанского вызывающе сверкала в центре стола. В ужасе девушка отвернулась и протянула руку к сонетке. Она уже хотела позвонить, но остановилась, почувствовав, что не в состоянии ни что-либо объяснить, ни распорядиться, чтобы бутылку унесли.
В полном смятении она бросилась в спальню, борясь изо всех сил с подступающими рыданиями. Прикрыв дверь, она попыталась нащупать ключ. Потом трясущимися пальцами поискала снова. Этого не может быть! Карина взяла с прикроватного столика лампу и поднесла к двери. Ключ в замке отсутствовал. Не было его и на полу, он попросту исчез!
Очень медленно она поставила лампу на место и пристально посмотрела на дверь: слезы высохли и на лице появилось совершенно новое выражение. Мгновение она стояла неподвижно, раздумывая, а затем, словно приняв решение, подошла к стоявшему в углу чемодану и стала что-то искать в нем. Основную часть багажа уже унесли, а в этом чемодане лежали вещи ее матери. Карина сильно сомневалась, чтобы что-нибудь из этих вещей понадобилось ей здесь, в замке, но расстаться с ними было выше ее сил.
Наконец она нашла то, что искала, достала из чемодана и положила на кровать. Потом подошла к шкафу, открыла его и выбрала себе туалет.
Медленно и методично она оделась в платье из черного шифона с облаком тюля вокруг плеч. Этот изысканный дорогой наряд, доставшийся ей от матери, делал Карину более. взрослой и в то же время возвышал тихую скромную гувернантку до элегантной светской дамы, идущей в ногу с модой.
Переодевшись, она села к туалетному столику и уложила волосы, но не так, как носила обычно, а в высокую прическу, как с присущим только ей изяществом укладывала волосы ее мать. После этого уверенными, хотя и похолодевшими пальцами открыла шкатулку с драгоценностями, достала жемчужное ожерелье, также принадлежавшее матушке, и застегнула его на шее. Слезы душили ее, но она только сильнее сжала губы, да в лице появились решимость и сила, мало кому в ней известные.
С гордым видом, словно собираясь на бал или светский раут, Карина прошлась по комнате. Потом выдвинула кресло и установила его напротив двери. Бросив на себя взгляд в зеркало, она подошла к кровати и взяла лежавшую на ней вещицу.
Это был инкрустированный перламутром ящичек великолепной работы, который когда-то лежал в стеклянном футляре в гостиной их дома в Лондоне.
"Это подарок российского Великого Князя Ивана, – рассказывала Карине матушка. – Твой отец и я были в Санкт-Петербурге, и перед самым нашим отъездом домой Великий Князь принес этот ящичек. "Мадам, – сказал он при этом. – Надеюсь, вам никогда не придется воспользоваться содержащимся здесь предметом, но я буду чувствовать себя спокойнее, если он будет при вас для защиты от волков и прочих, возможно, двуногих врагов". Мы с твоим папой посмеялись над страхами Великого Князя, но я всегда хранила его подарок как самое дорогое сокровище".
Этот рассказ матушки так и слышался Карине, когда она отпирала усыпанный аметистами запор, а потом открывала ящичек.
Внутри на ложе из алого бархата лежал маленький изящный пистолет. Его перламутровую ручку украшали аметисты, однако ствол был сделан из настоящей вороненой стали. И лежавшие в особом отделении пули были вовсе не игрушечными. Карина зарядила пистолет и, не выпуская его из рук, устроилась в приготовленном кресле. Судя по часам на каминной полке было уже поздно, но девушка приготовилась ждать.
Она сидела совершенно прямо, с высоко поднятой головой, но чувства ее были напряжены до предела. Раз или два она прикасалась к материнским жемчугам, словно ища поддержки. Однако лицо ее при этом оставалось совершенно бесстрастным, и, кроме расширенных зрачков глаз, ничто не выдавало ее тревоги и беспокойства.
Время тянулось медленно. В комнате стояла тишина, нарушаемая только тиканьем часов и время от времени потрескиванием углей в камине.
Было уже за полночь, когда Карина услышала то, что ждала, звук шагов, уверенных и неторопливых, по лестнице. Тот, кто сейчас поднимался по ступеням, ничуть не таился: его шаги совсем не напоминали шаги человека, крадущегося на тайное свидание. Наоборот, это шел ликующий мужчина, уверенный, что добьется желаемого, и не сомневающийся в победе.
Шаги раздались в детской, и дверная ручка повернулась, как поворачивалась она предыдущей ночью, когда дверь была заперта на ключ. На этот раз она распахнулась, и на пороге появился тот, кого Карина ожидала увидеть – сэр Перси. Бриллиантовые запонки в манжетах его накрахмаленной белоснежной рубашки ослепительно засверкали. Очевидно, он пришел прямо от карточного стола. В пальцах дымилась выкуренная наполовину сигара, а губы кривились в отвратительно-чувственной улыбке, которая вторила похотливому выражению его глаз.
Первое мгновение он видел только ожидающую его Карину. И вдруг с ужасом осознал, что именно у нее в руке.
– Входите, сэр Перси, входите, – пригласила девушка. Голос ее звучал ясно и спокойно. – Я ожидала вас.
– Что это? Что вы делаете? – вскричал сэр Перси. – Уберите эту проклятую штуковину. Не будите дурой!
– Я ждала вас, – продолжала она, – ибо только что узнала нечто чрезвычайно важное. Из рассказа Дженкинса я поняла, что именно вы у-уби-ли моего отца.
– Что за чушь!? О чем это вы?
– Мое настоящее имя Клеверли. Карина Клеверли. Вам это что-нибудь говорит? Помните моего отца? Думаю, вряд ли вы забудете его.
– Хьюго Клеверли?! Я не верю ни одному вашему слову!
– Увы, это правда. И вам придется вспомнить, что именно вы забрали у него дом и поместье. Ему было так непереносимо стыдно за свой проигрыш, что он даже не сказал нам, кому ушла его собственность. Мы с мамой понятия не имели, кто тот захватчик, тот самозванец, отнявший наш дом у отца, человека слабого и одержимого во всем, что касалось игры в карты.
– Ваш отец был плохим игроком. Он не мог достойно встретить проигрыш – всегда скулил, – почти грубо ответил сэр Перси.
– Да, он был плохим игроком, потому что играл только ради удовольствия. Ни при каких условиях он не должен был позволить втянуть себя в игру с человеком вроде вас, для кого карты стали профессией. Но это… это было не все.
Сэр Перси нервно стряхнул пепел сигары на пол.
– Вы не довольствовались, не так ли, сэр Перси, Клеверли и продолжали провоцировать моего отца, пока не вынудили его пойти дальше. На этот раз вы выиграли у него не только дом в Лондоне, но и вообще все, чем он владел. – Она сделала паузу и добавила: – Все до последнего пенни.
– Я не могу отвечать за чужую глупость, – огрызнулся сэр Перси.
– Разумеется, не можете. Но, вы так и не оставили отца в покое. Вы буквально не отпускали его от себя. Он собирался уехать из Лондона и больше не ходить в клуб, но вы послали за ним. Я помню, как принесли вашу записку, и мама умоляла отца не отвечать. "Это вопрос чести", – только и сказал он.
– Я любил вашего отца: он был прекрасным собеседником.
– Ваша любовь продолжалась, пока у отца оставались деньги. Когда же они перешли к вам, отец вам стал больше не нужен.
– Вы не можете ничего доказать.
– Я не могу ничего доказать, потому что вы убили его, – сказала Карина и, увидев испуг на лице сэра Перси, закончила:
– О, да, сэр Перси. Вы убили его, и это также бесспорно, как если бы вы сами спустили курок, пославший пулю в его несчастную одурманенную голову.
– Это ложь, и вам это прекрасно известно! – запротестовал сэр Перси.
– Напротив, – возразила Карина. – Мне рассказали те, кто был в тот вечер в клубе, что отец достал пистолет и стал угрожать вам. Но вы спрятались за спины товарищей и призывали выкинуть его из клуба. Вот тогда он и выстрелил в себя, а не в вас.
