Текст книги "Звезда-беглянка"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Барбара Картленд
Звезда-беглянка
От автора
За годы правления королевы Виктории на ее жизнь было совершено шесть покушений. 29 мая 1842 года в прессе появилось сообщение, где цитировалось личное высказывание ее величества: «В последний момент я заметила в толпе грязное небритое лицо оборванца, который направил на меня дуло пистолета. Щелкнул курок, раздался выстрел, но он промахнулся». Нападавшему удалось ускользнуть, смешавшись с толпой. Однако королева предчувствовала, что последует новое покушение.
На следующий день королевская чета тайно скрылась, не сообщив об отъезде даже членам семьи. Однако королева оставила при себе свою фрейлину, леди Портман. «Я могу подвергать опасности жизнь моих джентльменов, но поступать подобным образом по отношению к моим дамам я не вправе», – заявила королева Виктория.
Преступник повторил попытку. Он был приговорен к смерти, но первого июля суд оправдал его – пистолет оказался не заряженным. Через два дня королева снова подверглась нападению. На сей раз стрелял слабоумный карлик, четырех футов ростом. Его пистолет был заряжен бумагой и табаком, пороха почти не было.
В феврале 1872 года было совершено последнее, шестое по счету, покушение. Стрелял безумный юнец, одержимый идеей борьбы за права фенианских заключенных.
Джон Браун, шотландец, схватил юношу, за что получил золотую медаль, двадцать пять фунтов и личную благодарность ее величества.
Глава 1
1842
Миллет надел зеленый суконный фартук и удобно расположился за рабочим столом, на котором было разложено столовое серебро.
Было уже поздно. Он отослал лакея, и теперь собирался заняться своим любимым делом, которое приносило ему неизменное удовольствие, – чисткой серебра.
В этом деле Миллет был настоящий профессионал. Любой серебряный предмет, тщательно отполированный его руками, снял не хуже хрусталя и выделялся среди другой посуды на обеденном столе.
Сегодня в предвкушении особенного удовольствия от работы он торжественно открыл створки огромного шкафа, занимавшего почти все пространство маленькой комнаты, и достал хрустальный бокал, обрамленный серебром. Когда Миллет обнаружил его впервые, то чуть не задохнулся от восторга. Он был уверен, что бокал не извлекали на свет многие годы: он был сделан еще в 1554 году сэром Мартином Боуэсом и почти все время пролежал в хранилище.
Миллет прикоснулся к чаше так нежно, как ласкают тело любимой женщины. Ее обязательно надо хорошенько почистить, пусть она и хранилась тщательно обернутая сукном.
Серебро было настоящей любовью Миллета. Когда ему пришлось оставить службу у графа Шерингхема, чью коллекцию он содержал в идеальном порядке ни много ни мало, почти тридцать лет, его сердце было разбито.
Теперь Миллет старался не вспоминать об этом, к тому же здесь всегда было чем отвлечься: он постоянно находил в Баронс-Холле все новые и новые серебряные изделия – настоящие шедевры. Он думал о них денно и нощно, зная, что вскоре они станут для него родными.
Серебряная чаша была прекрасна. По краю шел витиеватый орнамент, ножку поддерживали обнаженные нимфы необыкновенной красоты. Все это великолепие было увенчано статуэткой, изображавшей богиню Правосудия.
Миллет почувствовал легкий зуд в подушечке большого пальца. Пора приступать к работе. Он долго растирал в соуснике специальный чистящий состав, пока порошок не стал белым, как молоко.
Взяв в руки чистый льняной лоскут, Миллет уже готовился взяться за дело.
И тут в дверь буфетной постучали. Миллет беспокойно вскинул голову. Основательный, дородный, величавый, он заслужил у молодежи прозвище «Епископ». Но сейчас в его голосе не было ни намека на христианские любовь и милосердие. Недовольный тем, что его потревожили, Миллет довольно резко спросил:
– Кто там?
Поскольку сам вопрос уже содержал в себе приглашение войти, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась седая голова ночного сторожа, ровесника Миллета.
– А, это ты, – неприветливо проговорил Миллет. – Послушай-ка, я занят. Сегодня вечером мне некогда беседы вести.
– К вам посетитель, мистер Миллет.
– Посетитель? – переспросил Миллет, все еще слегка раздраженный.
Он очень не любил, когда его отрывали от чистки серебра, и это, пожалуй, было единственное, чего он не мог стерпеть в этой жизни.
Не успел он спросить, кто же этот ночной гость, как, отстранив рукой ночного сторожа, в буфетную проскользнула закутанная в плащ хрупкая фигурка.
Миллет остолбенел: перед ним стояла женщина, чье лицо было скрыто вуалью. Он пытался угадать, кто она и зачем пожаловала.
Сторож закрыл за собой дверь, и незнакомка откинула вуаль.
– Миледи! – воскликнул Миллет.
– Вы удивлены, Митти? – отозвался юный голос. – Я знаю, уже поздно, но я была уверена, что вы еще не спите.
– Нет, миледи. Но вы… вы не можете находиться здесь так поздно!
Схватив стоявший в углу комнаты стул, Миллет поспешно протер его уголком зеленого суконного фартука, и поставил рядом с ночной гостьей.
– Садитесь, миледи, – пригласил он.
Девушка – а она была очень молоденькой – приняла его приглашение и присела.
Но прежде всего она отстегнула плащ для верховой езды, надетый поверх изящного бархатного платья, и сняла шляпу с высокой тульей.
Положив вещи на стол рядом с серебряной чашей, она поправила прическу и откинула волосы со лба.
Миллету показалось, будто в темноту буфетной ворвался солнечный свет. Лучи масляной лампы золотыми искрами заиграли в ее белокурых волосах и потонули в бездонной глубине выразительных глаз.
У нее были странные глаза, голубые, но не яркие, а немного палевые.
Их оттеняли детские реснички: длинные, они загибались кверху, темнея на кончиках и придавая девушке бесконечно юное и весеннее выражение.
Каждый, глядя на нее, чувствовал, что страдания и заботы рода человеческого ее никогда не касались и не могли коснуться.
– Миледи, ведь вы приехали не одни? – спросил Миллет.
Она лукаво улыбнулась в ответ:
– Я приехала на Цезаре. Я привязала его за дверьми.
– Одна! На Цезаре! Миледи! – воскликнул Миллет. – Вы же знаете, что его светлости это не понравится!
– Его светлости столько всего не нравится! Впрочем, это не важно.
В голосе девушки послышались незнакомые Миллету нотки, которые заставили его забеспокоиться. Он пристально посмотрел на девушку.
Его светлости не мешало бы получше следить за такой красавицей, как Грейсила. Миллет всегда так считал.
Но Миллет за долгие годы службы прошел отличную школу и прекрасно знал, что хозяин всегда прав.
Он знал, что леди Грейсила сама расскажет ему, почему вместо того, чтобы спокойно спать у себя в кровати на втором этаже замка, она оказалась этой ночью у него в Баронс-Холле.
– Присядьте, Митти, – сказала Грейсила. Она называла его уменьшительным именем, которое дала ему еще ребенком.
На Миллета нахлынули воспоминания о давно прошедшем, и на глаза навернулись слезы о тех, оставшихся в далеком прошлом счастливых временах. То, что было, уже не вернуть, так уж устроен мир.
– Присесть, ваша милость? – переспросил Миллет.
– О, Митти, перестань быть таким сдержанным! Мне нужна твоя помощь, как тогда, когда умерла мама. Ты был единственный, кто мог успокоить меня, помнишь?
Выразительный голос девушки слегка дрогнул.
Миллет сел и обеспокоенно посмотрел на Грейсилу. Ему показалось, что она не так весела, как обычно, и вроде чересчур бледна.
– Чем обеспокоена ваша милость? – спросил он тем задушевным тоном, который всегда отгонял прочь любые тревоги и заботы девочки.
Леди Грейсила затаила дыхание:
– Я убежала, Митти.
– Но как, ваша милость! – воскликнул Миллет. – У вас же на днях свадьба!
– Я не могла выйти замуж за герцога! Не могу! – заявила Грейсила. – Именно поэтому вы и должны мне помочь, Митти.
Увидев, что старый дворецкий оцепенел и не в состоянии что-либо произнести, она продолжила:
– Я подождала, пока в доме все стихло, оставила на подушке записку для папеньки, прокралась на черную лестницу и спустилась во двор. Там я свистнула Цезаря, и вот теперь я здесь.
– Но, миледи, – произнес Миллет, однако девушка перебила его:
– Я не собираюсь возвращаться, а поэтому была не настолько глупа, чтобы уйти с пустыми руками. Я прихватила свои лучшие платья, они привязаны к седлу. Под лукой седла Цезаря голландский мешок, в котором много всякой всячины, которая может мне понадобиться.
Миллет, открыв рот, уставился на Грейсилу.
– Но, миледи… вы не можете здесь оставаться, – наконец выговорил он.
– Придется, Митти. Никому в голову не придет искать меня в Баронс-Холле.
Она коротко засмеялась, но в ее смехе не было ни капли радости.
– Но, миледи… – начал Миллет.
– Я знаю, вы хотите высказать свои возражения, Митти, – сказала леди Грейсила, – только, пожалуйста, сначала пойдите и принесите мои вещи, я не хочу, чтобы Цезарь сбросил и растоптал их. Это все, что у меня осталось в этом мире.
Миллет снова открыл рот, но Грейсила опередила его.
– Пожалуйста, Митти! – Ее голос был умоляющим и в то же время непреклонным. – Пожалуйста, милый Митти, сделайте это, прошу вас!
Вздохнув, он побрел к выходу, и дверь буфетной неслышно закрылась за его спиной.
Когда он вышел, Грейсила закрыла лицо руками.
– Я должна остаться здесь, – говорила она себе. – Куда мне еще идти… где меня не смогут отыскать? Кроме того… у меня так мало денег!
Перед тем, как покинуть замок, она отчаянно размышляла, где бы ей раздобыть денег.
У Грейсилы никогда не было в них нужды, кроме, может быть, нескольких серебряных шиллингов для подаяния в церкви.
Она прихватила те материны украшения, которые не лежали в сейфе, а хранились у нее в. шкатулке.
Теперь ей нельзя сидеть сложа руки. Ведь старик Митти мог измениться за это время. А вдруг он не позволит ей воспользоваться драгоценностями без разрешения отца?
Она старалась быть практичной и все предусмотреть, прежде чем покинуть дом.
Ее беспрестанно подгоняла, придавала сил и уверенности единственная мысль: она должна исчезнуть и никогда… никогда… и ни за что не выходить замуж за герцога.
Теперь, оглядываясь назад, она поняла, какой была доверчивой глупышкой, дав им возможность убедить себя принять его предложение.
Это было дело рук мачехи. Да, мачехе всегда удавалось добиться своего. Тихо и без скандалов.
Мачеха была женщиной умной и проницательной, по сравнению с ней Грейсила чувствовала себя невежественным, легковерным ребенком.
Когда стало известно, что герцог просит ее руки, предложение показалось ей заманчивым.
Грейсила знала, что это предел мечтаний всех юных леди из ее окружения.
Помимо того, что герцог принадлежал к очень древнему и почитаемому роду и был очень богат, он был еще и превосходным спортсменом, а его верховые лошади приходили первыми почти во всех видах классических скачек.
«Бриллианты Редстока фантастичны, таких нет даже у королевы!» – говорила мачеха.
Несмотря на то, что мачеха всегда тщательно скрывала свои чувства, в ее голосе на этот раз прозвучала откровенная зависть.
«Ты станешь наследницей Бедчамбера, – продолжала она, – тебя примут в любом салоне! Говорят, будто к герцогу неравнодушна сама королева, хотя ни для кого не секрет, что ее величеству нравятся красивые мужчины».
Это было уже слишком!
Грейсила сама жила в большом замке, и ее, в отличие от других девушек, не приводили в благоговейный трепет сказки об огромных дворцах герцога, битком набитых драгоценностями.
Правда, ее несколько смущало то, что, еще не получив ее согласия, герцог уже решил дело с отцом.
Впрочем, успокаивала себя Грейсила, герцогу, видимо, просто не приходило в голову, что ему могут отказать. Ведь он был самой выгодной партией на всех Британских островах.
Мачеха постаралась не упоминать о том, что он уже был женат.
Но его жена давно уже покоилась на кладбище, а какой смысл ворошить прошлое, тем более, что герцог по возрасту годился Грейсиле в отцы. Воображение Грейсилы было полностью занято картинами будущего герцогства, и она почти не думала о женихе как о мужчине.
Герцог рисовался ей туманной личностью, каким-то мифологическим персонажем или героем прошлого.
Впрочем, и мифологические персонажи, и исторические личности были для нее куда более реальны, чем живые люди.
Будучи самой младшей в семье, Грейсила с детства была одинока, и ее друзьями уже давно стали книги, которые она с жадностью поглощала одну за другой.
Няни и гувернантки в один голос твердили, что Грейсила испортит себе зрение.
«Читай, читай! – повторяла няня. – Доживешь до моих лет – станешь слепой, как летучая мышь, помяни мои слова».
Но Грейсила никого не слушала. Книги дарили ей дивные, прекрасные земли, где царили счастье и красота.
Там не было хмурых женщин с грубыми голосами вроде мачехи, которая всегда пыталась ее задеть.
Грейсила недолюбливала новую графиню Шерингхем, и вовсе не потому, что та заняла место ее матери, и не потому, что ревновала ее к отцу. Девушка инстинктивно чувствовала, что Дейзи Шерингхем была дурной женщиной.
Она была не в состоянии объяснить, что именно подсказывала ей интуиция, однако всегда старалась избежать любых контактов со своей мачехой.
Теперь Грейсила понимала, что ей следовало бы быть более осмотрительной, когда мачеха сообщила ей о сватовстве герцога Редстока.
– Я была слепа, как котенок! – в отчаянии повторяла девушка.
Правда предстала перед ней во всей своей обнаженной жестокости только сегодня утром. Грейсила была повержена, шокирована от охватившего ее ужаса и отвращения. Она была полностью разбита и испытывала сильное недомогание.
Утром в замок приехал герцог, чтобы завершить последние приготовления к свадебной церемонии.
Так случилось, что Грейсила видела его в общей сложности не более часа. В те времена такое бывало часто, и молодая невеста не всегда имела возможность поближе узнать своего будущего супруга. После того, как Грейсила узнала о том, что станет герцогиней Редсток, она встретилась со своим будущим мужем только один раз. Это произошло в тот день, когда отец позвал ее в Красный салон.
Девушка даже не подозревала, что герцог находится в замке.
Поэтому, увидев в салоне незнакомого мужчину, она не только сильно удивилась, но и засмущалась. Она замедлила шаг и покраснела, всем своим существом почувствовав его пристальный взгляд.
Грейсила вежливо присела в реверансе, не в силах поднять на гостя глаза.
– Мачеха уже сообщила тебе, Грейсила, – сказал отец, – что герцог Редсток оказал тебе большую честь и просит твоей руки. Он изъявил желание поговорить с тобой. Я удаляюсь и оставляю вас наедине.
Граф вышел. От волнения у Грейсилы бешено заколотилось сердце. Она стояла молча, ожидая, что ей скажет жених, все еще не решаясь поднять глаза.
– Я уверен, Грейсила, что мы будем жить счастливо, – произнес герцог и добавил: – Надеюсь, вам придется по душе это кольцо.
С этими словами он взял невесту за руку и надел ей на палец громадное кольцо с бриллиантом. Кольцо показалось Грейсиле слишком тяжелым.
– Благодарю… вас… Оно… очень красивое… – с трудом выдавила она.
– Это фамильное кольцо, оно принадлежит нашей семье уже более пятисот лет, – сказал герцог. – А после свадьбы ожерелье и тиара тоже станут вашими.
– Это… замечательно…
Герцог молчал. Удивленная Грейсила подняла глаза.
Его взгляд показался ей странным. Казалось, герцог изучает ее, рассматривает, пытаясь отыскать в ней что-то. Но что?
Герцог улыбнулся:
– Вы очень красивы, Грейсила. Я уверен, что вас назовут одной из самых прекрасных герцогинь Редсток, а красавиц у нас в роду было немало.
– Благодарю вас, – просто ответила Грейсила.
В ее голосе прозвучало чуть больше тепла, чем прежде. Вдруг ее посетила неожиданная мысль: что будет, если он ее поцелует?
Но герцог почтительно поднес ее руку к губам, и в этот самый момент в комнату вошел отец.
Позже Грейсила пыталась понять, какой же он на самом деле, ее будущий супруг. Герцог, несомненно, был красив, однако его сложение уже не отличалось прежним атлетизмом – он был в годах, его виски были тронуты сединой.
«Интересно, понравится мне, если он меня поцелует?» – спрашивала себя девушка.
Странно, но у нее не возникало по этому поводу никаких чувств.
Ее еще никто не целовал, но она знала, что если этот поцелуй случится по любви, то он будет восхитителен.
Каким же он будет?
В книгах, которые читала Грейсила, особенно у французских авторов, любовь между мужчиной и женщиной была лейтмотивом – волшебным, необычайно страстным и сильным чувством.
Герои, охваченные страстью, совершали подвиги и безумства, рисковали даже жизнью – и все это ради любви.
«Смогу ли я испытать что-то похожее по отношению к герцогу?» – задумывалась Грейсила.
На следующее утро, когда герцог покинул замок, девушка так и не ответила на свой вопрос.
Сегодня, за неделю до свадьбы, она все же решила узнать своего будущего мужа поближе.
Шли примерки приданого, и у девушки не было ни одной свободной минутки. Однако ум ее был свободен и, как птица в небе, мог лететь, куда захочет. Грейсила полностью погрузилась в мир своей богатой фантазии.
Ей было нелегко сосредоточиться на непрестанной болтовне мачехи о ее будущей жизни, на бесчисленных поздравлениях, письмах, подарках, которые бесконечной чередой стекались со всех сторон в замок.
Казалось, что замужество было поставлено перед Грейсилой как цель и вершина всей жизни. Ее готовили к этому торжественному дню с тех самых пор, как из-под опеки няни она попала в классную комнату.
«Ну-ка, сосредоточьтесь на арифметике, – твердила гувернантка, – что же вы станете делать, когда муж попросит у вас отчет о хозяйственных делах?»
«Вот вырастете, будут у вас свои дети, тогда поймете», – говорила нянюшка, когда Грейсила отказывалась слушаться ее.
Целыми днями девушка слышала одно и тоже: от няни, от сменивших няню гувернанток, от вечно придиравшейся к ней мачехи.
«Я никогда не стану искать тебе мужа, Грейсила, если ты будешь продолжать слоняться, как цыганка!»
«Мужчинам не нравятся слишком умные женщины. Положи книгу и отправляйся наверх, займись шитьем!»
Все будто сговорились. Все были озабочены ее будущим замужеством и тем, кто станет ее супругом.
Грейсила мечтала, что он будет доблестным и нежным рыцарем, как сэр Галахад, авантюристом и искателем приключений, как Улисс и таким же красавцем, как лорд Байрон.
Гувернантки не читали Байрона, и Грейсила тайком наслаждалась его поэмами в библиотеке, где она брала и остальные книги.
– Интересно, похож ли герцог на этих героев? – гадала девушка.
Ей захотелось найти для него подходящее сравнение и, улучив свободную от примерок минутку, Грейсила проскользнула в библиотеку и взяла с полки томик избранных произведений Байрона.
Она хорошо знала, что, если ее обнаружат, то в лучшем случае просто прикажут заняться другими делами.
В библиотеке у нее было свое тайное местечко. В самом дальнем углу помещения, оформлением которого занимался в свое время сам Роберт Адам, находилось длинное окно, застекленное цветными витражами с гербом Шерингхемов.
С украшенного лепниной потолка до самого пола свисали тяжелые красные бархатные портьеры, оставляя немного пространства между окном и стеной. Там и устроила себе гнездышко Грейсила. Она уютно расположилась в уголке на мягкой диванной подушке с томиком в темном кожаном переплете и с наслаждением погрузилась в чтение.
Уголок был скрыт от людских взоров. Даже если кто-нибудь внезапно заходил в библиотеку, Грейсила оставалась незамеченной.
Первое, что она прочитала, был отрывок из «Дон-Жуана»:
Любовь небесна, и она царит
В военном стане и в тени дубравы,
И при дворе…
«Способен ли герцог пробудить во мне любовь?» – гадала Грейсила.
Вопрос не давал ей покоя, и она быстро перелистывала страницы, разыскивая любимые строки:
Все музыка – и звон ручья игривый,
И шепоты травы, и шум ветрил.
Все музыкально в мире, все прекрасно,
И пенье сфер мы слышим ежечасно.
Девушка зачарованно улыбалась, а богатое воображение рисовало ей картины неземной красоты. Она не сразу услышала голоса, доносившиеся из другого конца библиотеки. Поэзия так увлекла Грейсилу, что она не заметила, как в комнату вошли люди. Прислушавшись, она узнала голоса мачехи и герцога.
«Маловероятно, что меня обнаружат», – подумала она и снова погрузилась в чтение, совсем не заинтересованная темой их беседы.
Но услышав свое имя, она вернулась к действительности. Грейсила подняла голову и прислушалась.
– Она такая юная и неискушенная, что никогда ничего не заподозрит, разве что кто-то расскажет ей, – говорила мачеха.
Грейсила удивилась и попыталась угадать, в чем именно она должна кого-то заподозрить.
– Ей никто не скажет, – уверенным тоном заявил герцог. – Ее молодость и невинность послужат надежным щитом.
– Ты прав, – отвечала мачеха. – Теперь мы сможем видеться когда угодно.
А потом мачеха глубоко вздохнула и добавила:
– Ах, дорогой, эти годы, проведенные вдали от тебя, стали для меня настоящим адом!
Грейсила насторожилась.
Она ущипнула себя за руку. Не сон ли это? Неужели все это происходит наяву? Почему мачеха говорит такие вещи, да еще и таким странным тоном? Грейсила никогда не слышала, чтобы она так разговаривала.
– Мы должны быть очень осторожны, – быстро проговорил герцог.
– Конечно, дорогой! – воскликнула графиня. – Но сегодня ночью мы будем в полной безопасности!
– Здесь? В доме Джорджа?! – ужаснулся герцог.
– Джордж простудился и не выходит из своей комнаты. Ах, Эндрю, сегодня мы будем вместе, и ты поймешь, как ты необходим мне!
– О, моя бедная Дейзи, так более продолжаться не может! Если бы я только знал, что Элси умрет всего через полгода, после того, как ты так скоропалительно вышла за Шерингхема!
– Тогда фортуна отвернулась от нас, – скорбно произнесла графиня. – Но теперь я снова с тобой! Если бы ты знал, как я тосковала без тебя! Ты самый прекрасный и чарующий мужчина в моей жизни.
Она помолчала, а потом, понизив голос, страстно выдохнула:
– Никто, никто в мире не сравнится с тобой! Ты лучший любовник, Эндрю!
Грейсила окаменела.
Наступила тишина, и шокированная происходящим девушка увидела, как герцог страстно и долго целует ее мачеху. Потом они вместе покинули библиотеку.
Грейсила осталась одна.
Она сидела очень тихо, не двигаясь. В голове звенело, мысли замерли и растворились в ледяном оцепенении.
Но от правды никуда не денешься!
Герцог – любовник мачехи! И продолжается это не год и не два, а с тех давних пор, когда была еще жива его первая жена.
Когда отец Грейсилы женился в третий раз, девушке просто не приходило в голову, что мачеха – женщина страстная и даже желанная.
Она читала в книгах, в основном во французских романах, о том, как женщины средних лет настойчиво искали любовных утех, но что такое происходит в ее родном доме, она, конечно, не подозревала.
Отец Грейсилы был суровым мужчиной, уже в годах. Дочери он всегда казался пожилым, может быть, оттого, что в семье она была младшим ребенком.
Он любил ее матушку и всегда был счастлив с ней. Но когда она умерла, он снова женился. Дейзи стала для него кем-то вроде нового ребенка. Она была значительно моложе его, и он опекал ее и всячески баловал.
Хотя мать Грейсилы после ее рождения стала совсем слаба, она выглядела очень молодо, а по духу была совсем юной. Они были очень похожи с маленькой Грейсилой.
Только после ее смерти Грейсила осознала, какого доброго друга она лишилась. Девочка стала совсем одинокой, а граф подпал под очарование настойчивой и проницательной Дейзи.
Она вторглась в его жизнь и неожиданно внесла в нее многое, чего ему, оказывается, недоставало с доброй и по-матерински нежной Элизабет.
Только теперь Грейсила поняла, что подсказывала ей интуиция, и почему бессознательно она так старалась избегать мачехи.
Наконец, тяжело поднявшись с подушки, она побрела к выходу, с трудом переступая внезапно ослабевшими ногами. Ей казалось, что она безмерно состарилась с тех пор, как полчаса назад сняла с полки томик Байрона.
Грейсила поставила книгу на место.
Она посмотрела туда, где герцог целовал ее мачеху, и поняла, что ни за что не выйдет замуж за человека, который ее не любит.
– Как они могли? – спрашивала она.
Девушка дрожала, не в силах оправиться от неожиданного потрясения.
Она поднялась к себе в спальню. Решив, что никто не должен заметить произошедшей в ней перемены, Грейсила дала себе слово вести себя, как обычно.
За обедом ей казалось, что эпизод с мачехой и герцогом был частью безобразной интриги, разыгравшейся в кошмарном сне или на театральных подмостках, а она, Грейсила, была единственным зрителем.
Отец был бесподобен в роли хозяина, и Грейсила вдруг поняла, что он был счастлив иметь такого зятя, как Редсток.
«Если бы только он знал!» – с горечью думала Грейсила.
Впервые она смотрела на мачеху не как на жену отца или старшую по возрасту, а как на женщину, причем женщину непристойного поведения, и с удивлением обнаружила, что мачеха очень привлекательна.
Теперь Грейсила была готова поклясться, что в ее манере говорить, глядеть и двигаться, поводя красивыми мраморными плечами, было что-то показное, нарочитое.
Поднимаясь к себе, девушка гадала, что же ей теперь делать, как избежать этой ужасной свадьбы. Она понимала, что единственный выход – это побег.
Как она скажет правду отцу? Да и вправе ли она говорить? И кто ее станет слушать?
Грейсила знала: все ее протесты по поводу свадьбы будут списаны на нервное расстройство или чрезмерную стыдливость. Все ее доводы, совершенно недоказуемые, не примут во внимание.
Она не могла допустить, чтобы ее мужем стал человек, который ее совсем не любит. Не хотела быть ширмой для любовников и не собиралась выходить замуж лишь для того, чтобы герцог и мачеха имели возможность беспрепятственно заниматься любовью!
Грейсила чувствовала, она не сможет уснуть потому, что ей было известно, что они собираются делать.
Хотя их спальни находились не только на разных этажах, но и в противоположных концах здания, Грейсила знала, что образ женщины, крадущейся по темным коридорам в комнату любовника, не даст ей сомкнуть глаз.
– Я должна бежать! Я должна исчезнуть! – воскликнула девушка.
Трудность состояла в том, что бежать было некуда.
Никто из родных ее не примет, это ясно. Герцог – слишком важная особа, чтобы кто-то решился его обманывать.
Друзья отпадали по той же причине. Грейсила представила, как расстроятся и даже рассердятся девушки, которые должны были по обычаю сопровождать невесту. Их пригласила мачеха из самых знатных английских семей.
Грейсилу пробрала дрожь.
Их туалеты уже оплачены, цветы для букетов заказаны, а дорогие броши с причудливо переплетенными вензелями жениха и невесты и увенчанные золотыми коронками, доставлены в замок.
После официальной церемонии гостей ожидало угощение в огромном павильоне, где уже стояли новенькие столы и стулья и даже большие бочки с элем.
Что же теперь будет?!
Однако она не сомневалась, что поступает правильно.
Единственная причина, по которой свадьба не сможет состояться, – это побег. Значит, ей надо исчезнуть.
Не будет невесты – не заведется и свадебный механизм.
За обедом Грейсилу мучил только один вопрос: куда бежать?
Какая-то часть ее сознания воспринимала выражение лиц сидящих за столом: усмешку мачехи, неприятный блеск в глазах герцога, краем уха она слушала рассуждения отца о политической ситуации.
– Миледи, шампанского?
Нотки нетерпения в голосе дворецкого заставили ее собраться с мыслями. Оказывается, ей прислуживают, а она ничего не замечает.
И тут внезапно ее осенило: «Миллет!»
Миллета уволила мачеха за то, что он якобы не справлялся с обязанностями дворецкого.
Все уже давно воспринимали Миллета как члена семьи, и казалось невообразимым, что после тридцати лет безупречной службы его вдруг уволили.
Но мачеха предпочитала держать прислугу, которая была предана ей, а не графу.
Теперь Грейсила поняла, с какими обязанностями не справлялся Миллет. Прислуга всегда слишком много знает! И слишком много говорит. Те люди, которых мачеха наняла сама, не станут ее предавать.
Для Грейсилы мысль о Миллете стала спасительной соломинкой. Она любила его так же сильно, как и отца с матерью.
Одним из первых слов, которое она произнесла, было его имя – «Митти».
Как только девочке удавалось ускользнуть из-под надзора няни, она бежала в буфетную и усаживалась Миллету на колени, рассматривая вместе с ним серебро, которое он специально доставал из массивного сейфа.
Миллет баловал ее, кормил виноградом, сладким и сочным, прямо с лозы.
«Митти меня спрячет», – поняла Грейсила.
И словно гора свалилась у нее с плеч.
Она вспомнила, как уходил из ее дома добрый Митти, заливаясь горькими слезами. В обычной одежде, без ливреи, он выглядел почти стариком.
– Что ты будешь делать, дорогой Митти? Куда пойдешь? – спрашивала Грейсила.
Ей все еще не верилось, что дорогого человека так запросто выгнали вон.
– Я найду другую службу, миледи, – отвечал Миллет. – А сейчас я поеду к сестре.
– К мисс Ханселл в Баронс-Холл?
Миллет молча кивнул: у него в горле стоял комок, мешавший ему говорить.
– Если ты уедешь оттуда, обещай мне, что оставишь свой новый адрес!
– Обещаю, миледи.
– Пожалуйста, береги себя!
– Я буду думать о вас, миледи. Я всегда буду помнить вас!
– А я – тебя, милый Митти! – отвечала Грейсила.
С этими словами она обвила руками стариковскую шею так, как делала это в детстве, и поцеловала его.
Ей было все равно, что о ней скажут или подумают. Митти был частью ее жизни, частью ее самой. Вот мачеха не станет ей близкой никогда.
Митти потерял дар речи.
Он выскользнул за дверь. Во дворе уже ожидала повозка с его скудными пожитками, которая должна была навсегда увезти Миллета из дома, где он прожил почти тридцать лет.
– Папенька, как вы могли позволить мачехе прогнать Миллета! Именно Миллета, а не кого-то другого? – с горечью спрашивала отца Грейсила.
– Ты же знаешь, я не вмешиваюсь в домашние дела, Грейсила, – холодно отвечал граф.
– Но Миллет был с нами всю жизнь, и начал свою службу еще до того, как вы с мамой поженились!
– Твоя мачеха говорит, что он не справляется с работой, – ответил отец.
– Неправда! – взорвалась Грейсила. – Каждый, кто приходит к нам обедать, остается доволен встречей и восхищается блеском серебра. Вам прекрасно известно, что любой в графстве предпочтет взять на службу лакея, которого обучал именно Миллет!
– Я не готов обсуждать это, Грейсила. Подобными вещами теперь заведует твоя мачеха.
Это был слабый аргумент, к тому же девушка видела, что отцу неловко. Она повернулась и молча вышла из комнаты.
Грейсила никогда не теряла самообладания. Когда была жива мама, для этого не было причин. Но теперь она была вне себя от гнева.
Поднявшись к себе, Грейсила бросилась на постель и разрыдалась. Последний раз она плакала на похоронах матери. А теперь Грейсила снова осталась одна, потому что нет Миллета, самого близкого человека на Земле.
