Текст книги "Валгалла"

Автор книги: Айзек Азимов

Соавторы: Роджер Аллен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

– Сентиментальность не заложена в моих программах. Я всего лишь высказал непредвзятое мнение.

– Неужели? – едко осведомился Крэш. – В таком случае это самое обескураживающее мнение, которое мне приходилось слышать. – Крэш встал и потянулся. День выдался долгим, да еще и Лентралл подкинул тему, над которой предстоит поломать голову. – Что ж, Дональд, пора отправляться домой.

– Да, сэр. – Дональд снова повернулся к двери и открыл ее. По коридору они пошли к персональному лифту Правителя. Дверь кабины отъехала в сторону, мужчина и робот вошли внутрь. Затем дверь скользнула обратно, и лифт вознес их на крышу Дворца Правителя, где в тщательно охраняемом ангаре дожидался частный аэрокар Альвара Крэша.

Вообще-то на крыше здания имелось две взлетно-посадочные площадки: одна – поменьше – располагалась на самом верху и предназначалась лишь для Правителя, вторая – большая по размеру – располагалась на пятнадцать метров ниже. Отдельную посадочную площадку для Правителя соорудили после убийства Грега, выстроив в одном углу уже существовавшей на крыше площадки полую железобетонную колонну в десять метров высотой и затем установив на ней плоский тридцатиметровый диск, державшийся на мощных подпорках. Это сооружение использовалось также в качестве наблюдательного пункта, откуда полицейские следили за главной взлетно-посадочной площадкой.

«Прочные запоры, частные лифты, охраняемые ангары, посадочные площадки, недоступные для посторонних», – мрачно думал Крэш, стоя в кабине лифта. Иногда ему казалось, что между ним и миром, которым он был поставлен управлять, возвышается огромная непроницаемая стена. Как он может править планетой, если вся система нацелена на то, чтобы отгородить его от нее – пусть даже в основе всего этого лежит забота о его собственной безопасности!

А с другой стороны, его предшественник пал жертвой хладнокровных убийц, так что основания для возведения стен все же имелись. А стены здесь были повсюду, даже вокруг крыши.

Двери лифта открылась, и Крэш шагнул на свою персональную взлетно-посадочную площадку, согретую лучами вечернего солнца. Но вместо того, чтобы сразу же пойти по направлению к ангару, он двинулся к краю площадки, обнесенной невысокой, примерно в полтора метра, стеной. Как и все остальное на этой планете, стена предназначалась для обеспечения безопасности. Крэш положил руки на ее кромку, опустил подбородок на запястья и задумался. Только здесь, опершись на стену и глядя с высоты крыши на свою планету, он мог думать, не отвлекаясь ни на что другое.

Нет, о полной безмятежности Крэш и не мечтал. В мире колонистов это было невозможно. Вот и сейчас Правитель услышал позади себя звук – это Дональд подошел поближе, чтобы защитить хозяина от любой опасности, которая могла ему угрожать. Робот мог выдумать сотни поводов для беспокойства: то ли обрушится стена, то ли налетит ураганный ветер, сдует человека с платформы и швырнет вниз, то ли сам Крэш, поддавшись необъяснимому и скрываемому до сих пор желанию покончить с собой, перекинет ноги через стену и бросится в бездну… В голове «трехзаконного» робота теснилось неисчислимое количество мнимых страхов и воображаемых опасностей.

И это, в свою очередь, тоже являлось частью проблемы. Но сейчас Крэшу не хотелось забивать себе голову подобными мыслями. Пользуйся моментом – любуйся с высоты птичьего полета городом Аид и небом над своей планетой.

Альвар Крэш смотрел на мир, которым управлял, мир, вверенный его заботам. Крэш был большим, грузным, широкоплечим мужчиной с выразительным волевым лицом. Кожа его была светлой, а на голове ежиком топорщились густые седые волосы. Бывали времена, когда он думал, что годы начинают брать над ним верх, и сегодня это чувство снова посетило его, – несомненно, из-за того, что Дональд сравнил Лентралла с ним самим, каким он был в молодости. А был ли он, Крэш, таким настырным, неуступчивым, таким беспричинно уверенным в своих силах?

Нет, сказал он себе, и об этом не надо думать. Ну их, эти мысли! Пусть их подхватит ветер и унесет за горизонт. Пусть все служебные заботы и волнения отойдут хотя бы ненадолго. А сейчас – только смотреть. Смотреть и видеть.

А смотреть и впрямь было на что. Планета Инферно сильно изменилась за те пять лет, в течение которых Альвар Крэш являлся ее Правителем, и он не мучился ложной скромностью при мысли о том, что в этом – немалая и его заслуга.

Крэш вздохнул полной грудью. Воздух был прохладным и сладким, свежим и живительным. Когда он занял эту должность, город Аид находился на грани гибели. Пустыни расползались все шире, растения умирали, клумбы с цветами и деревья были засыпаны пылью, которой становилось больше с каждым порывом ветра.

Однако теперь пустыня начала отступать. По крайней мере здесь, в окрестностях города, она потерпела поражение. Сейчас ветер нес с собой аромат жизни – запахи зелени и свежести. Глядя с огромной высоты, Крэш видел зеленый цвет там, где раньше безраздельно властвовали коричневый и охряной. Аид и его окрестности постепенно возвращались к жизни.

Несомненно, цена, которую пришлось за это заплатить, была высока. Вот уже пять лет, как пришлось значительно ограничить право жителей планеты пользоваться своими роботами. В любом другом из миров, населенных колонистами, это было бы просто немыслимым. Но сама планета Инферно нуждалась в труде роботов гораздо в большей степени, нежели населявшие ее люди.

Предшественник Крэша, Хэнто Грег, изъял значительную часть механических рабов Инферно у хозяев и мобилизовал их на общественные работы. Вместо выполнения домашних обязанностей роботы стали заниматься трансформацией и восстановлением планеты. Роботы, служившие раньше помощниками поваров и шоферами, роботы, единственной обязанностью которых было стоять у двери и нажимать на кнопку, открывая и закрывая ее при появлении хозяев, роботы, бестолково коптившие небо, выполняя самые незначительные и бессмысленные обязанности, в одночасье принялись сажать деревья, управлять землеройными машинами, выращивать цветы и насекомых, рыб и животных.

До сих пор находилось немало людей, которые стонали и сетовали по поводу тяжкой жизни, которую они были вынуждены влачить, лишившись своих механических слуг. Однако с течением времени таких жалобщиков становилось все меньше. Люди стали привыкать к такому порядку вещей. Они открыли для себя – или, точнее сказать, открыли вновь – прелесть собственноручного труда. Жизнь менялась, и менялась к лучшему.

Вопрос заключался в другом: достаточно ли будет этих перемен? Крэш отчетливо сознавал, что участь планеты по-прежнему балансирует на острие бритвы. Если смотреть отсюда, перспектива казалась радостной, но если взглянуть в глобальном масштабе…

Нет, не надо думать об этом. Для грустных раздумий найдется время и позже. Нельзя не признать, идея Лентралла… Как бы это сказать? Разбередила Крэша. Интересно, что скажет по этому поводу Фреда?

Крэш повернулся спиной к городу и направился к аэрокару.

– Поехали, Дональд, – снова сказал он. – Пора домой.

Летя над городом в аэрокаре, которым управлял Дональд, Правитель снова погрузился в раздумья. Хорошо, рассуждал он, что среди колонистов существует давняя традиция уважения к частной жизни друг друга и защиты своей собственной. Иначе, если бы стало известно о том, как скандально складывается личная жизнь самого Крэша, на его голову обрушился бы целый ураган упреков и обвинений.

Начать с самого неслыханного – с того, что Альвар Крэш и его жена Фреда Ливинг жили вместе и вели совместное хозяйство. В типичной колонистской семье у мужа и жены было отдельное хозяйство, и большую часть времени они проводили порознь.

Считалось более или менее нормальным, если почти постоянно рядом друг с другом находились молодожены, но для супругов со стажем такое поведение считалось совершенно противоестественным. С годами они бывали вместе все реже, и, прожив несколько лет в браке, семейная пара могла видеться раз в неделю, а то и в месяц. Долгие браки не разрывались, а как бы изнашивались. Хотя развод на Инферно был делом простым, многим семейным парам было лень предпринимать даже такие незначительные усилия, и они оставались в браке лишь по инерции.

К собственному удивлению, Альвар Крэш обнаружил, что его семейная жизнь никак не укладывается в общепринятые рамки. Со дня его свадьбы прошло уже три года, но, несмотря на это, они с женой каждую ночь оказывались не только под одной крышей, но, что еще более возмутительно, в одной постели.

Собственно говоря, в подобном поведении не было ничего неприличного, но это было не принято в здешнем обществе. Если бы это стало достоянием гласности, добрый народ Инферно в лучшем случае решил бы, что Правитель и его жена – странные чудаки.

И это тоже с трудом укладывалось в сознании – по крайней мере, у Крэша. Прислонившись к иллюминатору, он рассматривал прекрасный зеленый город, раскинувшийся внизу, продолжая размышлять о непредсказуемости своего народа. Когда речь заходила о личных отношениях, инферниты считали себя людьми широких взглядов, и это действительно было так, по крайней мере, теоретически. Но за многие годы Крэш убедился в следующем: они и впрямь придерживались широких взглядов на любые физические взаимоотношения между людьми, но, когда дело доходило до интимности в духовных отношениях, жители планеты проявляли гораздо меньшую зрелость. Для инфернита были вполне приемлемы и идея секса, и сам секс. Упоминание о нем или занятии им не заставили бы покраснеть никого из жителей планеты. Но идея любви была для них недоступна.

«Ну и дураки! – думал Крэш. – Им не суждено испытать уверенность и уют, который черпаешь, находясь рядом с любимым человеком». Именно так он чувствовал себя, будучи с Фредой, и хотел верить в то, что и она ощущает то же самое.

Крэш хорошо изучил инфернитов и знал, какова будет их реакция, стань им известно о его личной жизни. Как круги от брошенного в воду камня, начнут расходиться слухи о том, что в результате своей нелепой семейной жизни он стал неспособен выполнять обязанности Правителя или – еще хуже – что Фреда получила над ним чересчур большую власть и вертит мужем как хочет. Даже сейчас кое-кто поговаривал, что Фреда слишком молода для него, а на Инферно к молодости относились с подозрением. Про нее также говорили, что она чересчур терпимо относится к поселенцам. Симкор Беддл, лидер Железноголовых, никогда не упускал случая лишний раз напомнить об этом, выступая на массовых митингах, и, надо признать, в этом утверждении было немало правды. Фреда действительно разделяла взгляды поселенцев по многим вопросам. Усилиями Беддла люди уже начинали шептаться о том, что радикальные идеи Фреды несут в себе немалую опасность. Впрочем, подобная мысль не раз посещала и самого Крэша. Между ним и Фредой не раз вспыхивали яростные споры на различные темы, в том числе и о роботах.

Если бы Крэш являлся рядовым гражданином, ему было бы наплевать: пускай хоть вся Вселенная узнает о том, как он живет. Но сейчас Правитель меньше всего хотел, чтобы его личная жизнь стала предметом общественной дискуссии. Нет уж, лучше держать все это подальше от постороннего взгляда и избегать ненужных пересудов.

Формально Крэш отдавал дань традициям. Во Дворце Правителя у него имелись полностью обставленные апартаменты с многочисленной прислугой, которые, впрочем, пустовали. Он использовал их лишь для официальных мероприятий – различных приемов и светских вечеринок. Это выглядело так: Фреда уходила первой, якобы направляясь «к себе домой», а затем, после окончания приема, Крэш делал вид, будто удаляется в свою личную, расположенную во Дворце квартиру. Если час был поздний, они и впрямь могли провести ночь порознь, но чаще бывало иначе: Дональд втайне от всех либо увозил Крэша к жене, либо привозил ее обратно к мужу. Все эти романтические тайны выглядели довольно нелепо, но все же это было лучше, чем ядовитые слухи о том, что правитель Альвар Крэш – без ума от собственной жены.

Крэш припомнил спор, состоявшийся между ним и Хэнто Грегом всего за несколько часов до гибели последнего. Грег пытался втолковать Крэшу, какое огромное место в жизни Правителя занимает искусство притворяться, делать вид, искать компромиссы, доказывал, что не может приступить к исполнению своих основных обязанностей, не потратив предварительно огромного количества времени на всякую чепуху. Тогда Крэш не поверил этому, но теперь понимал, что Хэнто Грег говорил чистую правду. Его научил этому Симкор Беддл. Дорогой ценой досталось Крэшу понимание того, что он не сможет сделать ничего, если прежде не нейтрализует Железноголовых.

Железноголовые. Правитель горько усмехнулся, представив, как обрадовались бы Беддл и его свора, если бы узнали подробности семейной жизни Альвара Крэша и Фреды Ливинг. Помимо романтики, царившей в их взаимоотношениях, было кое-что и похуже. Во имя сохранения семейной гармонии Крэш большую часть времени делал вид, будто не знает о том, что происходит под крышей его дома в его отсутствие. В частности, он прикидывался, будто не подозревает о конспиративных встречах своей жены с роботами-изгнанниками, регулярно происходящими в его собственном доме.

Плохо даже то, что он сам знает об этом, если же об этом пронюхает Беддл… Нет, об этом лучше не думать!

Звук двигателя аэрокара изменился. Летательный аппарат накренился и пошел на посадку. Альвар Крэш очнулся от раздумий. Моргнув, он посмотрел вперед – сквозь лобовое стекло машины. Вот он, дом.

Фреда Ливинг поднялась со стула и встала напротив двух роботов, от которых ее отделял письменный стол.

– Вам пора уходить, – сказала она. – В любой момент может вернуться мой муж.

Меньший по размеру робот – иссиня-черного цвета – тоже встал и задумчиво посмотрел на хозяйку дома:

– Ваш муж наверняка знает о том, что мы здесь встречаемся.

– Конечно, знает, – ответила женщина. – Но для всех заинтересованных сторон будет лучше, если он останется в стороне.

– Мне это непонятно, – сказал черный робот. Его звали Просперо, и он был самопровозглашенным лидером роботов с Новыми Законами. В нем было примерно сто восемьдесят сантиметров роста. Его крепко скроенная вороненая фигура всеми своими линиями повторяла общий для Новых роботов дизайн, глаза горели оранжевым светом, придавая ему несколько демонический вид. – Если он и так знает о наших встречах, с какой стати нам от него скрываться?

– А мне непонятно другое: зачем ты задаешь вопросы, ответы на которые знаешь заранее? – вопросом на вопрос ответила Фреда.

Просперо опустил глаза на своего спутника и тут же резко повернулся к женщине.

– А вы полагаете, что я знаю ответ? – с подозрением в голосе спросил он.

Больший по размеру робот по имени Калибан поднялся на ноги и посмотрел на товарища.

– Бывают моменты, друг мой Просперо, когда мне кажется, что ты нарочно изображаешь из себя незнайку, – заговорил он. – Правитель не хочет вступать с нами в контакт. Он терпит эти встречи, но не одобряет их. И чем менее навязчивы мы будем, тем дольше сможем встречаться.

Калибан был более двух метров ростом, красного цвета, а глаза его горели синим. Он выглядел внушительно, даже пугающе, но слава, которой он пользовался, была и того хуже. Это был тот самый Калибан – робот без законов, обвиненный в попытке убийства собственной создательницы – Фреды Ливинг. Обвиненный, но затем оправданный.

Прежде чем ответить, Просперо окинул своего компаньона долгим оценивающим взглядом.

– Да, я уже слышал такое объяснение, – проговорил он. – Но я далеко не уверен в его правдивости.

– А какой мне смысл говорить тебе неправду? – осведомился Калибан. Для «трехзаконного» робота сама мысль о том, чтобы солгать, показалась бы невероятной, но Калибан не подчинялся никаким законам роботехники и теоретически был способен лгать так же, как любой из людей.

– Может, у тебя действительно нет причин говорить неправду, но это не значит, что тебя самого не могли обмануть те, у кого есть для этого основания, – задумчиво сказал Просперо, поглядев на Фреду.

– Ты сегодня не очень-то учтив, – сказала она. – И, откровенно говоря, я не понимаю, чем тебя не устраивают наши ответы, – кстати, совершенно искренние. Кроме того, какие у меня могут быть основания обманывать тебя и Калибана?

– А я могу добавить, что не вижу причины для того, чтобы оскорблять человека, который делает для нас столько хорошего, – проговорил Калибан.

Просперо, казалось, находился в нерешительности, переводя взгляд с одного собеседника на другого.

– Приношу извинения, – наконец сказал он. – Время от времени мои познания в человеческой психологии подводят меня, как я ни стараюсь их совершенствовать. Я просто хотел посмотреть, как вы отреагируете на подобное обвинение, доктор Ливинг.

– Для того чтобы адекватно отреагировать на то или иное обвинение, я должна верить в то, что оно сделано искренне, – сказала Фреда.

– Да, – согласился Просперо, – конечно.

Однако если Фреда Ливинг и была сейчас в чем-то уверена, так это в том, что Просперо сказал далеко не все, что было у него на уме. Но какие причины могли заставить робота играть в такую странную игру? Она вообще крайне редко испытывала ощущение, что понимает его до конца, и всегда отдавала себе отчет в том, что Просперо является одним из наименее стабильных ее созданий. Однако он являлся безусловным лидером Новых роботов, и ей волей-неволей приходилось иметь с ним дело.

– Как бы то ни было, – начал Калибан, – нам обоим пора удалиться. Доктор Ливинг, я не сомневаюсь в том, что скоро мы снова встретимся.

– Я тоже в этом уверена, – кивнула Фреда.

Черный робот поочередно посмотрел сначала на Фреду, а затем на Калибана.

– Хорошо, – сказал он, – мы уйдем. Но, похоже, я стану не первым и не последним роботом, который чувствует, что, чем больше он узнает людей, тем хуже начинает их понимать.

Фреда Ливинг устало вздохнула. Иногда разглагольствования «трехзаконных» роботов о человеческой психологии были способны довести любого до белого каления, а Просперо и другие «новозаконники» были в этом отношении и вовсе невыносимы. Роботы с Тремя Законами хотя бы не были столь категоричны в своих суждениях. У Просперо же имелось свое мнение обо всем на свете.

Фреда без труда могла бы представить его в качестве жреца какой-нибудь из давно забытых человеческих религий, в любой момент готового кинуться в схоластический спор по любому, даже самому никчемному вопросу. Впрочем, Калибан иногда бывал не лучше. Фреда разработала и создала этих роботов собственными руками. Конечно, она могла бы запрограммировать мозг каждого из них таким образом, что они не стали бы терять время на пустопорожние дискуссии, но сейчас жалеть об этом было поздно.

– Что бы ты ни думал, я все же вынуждена просить вас удалиться через запасный выход, – проговорила она. – Наша следующая встреча состоится через три дня, согласны?

– Да, – ответил Просперо, – а на это время у нас запланирован еще ряд встреч.

– Вот и хорошо. Приходите опять через три дня, ближе к вечеру, и покончим с нашими делами.

Калибан склонил голову в прощальном кивке – так низко, что этот жест можно было принять за поклон, и галантно сказал:

– Очень хорошо. Мы будем с нетерпением ожидать новой встречи.

Просперо не стал обременять себя излишней вежливостью. Он просто развернулся, открыл дверь и вышел, предоставив расшаркиваться своему товарищу. Чтобы поспеть за ним, Калибану пришлось ускорить шаг.

Наблюдая за тем, как они уходят, Фреда снова задумалась о Просперо. Она никак не могла разобраться, что же происходит за этими горящими оранжевыми глазами. Что-то в этом роботе было не так, и в первую очередь – его скрытность. Впрочем, сейчас не время тревожить себя этими мыслями, решила она, тряхнув головой, а затем подошла к двери, плотно закрыла ее и сбила комбинацию на цифровой панели. Лишь трое – она, Калибан и Просперо – знали код, открывающий дверь. И временами Фреда всерьез задумывалась над тем, чтобы вычеркнуть из этого списка по крайней мере одно имя.

2

Калибан шел следом за Просперо по туннелю, который тянулся на сто метров под землей и выводил на дно глубокого ущелья, где их дожидался спрятанный аэрокар. Люди, не знавшие о существовании этого прохода, ни за что не заподозрили бы, что дом соединен с ущельем.

– Хотел бы я знать, для чего ты устроил это представление, – проговорил Калибан, когда оба робота вышли из туннеля и окунулись в вечернюю прохладу.

– Я уже объяснил, – холодно ответил Просперо. – Отчасти это была проверка. Мне хотелось посмотреть, как она отреагирует на такое обвинение. Надеюсь, ты не станешь спорить: мы должны знать, способна ли она предать нас. – Договорив, Просперо уселся на место пилота.

Калибан последовал его примеру и забрался на переднее пассажирское сиденье.

– Если бы речь шла о ком-то другом, я, безусловно, согласился бы с тобой, – сказал он. – Но с доктором Лизинг ты имеешь дело очень давно, так зачем же забивать себе голову такими нелепыми гипотетическими предположениями? Кроме того, ты употребил слово «отчасти». Что же еще было у тебя на уме?

– Я мог бы ответить на оба твои вопроса, друг Калибан, но не хочу делать это сейчас. Пока что могу сказать тебе только одно: я уверен, что нам грозит опасность. Опасность того, что нас предадут – или уже предали, – вполне реальна. И давай пока остановимся на этом.

Просперо активировал приборы аэрокара, и машина поднялась в вечернее небо. Калибан ничего не ответил, но подумал, что он наконец пришел к окончательному заключению относительно Просперо. У него больше не оставалось ни малейших сомнений в том, что психика Нового робота является крайне нестабильной. Просперо не просто подозревал измену везде, где только можно, он буквально провоцировал ее. Он сделал все, чтобы вывести доктора Ливинг из себя, и не исключено, что Просперо путает опасность, грозящую ему лично, с угрозой для всех роботов с Новыми Законами.

Из этих рассуждений Калибана следовал один совершенно очевидный вывод: он должен использовать первый же удобный случай и сделать так, чтобы их с Просперо разделяло как можно большее расстояние – и в прямом, и в переносном смысле. Он больше не желал находиться рядом с такой соблазнительной для врагов мишенью.

Фреда Ливинг пересекла расположенную под землей комнату, где происходили тайные встречи, и вышла во вторую дверь. Устало закрыв ее за собой, она повторила то же, что сделала у предыдущей двери, – сбила цифровую комбинацию на кодовой панели. Этот код был известен ей одной, на чем некогда настоял Альвар. Ему вовсе не хотелось, чтобы Новые роботы вроде Просперо – не говоря уж о Калибане – могли войти в его дом когда им вздумается. И бывали времена, когда и сама Фреда была рада тому, что их дом надежно защищен.

Разумеется, Новые роботы испытывали те же самые чувства по отношению к людям. Фреда до сих пор не имела ни малейшего понятия о том, где расположена Валгалла – город роботов с Новыми Законами. Она знала только то, что он укрыт под землей где-то в районе под названием Утопия, и больше ничего. Несколько раз Фреде даже пришлось там побывать, но каждый раз ее отвозили туда в аэрокаре без окон, оборудованном устройством, которое подавляет приборы слежения. Новые роботы не хотели рисковать, а она, в свою очередь, не могла осуждать их за это. Женщина не пыталась противиться подобным мерам предосторожности со стороны роботов и всячески это демонстрировала, понимая, что они принимаются не только в своих интересах, но и в ее собственных. Расчет прост: будучи подвергнута психопробе, она не сумеет рассказать о том, чего не знает. У роботов с Новыми Законами хватает врагов, и многие из последних ради того, чтобы обнаружить их «логово», не остановятся даже перед тем, чтобы превратить жену Правителя в животное, – черт с ними, с последствиями!

Просто потрясающе, как далеко они все зашли! Не только Новые роботы, но и Альвар, и даже она сама. Они все свихнулись на предосторожностях – против разоблачения, против возможного скандала, против друг друга. Неудивительно, что Просперо уже стал наполовину параноиком. А может, даже больше чем наполовину.

Вероятнее всего, что в конечном итоге все эти предосторожности окажутся бессмысленными, ибо любые заговоры, секреты и тайные собрания рано или поздно всплывают на свет. По крайней мере, личный опыт Фреды говорил именно об этом. Но все эти секреты и предосторожности хотя бы позволяли всем им чувствовать себя в безопасности, пусть даже на время. Может быть, именно для этого они и предназначались.

Фреда перепроверила дверь, ведущую в дом, и вошла в лифт, мигом вознесший ее наверх, в жилые помещения. Там ее уже поджидал ОБР—323. Со своей обычной торжественностью он сообщил гулким голосом:

– Хозяин Крэш только что приземлился. Он появится с минуты на минуту.

– Прекрасно, – откликнулась Фреда. – Ужин скоро будет готов?

– Ужин будет готов через двенадцать минут, хозяйка. Вас это устраивает?

– Вполне, Оберон. – Фреда оглядела робота критическим, а точнее сказать, самокритичным взглядом, поскольку он также являлся творением ее рук. Оберон был высоким роботом весьма презентабельного вида с туловищем, которое отсвечивало тусклыми оружейными отблесками. Он был в два раза больше и одновременно в два раза проще, чем Дональд. Когда-то Фреда создала этого робота большим и состоящим из одних острых углов. Тогда его угрожающий вид был то что надо. А вот по нынешним неспокойным временам это было совершенно ни к чему, и ей пришлось придать ему новые очертания. Однако сейчас, глядя на него, женщина была недовольна результатом своих трудов. Если Дональд был округлым, словно колобок, то Оберон выглядел так, будто он сплавился в огне.

Временами Фреда задумывалась: что внешний вид Оберона может сказать постороннему наблюдателю о ее собственной психологии? Остальные созданные ею роботы – Дональд, Калибан, Просперо – представляли собой сложнейшие машины, которым она придала изящные, отточенные формы. Все они, за исключением разве что Дональда, представляли собой поистине новаторские решения. К Оберону это не относилось. Его дизайн можно было назвать консервативным, даже грубым. Создание других роботов требовало высокотехнологичной сборки, и отдельные части для них даже приходилось делать вручную. Что же касается Оберона, то он был собран из стандартных частей, как детский конструктор.

– Я, пожалуй, пойду освежусь, – сказала она домашнему роботу и направилась в душ, все еще ломая голову над тем, почему сделала Оберона именно таким. Обжегшись на молоке, дуешь на воду? Конечно, ей уже приходилось обжигаться, и даже не один раз, а дважды. В первый раз ее довело до беды стремление к бунту, перевесившее благоразумие. Во второй раз… Впрочем, во второй раз было то же самое. Фреда не могла отделаться от этих мыслей все то время, пока раздевалась и становилась под душ. Горячие водяные струи, которые вколачивал в ее тело игольчатый душ, были как раз то, что нужно, чтобы развеяться после встречи с Просперо.

Несколько лет назад Фреда Ливинг была одним из ведущих специалистов Инферно по роботехнике и пользовалась заслуженной репутацией смелого ученого, который не боится рискованных решений и ищет новые пути.

Три Закона роботехники были впечатаны в стандартный позитронный мозг роботов даже не один, а миллионы раз, буквально выжжен в нем, и каждая микрокопия Законов тщательно следила за тем, чтобы не было допущено ни малейшего их нарушения. Каждый новый позитронный мозг опирался на предшествующие поколения своих собратьев, и в каждом следующем Первый, Второй и Третий Законы являлись еще более незыблемым императивом, нежели в предыдущих. Эта последовательная цепочка, в свою очередь, превратилась в нерушимый закон и брала свое начало в незапамятных временах, когда тысячи лет назад на Земле был создан первый искусственный мозг.

В общем-то, в стремлении к безопасности ничего плохого нет, но даже здесь можно перегнуть палку. Если мозг робота вынужден совершать миллион операций в секунду, чтобы просчитать, не нарушает ли то или иное действие Первого Закона, значит, в это время он не способен ни на что другое, а следовательно, любая другая продуктивная деятельность робота замедляется в миллионы раз. Таким образом, огромное количество времени, необходимого для подобных просчетов, и значительная часть самого позитронного мозга работают впустую.

Фреда захотела узнать, как поведет себя робот, у которого эта система ослаблена, а то и вообще отсутствует. И очутилась в тупике. Для того чтобы создать позитронный мозг, не ограниченный Тремя Законами, необходимо было начинать с нуля, отбросить все эти тысячелетия улучшений и модификаций, практически в буквальном смысле вырезать позитронные извилины вручную. Даже если бы она решилась на такой шаг, позитронный мозг, который получился бы в результате подобной попытки, оказался бы настолько слабым и неэффективным, что это лишило бы эксперимент всякого смысла. Какой резон экспериментировать на роботе, который вряд ли будет способен на какие-либо самостоятельные действия?

Круг замкнулся. Позитронный мозг – это роботехника, а роботехника – это позитронный мозг. Два эти понятия настолько слились друг с другом, что для большинства исследователей казалось немыслимым думать об одном, одновременно абстрагируясь от другого.

Однако Губер Эншоу был не таким, как все остальные. Он нашел способ выделить базовый, лежащий в основе позитронного мозга слой и заставить кусок пористого палладиума мыслить, говорить, контролировать тело, а затем выборочно перенести эти способности на гравитонную структуру.

Позитронный мозг можно сравнить с книгой, на каждой из страниц которой снова и снова повторяются неизменные заповеди Трех Законов. Таким образом, каждая из ее страниц наполовину занята бесконечным повторением одного и того же, а ведь на этом месте могла бы помещаться другая, более полезная информация. Что же касается гравитонного мозга, то он в большей степени напоминает книгу с чистыми страницами, на которых можно писать, не возвращаясь еще и еще раз к тому, что уже единожды написано.

Открытие Эншоу не захотела использовать ни одна из лабораторий роботехники, и только Фреда сразу же вцепилась в него, подпрыгнув от радости при мысли о том, какие перспективы сулит подобный прорыв.

Калибан был ее первым проектом на этом поприще и полностью провалился. Фреда намеревалась провести тщательно контролируемый эксперимент по тому, как станет вести себя робот, освобожденный от ограничений, налагаемых Тремя Законами. Долгие годы работы в одном направлении, сама природа роботехники и позитронный мозг делали такой опыт невозможным, но, получив в свое распоряжение гравитонный мозг, Фреда быстро двинулась по направлению к цели – созданию «беззаконного» робота – Калибана. Ему и была отведена роль подопытного. По расчетам Фреды, он должен был существовать в ограниченном, закрытом пространстве под пристальным наблюдением. К сожалению, Калибан сбежал раньше, чем начался эксперимент, и спровоцировал кризис, после чего едва не рухнуло Правительство и не сорвалась программа преобразования климата, от которой зависела судьба всей планеты.