Текст книги "Красная луна"

Автор книги: Айви Девлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

9

На следующей день мне не пришлось волноваться, как мы с Беном снова увидимся. В школе был методический день, и я этому обрадовалась.

Я все думала о том, что не могли мы с ним встретиться прошлой ночью, что все это мне приснилось.

Но когда я встала, то увидела, что на штанах осталась земля, и поняла, что это был не сон. Все произошло на самом деле.

Мы с Беном разговаривали, и он смотрел на меня, как будто…

Как будто я ему интересна. Хотя до этого он хотел от меня убежать.

А еще он сказал мне быть осторожной в лесу.

Почему? Он только недавно сюда приехал, он не знал наш лес так, как знала его я. Просто не мог. Откуда в его голосе была такая уверенность?

Когда мы с Рене позавтракали и поехали в ближайший к нашему городку строительный магазин покупать всякую всячину, необходимую для постройки крыльца, мне стало полегче. Потом мы вернулись и сели обедать, и тут привезли доски, грузчики поглядывали на нас, старуху и девчонку, с любопытством, гадая, что же мы собрались делать.

– Ты хорошо спала ночью? – спросила Рене, когда они уехали.

– Да… конечно, – ответила я.

Рене посмотрела на меня:

– Я слышала, как ты вставала. Знаешь, если тебе захочется поговорить, я готова. Понимаю, что годы прошли, но я…

Завидев, что к дому подъезжает ярко-красная спортивная машина, она смолкла.

– Привет, Стив, – поздоровалась она.

А Стив вылез из машины и сказал:

– До меня дошли слухи, что вы тут что-то строите.

– Да ты что? – сострила Рене, и он улыбнулся. У него на груди висела бирка с надписью «СТИВ БРАУНИНГ, АГЕНТ ПО НЕДВИЖИМОСТИ», ярко блестевшая на солнце.

– Эйвери! – Он посмотрел на меня. – Как ты?

Я пожала плечами.

Он вздохнул и перевел взгляд на Рене:

– Поговорим?

– Конечно, – ответила бабушка, – но я строю крыльцо и переезжать не собираюсь.

Он рассмеялся:

– Думаю, крыльцо получится отличное, но я тут по другому вопросу. Можно наедине?

– Хорошо, – сказала она. – Эйвери, принесешь Стиву стакан воды?

Как будто я ребенок, а не семнадцатилетняя девушка. Как будто у меня нет права узнать, о чем они будут говорить. Как будто я не знала, что Стива интересует земля моих родителей. Он не только торговал домами, но и занимался развитием. Он активно участвовал в видоизменении города.

– Если вы будете обсуждать моих родителей и их землю, я бы хотела остаться.

– Вообще-то, я заехал, потому что встретил в городе Рона, – объяснил он. – Хотел выразить свои соболезнования по поводу отсутствия новостей. – Он спрятал руки в карманы и посмотрел на меня. – Эйвери, – продолжал он, и его голос казался очень теплым. – Буду с тобой откровенен. Рон сказал, что они надеются лишь на тебя и что если ты что-то вспомнишь насчет той ночи, хоть что-нибудь…

Серебристый блеск…

А у Бена как раз серебристые глаза.

По спине у меня побежали мурашки.

Прошлой ночью я встретила его в лесу. И он просил меня быть осторожной.

Но Бен даже не был знаком с моими родителями. И обо мне он знал только то, что ему рассказали в школе.

А серебристое нечто, которое я видела в ту ночь, когда погибли мои родители…

Это был не человек. Нечто крайне необычное. Оно двигалось слишком быстро. И было слишком жестоким.

Воплощением зла.

– Эйвери, – снова окликнул меня Стив.

Они с Рене стояли рядом со мной и смотрели обеспокоенно.

– Ты в порядке? – спросила Рене, обнимая меня одной рукой.

Последний раз меня обнимала мама. Прямо перед ужином прижала меня к себе и сказала: «Накрывать стол все еще твоя обязанность, так что давай» – и поцеловала меня в макушку. Я замычала и отстранилась. Я не хотела накрывать на стол. И обниматься мне не хотелось. Объятий мне хватало.

По крайней мере, тогда.

– Я по ним скучаю, – призналась я. – Скучаю и хочу узнать, как кому-то пришло в голову их убить. Я хочу, но не могу… – Голос дрогнул, и Рене прижала меня к себе покрепче.

– Мне очень жаль, что я не принес более добрых вестей, – сказал Стив. – Знаю, что Рон из-за этого тоже переживает, и он сказал, что любые твои воспоминания, даже если это какая-нибудь мелочь, могут помочь найти виновного.

– Эйвери, сходи на улицу. Помнишь, мы вчера нашли грибы, срежь несколько штук, хорошо? Я утром омлет приготовлю.

– Прямо сейчас? Мам, там же уже темно, и мы еще пирога не поели…

– Милая, ты же его уже попробовала тайком. У тебя руки в шоколаде. Поешь еще, но сейчас возьми лукошко и сходи за грибами, ладно? Прошу тебя.

– Все в порядке?

– Эйвери, иди, прошу тебя.

– Хорошо, хорошо, иду. Я просто спросила.

– Она послала меня за грибами, – прошептала я, и Рене напряглась. Едва-едва, но я заметила.

А Стив… Он сделал шаг назад, широко распахнув глаза.

– За грибами? – переспросил он.

– Для омлета, – пояснила я. – Это случилось прямо после ужина, когда уже начало темнеть, но фонарь я брать не собиралась. Потому что и так хорошо знала дорогу.

– А что было потом?

– Стив. – Рене попыталась его остановить, но он отвернулся от нее и посмотрел на меня:

– Что было потом, Эйвери?

Я попыталась представить, как выхожу из дома. Оставив маму с папой одних. Но не получилось. Я ничего больше не могла вспомнить. Только то, как она попросила меня принести грибы.

А еще кровь. И вспышки серебристого света. А потом я открыла глаза, не зная, где нахожусь, увидела Рене, которая приговаривала «Эйвери, Эйвери» таким грустным голосом, что я поняла, что стряслось нечто ужасное.

Что-то, из-за чего, когда я спросила: «А где мама с папой?», ее лицо перекосилось.

Из-за чего, посмотрев на руки, я вспомнила красную, ржавую запекшуюся кровь на кутикулах и под ногтями.

– Кровь, – прошептала я. Я вспомнила, как увидела на себе кровь, и поняла… я знала…

– Хватит, Эйвери, хватит, – сказала Рене, стараясь прижать меня к себе, но получалось довольно неуклюже – она пыталась делать это одной рукой и стоя на довольно приличном расстоянии.

И все, больше у меня ничего не осталось. Я вдохнула поглубже, вспоминая маму, от которой пахло фруктами, и папу, от которого пахло лесом. Рене сильно от них в этом смысле отличалась. Ее запах совсем не был похож на родительский. От нее пахло кофе, шампунем и немного досками.

Мне чего-то не хватало, да и собой я была недовольна, потому что не могла вспомнить, хотя и пыталась думать о разных вещах – о разных местах, запахах и многом другом.

Я плотно закрыла глаза, стараясь сдержать слезы. Но все же несколько слезинок стекли по щекам.

– Ты точно больше ничего не помнишь? – спросил Стив, а Рене резко сказала:

– Стив, с каких это пор ты взял на себя обязанности полицейского?

Стив откашлялся и продолжил:

– Прости, Рене, я позволил себе лишнего. Весь город из-за этого очень переживает. Мне показалось, что Эйвери что-то вспомнила, и понадеялся, что дело будет разрешено и забыто.

Я отстранилась и покачала головой.

– Все как во тьме, – сказала я Стиву. – Я не помню, кто меня нашел, не помню, как появился Рон. Я знаю, что было, потому что мне рассказала об этом Рене, но не могу вспомнить. Я помню только, как он увел меня оттуда. И я видела… – Я замолчала.

Да уж, нашли на кого возлагать надежды. Кто-то убил моих родителей, пока я собирала грибы, а я…

Я замерла.

Грибы. Раньше я о них не думала.

– Их нашли? – спросила я, и Стив недоуменно посмотрел на меня.

– Твоих родителей? Эйвери, ты же знаешь, что да. Ты была на похоронах и…

– Нет, – перебила я, качая головой. – Грибы. Рон говорил, что рядом с моими родителями было что-то найдено? Или рядом со мной?

– Нет. Не говорил, – ответил Стив. Его голос был очень теплым.

– Но я… – Я опять замолчала.

Вообще-то я не помнила, как срезала грибы, помнила только, что мама меня об этом попросила. Я даже не помнила, как вышла из дома. Но я наверняка пошла за грибами.

Где же эти грибы? Я их принесла?

Что, если да?

Что было со мной?

– Эйвери, я бы действительно выпил воды, – сказал Стив все так же ласково, но я поняла, что он не поверил в то, что я рассказала. Он был уверен, что я совершенно ничего не помню.

Но я видела больше, чем сказала.

Нечто серебристое, и оно двигалось с нечеловеческой грацией.

Нечто серебристое, и повсюду кровь.

Я открыла рот, потом закрыла и направилась в дом за водой, поскольку знала, что он подумает, если я расскажу об этом серебристом. Я видела, как он на меня смотрел, когда я рассказывала про грибы: он мне совсем не поверил.

К тому же мои родители не обрадовались бы, узнай они, что я разговариваю со Стивом. С Роном папа дружил с детства, и, хотя на многое они смотрели по-разному, они соглашались в главном: в том, что рассказы про лес – это всего лишь слухи. А вот Стив частенько говаривал: «Бог знает что творится в этом лесу. Надо его разрабатывать». Я знала, что папа терпел его лишь ради Рона.

– Волки – это всего лишь волки, – сказал папа в прошлом году, когда я спросила у него насчет того, что услышала в школе. Кирста рассказала, что первые поселенцы Вудлейка выжили тут только потому, что согласились послать двух девушек в лес – полулюдям-полуволкам, которым требовались невесты.

– Нельзя быть получеловеком, точно так же, как я не могу быть полухомячком, – ответил папа. – Это всего лишь легенда, выдуманная давным-давно, когда волков в лесу было много и они иногда проникали в город, пугая людей. В газетных архивах есть снимок с волком на центральной улице, я принесу, покажу.

Я пришла на кухню и набрала в стакан воды из-под крана.

Он был прозрачным, как и остальные стаканы у Рене. У нас дома все было по-другому: все стаканы различались по цвету и по форме, потому что покупались они на блошиных рынках, а кое-какие родители просто нашли в лесу.

Папа терпеть не мог, когда люди сваливали там мусор, даже больше, чем «эту древнюю басню про волков», как он ее назвал. Он действительно показал мне тот самый снимок, как и обещал. На фотографии в старой, пожелтевшей газете с потрепанными краями был изображен волк на главной улице нашего города – ничего страшного в этой картине не было.

– Заплутал, скорее всего, и вышел в город. А глупые люди перепугались, начали сочинять сказки, так и зародилась эта легенда.

– Он какой-то напуганный, – прокомментировала я. – И одинокий.

– Эйвери, волки не люди, – снова повторил папа. – Ты это прекрасно знаешь. Он просто оказался в непривычной обстановке, растерялся.

Я снова посмотрела на фотографию и подумала, что волк выглядел не просто растерянным. А напуганным. Животное, по-моему, было просто в ужасе. Но папе я этого не сказала.

И не стала говорить Стиву о том, что видела, потому что он бы мне не поверил. Мне надо было все вспомнить самой. Так что, стоя со стаканом воды в кухне, я попыталась сконцентрироваться. Но не как раньше: я не пыталась заставить себя вернуться к событиям той ночи, я просто думала о них. О маме с папой, о нашей совместной жизни.

Вспоминалась тысяча мелочей, которые раньше воспринимались как нечто само собой разумеющееся, благодаря которым я чувствовала, что любима, и ощущала себя в безопасности.

И тут я вдруг снова вспомнила мамин голос, когда она посылала меня за грибами, сконцентрировалась на этом моменте, на этом воспоминании. Я представила себя в нашем доме, и когда она мне это сказала, я… Я…

Ничего.

Нет, надо продолжать. Что могло случиться потом?

Я, наверное, обулась и вышла. Да, когда полицейские меня нашли, на мне были кеды.

Но я никак не могла вспомнить, как обувалась.

Я вздохнула. Расстроенная, сердясь на то, что собственные мысли мне не подчиняются, я вышла на улицу.

Наверное, я провела в доме больше времени, чем ожидала, потому что Рене со Стивом уже стояли у его автомобиля, Стив опирался прямо на машину. Они оба показались мне весьма недовольными, и, подойдя ближе, я услышала:

– Рене, я знаю, тебе страшно не нравилось, что Джон там жил, а после того, что случилось… Наверняка воспоминания у тебя остались только неприятные. Так позволь же мне избавить тебя от них, и…

Я подала ему стакан воды, он замолчал и улыбнулся.

– Ты это серьезно? – поинтересовалась Рене, голос ее вибрировал от волнения. – Не могу поверить, что ты сюда приехал с таким предложением, Стив. Джон любил его.

– А ты нет, и после всего, что случилось…

– Его? – перебила я. – Вы про наш дом?

Я посмотрела на Стива, опустившего принесенный мной стакан, – он больше не улыбался.

– Я так и знала! Вы хотите купить наш дом!

Рене забрала воду у Стива и сказала:

– Эйвери, может, пойдешь рассортируешь привезенные доски?

– Это мой дом. Я там живу.

– Эйвери, – резко повторила Рене, и я смолкла.

– Стив, тебе лучше уехать, – добавила она, поворачиваясь к нему.

Он кивнул, а потом попросил:

– Подумайте об этом, ладно? Так ваши раны быстрее заживут, и вы сможете вернуться к нормальной жизни.

– Не буду я об этом думать, – отрезала она и направилась к дому.

Стив сел в машину, снова заулыбавшись, а я пошла за бабушкой.

Она удалялась быстро, явно рассердившись, но я все же догнала ее:

– Стив хочет купить мой дом?

– Где чертежи?

– Рене, Стив хочет его купить?

– Бабуля, – сказала Рене дрогнувшим голосом. – Раньше ты называла меня бабулей. Раньше мы были одной семьей. А теперь… – Она отчаянно покачала головой. – Каждый раз, когда ты называешь меня по имени, я чувствую себя так, как будто я тебе чужая.

– Ответь на мой вопрос, пожалуйста, – настаивала я, потому что мне нужно было знать.

Мне нужно было это услышать. Я понимала, что она переживает, но бабулей я больше не могла ее называть. Я жила с родителями, пока меня их не лишили, с семьей, из которой она несколько лет назад была исключена, – и это сыграло свою роль.

– Да, он хочет купить и дом, и землю, принадлежавшую твоему отцу, – медленно проговорила она.

– Дом с землей? С папиным любимым лесом и маминым садом? Все? – Я повысила голос. – Ты не можешь распоряжаться их судьбой.

– Вообще-то могу, – ответила Рене. – Тебе семнадцать лет, и я твой опекун, потому что я… я теперь твоя единственная родственница.

– Ты… – произнесла я, вся дрожа, и Рене поспешно взяла меня за руки.

– Я отказалась, – сказала она. – Эйвери, я ни за что не продам ни дом, ни землю.

– Но ты же их ненавидишь, – прошептала я.

Она вздрогнула.

– Во мне нет ненависти, Эйвери. Я тоже тут живу, – объяснила она. – Лес… Я его люблю, просто не так сильно, как твой отец. Я не могу жить в нем, как он…

Она замолчала, глядя на деревья, а потом ненадолго закрыла глаза, и мне показалось, что она испытывает боль.

Она открыла глаза и снова посмотрела на меня:

– Много лет назад я сделала выбор, и в итоге мне достался твой дед и эта жизнь, а также, благодаря этому, появился твой отец. Об этом я ни в коем случае не сожалею. И как бы ни относилась я к лесу сейчас, его землю я ни за что не продам. Эйвери, он очень любил лес. Неужели ты думаешь, что я этого не знаю?

Я посмотрела на нее. Глаза у нее были голубые, как и у папы, и в них виделась та же грусть, которую я не раз замечала у него.

В те моменты, когда он говорил о ней. О своей маме – он считал, что потерял ее, потому что она его не любит.

– Ты его любила, – прошептала я.

Рене ответила:

– Ну конечно любила, Эйвери. – И двинулась дальше. Зашла в кухню, раздвижная дверь закрылась за ней. Она села к столу и выглянула в окно, но смотрела она мимо меня. На деревья.

Я осталась на улице. И на лес я не смотрела. Я села на траву, палило солнце, мысли кружились в голове.

Я вдруг поняла, что в этом мире есть человек, который понимает, насколько я потеряна и одинока. И этим человеком была Рене.

Моя бабушка.

10

– Хочешь еще салата? – спросила Рене за ужином, и я покачала головой, выбирая с тарелки зелень.

Грибы в салате показались мне странными, пористыми и безвкусными, совсем не то что лесные, которые меня научила собирать мама; она добавляла их для вкуса почти во все блюда.

Как бы мне ни хотелось сблизиться с Рене, ничего не получалось, потому что она была не такая, как мама с папой. Она их даже не знала, по крайней мере как я, и хоть я и понимала, что она тоже ощущает потерю, что тоже по ним скучает. Она не…

Она не жила с ними вместе. Она потеряла сына и невестку. Но не все. Не весь свой мир.

– Давай начнем прямо сейчас, – предложила она, отодвигая тарелку, а я изумленно посмотрела на нее. – Я имею в виду крыльцо, – пояснила она. – Есть, как я понимаю, мы не хотим, так ведь?

Я посмотрела на ее тарелку. Курицу она порезала на крохотные кусочки, а салат, как и я, потыкала вилкой, но почти ничего не съела.

– Давай, – сказала она, и ее глаза… Как же я раньше никогда не замечала, насколько они похожи на папины? Тот же оптимизм, та же вера в то, что все может измениться.

Мне всегда казалось, что Рене ничего не дала папе, но это было совсем не так.

– Ладно, – сказала я и встала.

Мы вышли через большую раздвижную кухонную дверь на прекрасный газон, тянувшийся до самого леса.

И стали рыть ямы.

Я этого не ожидала. Я думала, что для того, чтобы что-то построить, надо в доски забивать молотком гвозди, и все дела. Думала, что все это ставится прямо на землю.

Когда я спросила, обязательно ли копать, Рене ответила:

– А как же иначе крыльцо будет держаться на месте? Нужны опоры, – объясняла она. – Поэтому мы вкопаем столбы, чтобы было к чему крепить доски. Посмотри на чертежи.

Я посмотрела. Ямы на них не были обозначены, но Рене дала мне странную штуковину, которую я уже видела раньше.

– У папы такая же есть, – воскликнула я и вспомнила, как он занимался последней пристройкой, застекленной террасой, которую так и не довел до конца.

Чертеж он составлял на улице, внимательно следя за тем, чтобы не повредить корни деревьев, и, когда он рыл ямы, я заметила, что они действительно все остались нетронуты.

– То есть была, – поправилась я, и мой голос дрогнул, когда я поняла, что папа уже не достроит террасу. Она так и останется стоять – три стены без потолка. Они с мамой уже нашли обои и краску, но не успели их использовать. И не вставили стекла туда, куда хотела она.

– Не так, – сказала Рене и подошла ко мне. Положила свои руки на мои и повела их кругом и вниз. – Вот. – Она глубоко вдохнула. – Твой папа любил это дело. Он копал ямы для забора.

– Для забора? – спросила я, оглядываясь. – У тебя же нет забора.

– Теперь нет, – ответила она. – В свое время я решила попробовать вырастить огород и подумала, что надо как-то защитить участок от зайцев и других зверей. Твой папа копал ямы для столбов, а потом помогал заниматься огородом. Все, что посадил он, росло хорошо, а что сажала я… У него был дар. Его особенно тыквы интересовали. Одну он подкармливал…

– Молоком, – продолжила я дрожащим голосом.

Папа каждый год сажал тыквы, потом выбирал самую большую, делал надрез в побеге и как-то заливал туда молоко, и эта тыква вырастала просто огромная, так что даже после того, как мама консервировала большую ее часть, мы неделями ели тыквенный хлеб и пироги.

– У меня так ничего особо и не выросло, но свой огород я очень любила, – рассказывала Рене. – Мне очень нравилось, что у меня растут продукты. Так я чувствовала себя ближе ко всему. Надави посильнее, Эйвери. Яма должна быть глубже десяти сантиметров.

– К чему всему? – спросила я, но она велела мне копать дальше.

Я вздохнула, но послушалась. Я и не думала, что рыть ямы так сложно. Мы работали молча, но это молчание было спокойным, а не натянутым. Я наблюдала за Рене, замечая, что она делает все аккуратно, копает, стараясь ничего не повредить.

Они с папой были очень похожи. Меня сильно огорчало, что я не замечала этого раньше.

– А почему ты все еще тут живешь? – поинтересовалась я.

– В каком смысле? – Рене вытерла рукой лоб.

Она раскраснелась и тяжело дышала, но ее кучка земли была куда больше моей. Она оказалась сильнее, чем можно было подумать.

– Ты же уезжала очень далеко, да? – объяснила я. – Но потом вернулась. Почему?

– Так получилось, – ответила она и снова принялась копать, плотно сжав губы.

Я посмотрела на нее, она остановилась и повернулась ко мне.

– Я хотела вернуться, – мягко произнесла она. – Меня потянуло сюда. Я говорила это твоему отцу, и он… он крепко это запомнил, хотя забыл, что ему я желала другой жизни, более значимой, чем моя собственная.

– Значит, папа хотел стать таким, как ты? Это неплохо. Не понимаю, почему вы…

– Он мог многого достичь, – сказала Рене с напором. – Мог найти себе достойную работу, сделать карьеру, но он никуда не поехал, устроился в жалкой местной газетенке. Я занималась тем же, и что? Тридцать лет проработала на местного стоматолога. У меня был муж, который… – Она смолкла.

– Который что?

– Не был тут счастлив, – тихонько проговорила она. – А для твоего отца это было тяжело. Я хотела для него большего.

– Но он же был счастлив, – сказала я и поняла, что зато она сама не была. Она не добилась того, чего хотела, и поэтому давила на папу. Она тридцать лет проработала в стоматологической клинике, но не любила эту работу так, как папа любил свою.

И она не любила моего деда так, как папа любил маму. Я поняла это по ее голосу и снова подумала о ее доме. О том, что в нем стояли фотографии, на которых изображены папа, мама и я. Ее же снимков не было. И дедушкиных тоже. Он умер, когда папа учился в колледже.

– А папа с дедушкой… они хорошо ладили?

– Конечно, – ответила она. – Откуда такие сомнения?

– У тебя нет его фотографий. А папа о нем никогда не говорил.

– Я так думаю, что он и обо мне не говорил, – тихо добавила Рене. – Гэри был хорошим отцом.

Она не сказала, что он был хорошим мужем.

– А ты… – Я неуверенно замолчала. – Ты была счастлива?

– Разумеется, – сказала Рене. – Я хотела замуж, хотела детей. Нормальной жизни. И она у меня была. В этом ничего плохого нет. В том, что хочется быть как все. – Последние слова она произнесла чуть громче, ее голос дрогнул, словно она сама себя пыталась в этом убедить. Хотела поверить в сказанное, но не верила.

– А что потом стало с огородом? – поинтересовалась я.

– У меня не получалось добиться того, чего я хотела, – ответила она, наклонив голову, и уголки ее губ опустились вниз. – Наверное, хватит на сегодня, – добавила она после некоторой паузы, и я не стала возражать.

Я тоже так считала.