Текст книги "Воинство Рассвета (Дарват - 3)"

Автор книги: Барбара Джоан Хэмбли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Джил вздохнула. Она бы не стала ничего говорить, ибо знала, как близок к смерти был Ледяной Сокол, но... если Стюарт умрет, то командующим армии станет Ваир На-Шандрос. "Это меня совершенно не касается, – с отчаянием подумала она. – Я уберусь отсюда еще до вторжения, а что тут случится после – пусть разбираются сами". Однако она вспомнила ту ненависть, которая светилась в глазах Ваира, когда он разговаривал с Ингольдом на ступенях Убежища, и ее передернуло.

– Странно все же, что Стюарт не удосужился убедиться, что ты мертв, заметила она. – Если уж он взял с собой в дорогу яд, значит, с самого начала собирался его использовать.

– Не обязательно. – Ледяной Сокол пожал плечами. – На юге все по-иному. Такой человек как Стюарт носит с собой яд как нечто само собой разумеющееся.

Почему-то Джил вспомнились изящные, разодетые, увешанные драгоценностями люди, которых она видела в кристалле, во время древней церемонии на причале... Интересно, они тоже были отравителями?

– Расскажи мне про юг, – попросила она.

Он поморщился.

– Мужчин ты видела сама. Юг – земля многоцветья. Люди наряжаются, как попугаи. Цветы пурпурные, с желтыми прожилками... прямо как в бредовых снах. И даже муравьи там всех цветов радуги.

Его высокий выразительный голос рисовал в ее мозгу удивительно четкие цветные картины.

– Море там теплое. Алкетч – страна джунглей, пальм и многомильных нетронутых белых песчаных берегов. На западе – горы, неприступные, как стена. – Его рука очертила туманный горизонт. – И люди там тоже разных цветов кожи: черные, красные, золотистые. В пищу кладут слишком много специй, воняют пастой для удаления волос, а к женщинам относятся как к скоту. И на юге нет Дарков.

– Почему?

Он пожал плечами.

– Спроси Дарков. Спроси Ингольда. Спроси леди Джованнин. Она тебе скажет: это потому, что в Империи так сильна Церковь и там верят в Истинного Бога. Местами ходят какие-то странные слухи... но это всего лишь россказни. Якобы где-то пропадают люди, или кто-то видел что-то странное... Однако все, с кем я разговаривал на юге, похоже, полагают, что нашествие Дарков – это нечто вроде чумы, свалившейся на север.

Джил притихла, встревоженная случайно всплывшим в памяти воспоминанием. Что-то такое говорил Ингольд...

– Однако, – возразила она наконец, – Унголард, старик-ученый из Алкетча, который вступил в Совет Магов, сказал, будто Логово есть под развалинами старого города в джунглях, недалеко от тех мест, где он родился. И еще он сообщил, что архивы их империи тоже не сохранили никаких записей о древних временах... как и здесь, у нас.

Светлые брови ее собеседника изогнулись. Ледяного Сокола не слишком интересовали хроники и книги.

– Как долго живет пергамент? – спросил он. – Даже слова, высеченные на камне, могут быть стерты. На юге слишком жарко, там ничто не может сохраниться навечно.

– А к каким временам возводят свою историю твой народ? поинтересовалась Джил.

Ледяной Сокол улыбнулся.

– Ко дням богов, – тихо ответил он. В его ровном голосе она уловила эхо песен шаманов, звуков тундры и ледяных полей, приносимых ветром. Его голос почти выпевал слова, как будто они приходили к нему из далекой памяти о его диком детстве среди своего народа. – К тем дням, когда дождь пал на траву и человек вышел из проросшего семени. К тем дням, когда еще не слагались Длинные Песни, ибо малым было число героев. К тем дням, когда Владыка Солнца сдвинул Ледяную Стену, чтобы создать Море Трав, где могли бы жить люди, руками наловил в воздухе птиц и из них сотворил нам коней.

Джил нахмурилась, какая-то мысль шевельнулась в дальнем уголке ее сознания. Что-то в этом негромком хрипловатом голосе... что-то в словах Томека Тиркенсона, сказанных во время снегопада в ущелье... Холмы Гая над гаванью с тропическим деревьями... отпечаток сандалии, оставшийся в пыли пещеры...

Она вспоминала теплые гнилостные испарения в Долине Тьмы и темно-синие глаза Минальды, сквозь слезы глядящие в прошлую жизнь...

Джил застыла на месте и незряче уставилась в серую холодную даль. Догадка поразила ее, как удар молнии.

С той же уверенностью, с какой она помнила свое имя, Джил теперь могла ответить, почему восстали Дарки.

ГЛАВА 8

– Северные льды, – задумчиво произнес Ингольд, сцепив покрытые шрамами пальцы. Он словно что-то пытался разглядеть за стенами своей тесной каморки. – Лохиро говорил о них перед смертью. Самая суровая зима на памяти человечества... – Он посмотрел на Джил. – Невероятное объяснение... Ты можешь это доказать?

– Не знаю! – в отчаянии она развела руками. Объяснение заняло у нее довольно много времени, так как старик был не знаком со многими понятиями и терминами из тех, что она использовала, но когда она окончила, его лицо помрачнело. – Я уверена в своей правоте. Это единственное объяснение, которое включает все: почему Дарки покинули свои логова, расположенные на севере, и почему на юге они никогда не появляются. Я не могу указать на какое-то единственное доказательство и сказать: "Вот в чем причина". Но... я уверена.

Под седой щетиной у Ингольда заходили желваки. Джил подумала, что в последние дни он выглядел очень усталым, вымотанным и ослабевшим, как будто постоянно жил со страхом в душе или с тайным знанием, которое было ему не под силу.

– Алвиру это не понравится, – вздохнул Ингольд. – Ты сможешь представить доказательства до Зимнего празднества?

– Попытаюсь.

В последующие дни обитатели Убежища Дейра почти не видели Джил. Ее друзья из королевской стражи, Ледяной Сокол, Сейя, Мелантрис общались с ней только во время тренировок, которые она по-прежнему посещала. Иногда в маленькую комнатку в казармах королевской стражи, где Джил занималась научными изысканиями, заходила Минальда и болтала с ней, дожидаясь, когда Руди закончит свои дела в лаборатории. Руди тоже навещал ее, он приносил обед из кухни королевской стражи и напоминал ей, что надо поесть. Но мысли Джил витали где-то очень далеко.

Ингольд старался помочь ей. Его часто можно было застать у нее в каморке; маг сидел на ковре, скрестив ноги, занятый изучением хроник Кво. Но большую часть времени Джил проводила в одиночестве, слыша, как в коридорах меняется стража, и не зная, продолжается ли день или уже наступила глубокая ночь.

Порой она заходила в общую залу побеседовать с шаманом Белых Всадников, Тенью Луны, или с Унголардом, застенчивым темнокожим ученым, который оставил университет в Кхирсрите и приехал к Ингольду. Однажды она долго расспрашивала Кальдерна, здорового, смуглого стражника из северян, о его детских годах, а однажды целый день провела на четвертом уровне в Церкви, где заправлял своим неряшливым выводком пенамбрийцев Майя. Долговязый прелат терпеливо отвечал на вопросы, не вдаваясь в подробности, зачем ей это понадобилось.

В один из вечеров, когда молодые маги в общем зале были заняты тем, что забрасывали горящие шары в кольца, она отозвала в сторону Кта, и он дрожащим голосом поведал ей о некоторых странных вещах, которые наблюдал собственными глазами, пока соблюдал обет молчания в Геттлсендских пустынях, и о том, что ему рассказывали дуики.

– Я не знала, что дуики способны о чем-то говорить, – удивилась Джил.

– Ни на что они не способны, – проскрипел из-за занавешенных дверей кухни голос Нан. Старая колдунья высунулась из-за серой мешковины, ее глаза угрожающе сверкали. – Дуики – бессловесные животные, что бы ни болтал о них этот старый шарлатан. Я гоняю их со двора метлой, этих трусливых гадких воров, этих мерзких пожирателей ящериц...

– Если ты гоняешь их метлой, – с неожиданной горячностью возразил Кта, – то они, конечно, не станут с тобой говорить.

– Уж скорее мой осел научится болтать языком, чем они, – огрызнулась Нан.

– По крайней мере, они не злобствуют попусту, как многие старухи, отрезал отшельник, в его ягодно-черных глазках загорелись веселые искорки.

– Пах!

– Пух!

Ведьма и отшельник обменялись ритуальными жестами, словно швыряя друг в друга заклинания, и Нан исчезла за занавесом так же внезапно, как и появилась. Кара, она сидела в дальнем углу у очага, занимаясь рукоделием, только вздохнула. А уже через мгновение можно было слышать голос ее матери, извергавший проклятия на огонь в кухонной плите, который погас так не вовремя.

И все же чаще всего вечера Джил проводила в маленькой наблюдательной комнатке, рядом с лабораторией Руди, уставившись на стол кристаллом, одна ее рука лежала на выросшей за последнее время кучке кристаллов, другой она делала заметки о том ярком, сверкающем мире, полном солнца, интриг и цветов, который безвозвратно ушел в прошлое.

Минальда предоставила в ее распоряжение летописи королевского рода Гая, где на черных кожаных потертых переплетах был вытеснен золотой орел. Королевский герб невольно напомнил ей об Элдоре. Она вспоминала, как однажды видела этого человека, высокого и сурового; на золотом орле, вышитом на черном мундире, играл отсвет свечей, когда он склонился над кроватью спящего сына, ей вспомнился холод той ужасной ночи.

"Король имеет право умереть со своей страной..." – сказал Элдор.

Он только попросил Ингольда спасти сына.

Ингольд выполнил его просьбу. Дворец пал; на следующее утро Янус вынул меч с отделанной рубинами рукояткой из рук трупа, который невозможно было опознать, и принес беженцам в Карст известие, что король мертв.

Тогда, в ночь падения дворца, Минальда и многие другие были захвачены в плен Дарками. Ледяному Соколу и горстке гвардейцев удалось отбить Минальду лишь на ступенях лестницы, ведущей в Логово. Немудрено, что двое суток после этого Альда была вне себя от страха и горя. Удивительно, как она вообще уцелела и сохранила здравый рассудок. Впрочем, Джил давно заметила, что под внешней мягкостью и застенчивостью Минальды скрывается решительная, сильная натура.

А сейчас настало ужасное, тревожное время. Слухи, которые передавали Джил гвардейцы, были противоречивыми и не слишком правдоподобными: южане собираются домой, не рискуя ввязываться в битву за Гай; у Ваира есть вторая армия, которая нападет на Убежище, как только его защитники выступят в поход; Гай будет управляться от имени императора, как только его отобьют; Алвир принес присягу вассала посланнику; существует план, по которому убьют канцлера, приведут к власти Джованнин и установят теократию. Не успевал умереть один слух, как на его месте рождались три новых.

Минальда делала все, что было в ее силах, чтобы погасить эти сплетни, она проводила большую часть своего времени на четвертом и пятом уровнях, где воины Томека Тиркенсона спали на полу в залах и кладовках, которые и так уже были переполнены беженцами из Пенамбры. Джил видела, что Минальда находится на пределе своих сил и возможностей. Напряжение сказывалось на ней, и в их отношениях с Руди теперь сквозило лихорадочное отчаяние, от которого у Джил сжималось сердце.

Но в те дни в Убежище слухи были не единственным злом. Жестокая ненависть людей Дарвета к алкетчцам возродилась с новой силой. Особенно это чувствовалось среди воинов Геттлсенда и жителей Пенамбры, которые обитали по соседству с Империей. У некоторых воинов, семьи были убиты или уведены в рабство приграничными разбойниками Алкетча, встречались и жители Пенамбры, чьи дома и скарб были разграблены алкетчскими налетчиками. Жестокие драки стали обычным явлением.

Расовая и политическая ненависть были не единственными причинами ссор. Мало кто из маркитанток решился последовать на север за войском. Из уст в уста передавались ужасные истории о том, как женщины или даже подростки были изнасилованы где-нибудь в лесу, а то и вообще в задних коридорах самого Убежища, поэтому стало считаться опасным ходить в одиночку. Однажды трое плосколицых островитян напали из засады на Джил, когда та возвращалась от Минальды. Она рассказала об этом Янусу, но только для того, чтобы предотвратить досужие домыслы, которые могут возникнуть после того, как обнаружат трупы.

Образовались своего рода анклавы. Ни один южанин, даже по делу, не осмеливался подняться выше третьего уровня Убежища. Ингольд был единственным волшебником, который ходил в управляемые Церковью лабиринты в восточном конце Убежища, где Джованнин и инквизитор Пинард держали совет, окруженные бритыми молчаливыми воинами-монахами. Джил обнаружила, что очень неспокойно себя чувствует каждый раз, как он туда отправляется. Сведения о сферах разделения власти между церковными властями и гражданским правительством вычитывались в древних записях в заветной библиотеке Джованнин и горячо обсуждались на Совете. Более того, Джил узнала о песенке, которая была популярна среди королевской стражи: в ней описывались сексуальные наклонности алкетчских вождей. Веселенький марш насвистывался стражей во всех коридорах даже глубокой ночью, и от этого делалось только хуже.

– Не знаю, сколько еще я могу это выдержать, – заявила как-то вечером Минальда, сидя на покрытой овчиной скамье, за письменным столом Джил. Тир сладко спал, прижавшись к ее боку. – Словно ждешь удара молнии и не знаешь, куда и когда она ударит. Алвир и Стюарт совещаются между собой и приносят мне на подпись соглашения, о которых они уже полностью договорились, а я ничего с этим не могу поделать. – Ее руки беспокойно теребили черную куртку с нарисованным золотым орлом рода Дейра, которую Руди сшил специально для нее. – Я чувствую себя такой беспомощной.

Джил молчала. Задумавшись, она чертила палочкой на восковой дощечке для заметок узоры, напоминавшие рыбьи скелеты. Ее пальцы отбрасывали резкую черную тень на гладкую полупрозрачную восковую поверхность. Снаружи из общей комнаты доносился насмешливый голос Нан и раздраженный – Томека Тиркенсона.

– Отстань, женщина! Я что, не могу поздороваться с твоей дочерью, без того чтобы ты не кудахтала рядом, как наседка?

Джил подняла глаза и встретилась взглядом с Минальдой.

– Твой брат настаивает на этом союзе, не так ли?

Минальда вздохнула и откинула с лица волосы.

– Он как... как влюбленный, Джил. Ты знаешь, Стюарт привез с Юга подарки, вещи, которых у нас не было со времен падения Гая... отрезы бархата, музыкальные инструменты, книги. Он подарил мне вот это...

Она приподняла подол темной юбки и продемонстрировала остроконечные атласные туфельки, отделанные парчой и жемчугом.

– Алвир часами напролет твердит о торговле с Югом, о восстановлении той цивилизации, которую мы потеряли. Знаешь, Алвир всегда мечтал иметь все самое лучшее. Он любит красивые вещи, удобства и изящество. Суровая жизнь, в Убежище раздражают его, как ноющая рана. Ты сама это знаешь. Ты же его видела.

Джил подумала о безупречных нарядах канцлера, о роскоши, которой тот себя окружает, о запахе мыла и духов. Всем этим он словно бы возводил себя на пьедестал, возносясь над подданными. Однако Альда, запросто носившая простые крестьянские платья, все же пользовалась куда большей любовью и уважением.

– Но дело даже не в том, – спокойно продолжала Минальда. – Если мы намерены напасть на Дарков, делать это нужно сейчас. Кто знает, что может случиться к весне? Из всех правителей королевства только Томек Тиркенсон отозвался на призыв Алвира, но ведь известно, что, по крайней мере, еще четверо уцелели. Алвир прав в одном: если нам удастся отбить посевные поля вокруг Гая, мы сумеем установить с Алкетчем торговый союз, и на следующий год они не придут сюда как завоеватели.

Джил подавила желание высказаться по этому поводу и принялась зачеркивать нарисованные на воске узоры.

В комнате вспыхнул колдовской огонь, бросив отблески на сероватых гранях кристаллов для видеозаписи. Вошел растрепанный и небритый Руди, с красными от переутомления глазами. Умывался он, явно, не глядя в зеркало, и на лице остались пятна сажи.

– Привет, синий чулок, – бросил он Джил, а затем склонился, чтобы поцеловать Минальду, и сжал ее в объятиях с радостью и отчаянием.

Проснувшийся Тир с готовностью поднял ручки и сонно заворковал:

– 'Уди! 'Уди!

Руди с усмешкой взял его на руки.

– Чем тебя мама кормит, толстячок, неужто камнями? Все в Убежище только и думают о еде и воруют ее друг у друга, а ты все толстеешь. Как тебе это удается?

Тир только радостно засмеялся. Это обвинение вряд ли было справедливым: пока он был всего лишь младенцем, но в будущем обещал стать юношей, столь же стройным и изящным, как мать.

– Похоже, камер сгорания нам больше не найти, – вздохнул Руди, опускаясь на скамью рядом с Минальдой. – Отыскали всего пятьдесят две, при том, что обшарили кладовые сверху донизу. А огнеметчиков почти восемьдесят, придется использовать лишних людей на подмене.

Минальда встала у него за спиной и начала массировать его шею кончиками пальцев.

– Правда ли, что посол просит показать отряд огнеметчиков в действии? – спросила она.

– Мелантис уже натаскивает своих людей, – ответил Руди, закрыв глаза от удовольствия – Ты никогда не хотела стать профессиональной массажисткой? Через денек-другой я кое-что подготовлю для его милости. – Руди поймал руки своей возлюбленной, притянул ее к себе и, откинувшись, заглянул ей в глаза. – Он беспокоится о своем войске, – пояснил он, хотя все было и так ясно. Господи, так ведь и я беспокоюсь о нем.

"И не без оснований", – подумала Джил, но вслух ничего не сказала. После того как они ушли, она долго сидела, размышляя о Руди и Минальде, о Зимнем празднестве, о Дарках. В лабиринтах вокруг нее установилась тишина. Мерцающие камень на столе отбрасывал ее огромную тень на мрачную стену, выхватывая каждую щербинку и трещину на деревянном столе, резко очерчивал каждый пергамент, каждый кристалл на его поверхности. Он высвечивал грязь и убогость тесной каморки, ту тягостную обстановку, к которой Джил уже начала привыкать: отсутствие мебели, стол на козлах, продавленная койка.

"Ничего удивительного, – подумала она, – что Алвир прельстился атласными туфлями и запасом мыла. Возможно, он единственный человек в Убежище, у которого вся одежда в порядке. Одному Богу известно, где он раздобыл знамена, под которыми приветствовал Ваира. Но понимает, что и его запасы небезграничны".

Будучи историком, Джил знала множество примеров того, как богатые промышленные регионы без труда подчиняют себе малонаселенные сельские области. "К тому же, – подумала она, – Алвир не откажется стать управителем при императоре, если это принесет ему комфорт и престиж. Лучше быть негром в доме богача, чем помирающим от голода белым бедняком".

Откуда-то из каморок, окружавших ее кабинет, раздался странный звук. Было уже очень поздно, и все другие шумы штаб-квартиры Совета уже стихли. Джил никогда раньше такого не слышала: еле различимый, однако поражавший своей безудержней резкостью. Плач мужчины.

Какое-то время Джил сидела взволнованная и смущенная. Как и большинство незамужних женщин, она никогда не видела рыдающего мужчину и испытывала ужасное чувство: это казалось даже более постыдным, чем подслушивать, как кто-то занимается любовью... Возможно, кому-то из обитателей Убежища приснился горестный сон о том, как был разрушен его дом?

Но отчаяние этих душераздирающих рыданий все же принудило ее бросить занятия и покинуть кабинет в поисках тишины в общей комнате. Такому горю она ничем не могла помочь.

В общей комнате царила почти непроглядная темнота. Лишь голубоватый свет, похожий на мерцающий болотный огонь, пробивался сквозь занавес, скрывавший вход в каморку Ингольда. Приблизившись, она услышала мягкое поскрипывание пера.

– А, моя дорогая...

Маг протянул ей навстречу руки, как только Джил вошла в каморку. Поношенный коричневый плащ, который он накинул на плечи, сполз на спинку замысловато изогнутого и чиненного-перечиненного стула. Как всегда, руки у него были теплыми, и, как всегда, он словно вливал в нее свою жизнеутверждающую силу. Джил заметила следы усталости на его лице, но ничего по этому поводу не сказала. Он жестом пригласил ее сесть, а сам направился к очагу, чтобы налить чаю.

Джил посмотрела на пергамент, над которым он работал. Карта тоннелей и пещер Логова, похожая по своей запутанности на тарелку с макаронами. Она бросила взгляд на присевшего на корточки перед очагом старика; от его рук словно бы исходило теплое сияние.

– Ты сомневаешься, что Алвир нам поверит, да?

Ингольд обернулся.

– А ты сама?

Джил возмутилась.

– Он обязан поверить, – запротестовала она. – Черт возьми, у меня есть доказательства! Целый мешок доказательств... Он не может так просто отмахнуться от них!

Волшебник кряхтя встал и подошел к ней.

– Возможно, – согласился он. – Я очень на это надеюсь. Только, видишь ли, Ледяной Сокол ничуть не обманул меня своими недомолвками. Он вернулся сюда с отрядом Белых Всадников, и, я подозреваю, что они все еще где-то здесь, в Долине. Они знают, сколько людей отправится в Логово в Гае, и будут знать, сколько вернется обратно.

Джил молча сидела, рассматривая его лицо, – решительный подбородок и плоские скулы, очерченные отблесками очага. Как и прежде, ей казалось сейчас, что это лицо она знала всегда.

– Ингольд, – тихо спросила Джил, – почему Дарки охотятся за тобой? Я тебя уже спрашивала об этом прошлой осенью, когда ты отправлялся в Кво. Мне казалось, с тех пор ты сумел найти ответ.

Он отвел глаза.

– Не знаю, – откликнулся маг почти неслышным голосом. – Прежде мне казалось, это из-за того, что я знаю нечто важное. А теперь боюсь, что все дело лишь в том, кто я такой.

– То есть?

– Архимаг, – без всякого выражения произнес он, – тот, кому известно Старшее заклинание, подчиняющее себе все остальные.

Джил нахмурилась от внезапной горечи в его голосе.

– Не понимаю.

– Вот и хорошо. – Ингольд неожиданно улыбнулся и ласково обнял ее за плечи. – Хорошо. В любом случае, если дело дойдет до вторжения, то, будучи магом, у меня куда больше шансов выжить, чем у всех остальных. К тому же, если я не отправлюсь в поход вместе с войском, то останусь здесь, в Убежище, вместе с Джованнин и инквизитором Пинардом.

На это Джил было нечего возразить.

– Церковь на Юге не та, что была в королевстве Дарвет, – продолжал он. – Здесь Церковь всегда держалась в рамках законов. Но на Юге она сама и есть закон. Она не только благословляет королей, но и коронует их, а в некоторых случаях и сама выбирает их. Джованнин признает духовное главенство инквизиции.

– То есть подчинится приказам Пинарда?

Он хмыкнул.

– Джованнин Нармелион никогда в жизни не подчинялась ничьим приказам. Но она прислушивается к его словам, что Бог оправдает любые средства, которые изберут его верные служители. И она никогда не простит меня за то, что я отнял у Церкви брата Венда. Наверное, можно сказать, что своими речами инквизитор окончательно развратил ее, хотя при этом они оба считают, что руководствуются самыми благими намерениями. А поскольку Майя Пенамбрийский с ними не согласен, то рискует заслужить клеймо раскольника.

– Хотя он всего лишь верный приверженец Церкви, – иронично усмехнулась Джил, затем внезапно спросила: – Это правда, что ты отсек руку Ваиру в нечестном бою?

– Еще бы. – В его глазах сверкнул проказливый огонек. – Учитывая то, что он был верхом и вооружен длинным мечом, в то время как меня приковали за запястье к столбу и дали простой двухфутовый клинок... этот бой вполне можно назвать нечестным. Как ты уже, наверное, поняла, это случилось, когда я был рабом в кавалерийских бараках Кхирсрита. Мне и в голову не приходило, что в этой схватке Ваир потерял руку: не так уж и серьезно я его ранил. Хотя, конечно, алкетчские лекари не пользуются магией и не слишком искусны в своем ремесле... В общем, я почти и не вспоминал об этой истории, как только зажили мои собственные раны, и больше никогда не встречался с Ваиром. Но теперь, оглядываясь назад, я полагаю, что это именно он потом пытался меня убить и вынудил бежать из Алкетча.

Волшебник помолчал, его глаза затуманились, вглядываясь в далекое прошлое.

– Ваир всегда скверно владел мечом, – добавил он, взглянув на Джил, несмотря на все его заверения. Насколько мне помнится, во время тренировочного боя я выбил у него меч, и он заработал плохую оценку от наставника. Тогда, против всех правил, он, взъярившись, вернулся, чтобы довершить начатое.

– Тем самым увенчав грех гневливости грехом глупости. – Джил ухмыльнулась. Затем, слегка нахмурившись, спросила: – Ты тогда уже был магом?

– А ты сама как думаешь?

Она покачала головой.

– Но ведь ты был уже взрослым...

Волшебник вздохнул.

– Мне сравнялось двадцать два года. Как верно заметил наш однорукий друг, в этом возрасте большинство магов уже успевают овладеть своей силой, которая обычно проявляется где-то между девятью и четырнадцатью годами.

Он откинулся на спинку стула и набросил на плечи плащ, как будто хотел защититься от холода.

– Видишь ли, когда я вернулся из Кво, началась война. Наши земли граничили с Геттлсендом. Мой отец был правителем Гирфайи, это княжество близ Дила. В последней битве перед дверями отчей крепости я получил удар по голове, который едва не прикончил меня. И когда я пришел в себя в Алкетче, в загоне для рабов, я не мог вспомнить даже как меня зовут, не говоря уж о моих способностях или – к счастью – о моей роли в этой войне.

Долгое время Джил молча рассматривала его, и внезапно перед ней предстал отчетливый образ того блестящего самонадеянного светловолосого юноши, каким был Ингольд Инглорион в двадцать два года.

– И когда же ты вспомнил? – тихо спросила она.

– После бегства из Кхирсрита. В пустыне. У меня была лихорадка, я тогда чуть не умер. Меня нашел Кта. – Ингольд помолчал, уставившись на огонь в очаге. – Затем я много лет провел отшельником. Я вспомнил о себе все. Но я вспомнил и то, что война началась из-за меня. Из-за моих занятий черной магией и вмешательства в те дела, которые вовсе меня не касались... Прошло очень много времени, прежде чем я набрался храбрости зажечь огонь без огнива. Я свыкся с мыслью о гибели родителей и моего младшего брата, Лиардина... – Он покачал головой, будто старался избавиться от эха полузабытых старых голосов. – Но Гирфайя так и не воскресла из пепла. Возможно, я единственный, кто вообще помнит, где она находилась. Маги опасные люди, Джил, – закончил он, снова притрагиваясь к ее руке. – С нами лучше не связываться. Ледяной Сокол был прав. Нужно быть отважным человеком, чтобы водить дружбу с мудрецами.

Она пожала плечами.

– Я в это не верю.

– Правильно, ведь ты же очень отважна, – улыбнулся он.

– Так вот почему... – начала было она и замолчала на полуслове. Порой я сомневаюсь, что ты и впрямь так умен, как о себе думаешь.

И, не дав ему опомниться, неожиданно даже для себя самой, Джил наклонилась и нежно поцеловала его в лоб, а затем вышла из комнаты.

После слабого света в каморке Ингольда, темнота в общей зале показалась ей непроглядной. С привычной осторожностью, которой она научилась у Ледяного Сокола, Джил не стала останавливаться, чтобы дать своим глазам привыкнуть к темноте, а просто сделала шаг в сторону, дабы остаться незамеченной. Поэтому, когда какая-то тень возникла во мраке одного из многочисленных проходов, ведущих в общую комнату, Джил лишь плотнее прижалась к стене и замерла.

Ей удалось уловить смутные очертания бледного безбородого лица и бритого черепа, мелькнувшего на фоне двери. На мгновение тонкая рука задержалась на косяке, и пробегающие по почти погасшим углям очага огоньки вызвали ответный отблеск кольца с аметистом.

ГЛАВА 9

Обстановка в Убежище накалялась. Однажды ночью Минальда, вопреки обыкновению, не пришла в каморку Руди.

Несколько часов он бодрствовал, надеясь расслышать звук ее легких шагов по извилистым коридорам, лабиринты которых она так хорошо знала, и приглушенное шуршание мехового плаща, – лишь волшебник мог бы услышать все это. Прошло уже около двух часов, с тех пор как до него донесся неясные далекие голоса стражи, отправлявшейся в ночной караул.

Она никогда раньше не запаздывала так сильно.

Однако Руди был уверен, что сегодня Альда собиралась прийти к нему.

Днем прошли показательные стрельбы отряда огнеметчиков. Все население Убежища, за исключением Джил, которая, как подозревал Руди, настолько была захвачена своими таинственными исследованиями, что забыла обо всем на свете, и фактически все войско Алкетча присутствовали при этом. Всем хотелось посмотреть на оружие, которым, согласно слухам, правитель Ренвета в стародавние времена разгромил Дарков. На дальнем конце поля, рядом с дорогой, был возведен помост, над которым развевались мрачно-черные и кроваво-алые стяги королевства и Церкви, вперемежку с пестрыми, расшитыми золотом знаменами южан.

Лежа в темной каморке, Руди вспоминал события прошедшего дня, перебирая их, как яркие глянцевые фотографии. Перед его мысленным взором возникли ряды огнеметчиков: от мальчишек девяти-двенадцати лет до старой дамы, которой было уже под восемьдесят. В ушах звучали отрывистые команды, которые выкрикивала Мелантрис.

Ему на память пришли и другие картины прошедшего дня: Ваир и Стюарт, облаченные в оранжевые с алым одежды, увешанные драгоценностями... Бектис, стоящий у подножия помоста среди прочих волшебников: его не допустили к вельможам, ибо Джованнин отлучила бы от Церкви все королевство за одно только предложение, чтобы ей с инквизитором Пинардом встать рядом с колдуном... и наконец Алвир, чье лицо выражало смесь беспокойства и самодовольства.

Особенно ярко помнил Руди Минальду, державшую на руках Тира...

Ингольд держался поодаль ото всех; откинув тяжелые складки плаща за спину, он небрежно жонглировал маленькими сверкающими разноцветными иллюзорными пузырьками из воздуха, искоса наблюдая за происходящим.

Поскольку Руди прекрасно знал, как проводят время молодые маги в дождливые ненастные дни, это зрелище не слишком удивило его. Но он слышал беспокойный шепоток толпы, поднимавшийся, едва лишь Ингольд подбрасывал в воздух маленькие, переливающиеся разными цветами шарики, и те – зеленые, алые, небесно-голубые, – мерцая, вырастали до двух футов в диаметре и лопались у него над головой.

Отряд огнеметчиков выступил вперед. По взмаху руки Ингольда, пузырьки взмыли вверх, как вихрь осенних листьев. Кто-то из толпы в ужасе вскрикнул; Руди услышал шепот Ваира:

– Дьявольщина!

Смехотворные радужные игрушки теперь двигались в точности как Дарки: они, делая плавные повороты, парили в воздухе... Эти движения были знакомы всем присутствующим: каждый хоть раз в жизни видел нападающих Дарков. Не успела Мелантрис на полушаге развернуться и сбить пульсирующий алый шар, и тут же раздался взрыв аплодисментов. Движущиеся цели вспыхивали и исчезали, едва их касались языки пламени, а одобрительные крики превратились в рев, как будто в самом деле погибали настоящие Дарки. На помосте Алвир и разряженные, как павлины, лорды Алкетча удовлетворенно кивали друг другу, а внизу волшебники и стражники возбужденно колотили друг друга по спинам, Руди обнаружил, что его толкают, похлопывают, обнимают и поздравляют друзья и совершенно незнакомые люди. Даже Вос снисходительно проронил: