Текст книги "Шарафат бесстрашная"

Автор книги: Б. Хасанов

Соавторы: Рубен Сафаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Р. Сафаров, Б. Хасанов
Шарафат бесстрашная
Документальная повесть

Ночной бой

Три дня отряд Алексеева глотал пыль из-под копыт басмаческих коней. В тот вечер она тоже висела серо-розовым облаком над маленьким кишлаком. Прежде чем закатиться, солнце залило пламенем долину, стиснутую горами: живописно разбросанные кибитки, высокие тополя, густые сады. Но командиру красного отряда товарищу Алексееву было сейчас не до этих красот. Он стоял в дверях глиняного домика. Притолока была слишком низка для рослого командира. Он склонился под нею и, вглядываясь вдаль, мучительно размышлял. Как быть? Возвратиться в Андижан, так и не настигнув банду? Признать, что напрасно потрачены время и силы? И шакалы по-прежнему будут бесчинствовать?

«Нет, – покачал головой Алексеев. – Надо разорвать этот проклятый круг».

Край багрового солнца исчез за ближними горами.

«Почему бандиты каждый раз безошибочно узнают о приближении красного отряда?» – снова и снова возвращался к одному и тому же вопросу Алексеев. Вот и сегодня: еще не остыл огромный самовар под карагачом, валяется в пыли богатый шелковый бельбох – кто-то впопыхах не успел надеть, – и пыль над кишлаком еще не успела осесть. Значит, вот только что ушли. Кто-то предупредил их, как предупреждал и прежде.

– Но кто?

– Аллах, – сказал по этому поводу ординарец Алексеева Кара Сакал. Сказал, иронически сощурившись, и тут же участливо вздохнул, разделяя озабоченность командира. – Ладно, – заключил он. – Не горюй, дорогой товарищ Алексеев. Поймаем, клянусь правым глазом, поймаем. – Он шутил. Наверное, пытался отвлечь Алексеева от невеселых раздумий. Левый глаз Кара Сакала был давно поврежден и едва выглядывал сквозь узенькую щелочку. Широкое лицо заросло густыми черными волосами, потому он и получил свое прозвище – Черная Борода. Он был непривлекателен, что и говорить, но война – не пир. Здесь не красавцу высшая цена. А Кара Сакала любили и бойцы, и сам Алексеев. Чернобородый все умел: починить обувь и вскипятить без дров чай, осадить норовистого коня и развеселить бойцов веселой побасенкой. Но самое главное – он знал андижанские края, как свой двор, и потому его часто посылали в разведку.

Кара Сакал зажег свечу и пододвинул ее ближе к карте, развернутой на столе у Алексеева.

– Другого пути у них не было, – вслух сказал командир. – Они могли уйти только сюда. – Он отметил на карте маленькую точку. – Вот здесь они, за этим мостом. Дальше – горы. Дорога пропадает.

– За мостом их нет, товарищ командир, – сказал Кара Сакал, почтительно заглядывая через плечо начальства. – Я сейчас с дехканами разговаривал. Говорят, басмачи разбежались. И мы утром тоже уедем. Доложим начальству: все, конец банде!

– Нет, – произнес Алексеев, будто отвечал не Кара Сакалу, а своим мыслям. – Волчьи повадки я знаю: соберутся опять и устроят засаду на дороге, а мы на них ночью как раз и нарвемся. Ты скажи лучше, кто их предупреждает все время? – Он стукнул кулаком по столу. – Аллах ли, дьявол ли – все равно найдем его.

Кара Сакал пожал плечами:

– На то и змея, чтоб прятаться. – Он оглянулся на дверь. – Не знаю, конечно, товарищ командир. Может, он и честный человек.

– Кто? – перебил Алексеев.

– Да есть тут один у нас, – помялся Кара Сакал. – Вот, например, сейчас. Все наши бойцы – кто переобувается, кто чай пьет, а он – шмыг в сторонку – и нету его... Ну, да ладно, аллах с ним.

– Нет, – жестко потребовал Алексеев. – Начал, так кончай. Кого ты подозреваешь?

Единственный глаз Кара Сакала заметался то вправо, то влево.

– Юнус, – шепнул он, наконец, на ухо Алексееву. – Ну этот, молоденький, из третьего взвода.

Командир помрачнел.

– Не может быть, – произнес он. – Сын бедняка. Мы же его сами хотели... Хорошо, – оборвал он себя и кивнул Кара Сакалу: – За чай – спасибо. Попроси ко мне комиссара, а сам можешь отдыхать.

Новая загадка встала перед командиром. Когда-то и он сомневался в Юнусе. Парень из басмачей. Правда, воевал он у них недолго. Как увидел, что басмачи творят, – над бедняками измываются, а байским приспешникам пятки лижут – понял, что к чему. Так он рассказывал Алексееву и комиссару отряда Тулкуну Исмаилову в тот день, когда с конем и новенькой английской винтовкой перешел на сторону красных. Было это не так давно, а парень уже успел проявить себя в боях.

Но у командира была и иная мысль: пока басмачи не узнали, что Юнус служит у красных, послать его разведчиком во вражеский стан. Пусть скажет, что отбился и никак не мог пробраться обратно к своим. Вот только можно ли доверять ему?

Сейчас Кара Сакал, словно угадав его мысли, заронил в душу Алексеева горькое зерно сомнения. Но командир не привык отступать.

– Садись, – предложил он Тулкуну Исмаилову, как только комиссар появился в дверях, худощавый и, что редко встречается у восточных людей, сероглазый. Без обиняков Алексеев сразу начал с того, что его волновало.

– Нам нужен разведчик, – сказал он. – Иначе все время будут басмаческие лошади нас хвостами хлестать.

– Я тоже об этом думаю, – ответил Исмаилов.

Он знал Алексеева давно: его честность, храбрость, принципиальность, преданность их общему великому делу. Командир был носителем всех тех качеств, которые стремился воспитать в своих бойцах комиссар.

– Вчера я говорил с Юнусом, – продолжал Исмаилов. – Парень понял, что от него требуется. По-моему, он все сделает, хотя и догадывается, что в случае чего – платить придется головой.

– А если послать Кара Сакала? – спросил Алексеев. – Этот, по-моему, самого дьявола проведет.

Исмаилов помрачнел.

– Как хочешь, товарищ Алексеев, – ответил он. – Только, извини, не верю я чернобородому. Очень он скользкий. Может, и не подлец, но, понимаешь, выгоды все время ищет.

– А конкретней можно? – спросил Алексеев. – Факты у тебя есть?

– Фактов нет, – покачал головой Исмаилов. – Но все равно...

– А у меня имеются, – перебил Алексеев. – Вспомни, кто нас навел на след басмачей за Эски-Саем, когда мы пленных взяли?

– Какие там пленные? – пожал плечами комиссар. – Шестеро калек и глухой мулла.

– Не важно, сколько, – возразил Алексеев. – А сегодня... Это же он, а никто другой, нам опять дорогу указал. И не его вина, что басмачи ушли из-под носа.

Комиссар молчал, барабаня тонкими длинными пальцами по столу.

– Ты думаешь, я не сомневался в этом Кара Сакале, – продолжал командир. – Но пойми: факты за него. А Юнус пока что... – Он задумался, будто подбирая слова, и в это время в тесную комнатку, опрокинув загрохотавшее ведро, влетел сам Юнус из третьего взвода.

– Басмачи! – закричал он. И тут же донесся дробный, нарастающий топот и дикие, будто пьяные вопли.

Все трое выскочили на улицу, и Алексеев громко скомандовал:

– К бою!

С окраины кишлака уже доносилась пальба. Это дозорные стреляли вслед проскочившей в селение банде.

Исмаилов бросился к общему двору, где расположились на ночлег красноармейцы; Алексеев помчался к пулеметному взводу.

– Я их задержу! – крикнул он на ходу комиссару, – а ты организуй оборону!

Бойцы, кто в нательных рубашках, белеющих в сумерках, кто – босиком, уже суетились у пулеметов.

– Помоги! – крикнул Алексеев Юнусу. Подхватив «максим», они вдвоем затащили его на крышу. – Второй пулемет – к дороге! – приказал командир. – Не успеете – сажайте им в спины, чтоб ни одна сволочь не ушла, – распоряжался он. А руки ловко вставляли ленту, и едва показалась визжащая басмаческая лавина, Алексеев полоснул по ней длинной очередью.

Падали, заливаясь предсмертным ржанием, кони. Взмахнув руками, несколько бандитов свалилось в пыль. Поняв, что застигнуть врасплох красноармейцев не удалось, басмачи устремились к большаку. Теперь они уже не орали, а отчаянно нахлестывали лошадей, стремясь уйти в степь.

Алексеев развернул пулемет, но прежде он все-таки заметил, что к тому самому домику, где минуту назад они беседовали с комиссаром, подскакал, отделившись от остальных, один басмач и швырнул в открытое окно гранату. Одновременно со взрывом грянул выстрел. Юнус не промахнулся. Повиснув в стременах, молодой басмач в щегольском халате волочился по пыли за конем. Он упал совсем рядом с ними, но приподнялся, глянул на крышу кибитки, где лежали у пулемета Юнус и Алексеев, и глаза его округлились. Даже в сгущавшейся мгле он узнал предсмертным взглядом того, кто послал ему в грудь пулю.

– Так вот ты где, собака... – хрипло сказал он и сплюнул кровью. Он хотел достать маузер, но рука уже ослабла, и он уронил голову в пыль.

– Вот где, Джура, нашел ты свою погибель, – кивнул на него Юнус, подавая ленту. Короткими очередями командир сбивал басмачей, едва они показывались в узком просвете между деревьев.

Топот рассыпался и стих. Теперь-то, наверняка, басмачи разбежались кто куда, и преследовать их, пока они не соберутся снова всей шайкой, было бессмысленно.

Алексеев поднялся во весь рост, Юнус – тоже. И тут только они заметили, что молодой басмач шевелится. Он поднял серое от пыли лицо и с трудом разжал спекшиеся губы.

– Скотина! – задыхаясь, сказал он, глядя с ненавистью на Юнуса уже помутневшими глазами. – Все равно мы тебя... – Он застонал.

– Стой! – успел крикнуть Алексеев. – Он нам пригодится! – Но Юнус уже выстрелил в голову басмачу.

– Извини, товарищ командир, – сказал он, тяжело дыша, – не мог я по-другому. Этот же отца моего камчой хлестал. Шакал...

– Куда ты торопился? – кольнул его взглядом Алексеев. – Успел бы еще счеты свести. Ладно, – как всегда решительно оборвал он себя. – Потом разберемся.

Бой стих, и сразу же угольно-черная ночь залила все вокруг. Алексеев сам проверил боевые порядки вокруг кишлака и только после этого пошел отдыхать.

В домике, где разместился Исмаилов, хлопотал у чайников все тот же Кара Сакал. Где был его ординарец во время боя, Алексеев не знал. Он только обратил внимание на то, что Кара Сакал, вопреки обыкновению, мрачен и молчалив.

– Задали тебе басмачи двойную работу, – невесело пошутил Алексеев, обращаясь к Кара Сакалу, – опять чай заваривать надо.

– Э-э, чайник... шайтан с ним, – неуверенно подмигнул Кара Сакал. – Шинель ваша пропала, товарищ командир, – вот жалко. – Он покачал сокрушенно головой. – Как они только узнали, где вы остановились?

– У кого-то язык длинный, – со значением сказал комиссар, глядя в упор на Кара Сакала.

Тот выдержал взгляд серых комиссаровых глаз:

– Правда ваша, – произнес он почтительно. – Наверное, совсем рядом они были. Какая-то собака от нас побежала туда, сказала: «Все спят. Налетайте, убивайте...»

– А может, эта собака обо всем им донесла еще раньше? – спросил комиссар, вновь внимательно посмотрев на Кара Сакала. – И показала кибитку, в которой остановился командир?

– Я в таких делах не понимаю, – сказал Кара Сакал. – Вот чай, пожалуйста. – Он налил две пиалы и покачал головой, с удовольствием смакуя аромат.

На рассвете Алексеев поднял отряд. Он решил вернуться в Андижан. Ехали без песен. Не так, как всегда. Командир молчал, и даже Кара Сакал за всю дорогу ни разу не пошутил, ни разу не закурил свою знаменитую самокрутку в палец толщиной.

Ночной гость

Кадыр-курбаши рыгнул. Провел жирными ладонями по черной бороде и только после этого вытер руки о скатерть. Толстыми пальцами, сплошь в дорогих кольцах, он взял хрупкую пиалу и отхлебнул глоток чая.

«Стал бы тебе этот чай отравой, – от души пожелал ему хозяин дома Каримбай. – Сдох бы ты! Хотя – нет. Пусть сперва расправится с красными нечестивцами, а там, клянусь пророком, я найду способ выпустить из этого толстого брюха кишки». – Так думал богатейший в селении человек Каримбай. Тот самый Каримбай, которому даже генерал в Андижане подал однажды три пальца. А этот жирный боров курбаши заставил Каримбая, первого в округе человека, стоять согнувшись, как какого-то жалкого служку. Разлегся на его коврах, жрет его плов, а хозяину даже сесть не предложит. Правда, прежде, чем сам начал есть, кивнул: отведай! Каримбай проглотил горсть плова, поцокал языком – объедение!

«Боялся, что отравлю, – понял сейчас Каримбай. – Нет, душа моя. Я тебя, придет время, заставлю босого на сковородке плясать. Слыхано ли, такое оскорбление...»

– Ты что, оглох, дорогой! – вывел его из раздумья визгливый голос курбаши. – Я спрашиваю: куда девался Алексеев со своей сворой? – Басмач заскрипел зубами и стукнул кулаком по супе[1]1
  Супа – расположенное во дворе дома прямоугольное возвышение, сделанное из глины. На супе сидят или лежат. – Прим. Tiger’а.


[Закрыть] так, что блюдо с недоеденным пловом подскочило и задребезжало. – Ну и рассчитаюсь я с ним! За все сразу. Скольких мы джигитов потеряли! – Он швырнул пиалу. – Хотели напасть врасплох, а сами, как ишаки, напоролись на красных. Какой пес их предупредил? Не знаешь! Никто ничего не знает. Но, аллах свидетель, я до всех доберусь.

– Напрасно гневаетесь, – решился вставить слово Каримбай. – Вы же знаете, надежный наш человек служит в отряде Алексеева. Это благодаря ему вы три дня красных за нос водите.

– Где он, этот твой человек, пес, шайтан?! – закричал курбаши в ярости. – Раз не пришел сегодня, надо было самим его найти. Дрожите все за свои паршивые шкуры.

– Он должен прийти ночью, – все так же мягко продолжал Каримбай.

– Ладно, – отошел курбаши. Он поднялся, высокий и грузный. – Скажи ему: нам оружие нужно. Пусть сдохнет, но достанет, хоть из-под земли. Понял? И чтоб доложил, какая собака нас предала. – Он шагнул к двери. – Хоп[2]2
  Хоп (узб.) – ладно, хорошо. – Прим. Tiger’а.


[Закрыть]. Я пойду. Время позднее. К утру джигиты должны снова собраться. – На лице его, лоснящемся от жира, мелькнуло подобие улыбки. – Говорят, ты еще одну жену недавно взял, а, Каримбай? – спросил он сощурившись. – Что она: молода, красива? Взглянул бы на нее, да некогда. А жаль. – Он решительно вышел из комнаты. Щелкнул пистолетом.

Каримбай видел, как в темноте курбаши широкими шагами добежал до плетня и одним махом перенес через него свое тучное тело. Как большая кошка, как тигр. «Ну что ж, – подумал Каримбай, – пускай ты – тигр, но я – мудр и хитер, как кобра. И, как змей, терпелив».

Едва хозяин затворил дверь, на айване[3]3
  Айван – элемент архитектуры, распространенный в Средней Азии, помещение с тремя стенами, полностью открытое четвертой стороной на улицу или во внутренний двор. – Прим. Tiger’а.


[Закрыть] послышались осторожные шаги. На этот раз явился желанный гость.

– Наконец-то, – зашептал Каримбай, схватив пришельца за руки. – Садись, рассказывай, что там стряслось, как красные узнали о налете? Курбаши зол, словно тысяча джиннов!

Гость оглянулся на дверь, прикрыл лицо белым платком.

– Не бойся, в доме – только жена. Она спит. Шарафатхон! – окликнул он и прислушался. – Спит... – При упоминании о юной жене надменное, суровое лицо Каримбая прояснилось. – Досталась она мне, видит пророк, недешево. Сколько сил потратил. О деньгах мулле и родным – уже не говорю. Зато – красавица. Какие эмиру не снились. Не то, что этому толстому ублюдку... Ну, ладно, – перешел он на шепот. – Курбаши велел тебе оружие достать. Пусть умрет, но сделает, говорит.

Гость отхлебнул из пиалы.

– Хоп, – наконец хрипло сказал он, – это я сделаю. А того, кто предупредил Алексеева, я своими руками задушу. Так и передай дорогому курбаши. Зачем ему имя? Я пришлю ему голову красного пса. Скажите дорогому курбаши – он будет доволен.

Гость отказался от протянутой ему пиалы:

– Пора идти. Оружие сюда принести?

– Что ты, что ты! – в испуге вскочил Каримбай. – Закопай на русском кладбище, у часовни. Наши люди найдут.

– Будь по-вашему, – сказал гость и вдруг, ринувшись к двери, рывком распахнул ее.

– Ты что? – позеленел Каримбай. – Там женская половина.

– Какая оплошность, – тяжело дышал гость, – если меня видели или слышали – все пропало.

– Успокойся, – сказал Каримбай. – Я же тебе сказал: в доме никого нет, кроме жены. А она еще маленькая, чтобы мужскими делами интересоваться.

Он проводил гостя и, вернувшись, сам приоткрыл дверь на женскую половину и долго прислушивался. По длинному его лицу блуждала улыбка.

– Спит, – сказал он шепотом. – Ну, ничего, я тебя разбужу, моя горлинка...

Находка

«У меня нет доказательств, – повторил про себя комиссар Тулкун Исмаилов. – Хорошо. У меня будут доказательства, командир».

Отряд располагался в андижанской крепости. Готовились к новым походам: чинили амуницию, чистили оружие, пополнение обучалось стрельбе. Ясным спокойным утром Исмаилов сидел в штабе, просматривая почту, и вдруг увидел вдалеке Кара Сакала. Ординарец шел по аллее, сутулясь, глядя под ноги. В мгновение ока Исмаилов очутился у аллеи и положил у кустов маленький бельгийский пистолет. В отряде существовал строжайший приказ: докладывать лично командиру или комиссару о найденном оружии. Скроет пистолет, рассудил Исмаилов, значит, утаит и кое-что поважнее.

Он едва успел пробежать глазами адрес на пакете, как, постучавшись, вошел Кара Сакал. Ординарец был возбужден, но Исмаилов сделал вид, что не замечает этого.

– Вот, – тяжело выдохнул Кара Сакал, – нашел на дороге. Заграничный. Не наш. Кто мог потерять такой?

Исмаилов долго вертел пистолет, словно видел впервые.

– Спасибо, – произнес он наконец. – Постараемся узнать, кто такие игрушки теряет. – Ему стало неловко перед ординарцем. Прямо в лицо ему смотрел Кара Сакал, и столько преданности и искренности было в его единственном, широко раскрытом глазе, что Исмаилов готов был упрекнуть себя и за свои сомнения, и за этот неумный ход с пистолетом. – Благодарю за службу, – повторил он.

Но червь сомнения все-таки точил душу комиссара.

– Послушай, Кара Сакал, – остановил он бойца. – Я все думаю, нельзя ли тебе помочь, чтобы глаз у тебя не щурился? Отчего это?

– Не знаешь, что бедняка кривым делает? – усмехнулся Кара Сакал. – Нужда да заботы. А еще говорят в народе – если твой сосед кривой, то и ты прищурь глаз.

– Ладно, – сказал Исмаилов, – можешь идти.

Не понравилась ему поговорка, которую привел Кара Сакал. Чем-то рабским пахло от нее. Стоя на крыльце, он, благодаря своему росту, долго еще видел ординарца. А тот у самого края аллеи столкнулся лицом к лицу с Юнусом из третьего взвода.

– Вы читать умеете? – спросил доверительно Юнус. – Тогда держите. – И он протянул Кара Сакалу смятую бумажку.

Кара Сакал быстро пробежал неровные строки. Даже левый глаз его приоткрылся.

– Ерунда какая-то, – сказал он, наконец. – Откуда это у тебя?

– Мальчишка какой-то сунул. Пыльный, чумазый. Я уж хотел было командиру показать, да вот вас встретил.

– Чудак ты, – улыбнулся Кара Сакал. – К командиру со всякой чепухой не ходят. Подшутили над тобой, парень, а ты – товарища Алексеева беспокоить вздумал.

Юнус смутился.

– Правда ваша, – произнес он. Отошел и все-таки оглянулся. – Только вы командиру покажите эту бумажку. Пусть посмеется. Но все равно – покажите.

– Я как раз к нему иду, – ответил Кара Сакал. – Посмеемся с ним вместе.

Он и в самом деле весь этот день был на глазах у Алексеева. Даже спать улегся на террасе командирского дома. У самой двери.

Да, ты разведчица!

А ночь принесла новую беду. Басмачи разгромили оружейный склад. Охрана была снята без единого выстрела: всем часовым одновременно всадили в спину кинжалы. Начальник караула исчез.

Как это могло случиться? Алексеев и Исмаилов окончательно потеряли покой. Сомнений не оставалось: в отряде орудует ловко замаскировавшийся враг. Но кто, кто? Вопрос этот не давал покоя командиру и комиссару. Ни о чем другом они думать не могли, и когда часовой доложил Алексееву, что его дожидается девушка-узбечка по очень важному, как она говорит, делу, командир недовольно поморщился:

– Отведите ее к моей жене. Ольга Васильевна лучше меня разбирается в ее важных делах.

– Вас требует, – повторил часовой. – Ни с кем другим даже говорить не желает.

– Ладно, – кивнул головой Алексеев. – Зови.

Она вошла в кабинет, прикрывая лицо, невысокая, тоненькая. Только смуглая маленькая рука выглядывала из-под паранджи.

– Вы командир? – спросила женщина.

Алексеев кивнул. Тогда она торопливо заговорила, а Исмаилов так же быстро начал переводить:

– Меня зовут Шарафат. Мой муж связан с басмачами.

– А кто ваш муж? – спросил Алексеев.

– Каримбай. Богатый человек. Весь кишлак Писта-мазар в петле держит. – Она помолчала. – Только меня ему удержать не удалось. Больше я к нему не пойду. С вами буду. С красными.

– Вот как? – сказал Алексеев. – Значит, воевать решила.

– Да, – ответила женщина. – Вы не бойтесь: я вам пригожусь. – И столько решимости было в ее голосе, что Алексеев с искренним уважением посмотрел на маленькую, закутанную в широкие одежды, фигурку.

– Вот ведь, не побоялась от мужа уйти, да еще – к большевикам, – произнес он вслух.

– Я раньше пришла бы, – сказала Шарафат, – да нельзя было. Всю ночь Каримбай не спал. То и дело басмачи прибегали к нему. А вчера приходил один даже от вас.

Командир и комиссар переглянулись.

– Говори, говори, – велел Алексеев.

– О каком-то оружии вели речь, – уже смелее продолжала Шарафат. – Что-то о русском кладбище вспоминали. Жалко, я всего не расслышала. Этот, что пришел от вас, как рванулся к двери, я едва отбежать успела и под одеяло спрятаться.

– Какой он, не помнишь? – торопливо спросил Алексеев.

Шарафат покачала головой:

– Он лицо все время чалмой закрывал. Видела, что заросший. Да мало ли таких? – Она искренне сокрушалась. – Ничего после него не осталось, только вот это. Я утром нашла. Каримбай не курит, значит – тот оставил. Больше некому. – И она положила на стол несколько недокуренных, обмусоленных самокруток. Алексеев внимательно осмотрел их.

– Наш табак и газета наша, – сказал он.

– Только кто курил? – спросил Исмаилов.

– Узнаем, – откликнулся командир.

Шарафат чуть не плакала:

– Ничего больше не было. Я уже все обыскала.

– Молодец, – успокоил ее Алексеев. – Не твоя вина, а наша. А это, – он пошевелил окурки, – ты не зря подобрала. Честное слово, – сказал он с восхищением, – ты – настоящая разведчица.

– Я еще и записку вам послала, – продолжала Шарафат. – Как уж умела, нацарапала. Думала – поймете. А вы, наверное, не поняли...

– Какую записку? – перебил ее Исмаилов.

– О том, что у вас оружие может пропасть. Мальчик отнес, вернулся, говорит: отдал красноармейцу. Даже имя у него спросил, как я велела. Вот: Юнусу записку отдал. Я хорошо запомнила.

В комнате наступила тишина. Командир и комиссар переглянулись.

– Ладно, – сказал, наконец, Алексеев. – Сейчас тебя проводят к моей жене. Зовут ее Ольга Васильевна.

– Ольга Васильевна, – неуверенно повторила Шарафат.

– Она тебя устроит как надо. Отдохни. А услугу ты нам оказала огромную. Большое спасибо тебе от Красной Армии. – И он пожал маленькую смуглую руку.