Текст книги "Миры Айзека Азимова. Книга 10"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

67

Пелорат машинально коснулся рукой в перчатке лицевого стекла скафандра, затем отдернул ее и посмотрел на пальцы.

– Что это? – удивился он. Затем взглянул на Тревайза и пронзительным от волнения голосом проговорил: – У тебя со шлемом, Голан, тоже что-то странное.

Тревайз растерянно огляделся по сторонам, ища, нет ли где зеркала. Зеркала не было, да и будь оно тут, без дополнительного освещения рассмотреть себя в нем было бы все равно невозможно.

– Пошли к свету, – буркнул Тревайз.

Он полувывел, полувытолкнул Пелората на солнце, бьющее из ближайшего окна. Несмотря на изолирующее действие скафандра, Тревайз уже ощущал, как жарко греют лучи.

– Повернись лицом к солнцу, – приказал он. – Закрой глаза.

Теперь стало ясно, что случилось с лицевым стеклом шлема Пелората: там, где оно соединялось с металлизированной тканью самого скафандра, вырос пышный мох. Лицевое стекло окантовал зеленый пух. Тревайз понял, что сам выглядит точно так же.

Он провел пальцем по мху на шлеме Пелората. Часть этого мха легко стерлась. Раздавленная зелень осталась на перчатке. Даже теперь она влажно блестела на солнце, однако уже казалась жестче и суше. Тревайз потер ее, и на этот раз мох рассыпался, стал коричневым и сухим. Протер края лицевого стекла Пелората, нажимая пальцами как можно сильнее.

– Теперь ты меня почисти, Джен, – попросил он… – Все? Хорошо, спасибо. Пошли. Я думаю, нам здесь больше нечего делать.

Солнце в небе над мертвым городом палило нещадно. Стены зданий блестели ярко, до рези в глазах. Тревайз, щурясь, старался двигаться по теневой стороне улиц. Остановившись около трещины в фасаде одного из зданий, достаточно широкой, чтобы просунуть в нее палец, Тревайз так и сделал – вытащил палец, взглянул на него, пробормотал «мох», неторопливо подошел к границе тени и некоторое время подержал палец на солнце.

– Углекислота, – сказал он, – вот слабое место. Повсюду, где найдется углекислота – разрушающийся камень, – везде он будет расти. Мы, кстати, прекрасный источник углекислого газа, вероятно, более богатый, чем что-либо еще на этой почти мертвой планете, и, видимо, часть этого газа просачивается по краям лицевых стекол.

– И поэтому там вырастает мох?

– Да.

Обратный путь к кораблю казался нестерпимо долгим, и, конечно, теперь было намного жарче, чем на заре. Корабль, на счастье, все еще оставался в тени, когда они добрались до него; Тревайз на это рассчитывал и не ошибся.

– Смотри! – воскликнул Пелорат.

Тревайз увидел, что по всему периметру шлюзового люка идет кайма зеленого мха.

– Еще большая утечка углекислоты? – спросил Пелорат.

– Конечно. Но количество газа незначительно. Этот мох, похоже, является лучшим индикатором следов двуокиси углерода из всех, что я видел. Его споры, должно быть, рассеяны повсюду, и где бы ни обнаружилось хотя бы несколько молекул углекислоты, они прорастают. – Тревайз настроил свое радио на волну корабля и произнес: – Блисс, ты слышишь меня?

– Да, – прозвучал в его наушниках голос Блисс. – Вы готовы войти? Нашли что-нибудь?

– Мы снаружи. Но не открывай люка. Мы откроем его отсюда. Повторяю, не открывай люка.

– Почему?

– Блисс, делай только то, что я прошу, хорошо? Все объясним потом.

Тревайз вынул свой бластер, осторожно уменьшил его мощность до минимума и неуверенно посмотрел на оружие. Ему еще никогда не приходилось использовать бластер на минимальной мощности. Огляделся. Кругом, как назло, не валялось никакого подходящего обломка камня, на котором можно было бы испробовать бластер.

В полном отчаянии он повернулся и направил бластер на каменистый склон холма, в тени которого стояла «Далекая звезда». Мишень не раскалилась докрасна под действием теплового луча. Тревайз подошел и пощупал пятно от выстрела. Нагрелся камень или нет, сказать точно было трудно – мешала теплоизоляция скафандра.

Тревайз немного подумал и решил, что обшивка корабля должна быть не менее устойчива к действию тепла, чем камень. Он направил бластер на край люка и, затаив дыхание, резко нажал спуск.

Несколько сантиметров мохоподобной растительности мгновенно побурело. Он махнул рукой около этого участка, и даже малейшего дуновения, возникшего в почти безвоздушном пространстве, хватило для того, чтобы легкий бурый порошок рассеялся без следа.

– Сработало? – озабоченно спросил Пелорат.

– Вроде получается.

Тревайз обработал всю окружность люка – зелень немедленно побурела. Тогда он постучал по люку, и бурый порошок осыпался на грунт – пыль была настолько мелкой, что даже повисла в разреженном мельпоменском воздухе.

– Пожалуй, теперь можно открыть люк, – сказал Тревайз и, нажав несколько кнопок на запястье, набрал комбинацию радиоволн, активировавшую механизмы шлюза. Появилась щель, и не успел люк и наполовину открыться, как Тревайз подтолкнул Пелората: – Не стой столбом, Джен, входи. Не жди трапа. Влезай, быстро!

Тревайз последовал за другом, не переставая обрабатывать лучом края люка. Он также тщательно прожарил трап, как только тот опустился. Затем Тревайз дал сигнал закрытия люка и продолжал прогревать крышку, пока та не захлопнулась полностью.

– Мы в шлюзе, Блисс, – сообщил Тревайз по радио. – Пробудем здесь еще несколько минут. Не волнуйся и ничего не делай!

– Ну скажи хоть словечко! – умоляюще проговорила Блисс. – С вами все в порядке? Как там Пел?

– Я здесь, Блисс. Все нормально, – отозвался Пелорат. – Не волнуйся, милая!

– Я верю, Пел, раз ты так говоришь. Но потом обязательно все объясните. Объяснить придется.

– Обещаю, – ответил Тревайз и включил свет. Двое в скафандрах стояли лицом к лицу в тесном шлюзе.

– Мы должны выкачать весь воздух, по возможности, так что придется подождать, – объяснил Тревайз.

– А корабельный воздух? Мы напустим его сюда?

– Не сразу. Мне точно так же невтерпеж избавиться от скафандра, как и тебе, Джен. Я просто хочу убедиться, что мы избавились от всех спор, которые проникли сюда вместе с нами – или на нас.

В шлюзе было не только тесно, но и не очень светло, к тому же Тревайз с бластером повернулся к внутренней стороне люка и нажал на спуск. Старательно прогрел пол, стены и еще раз пол.

– Теперь твоя очередь, Джен. – Пелорат засуетился, но Тревайз успокоил его: – Ты только почувствуешь тепло. Больше ничего. Если станет неприятно, сразу скажи. – Он провел невидимым лучом по лицевому стеклу шлема Пелората, особенно тщательно – по краям, затем постепенно по всей остальной поверхности скафандра. – Подними левую руку, Джен, – бормотал он. – Теперь правую. Обопрись на мои плечи и подними ногу – я должен обработать подошвы, теперь другую. Тебе не слишком жарко?

– Не сказал бы, что меня обдувает прохладный ветерок, Голан.

– Ну, теперь дай и мне испробовать мое собственное средство на себе. Поработай надо мной.

– Я никогда не держал в руках бластера.

– Придется подержать. Вот так. Большим пальцем нажми на эту кнопку, и крепко сожми рукоятку. Правильно. Теперь прогрей лицевое стекло. Двигай бластером, Джен, не целься долго в одно место. Давай. Еще по шлему немного, а потом вниз по всему скафандру.

Тревайз показывал Пелорату, куда направлять бластер, и только когда основательно вспотел, забрал оружие и проверил заряд батарей.

– Больше половины израсходовано, – отметил он и вновь тщательно прогрел стены, пол и потолок шлюзовой камеры, пока не кончился заряд.

Оружие и само здорово нагрелось. Тревайз наконец засунул бластер в кобуру и только тогда подал сигнал для входа в корабль. Обрадовался свисту воздуха, устремившегося в шлюзовую камеру, как только открылся внутренний люк. Теперь его прохладные струи быстро остудят скафандр – гораздо быстрее, чем он остыл бы снаружи. Наверное, это была иллюзия, но Тревайз почти мгновенно почувствовал охлаждающий эффект. Пусть это был плод воображения, все равно приятно.

– Сними скафандр, Джен, и оставь его здесь, в шлюзе.

– Если ты не против, я хотел бы прежде всего принять душ.

– Не прежде всего. До этого и даже раньше, чем ты сможешь опорожнить свой исстрадавшийся мочевой пузырь, ты должен поговорить с Блисс.

Блисс, конечно, ждала их с нетерпением. Позади нее, выглядывая сбоку, стояла Фаллом, крепко вцепившись пальцами в левую руку Блисс.

– Что случилось? – строго спросила Блисс. – Что произошло?

– Предохранительные меры против инфекции, – сухо ответил Тревайз. – А еще я включу ультрафиолетовые лампы. Наденьте темные очки. Быстрее, пожалуйста. – В ультрафиолетовом свете, добавившемся к обычному свечению стенных панелей, Тревайз стащил с себя влажную от пота одежду, встряхнул и повертел, внимательно осматривая. – Из чистой предосторожности, – сказал он. – Советую то же самое сделать и тебе, Джен. И еще… Блисс, я должен раздеться догола. Если тебе это неприятно, пройди в свою каюту.

– Мне ни неприятно, ни неудобно. Я достаточно хорошо представляю, как ты выглядишь, думаю, что ничего нового не увижу. А что за инфекция?

– Да так, мелочь, – стараясь говорить равнодушно, произнес Тревайз. – Однако, если этой пакости дать волю, она может причинить большой вред человечеству.

68

Официально, согласно содержанию комплекса фильмов с информацией и инструкциями, которые имелись на «Далекой звезде» и которые Тревайз обнаружил еще тогда, когда впервые ступил на борт этого корабля, ультрафиолет предназначался именно для дезинфекции. Тревайз предполагал, правда, что этот свет является и источником великого искушения, и временами этому искушению уступали, используя ультрафиолет для получения загара, уроженцы планет, где в моде была смуглая кожа. Но для чего бы им ни пользовались, он все равно дезинфицировал помещения корабля.

Корабль покинул планету, и Тревайз занялся маневрами вблизи солнца Мельпомены, делая все, что мог, чтобы не причинить неприятностей и не доставить лишних неудобств экипажу за счет непрерывных поворотов. Тревайз хотел на все сто увериться, что вся обшивка корабля омыта ультрафиолетовым излучением звезды.

Напоследок из шлюза извлекли скафандры и осматривали их до тех пор, пока Тревайз не удовлетворился их состоянием.

– И все это, – сказала наконец Блисс, – из-за мха? Ты же так сказал, Тревайз? Мох?

– Я назвал эту дрянь мхом, потому что она мне его напоминала. В конце концов я не ботаник. Все, что я могу сказать, так это то, что это – ярко-зеленая растительность и, вероятно, она может существовать при очень слабом освещении.

– Почему?

– Мох чувствителен к ультрафиолету, и он может расти или сохранять жизнеспособность под прямыми солнечными лучами. Его споры – повсюду, и он растет в укромных уголках, в трещинах статуй, на нижних сторонах различных предметов, питаясь энергией рассеянных фотонов везде, где есть источники двуокиси углерода.

– Я поняла так, что ты считаешь его опасным.

– Это не исключено. Если бы хоть несколько спор проникли с нами, когда мы вошли, они бы нашли на корабле вполне подходящее освещение, без примеси вредного ультрафиолета, воду и неиссякаемый источник углекислого газа.

– Только три сотых процента в нашей атмосфере, – заметила Блисс.

– Им хватит за глаза. Добавь еще четыре процента в выдыхаемом нами воздухе. Что, если споры мха проросли бы у нас в ноздрях и на коже? Что, если бы они съели и испортили пищевые запасы? Что, если они производят токсины, способные нас убить? Даже если бы мы бросили все силы на уничтожение этих спор, но все же оставили хоть несколько, этих оставшихся могло бы оказаться достаточно, когда они вместе с нами попадут на другие планеты, чтобы заразить их, а оттуда перенестись на следующие. Кто знает, какой вред они могут причинить?

– Жизнь не обязательно опасна только потому, что она отличается от обычной, – покачала головой Блисс. – Как же ты любишь убивать.

– Это слова Геи, – буркнул Тревайз.

– Конечно. Но я надеюсь, они не лишены смысла. Мох привык к условиям этого мира. Поэтому он использует свет в небольших количествах, но гибнет при его избытке; поэтому он использует малейшие дозы двуокиси углерода, но может погибнуть при больших его концентрациях. Он может оказаться безопасным на любой другой планете, кроме Мельпомены.

– Ты хочешь, чтобы я дал мху шанс попытать счастья? – с возмущением сказал Тревайз.

– Да нет, – пожала плечами Блисс. – Не кипятись. Я тебя понимаю. Ты изолят, и у тебя, видимо, не было другого выбора, кроме как поступить так, как ты поступил.

Тревайз хотел было что-то ответить, но его прервал чистый, пронзительный голосок Фаллом. Она что-то сказала на своем языке.

– Что она говорит? – спросил Тревайз у Пелората.

– Она говорит, что… – начал Пелорат, но не договорил.

Фаллом, видимо, решив, что ее язык понять нелегко, начала снова:

– Был ли там Джемби, там, где вы были?

Фаллом произнесла слова так старательно, что Блисс просияла:

– Разве не прекрасно она говорит на галактическом? И как быстро выучилась!

– Я все перепутаю, – тихо сказал Тревайз, – если попытаюсь объяснять сам, но ты скажи ей, Блисс, что мы не нашли роботов на этой планете.

– Я сам, – вмешался Пелорат. – Послушай, Фаллом, – он нежно положил руку на плечо подростка, – пойдем в нашу каюту, и я дам тебе почитать еще одну книгу.

– Книгу? О Джемби?

– Не совсем… – улыбнулся Пелорат, уводя Фаллом, и дверь за ними закрылась.

– Знаешь, – сказал Тревайз, проводив их недовольным взглядом, – мы тратим время зря, играя в нянек этого ребенка.

– Зря? Разве это мешает тебе в поисках Земли, Тревайз? Нет. То, что ты называешь «игрой в нянек», на самом деле укрепляет наши отношения, снимает страх, создает любовь. Разве это такая уж чепуха?

– Ты вновь говоришь устами Геи.

– Да, – согласилась Блисс. – А теперь о деле. Мы посетили три из древних космонитских планет и ничего не добились.

– Все правильно, – кивнул Тревайз.

– Фактически мы обнаружили, что все они по-своему опасны, верно? На Авроре – дикие собаки; на Солярии – странные, агрессивные люди; на Мельпомене – несущий угрозу всем обитаемым планетам мох. Очевидно, когда планета остается предоставленной самой себе, обитаема она людьми или нет, она все равно становится опасной для межзвездного сообщества.

– Это нельзя возводить в ранг всеобщего закона.

– Трое из трех – это впечатляет.

– И как же это впечатляет тебя, Блисс?

– Я скажу тебе. Только, пожалуйста, выслушай меня без предубеждений. Если в Галактике существуют миллионы взаимодействующих планет – так оно и есть на самом деле, – и если каждая из них населена исключительно изолятами, что тоже так и есть, то на каждой планете доминируют люди, и они могут навязать свою волю другим формам жизни, неживым геологическим образованиям и даже себе подобным. Галактика, следовательно, на сегодняшний день является вполне примитивным, некоординированным и плохо функционирующим миром. Начатком, зародышем объединения. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Я понял, к чему ты клонишь, но это не означает, что я должен с тобой соглашаться.

– А ты послушай. Соглашаться или нет, дело твое, но выслушай меня. Галаксия может родиться только из прото-Галаксии и, чем меньше будет «прото», чем больше «Галаксии», тем лучше. Галактическая Империя была попыткой создать сильную прото-Галаксию. Когда она раскололась, сразу настали плохие времена, и возникло стремление усилить концепцию прото-Галаксии. Конфедерация Академии является воплощением этого стремления. Таким же воплощением была и Империя Мула. Такова и планируемая Второй Академией Новая Империя. Но даже если бы не было таких империй или конфедераций, но будь вся Галактика сумасшедшим домом, это был бы взаимосвязанный сумасшедший дом, в котором между собой общались бы отдельные миры, пусть даже только враждебно. Это было бы все равно некое единение, и не самое худшее.

– Куда уж хуже?

– Ты знаешь ответ, Тревайз. Ты видел его своими глазами. Если населенная людьми планета будет брошена на произвол судьбы, становясь истинным изолятом, если она теряет все связи с другими населенными мирами, она развивается, но развивается злокачественно.

– Наподобие раковой клетки?

– Да. Не такова ли Солярия? Она противостоит всем мирам. Там каждый против всех остальных. Ты видел это. А если люди исчезают совсем, испаряются последние следы дисциплины. Каждый-против-каждого – этот принцип становится инстинктивным, как у собак, или просто законом природы, как в мире мхов Мельпомены. Понимаешь, я думаю, что чем ближе мы к Галаксии, тем совершеннее сообщество. Тогда зачем останавливаться за несколько шагов до цели?

Тревайз некоторое время молча смотрел на Блисс.

– Я думаю об этом, – сказал он наконец. – Но зачем предполагать, что увеличение дозы лекарства – единственный выход, что если немного – это хорошо, что больше – лучше, и все это – лучшее из возможного? Разве ты сама не говорила, что мох, возможно, так адаптировался к очень малому содержанию двуокиси углерода, что ее богатое содержание может убить его? Человек ростом в два метра лучше, чем ростом с метр, но он лучше и трехметрового великана. Мыши не станет лучше, если она вырастет до размеров слона. Ей просто не выжить. Да и слону не станет лучше, если он уменьшится до размеров мыши.

Существуют естественные размеры, естественная сложность, какое-то оптимальное качество для всего – звезда это или атом, и это, очевидно, столь же истинно для живых существ и их сообществ. Я не говорю, что старая Галактическая Империя была идеальной и, безусловно, вижу ошибки в деятельности Конфедерации Академии, но я не могу заявить что, поскольку тотальный изоляционизм плох, хороша тотальная Унификация. Крайности могут быть ужасны как та, так и другая, и старая добрая Галактическая Империя, пусть и несовершенная, могла бы быть нам меньшим из зол.

– Сомневаюсь, – покачала головой Блисс, – веришь ли ты сам себе, Тревайз. Станешь ли ты доказывать, что и вирус, и человек равно неудовлетворительны, и возжелаешь стать чем-то промежуточным – вроде скользкой плесени?

– Нет. Но я могу спорить, что и вирус, и суперчеловек одинаково плохи, и предпочесть остаться чем-то средним – обычным человеком. Да спорить-то пока не о чем. Я вынесу решение, когда найду Землю. На Мельпомене мы нашли координаты остальных сорока семи космонитских планет.

– И ты посетишь их все?

– Каждую, если понадобится.

– Все время рискуя жизнью?

– Да, если это потребуется, чтобы найти Землю.

Пелорат вышел из каюты, где оставил Фаллом, и только успел рот раскрыть, как угодил в перепалку между Блисс и Тревайзом. Он смотрел то на одного, то на другую, пока они перебрасывались репликами.

– Сколько же времени это займет?

– Сколько бы ни потребовалось. Мы можем найти то, что ищем, прямо на следующей планете.

– Или ни на одной из них.

– Этого мы не сможем узнать, пока не посетим все.

Тут наконец Пелорат попытался вставить словечко.

– Но послушай, Голан! У нас же есть ответ.

Тревайз нетерпеливо отмахнулся, но вдруг замер, повернулся к нему лицом и бессмысленно уставился на друга:

– Что?

– Я сказал, у нас есть ответ. Я пытался сказать тебе это, по крайней мере, раз пять на Мельпомене, но ты был так занят, что…

– Что за ответ? О чем ты говоришь?

– О Земле. Я думаю, мы знаем, где она.

Часть VI
АльфаГлава 16
Центр миров69

Тревайз смотрел на Пелората долго и с явным недовольством. Наконец спросил:

– Было ли там что-нибудь, что ты видел, а я нет, и о чем ты не сказал?

– Нет-нет, – покачал головой Пелорат. – Ты тоже видел это, и, как я только что сказал, я пытался заговорить с тобой, но ты отмахнулся.

– Хорошо, попытайся снова. Попытка не пытка.

– Не дразни его, Тревайз, – возмутилась Блисс.

– Я не дразню его, я хочу получить от него информацию. И не считай его ребенком.

– Прошу вас, – умоляюще проговорил Пелорат, – слушайте меня, если можете, а не друг друга. Помнишь, Голан, мы раньше говорили о попытках установить происхождение рода человеческого? Проект Яриффа – помнишь? Он пытался установить времена основания различных миров, предполагая, что планеты заселялись равномерно во всех направлениях от центра расселения – мира-прародины.

– Насколько я помню, – нетерпеливо кивнул Тревайз, – гипотеза сработала из-за того, что все даты были ненадежны.

– Верно, дружок. Но планеты, которые брал в расчет Ярифф, были основаны второй волной переселенцев. Тогда же развились и усовершенствовались гиперпространственные перелеты, и поселения возникали и росли совершенно беспорядочно. Преодолевать даже очень большие расстояния стало совсем просто, и картина образования поселения перестала представлять собой правильную расширяющуюся сферу. Вот еще одна сложность вдобавок к недостоверным датам основания колоний…

А теперь, Тревайз, задумайся на мгновение о том, как заселялись космонитские планеты. Это была первая волна переселенцев: ранние гиперпространственные полеты были еще очень несовершенными и мало напоминали наши Прыжки. В то время как миллионы планет второй волны заселялись, по всей вероятности, довольно хаотично, пятьдесят первых наверняка заселялись в определенном порядке. Планеты второй волны заселялись целых двадцать тысяч лет, а пятьдесят первых были колонизированы за какие-то несколько веков – почти мгновенно, по сравнению с поселенческими планетами. Эти пятьдесят, вместе взятые, должны располагаться сферично вокруг планеты, с которой они все ведут свое происхождение.

У нас есть координаты пятидесяти миров. Ты сфотографировал их – помнишь, со статуи? Кто бы это ни был – тот, кто уничтожил все сведения о Земле, он все же проглядел эти координаты, или не подумал о том, что из них можно извлечь необходимую информацию. Все, что тебе нужно сделать, Голан, это учесть смещения звезд за двадцать тысяч лет и, скорректировав эти координаты, найти центр сферы. В результате вычислений ты получишь точку, достаточно близкую к земному Солнцу или, по крайней мере, к его положению двадцать тысяч лет назад.

Рот Тревайза не закрывался от удивления все время, пока продолжался этот подробный рассказ, и только через несколько секунд после того, как Пелорат умолк, Тревайз обрел дар речи.

– Почему же я не подумал об этом? – воскликнул он наконец.

– Я пытался сказать тебе все это еще тогда, когда мы были на Мельпомене.

– Я верю тебе. И прости дурака, Джен, за то, что отказался тебя выслушать. Мне тогда и в голову не пришло… – Он смущенно умолк.

– Что я могу сказать что-нибудь толковое? – тихо усмехнулся Пелорат. – Чаще всего так и бывает, но видишь ли, это было как-никак по моей специальности. Большей частью ты прав, когда затыкаешь мне рот.

– Ничего подобного! – запротестовал Тревайз. – Это не так, Джен. Я чувствую себя идиотом, и получил по заслугам. Еще раз извини – я должен поспешить к компьютеру.

Они с Пелоратом прошли в рубку, и Пелорат, как обычно, стал с изумлением и недоверием одновременно наблюдать за тем, как руки Тревайза опустились на пульт и Тревайз превратился в единый человеко-компьютерный механизм.

– Придется сделать определенные допущения, Джен, – сказал Тревайз, не глядя на Пелората. Как всегда, когда он работал с компьютером, лицо его было бесстрастным, отрешенным. – Я предположил, что первое число – дистанция в парсеках, а два других – углы в радианах, и первый из них – вертикальный, второй же – горизонтальный. Я также думаю, что использование плюса-минуса к углам отвечает галактическим стандартам и что точка – 0,0,0 – это солнце Мельпомены.

– Звучит довольно правдоподобно, – кивнул Пелорат.

– Неужели? Существуют шесть возможных способов расположения чисел, четыре – знаков; расстояние может быть указано в световых годах, а не в парсеках, углы – в градусах, а не в радианах. Итого девяносто шесть различных вариантов. Прибавь к этому то, что, если для обозначения расстояния используются световые годы, я не могу быть уверен в том, какова величина светового года, принятая здесь. Добавь и то, что я не знаю действовавшего тогда принципа измерения углов – в первом случае наверняка от экватора Мельпомены, ну а во втором – ее нулевой меридиан?

– А теперь, – растерялся Пелорат, – все звучит совершенно безнадежно.

– Не безнадежно. Аврора и Солярия включены в этот список, а я знаю их расположение в пространстве. Я использую координаты и посмотрю, смогу ли совместить их. Если компьютер выдаст мне неправильное расположение этих планет, я скорректирую координаты и буду продолжать подбирать варианты, пока не добьюсь успеха. Тогда я смогу понять, какие из моих первоначальных допущений ошибочны по отношению к стандарту. Как только все допущения окажутся верными, я смогу найти центр сферы.

– Так много неясностей. Тебе будет трудно решить, что делать?

– Что? – переспросил Тревайз. Он весь ушел в работу с компьютером. После того как Пелорат повторил вопрос, он ответил: – А? Нет, шансы на то, что координаты заданы в соответствии с галактическим стандартом, высоки, и привязка их к неизвестному нулевому меридиану не составит большого труда. Эта система локализации точек в пространстве была разработана давным-давно, и большинство астрономов вполне уверены, что она предшествовала эпохе межзвездных перелетов. Люди ведь очень консервативны в определенных вещах и практически никогда не меняют достигнутых соглашений, касающихся измерений. Мне думается, многие порой даже впадают в заблуждение, считая их законами природы. Какие уж тут законы, когда каждая планета имеет свои собственные системы измерений, которые меняются каждое столетие. Правда, я искренне надеюсь, что научные изыскания в этой области когда-нибудь завершатся и система измерений будет унифицирована. – Тревайз говорил, продолжая работать, и речь его постоянно прерывалась. Немного погодя он пробормотал: – А сейчас – тихо… – Тревайз напрягся, нахмурился и только спустя несколько минут откинулся в кресле, глубоко вздохнул и еле слышно проговорил: – Все правила соблюдены. Данные места положения Авроры совпали с ее истинными координатами. Один к одному. Видишь?

Пелорат посмотрел на звездный узор и на яркую точку вблизи центра:

– Ты уверен?

– При чем тут я? Это компьютер уверен. Кроме того, мы были на Авроре. Нам известны ее характеристики: диаметр, температура, масса, альбедо, спектр, не говоря уже о расположении соседних звезд. Компьютер утверждает, что это – Аврора.

– Ну, выходит, что эта планета и есть Аврора.

– Поверь мне, это так. Сейчас я настрою экран, и компьютер начнет работу. У него – пятьдесят наборов координат, и в его силах обработать их одновременно. – Тревайз занялся настройкой экрана. Компьютер спокойно работал в четырехмерном пространстве-времени, но наблюдателю-человеку редко требовалось больше двух измерений. Сейчас же казалось, что экран превратился в некий темный колодец, глубокий и широкий. Тревайз приглушил до минимума освещение рубки, чтобы было легче наблюдать звездное поле на экране. – Сейчас начнется, – прошептал он.

Через какое-то мгновение на экране вспыхнула звезда, затем еще одна и еще. Изображение на экране сдвигалось при появлении очередной звезды так, чтобы все они были видны. Казалось, что весь космос отодвигался от них и перед глазами разворачивалась все более и более широкая панорама. Добавьте к этому еще и сдвиг вверх-вниз и вправо-влево…

Наконец все пятьдесят светил яркими точками повисли в пространстве.

– Я-то надеялся получить восхитительную сферу, – сказал Тревайз, – но это больше походит на остатки снежка, который второпях слепили из слишком жесткого и рассыпчатого снега.

– И это все портит?

– Это создает определенные трудности, но без них, я думаю, не обойдешься. Сами звезды распределены вовсе не равномерно, и наверняка то же самое можно сказать о пригодных для жизни планетах, и с этим, естественно, связана неравномерность в заселении новых миров. Компьютер рассчитывает для каждой из звезд ее современное положение, согласно ее наиболее вероятному смещению за последние двадцать тысяч лет – даже учет такого большого срока не займет много времени – и затем разместит их по «оптимальной сфере». Другими словами, он найдет сферическую поверхность, от которой расстояние до всех светил будет минимальным. Затем мы отыщем центр этой сферы, и Земля должна оказаться где-то вблизи этой точки. По крайней мере, будем на это надеяться. Скоро все станет видно на экране.