Текст книги "Как вольный ветер"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Зато трава стояла так высоко, что, если улечься в нее и потихоньку продвигаться ползком, выйдет совсем незаметно.
Ползти быстро она не решилась, боясь спугнуть чутких животных. Но тем не менее довольно скоро оказалась от лошадей в пределах действия фотокамеры. Пока все шло хорошо. Но вот один из жеребцов, учуяв неясную опасность, вскинул голову и прислушался. Одно неверное движение – и он может сорваться с места.
Вальда почти перестала дышать, напряженно всматриваясь в просвет между стеблями. А сама тем временем с восторгом убеждалась, что легендарная краса коней – не преувеличение.
Они были не слишком высоки. Пожалуй, большинство выглядели даже ниже Блан-Блана. Самый крупный жеребец достигал в холке, наверное, не более четырнадцати ладоней.
Но они были крепко сбиты и действительно производили впечатление мощной породы: с мускулистыми шеями, широкими лбами и глубоко посаженными глазами. А длинные гривы и метущие по земле хвосты придавали им тот самый характерный облик, исполненный благородства и необъяснимого очарования.
«Неудивительно, что людское воображение связывало их с наездниками-богами», – восхищенно думала Вальда, твердо убежденная, что природа не создавала более прекрасных творений.
Так она лежала в траве, любуясь прекрасными животными, пока, очнувшись, не вспомнила, что теряет драгоценное время. С величайшей осторожностью Вальда приблизилась еще на несколько дюймов, затем – еще, покуда не очутилась на самом краю травянистой полоски. Теперь ее отделяло от лошадей лишь крохотное водное пространство, и, выдвинув камеру чуть вперед, можно было сфокусироваться на табуне.
Медленно и осторожно подняв голову, Вальда заглянула в окошечко видоискателя. Но едва лишь поймала в кадр хорошую композицию, как уже другой жеребец начал настороженно прядать ушами, и фотолюбительнице опять пришлось припасть к земле. Но рука ее при этом все равно осторожно потянулась к спусковому устройству.
В ту же секунду позади внезапно раздался топот. Пасущиеся лошади молниеносно сорвались с места и быстрее ветра умчались прочь. Девушка стремительно обернулась и закричала от ужаса: прямо на нее неслась невесть откуда взявшаяся лошадь! Еще миг – и она ее затопчет!
Как подброшенная пружиной, Вальда в долю секунды вскочила на колени и инстинктивно повалилась в сторону, с шумом плюхаясь прямо в теплую воду болотца. Снова взвизгнув, она в следующий момент увидела, что верхом на грозном скакуне сидит какой-то темный, зловещий человек.
Лошадь была из местных. Низко, на здешний манер, болтались железные стремена, и ноги человека почти доставали земли.
От страха и смущения Вальда никак не могла прийти в себя. Беспомощно барахтаясь в луже, она сквозь стекающие по лицу струи испуганно глядела на всадника.
– Вы что, не видите, куда скачете? – выпалила она наконец. – Чуть меня не убили.
Она выкрикнула это по-французски, и незнакомец отвечал ей на том же языке.
– Какого дьявола вы прячетесь в траве? Откуда мне было знать, что здесь кто-то есть?
Вальда наконец приняла сидячее положение, продолжая оставаться в воде, и потянулась за камерой, сиротливо мокшей поодаль.
– Вы испортили мне снимок!
Туго натянув поводья, человек заставил коня стоять как вкопанного.
– Вы что же, фотограф? – спросил он уже другим тоном.
– Пыталась им стать! – сердито огрызнулась девушка, поднимаясь на ноги. – Но вы мне не позволили!
Вся юбка и блузка на спине вымокли насквозь. Вода стекала даже с косынки – прямо за шиворот. Сорвав с головы платок, девушка горестно уставилась на кусок мокрой ткани. Человек на лошади пристально следил за ней.
– Вы не похожи на цыганку, – произнес он наконец. – К тому же я ни разу не слышал, чтобы цыганки занимались фотографией.
– Я и не цыганка! – по-прежнему невежливо отозвалась Вальда. – К вашему сведению, я – англичанка.
– Вот оно что! – уже по-английски и как бы с некоторым облегчением проговорил всадник. – Тогда понятно, почему у вас рыжие волосы и синие глаза. Ни у цыган, ни у французов такого не встретишь.
Теперь и Вальда, впервые за все время, как следует рассмотрела человека и поняла, что зловещим он ей показался, видимо, со страху, а по сути тоже мало походил на француза.
– Вы англичанин? – спросила она.
– Как и вы.
– В таком случае, быть может, вы скажете мне, нет ли поблизости какой-нибудь гостиницы, где я могла бы обсушиться?
В глазах незнакомца загорелся насмешливый огонек. Должно быть, в своей мокрой одежде да еще босая она выглядела нелепо.
– Поскольку я, до некоторой степени, являюсь причиной вашего плачевного состояния, то считаю себя обязанным предложить вам свою лошадь и доставить вас на мызу, где я проживаю. Это не более чем в двух милях отсюда.
Вальда хотела было ответить, что не желает его затруднять, но потом решила: пусть эти затруднения послужат ему хорошим уроком. Ее заботило не столько вымокшее до нитки платье, сколько упущенный снимок. Она в отчаянии думала, что, возможно, ей уже никогда не удастся застать вместе такое количество диких коней.
– Мои туфли остались у дороги, – ледяным тоном промолвила она. – Туда я дойду пешком, а затем буду рада принять ваше предложение.
– Очень благоразумно с вашей стороны, – похвалил ее незнакомец. – К чему рисковать своим здоровьем? Однако, боюсь, ваш чудный маскарадный костюм испорчен.
Слова «маскарадный костюм» неприятно задели Вальду. В них слышалось что-то похожее на насмешку.
«В конце концов его не касается, в каком костюме я путешествую», – обиженно думала она. Из-за него пропал такой снимок! Девушка слабо надеялась, что хоть остальная пленка не пострадала.
С собой у нее было еще две катушки по сто кадров, но, судя по тому, что она уже успела увидеть в Камарге, каждый кадр окажется на вес золота. А ведь нужно еще заснять цыганский праздник в Сент-Мари-де-ля-Мер!
Вальда мрачно шествовала впереди всадника. Возле дороги под кустом ее ожидали оставленные мешок и туфли. Тут же лежали и чулки с подвязками. Их она схватила и незаметно сунула в сумку. Потом обулась и завязала шнурки.
Выпрямившись, она увидела, что мужчина спешился и стоит чуть поодаль, держа лошадь под уздцы.
Вальда подошла и отдала ему мешок и камеру, надменно ожидая, когда он поможет ей сесть в седло. Она рассчитывала, что он сделает это так, как было принято в хорошем обществе, – подставив сложенные вместе ладони. Но вместо этого он, обхватив девушку за тоненькую талию, легко, точно пушинку, подсадил ее наверх. При этом она оказалась не в самом седле, а позади, на голом лошадином крупе. Приторочив вещевой мешок, англичанин заглянул ей в лицо снизу вверх. Кажется, в глазах его при этом вновь мелькнула озорная усмешка.
– Вы на меня все еще сердитесь?
– Да.
– Я полон раскаяния.
– Так вам и надо. Мне, может, никогда больше не представится случай сфотографировать этих лошадей.
– Непременно представится.
– Откуда вам знать?
– Я покажу вам гораздо лучшее место для съемки.
Весь ее гнев мгновенно испарился.
– Правда?!
– Но только при условии, что вы перестанете на меня сердиться. У меня сильнейшая неприязнь к хмурым женщинам.
Вальда расхохоталась – ну просто не могла удержаться!
– Ладно, перестану, – пообещала она.
Глава четвертая
Держа в руке фотокамеру, англичанин со сноровкой опытного наездника уселся в громоздкое седло и взялся за поводья. Белая лошадка вела себя смирно.
– Не боитесь? – спросил он сидящую позади Вальду. – Вам приходилось ездить верхом?
– Я в седле с пяти лет, – с ледяным достоинством произнесла она.
– Прошу простить мою бестактность, – поспешил исправиться ее спутник. Но в его голосе Вальде почудился едва сдерживаемый смех.
Он тронул бока лошади, и та двинулась неторопливой рысью. Девушке все же показалось, что такой аллюр был выбран нарочно, дабы пассажирка не соскользнула наземь. Такую опытную наездницу это не могло не задеть. Но в то же время она оценила предупредительность незнакомца.
«Попробовал бы он быть непредупредительным!» – тут же сердито фыркнула она про себя, чувствуя, как сырая блузка липнет к спине, а вся одежда ниже пояса насквозь мокрая.
Она пыталась угадать род занятий сидящего впереди человека и решила, что он тот, кого в Америке называют «ковбой», а в Камарге – «гардьен», то есть пастух, погонщик стад, он же и объездчик лошадей. Господин Февр, рассказывая о камаргских скакунах, упоминал и этих искусных наездников, а также, помнится, говорил, что их небесным покровителем является Святой Георгий.
Это очень символично: погонщик верхом на белом коне, в руке у него длинная пика, а на месте дикого камаргского быка очень легко вообразить дракона!
Вальда подумала, что англичанин, пожалуй, высоковат для камаргского коня. Но даже несмотря на то, что ноги его в нелепых длинных стременах болтались у самой земли, можно было отличить в нем превосходного наездника.
На молодом человеке была поношенная твидовая куртка и высокие сапоги, заляпанные грязью. Но, пожалуй, на ежегодном пастушеском празднике, одетый в традиционные молескиновые бриджи, черную бархатную куртку, синюю рубашку с цветочным мотивом и низкие испанские ботинки, он должен был выглядеть весьма впечатляюще.
Наверное, англичанин почувствовал, что она размышляет о нем, потому что бросил через плечо:
– Думаю, нам следует представиться друг другу. Меня зовут Ройдон Сэнфорд.
– А меня – Вальда Бер… – тут она замялась. Коль скоро он из Англии, разумно ли называть ему свое подлинное имя? Конечно, едва ли он слышал что-либо об ее отце. Но, с другой стороны, сэр Эдвард был довольно заметной фигурой и газеты нередко помещали сообщения о его подвигах. – …Бертон, – закончила она.
– И вы, стало быть, занимаетесь фотографией. Работаете для какого-нибудь журнала?
Вальда поняла, что он принял ее за репортершу, и не смогла сдержать прилив гордости.
– Я делаю снимки для выставки, – ответила она, стараясь держаться поближе к истине.
– Для выставки в Лондоне?
– Возможно, и так. Но, полагаю, Париж скорее заинтересуется видами Камарга. Единственное, на что я сейчас надеюсь, – чтобы пленка не оказалась окончательно испорчена.
– Я тоже очень надеюсь.
– А какой замечательный был ракурс! – Она вновь не смогла скрыть укоризны.
– Поверьте, я искренне сожалею, что по моей вине пропал несомненный шедевр. Обещаю загладить свою оплошность. Вы получите возможность сделать еще более выигрышные снимки, и не только лошадей, но и фламинго.
– О! Вы не хвастаете? Будьте уверены, я заставлю вас сдержать слово!
– Сами убедитесь, какой я хороший проводник. Кстати, где вы остановились?
– Я… я рассчитывала найти подходящую гостиницу где-нибудь неподалеку.
– Немного найдется в Камарге гостиниц, пригодных для проживания женщин, – в раздумье проговорил Ройдон Сэнфорд. – Попробую уговорить госпожу Поркье приютить вас.
– Она держит постоялый двор?
– О нет! Само это предположение она сочла бы оскорбительным, Ее муж – фермер, он разводит скот и держит мызу, где я и остановился.
– Как интересно! Значит, вы у них служите?
– Я у них отдыхаю. Я в отпуске. Но, поскольку приезжаю уже в третий раз, они дают мне возможность помогать их пастухам и пользоваться лошадьми.
Вальда чуть было не спросила, чем он занимается в остальное время, но передумала. Ей показалось, что не слишком-то учтиво столь настойчиво расспрашивать человека, не имеющего возможности повернуться к тебе лицом. Это напоминает допрос, в то время как нормальная беседа предполагает, что собеседники видят друг друга.
Некоторое время они ехали молча, затем Ройдон Сэнфорд спросил:
– Вы не замерзли? Если крепче ухватитесь за седло или за меня, мы поедем чуть быстрее.
– Я ведь уже сказала, что не упаду в любом случае. Нет, я не замерзла, но отвратительно мокра до нитки.
– Тогда вам просто необходимо как можно скорее попасть на мызу, чтобы переодеться.
Он пустил лошадь крупной рысью, и дальнейший разговор стал невозможным. Съехав с дороги, они пересекли поле и вскоре оказались перед фермерской усадьбой.
Как водится, постройку окружала стена кипарисов и широколиственных деревьев, служащих надежной защитой и от ветров, и от палящего солнца, а сам дом утопал в цветах, еще более прелестных, чем у вчерашней фермы, где табор останавливался на ночлег. Тут в изобилии росли малиново-красные гладиолусы и синие касатики, пурпурные глицинии и золотистая жимолость, а стены и даже стволы деревьев оплетал разноцветный шиповник.
Англичанин объехал дом и повернул лошадь во двор. Там он легко соскочил с седла и помог спешиться Вальде.
Очутившись на земле, девушка только сейчас в полной мере оценила его рост – чтобы встретиться с ним взглядом, она должна была задрать голову.
Однако ей не пришлось долго его разглядывать. Молодой человек занялся отвязыванием вещевого мешка, а затем, взяв его и камеру, направился через двор к открытой двери, пригласив Вальду следовать за ним.
Дверь вела в просторное помещение, оказавшееся кухней. С потолочных балок свисали свиные окорока и связки репчатого лука. Одну из стен почти целиком занимала обширная плита, а посредине вымощенного плитами пола стоял стол, на котором дородная женщина скалкой раскатывала тесто.
Она удивленно вскинула глаза на вошедшего Сэнфорда.
– Как вы нынче рано, месье!
– Я привез с собой молодую особу, которая нуждается в вашей помощи. В результате несчастного случая она упала в воду и насквозь промокла.
Женщина перевела взгляд на Вальду, и улыбка сбежала с ее лица.
– Караке! – вырвалось у нее.
– Нет-нет, мадам! – поспешил разубедить ее постоялец. – Эта особа – англичанка, но по некоторым причинам в настоящий момент одета цыганкой.
– Англичанка? – недоверчиво переспросила хозяйка. – Вы – ее друг?
– Надеюсь им стать, – галантно произнес Сэнфорд, но глаза его при этом насмешливо поблескивали, – как только мадемуазель милостиво простит мне невольную порчу фотоснимка, который она делала с помощью вот этой камеры. И он указал на черный футляр, что держал в руках. – Видите ли, мадам, наша гостья прибыла в Камарг, чтобы с помощью нового, усовершенствованного фотографического аппарата запечатлеть здешних диких лошадей.
– Не она первая, – отозвалась хозяйка, вытирая руки о фартук. Видимо, на нее эта новость не произвела впечатления.
Молодой человек подвел девушку к столу.
– Вот это и есть госпожа Поркье. Мадемуазель Вальда Бертон.
Вальда протянула руку.
– Как уже отметил месье Сэнфорд, он послужил невольной причиной моего падения в воду. И я была бы очень признательна, если бы вы разрешили мне переодеться и обсушиться у вас в доме.
– Разумеется, мадемуазель, – поклонилась госпожа Поркье. – Пожалуйте за мной.
Сэнфорд протянул Вальде ее мешок. – А я тем временем насухо протру вашу камеру, – сказал он. – Хотя не думаю, чтобы вода просочилась сквозь кожаный футляр.
– Будем надеяться, что вы правы, – холодно ответила «мадемуазель Бертон». Она чувствовала, что будет несказанно огорчена, если пропадет одна из трех ее пленок.
До сих пор разговор протекал на французском языке, но затем молодой человек прибавил по-английски:
– Я подожду здесь, а вы постарайтесь договориться с мадам относительно вашего пребывания здесь. Уверен: теперь, когда она убедилась, что вы не цыганка, то с радостью согласится.
Девушка хотела было ответить, что ему нет никакой нужды ее ждать и он может возвращаться к своим занятиям. Но тут же подумала, что, возможно, с его помощью удастся еще до вечера сделать несколько снимков.
– Да, подождите, пожалуйста. Я недолго.
Дом имел в плане форму прямоугольника. По такому принципу строились в этих краях все фермы. Вальда сама не раз бывала в жилищах графских арендаторов и знала, что внутри они, как правило, разделяются коридором на две части. По одну сторону располагалась большая общая кухня, где хозяева принимали пищу вместе с работниками, а также многочисленные кладовые. По другую – находилась большая, красиво обставленная комната, так называемая приемная для гостей, или салон, а также парадная столовая, где члены семьи, надев праздничные одежды, обедали по торжественным случаям.
На второй этаж вела лестница, иногда даже две. Верхние комнаты располагались таким образом, чтобы их обитатели меньше страдали от ветров, в зимнюю пору не только холодных, но и сокрушительных. Для этого стены, выходившие к морю, делались обычно глухими, без окон, за исключением тех случаев, когда заслоняющие дом деревья были очень высоки и мощны.
По натертой до блеска лестнице госпожа Поркье привела Вальду на площадку верхнего этажа, куда выходили две двери. Хозяйка отворила левую, и девушка очутилась в очаровательной комнате, половину которой традиционно занимала большая квадратная кровать с пологом. Любившие негу и комфорт французы обычно настилали на свои ложа многочисленные перины на гусином пуху.
Окна закрывались занавесками, а снаружи – крепкими ставнями, запирающимися на ночь. Громадных размеров камин, предназначенный, видимо, для сжигания целых бревен, согревал жильцов в промозглые зимние месяцы.
Вероятно, долгими зимними вечерами были сплетены разнообразные устилавшие пол коврики и половички из овечьей шерсти, белые и пестротканые. Нигде – ни пылинки. Комната поражала чистотой. Все было отмыто, выскоблено и натерто пчелиным воском. Через раскрытые окна лился сладкий аромат роз и жимолости, смешанный с острым запахом морской соли и йода, долетавшим со Средиземноморья.
– Здесь вы сможете переодеться, мадемуазель, – объявила госпожа Поркье, с любопытством разглядывая грубый холщовый мешок, который тащила Вальда.
– Благодарю вас. А вы не могли бы высушить мою одежду?
– Ну конечно!
– Господин Сэнфорд упомянул, что вы, вероятно, любезно позволите мне остаться на ночлег, – отважилась Вальда.
Фермерша взглянула на нее с явным недоумением.
– Вы что же, мадемуазель, путешествуете одна?
– Мои друзья ожидают меня в Сент-Мари-де-ля-Мер, – поспешила объяснить Вальда. Но я считаю, будет разумнее прибыть туда уже после фестивальных торжеств – ведь я не цыганка.
– Да, ваша одежда поначалу сбила меня с толку, – засмеялась госпожа Поркье. – Но теперь, когда видны ваши глаза и волосы, ни за что не спутаешь вас с цыганкой.
– Так я могу остаться?
– Мне будет очень даже приятно, мадемуазель. Всякий друг господина Сэнфорда – желанный гость в нашем доме. – От Вальды не укрылось звучавшее в ее голосе уважение. – Вот тут, в кувшине, вода. А если вы соблаговолите принести мне в кухню вашу мокрую одежду, я вывешу ее на солнышке, а то, если потребуется, и просушу над печкой.
– Думаю, она и на солнце отлично высохнет, – улыбнулась гостья.
– Если вам что-то понадобится, пожалуйста, не стесняйтесь.
С этими словами хозяйка вышла из спальни, плотно притворив за собой дверь, и Вальда услышала шорох ее шагов по не застеленной лестнице.
Наконец-то она могла скинуть с себя ненавистные мокрые юбки! Освободившись от них, Вальда заметила, что верхняя, красная, немного слиняла на белые, бывшие под ней. Блуза тоже оказалась в пятнах – от травы и воды.
Переодевшись в свежее белье, деятельная путешественница положила блузу в таз и попыталась отмыть ее холодной водой. Это был ее первый опыт стирки, и, видимо, она что-то делала не так, потому что пятна не сходили. Вальда решила, что будет разумнее отнести одежду госпоже Поркье и попросить ее выстирать.
«Ведь я вполне в состоянии оплатить все необходимые услуги», – ободрила она себя.
Но когда Вальда подумала о деньгах, перед ней встала еще одна проблема. В ее цыганской юбке имелось по бокам два кармана, и часть денег она держала там, остальные были упрятаны в бельевой мешок вместе с вещами. Задумчиво оглядывая теперь свое хозяйство, Вальда размышляла, где ей лучше хранить наличность и как носить ее при себе, если переодеться в тонкое летнее платье без карманов.
Надо сказать, что, собираясь в дорогу, она подошла к выбору платьев с особой тщательностью, понимая, что, во-первых, ей придется обходиться без горничной, которая гладила бы ее наряды, а во-вторых, гардероб должен весить как можно меньше.
Она долго стояла перед шкафом, доверху набитым всевозможной одеждой. Наконец ее выбор пал на два простых муслиновых платья, с виду, как ей казалось, не слишком дорогих, хотя в действительности оба вышли из мастерской знаменитого парижского кутюрье. Эти два да еще одно на вечер – вот все, что позволила себе предусмотрительная путешественница. Зато она смогла захватить тонкую юбку для езды верхом, а в пару к ней – легкий жакет, надеваемый ею в летнюю жару.
Сейчас она раздумывала, не переодеться ли сразу в него. Потом рассудила, что мистер Сэнфорд, возможно, вовсе не рассчитывает тотчас пуститься на поиски диких животных, а позже она обсудит с ним такую возможность.
Вальда спустилась, облаченная в белое муслиновое платье в мелкий голубой цветочек с голубым поясом. Растрепавшиеся под цыганской косынкой волосы она причесала и уложила заново.
Проблема хранения денег тоже была решена, и довольно хитроумно.
Большая часть банкнот была ловко спрятана в оставленных наверху коробочках с запасной пленкой. Эти коробочки Вальда убрала в комод, в самый дальний угол выдвижного ящика, и заложила сверху чулками и носовыми платками. В общем-то, ей не верилось, что кто-нибудь в этом доме окажется, как говорил ее отец, «нечист на руку». Тем не менее меры предосторожности никогда не помешают. Если лишиться всех денег в самом начале путешествия, то только и останется, что бесславно вернуться домой.
На всякий случай одну крупную банкноту достоинством в пятьсот франков девушка спрятала на груди, за корсажем.
«Пусть теперь кто-нибудь попробует сказать, что я скрупулезно не обдумала каждую мелочь!» – горделиво думала она.
Нарядная и довольная собой, Вальда торжественно появилась в кухне, где постоялец беседовал с хозяйкой. При виде Вальды новый знакомый поднялся ей навстречу, в глазах его вспыхнуло нескрываемое восхищение.
– Вот моя мокрая одежда, мадам. Я попыталась было сама отстирать пятна с блузки, но, боюсь, у меня плохо получилось.
– Все будет сделано, мадемуазель, – успокоила ее та, забирая вещи.
– Благодарю вас. – Девушка повернулась к Сэнфорду. – Вы осмотрели камеру? С ней все в порядке?
– Насколько могу судить, через кожаный футляр не просочилось ни капли. Для верности можно, конечно, сменить пленку, но готов поклясться: она не повреждена.
– В таком случае полагаюсь на вас.
– Госпожа Поркье предлагает вам выпить чашечку кофе и отведать ее знаменитых пирожков с мясом. После неприятного происшествия полезно подкрепиться.
– Кофе я бы с удовольствием выпила, а вот есть мне, пожалуй, не хочется.
– Вам непременно захочется, стоит только попробовать кусочек, – заверил ее Ройдон. Из учтивости он говорил по-французски, с тем, чтобы его понимала и хозяйка.
– Я сию же минуту подам вам в салон, – с готовностью откликнулась та.
– К чему эти церемонии? – удивился молодой человек. – Мы отлично перекусим прямо здесь.
– С нами по-простому можете обедать, пока вы один, месье, – тоном строгой нянюшки осадила его госпожа Поркье. – А когда у вас гости, надлежит принимать их в гостиной. Проводите туда мадемуазель, а я принесу кофе.
Было совершенно ясно, что отношение хозяйки к Вальде коренным образом изменилось после того, как девушка сняла цыганский костюм и приобрела респектабельный вид.
«Как это странно и несправедливо, думала девушка, – что люди так не любят цыган». Для нее же эти самые цыгане являлись воплощением дружелюбия, доброты, готовности прийти на помощь. Ройдон Сэнфорд распахнул еще одну дверь, и молодая леди прошла в салон нечто среднее между гостиной и парадной столовой. Строгая, чопорная мебель придавала комнате немного формальный и нежилой вид. Впечатление усиливали набитые конским волосом жесткие кресла и диваны. По стенам были развешаны акварели с изображением быков и лошадей. Такие картинки можно было купить в любом провинциальном городе, и нарисованные на них животные имели весьма отдаленное сходство с живыми.
Вальда подошла к окну и стала рассматривать утопающий в цветах сад. Молодой человек последовал за ней.
– Я вижу, вам удалось убедить хозяйку поселить вас на мызе.
– Она сказала, что всякий ваш друг – желанный гость в этом доме. По-видимому, вы здесь – важная персона. Скажите, почему вы так часто приезжаете сюда отдыхать?
– С таким же основанием и я мог бы спросить вас, почему вы приехали в Камарг, – улыбнулся он. – Ответ прост: потому что это – красивейшее место на земле.
– Я здесь совсем недавно и пока не могу судить столь же определенно. Но, кажется, вы правы.
– Эти места обладают особой магией, которую не выразишь словами. Стоит побывать здесь хоть раз, и снова тянет сюда. Иногда я даже во сне вижу Камарг и понимаю, что приеду опять.
– Что касается меня, я пока не могу сказать того же, – сдержанно проговорила Вальда.
Сэнфорд не ответил, и девушка, даже не поднимая глаз, почувствовала, что он смотрит на нее.
– Вы слишком юны, чтобы путешествовать в одиночку, – заметил он, помолчав. – Как ваш отец отпускает вас?
– Моего отца нет в живых.
– Да… но… ведь есть же кто-то… – начал он и осекся. – Разумеется, это не мое дело, но, честное слово, вы слишком красивы и потому нуждаетесь в том, чтобы за вами присматривали.
Вальда вежливо улыбнулась.
– Поверьте, я вполне в состоянии сама о себе позаботиться – за исключением тех случаев, когда в меня на всем скаку врезаются неизвестные всадники!
– Но, ради всего святого, как я мог предполагать, что где-то в высокой траве прячется молодая женщина, да еще переодетая цыганкой? – взмолился молодой человек.
– Смею думать, что, если бы я действительно оказалась цыганкой, а вы меня переехали, это вас ничуть бы не обеспокоило!
– Вижу, вы не разделяете неприязни госпожи Поркье к этому племени. Однако ее тоже можно понять. С этим народом не всегда бывает легко поладить. Порой они создают в этих краях немалые трудности, особенно когда в таком количестве собираются на свой ежегодный фестиваль в Сент-Мари. – Он помолчал. – Но они своеобразны, живописны и, без сомнения, вызывают интерес. А их праздник, выросший из древних политеистических верований, весьма впечатляет. – Почувствовав, что собеседницу занимает эта тема, молодой человек продолжал: – Когда-то давно, еще в XV веке, ромы, то есть цыгане, водружали на плечи статую богини Иштар и входили с ней в море. С помощью этого ритуала они надеялись умилостивить богиню, чтобы та ниспослала им плодовитость и изобилие во всем.
– Вот как! Я этого не знала.
– Отголоски подобных культов живут и в этом цыганском празднике, на который съезжаются кланы из разных мест и который не очень-то нравится местным жителям. Можно понять фермеров, которым цыгане причиняют немало беспокойств во время движения в Сент-Мари и обратно. – Он улыбнулся. – На прошлой неделе все дороги, ведущие к Камаргу, были запружены цыганскими повозками всех мастей и размеров, новыми и совсем ветхими, которые двигались плотным потоком.
– Мне кажется, что большинство землевладельцев благосклонны к цыганам, – возразила Вальда, – и разрешают им останавливаться табором в своих угодьях на ночь или даже больше.
– Дело не в крупных землевладельцах. От нашествия цыган страдают главным образом фермеры. У них мистическим образом пропадают куры, и даже овцы ухитряются исчезнуть из-под бдительного ока пастуха. – Он продолжал со смехом: – французам бывает жаль и тех денег, которые их дочери отдают гадалкам, а сыновья тратят на азартные игры и прочую чертовщину, с помощью которой цыгане по пути в Сент-Мари стараются выкачать из простых крестьян каждый франк.
– Не думаю, что вы знаете цыган лучше меня! – резко отпарировала Вальда. – Они вовсе не жулики, как вам кажется. Если даже они и возьмут по дороге что-то себе на пропитание, как можно винить их за это? Они ведь очень бедны, а край этот богатый. Мы не можем судить, почему земные блага распределяются между людьми так неравномерно!
– Понимаю! – опять засмеялся Сэнфорд. – Вы – одна из тех женщин, что ратуют за всеобщее избирательное право!
– По-вашему, я похожа на суфражистку? – живо отреагировала Вальда. – Что ж, возможно, я и стану ею когда-нибудь.
– Ну, с суфражистками у вас мало общего. Однако я могу сказать, на кого вы похожи. – В голосе его опять прозвучали иронические нотки, заставившие девушку вскинуть на него колючий взгляд. – Впрочем, – поспешил он, – я, пожалуй, придержу свой комплимент до тех времен, когда мы лучше узнаем друг друга.
За дверью раздались шаги, и Ройдон отошел от окна, чтобы открыть дверь перед госпожой Поркье.
Та внесла в комнату поднос, на котором возвышался кофейник в окружении двух больших чашек и горка пирожков на блюде. К кофе подавались также густые сливки, и, когда хозяйка поставила угощение на стол, Вальда поняла, что все-таки голодна.
– Как только хорошенько подкрепитесь, сразу же почувствуете себя лучше, – наставляла фермерша. – Даже маленькая неприятность очень выбивает из колеи.
– Спасибо. Вы так заботливы.
– Ну что вы! Для меня это удовольствие! – И хозяйка гордо выплыла из комнаты.
– Теперь мне совершенно ясно, – с улыбкой заметила Вальда, наливая себе кофе, – что если я задержусь здесь надолго, то сделаюсь такой же упитанной, как мадам Поркье.
– Возможно, именно для того, чтобы избежать этого, я и работаю. Ничто так не способствует сохранению хорошей формы, как верховая езда.
– А как вы думаете, завтра мы сможем отправиться?
– Вечером, когда вернется хозяин, поговорю с ним. Думаю, он разрешит вам взять одну из лошадей, хотя с ними сейчас трудновато, потому что кобылы начали жеребиться.
– Вы имеете в виду камаргских кобыл? – не поверила Вальда.
– Ну да. И диких, и домашних.
– Тогда я просто обязана сфотографировать их с малышами! Больше всего на свете мне хотелось бы иметь снимки новорожденных жеребят.
– Сами понимаете, это не так-то просто. Кобылы нервничают, да и жеребцы, которые их охраняют, не очень-то дружелюбны к посторонним. – Видимо, на лице девушки отразилось разочарование, потому что Сэнфорд тотчас прибавил: – Но я обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы ваша выставка имела успех. Совершенно согласен, что фотографии новорожденных жеребят произведут фурор.
– Значит, завтра приступим? – опять загорелась Вальда.
– Если вам так хочется. В то же время можно сфотографировать жеребят и на ферме. Здесь их тоже хватает.
Вальда разделалась с пирожком и признала, что стряпня госпожи Поркье и впрямь необычайно вкусна. Затем выпила кофе, остудив его большим количеством сливок.
– Я готова! Идемте смотреть жеребят!
Ройдон Сэнфорд поднялся из-за стола.
– Теперь я вижу, что у вас просто не может получиться плохих снимков, – восхищенно качнул он головой. – Вы вносите столько жизни во все, что говорите и делаете! Если то же самое распространяется и на занятия фотографией, результат должен быть ошеломительным.
