Текст книги "Человек случайностей (др. изд.)"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Я подумаю, – сказал он.

* * *

– Людвиг!

– Что, пчелка?

– Попробуй шоколада, дуся.

– Спасибо, ангелочек.

– Людвиг.

– Что, моя крошка?

– Сейчас я тебе скажу что-то плохое.

– О Господи, неужели…

– Да нет, не такое уж страшное. Просто мама и папа не едут к Одморам на уик-энд.

– Вот так подарок!

– Какие они несносные, правда?

– Нет, с меня хватит…

– Что ты!.. Нет! Мы должны спуститься, коктейль сейчас начнется, нас ждут, начнут искать, и Мэтью придет специально, чтобы с тобой познакомиться.

– К черту Мэтью!

– Людвиг, что ты делаешь? Дверь не запирается, ты же знаешь…

– Кресло придвинем…

– Осторожней, поломаешь… Ой, смотри, поднос!.. И зачем только я тебе сказала!

– Иди ко мне, – торопил Людвиг, – раздевайся. – Он сбросил пиджак и начал развязывать галстук.

– Нет, нет, я не могу так вдруг, нет.

– Именно так. Вдруг. – Он расстегнул пояс и снял брюки. В тесной мансарде было душно от полуденного солнца.

– Людвиг, я не вынесу, если папа и мама придут… а они точно придут…

– Снимай платье.

– У меня нет этого…

– У меня есть. Скорее.

Людвиг снял туфли, потом носки, кальсоны и наконец рубашку. Он стоял перед ней голый, потный, волосатый, возбужденный. Грейс, все еще в кремовом нарядном платье, прижимала руки к груди. Она выдвинула узкое белое ложе из-под полки и сдернула покрывало.

– Людвиг… Я еще никогда этого не делала… никогда еще не видела…

– Я делал, но это не имеет значения. Прости меня. – Он весь дрожал. Представлял, как отвратительно выглядит в ее глазах, весь мокрый, пахнущий потом и спермой. Еще никогда прежде она не казалась ему такой нежной, желанной и недосягаемой. Еще ни разу в жизни он не занимался любовью с девственницей. Как все будет? Сможет ли он не вызвать в ней отвращение? Он видел ее отвращение и страх, мелькнула мысль, не одеться ли. Но если он оденется, между ними возникнет еще одна преграда, все станет вдвойне трудней. Тем временем невыносимое желание охватило его, он едва держался на ногах.

– Грейс, любимая, прошу… Помоги мне… Сними. Все правильно.

Грейс расстегнула платье. Одежки одна за другой упали на пол. Ее взгляд от страха стал блуждающим. Она дрожала, зубы у нее стучали, и когда Людвиг коснулся ее груди и привлек к себе, была холодной и скованной, хотя он чувствовал, как бьется ее сердце. Он прижал ее к себе, скованную, холодную, дрожащую от прикосновения его распаленного, липкого тела.

– Боже мой, – прошептал Людвиг. – Скорее! Скорее!

Она неловко легла на постель и застыла, а он изогнулся и упал на нее. Слезы покатились из-под ее сомкнутых век.

* * *

– Где же наши детки?

– Щебечут наверху, в мансарде, как всегда.

– Кто прибудет первым, как ты думаешь?

– Пинки, ты согласен, что надо помочь Лотти?

– Ну а как же иначе, она без нас пропадет!

– Остин все время берет и берет взаймы у Людвига.

– Предложим ему занять у нас?

– Немного.

– Конечно, он откажется.

– Ты так считаешь? Ну и слава Богу.

– Остин придет?

– Придет только ради Грейс, не сможет пропустить «первый бал Наташи».

– Мэвис и Дорину ты, конечно, не приглашала?

– Мэвис чем-то отговорилась. Я не настаивала.

– Вот и первый гость. Эстер.

– Эстер, душка, ты первая!

– Вот так со мной всегда случается.

– Где Чарльз, где Себастьян?

– Чарльз приедет прямо со службы, а у Себастьяна какие-то неотложные дела, мне очень жаль, и я прошу прощения.

– Слышала, что учудила Грейс? Сдала Мэтью дом на все лето.

– О, Пенни, привет. Клер, пришла Пенни!

– Клер мне как раз рассказывала, что Грейс сдала Мэтью дом.

– Какая печальная новость.

– О, привет, Чарльз, Молли, Джеффри!

– Слышали, что сделала Грейс?

– Пинки, скажи швейцару, пусть не сообщает о прибытии гостей.

– Где же Грейс?

– Наверху с… О, мистер Инстон, как мило…

– А Мэтью придет?

– Надеемся… О, Оливер, прекрасно. Твоя мама как раз пришла.

– Я слышала, что Карен бросила искусство.

– Доктор Селдон, как любезно с вашей стороны…

– А Карен будет?

– Безвыездно сидит в деревне, превращается в пастушку…

– В кого?

– Ну и народу. Привет, Энни.

– Джеффри переключился на свиней.

– Энни, милочка, ты прелестно выглядишь…

– Грейс отдала дом Мэтью.

– Пинки, кто этот молодой человек у двери?

– В бирюзовом, ты хочешь сказать?

– Позвольте представиться. Эндрю Хилтон.

– А, мистер Хилтон, как приятно… мистер Хилтон, мистер Инстон. Пинки, у господина Инстона кончилось горючее в бокале…

– Где же Грейс? Мне казалось, что все это…

– Говорят, Грейс выходит за немца?

– Тс-с, не за немца, а за американца.

– Случайно, не он вот там стоит?

– Слишком молоденький для жениха, хотя в наше время легко ошибиться.

– О, Ричард, рад тебя видеть.

– Молли Арбатнот открыла бутик в Челси.

– Пенни, ты знакома с Ричардом Парджетером, не так ли?

– Чем вы занимаетесь, мистер Хилтон?

– Преподаю латынь и греческий. А вы, мистер Инстон?

– А я, увы, священник.

– Энн Колиндейл выглядит потрясающе.

– А Мэтью здесь?

– По всей видимости, нет, Оливер.

– Пинки, где же Грейс и Людвиг?

– Я слышал, сын Остина вернулся.

– Он наркоман.

– Сейчас они все такие.

– Пенни Сейс так сдала.

– Ты бы тоже, если бы твой муж умер от рака.

– Бедняжка… О, Энн, сколько лет сколько зим!

– Мартин умер, Оливер – гей, и Генриетта какая-то странная.

– Ричард, давай договоримся о ленче.

– Привет, Энни. Извини, но мне как раз…

– Ричард, привет… Увы, Карен не пришла.

– Где Грейс?

– Лотти, дорогая, ты пришла, как прекрасно. Пенни, вот Шарлотта… Пинки, дай Шарлотте выпить ее любимое. Лотти, милая, садись, устраивайся поудобней.

– Оливер Стоун разрешает своей сестре водить спортивный автомобиль, а ей всего десять лет!

– Молли в своем бутике будет продавать вещи исключительно белого цвета.

– Ричард снова развелся, представляешь?

– Пинки, сходи наверх и позови Грейс и Людвига, этих безобразников.

– Оливер зашибает хорошие деньги на продаже антикварных книг.

– Умираю, так хочу наконец увидеть этого немецкого жениха Грейс.

– А Себастьян здесь?

– Ну что ты.

– Себастьян изучает аудит.

– Это Шарлотта Ледгард?

– Я слышала, она куда-то уехала, к морю.

– Да нет, всего лишь в один из здешних отелей.

– О, Мэтью! Смотрите, Мэтью пришел! Мэтью, помнишь Пенни… Джеффри, иди сюда… Мэтью, замечательно…

– Мне кажется, я нахожу знакомые лица.

– Пусть и постаревшие.

– Клер, не могла бы ты… О, Мэтью, привет!

– Мэтью!

– Мне казалось, наступит многозначительная тишина.

– Мэтью похож на свадебного генерала.

– Все выздоровели.

– Клер, наших голубков наверху, кажется, нет. Звал, но там тихо.

– Карен теперь ухаживает за свиньями.

– А Мэтью постарел, располнел.

– Да и мы тоже.

– Это и в самом деле сэр Мэтью Гибсон Грей?

– Клер, мы все хотим наконец увидеть Грейс!

– Я слышала, Мэтью постригся в монахи.

– Может, и постригся, в наше время все может быть.

– Пенни верит в спасение путем бриджа.

– Пинки, ты уверен, что Грейс и Людвиг…

– Моя латынь, к сожалению, потускнела. Читаю Евангелие на греческом.

– Ричард, как насчет ленча?

– Чарльз и Джеффри увлеклись обсуждением кризиса.

– Позвольте вам еще налить.

– Благодарю, дорогуша.

– Генриетта выиграла детские соревнования по бриджу.

– А Дорина пришла?

– Не говори глупостей.

– Доктор Селдон обсуждает с Джеффри печеночную нематоду.

– Я бы не приглашала врачей на праздники, они все портят.

– Тебе не кажется, что швейцара наняли только что, для вечеринки?

– О, только что! А Ричард принял его за настоящего!

– Мэтью и Оливер увлеклись разговором об Оскаре Уайльде.

– А вот и Остин… Пинки, Остин наконец пришел…

– Это кто? Неужели и в самом деле Остин Гибсон Грей?

– Похож на поэта.

– Ну где же Грейс?

– Вон то жених Грейс?

– Нет, милая, это жених Энн.

– А у меня нет, увы, никакой способности к языкам.

– Ричард задумал купить яхту.

– Вон тот молодой человек в бирюзовом, он жених Грейс?

– Остин, извини, еще не нашел для тебя места, но…

– Ради Бога, Джордж, не трать зря времени.

– Я хочу сказать, если тебе понадобится, мы могли бы…

– Спасибо, Джордж. Наличные мне и в самом деле очень нужны, сколько же ты сможешь одолжить?

– Э-э… мне тут… Клер что-то хочет сказать, извини, извини… несомненно, Остин, мы что-то придумаем… прошу прощения…

– Мэтью выглядит как настоящий бизнесмен.

– Дорогуша, но ведь он и есть бизнесмен.

– Лотти, милая, сидишь, как всегда, скромненько в уголке.

– Ты же знаешь, не люблю приемов.

– И куда это вас несет, Ричард Торопыга?

– Извини, всего лишь хотел подойти к Мэтью.

– Пенни, лапочка, Эстер только что рассказала мне о бутике Молли, что там будут продавать только белое.

– У Джеффри свиньи заразились печеночной нематодой.

– Клер, Остин с восторгом согласился принять деньги.

– Пинки, не пугайся, я, кажется, совсем пьяная.

– Клер, у вас сегодня просто потрясающе.

– Клер, ну где же Грейс?

– Пинки, прошу тебя, сходи поищи их.

– Привет, Остин.

– Привет, Мэтью.

– Вы занимаетесь таким интересным делом, мистер Инстон.

– Остин, не пойти ли нам куда-нибудь выпить в ближайшее время?

– Извини, Мэтью, но я скоро уезжаю.

– Вон тот юноша в кружевном жабо – Людвиг?

– Нет, это Оливер Сейс.

– Эстер, мы так жалели, что Себастьян не смог…

– Смотри, Остин и Мэтью так мило беседуют друг с другом.

– Ошибаешься, Остин беседует с Шарлоттой.

– Самое время к этому приступить.

– Только бы удалось с Оксфордом.

– Остин пьяный.

– И я тоже.

– И Молли.

– Куда же подевались Грейс и Людвиг?

– Карен заразилась печеночной нематодой.

– Остин совсем пьяный.

– Побрел в туалет.

– Где туалет?

– Лотти, мне надо с тобой поговорить…

– Мистер Инстон и юноша в бирюзовом до смерти заговорили друг друга, к тому же у них давным-давно пустые рюмки.

– Ах, какой стыд, Лотти, я никудышная хозяйка.

– Да, Оксфорд – это чудесное место.

– Мистер Инстон, разрешите вам представить леди Одмор, она очень интересуется литургией. Мистер Хилтон, разрешите вам представить Оливера Сейса, занимающегося продажей антикварных книг.

– Рад познакомиться.

– Взаимно.

– Я вне себя от радости.

– Весь вечер думаю и все никак не могу понять, кто вы?

– Лотти, дорогая, послушай, переедешь к нам, все уже решено, места у нас предостаточно, и нам больно видеть тебя бесприютной, можешь спать в кабинете Джорджа, а потом, когда Грейс уедет, переселишься в ее комнату, в конце недели пришлем машину и заберем твои вещи, нам будет очень хорошо вместе, значит, мы все решили…

– Ты так добра, Клер…

– Ну что ты, мы так о тебе беспокоимся…

– Я тебе очень благодарна, Клер, но у меня другие планы.

– Но тебе нельзя оставаться в отеле…

– Я перееду в квартиру Остина, мы уже договорились, плата будет небольшая. Мне хочется иметь собственный угол.

– Лотти, ты собираешься поселиться… у Остина?

– Но он там жить не будет.

– Грейс и Людвиг слишком много себе позволяют.

– Мэтью собирается уходить.

– Остин заперся в туалете.

– Послушайте все, Мэтью уходит.

– Оливер с тем юношей в бирюзовом пошли в паб.

– Мэтью только что ушел.

– Эстер, тебе с Себастьяном надо…

– Спасибо, дорогая Молли…

– Нам тоже пора уходить…

– Клер, все было чудесно…

– Джеффри меня подвезет.

– Передайте от нас привет Карен.

– И Себастьяну.

– И Генриетте.

– И Ральфу.

– Всего наилучшего… О, глядите, вот и они!

– Грейс и Людвиг, явились, когда все уходят!

– Грейс и Людвиг, изумительно смотритесь!

– Как два юных божества!

– Постойте, минутку, Грейс и Людвиг…

– Грейс и Людвиг!

– Ура-а!

* * *

«Дорогой Джордж!

Вы поступили очень благородно, предлагая мне взять в долг, но я считаю, что обойдусь без Вашей помощи.

Ваш Остин».

«Дорогая Карен!

Спасибо за великолепный ленч, который благодаря твоей великодушной помощи ничего мне не стоил; прости, что письмо такое короткое, но у меня как раз экзамены.

Целую.

Себастьян».

«Милый Людвиг!

Приходи ко мне, прошу, все в порядке, не бойся, и больше написать нечего. Обнимаю.

Дорина».

«Дорогой братец Остин!

Живу сейчас в Вилле, по утрам всегда дома и очень хочу с тобой поговорить. Когда позвонишь?

Твой любящий брат Мэтью».

«Ливингстон советует объяснить отказ от службы моральными принципами. Письмо уже в пути.

Леферье».

«Дорогой Патрик!

Нет времени писать. Занята. Людвиг все время. Прости.

Всегда любящая Грейс».

«Дорогая моя Эстер!

Я страшно рада, что ты приедешь в Миллхауз, изнываем от тоски по тебе, а также по Чарльзу и Себастьяну. Я еще позвоню, чтобы уточнить время. Карен шлет поцелуй.

Целую.

Молли».

«Дорогой Людвиг!

Ты был на приеме? Я там чудесно провел время, особенно поближе к окончанию. Приезжай, поищем тебе жилье.

Твой друг Эндрю».

«Мой дорогой Себастьян!

Твое невообразимое послание получила, жди меня во вторник в шесть, Кинг Арме Слоан-сквер. Еще позвоню.

Твоя раненая птица К.

P.S. И посети, пожалуйста, Миллхауз, хотя бы ради родителей».

«Дорогие мои мистер и миссис Леферье!

Спешу сообщить, что мы здесь все страшно рады обручению нашей любимой дочери с вашим сыном. Они будут очень счастливы, я уверена. Мы с мужем надеемся, что вы приедете на свадьбу и остановитесь у нас. Вскоре я сообщу вам дату бракосочетания. Шлем вам самые добрые пожелания.

Искренне Ваша Клер Тисборн».

«Дорогой Людвиг!

Я перебрался в Степни и хочу с тобой поскорей увидеться. По причинам туманным и не очень важным пребываю в депрессии.

Твой Гарс».

«Любимый муж мой!

Надеюсь, ты нашел работу. У меня нет настроения писать, но чувствую себя хорошо и жду встречи с тобой, пусть не сейчас, но вскоре.

Твоя вечно любящая жена Дорина».

«Милая Грейс!

Спасибо и за такое письмо. Мне очень плохо, но понимаю, что тебе не до того.

Твой горестный брат Тисборн».

«Дорогой отец!

Спасибо за сообщение, но боюсь, из этого ничего не получится, и все же жду твоего письма.

Твой любящий сын Людвиг.

P.S. Только что узнал, что невеста моя очень богата. Должность в Оксфорде получена».

«Милая Дорина!

В нескольких словах хочу сообщить, что мы с огромным нетерпением ждем твоего приезда, это будет полезно для всех.

Обнимаю.

Клер Тисборн».

«Уважаемый мистер Сиком-Хьюз!

Я рассчитываю, что Вы как можно быстрее переведете мне некоторую сумму денег, потому что у меня начинаются финансовые трудности. Прошу прощения, что прибегаю к письму, но в конторе мне очень неловко заговаривать на эту тему, еще раз прошу извинить.

Искренне преданная Митци Рикардо.

P.S. У меня уже накопилось шесть ваших векселей».

«Любимая!

Не писал два дня, знаю, я такой мерзкий, у меня нет работы. Вскоре напишу нормальное письмо. О Боже, как же я тебя люблю.

О.

P.S. Не выходи никуда ни с кем даже на минуту».

«Дорогая Шарлотта!

Спасибо за твой звонок. Да, навести нас, скажем, завтра. Дорине срочно требуется нормальное общение, а мне нужен совет.

Целую.

Мэвис.

P.S. Ты уже видела Мэтью?»

«Дорогой Ральф!

Ну хорошо, я совершил глупость, что сказал тебе, но ты поступил еще хуже. Нельзя оставить все как есть. Я очень огорчен. Прошу меня простить.

Патрик».

«Моя дорогая Мэвис!

Я хочу с тобой встретиться, если ты не против. Ты согласна? Если да, то, пожалуйста, позвони. С наилучшими пожеланиями

Мэтью».

* * *

Остин Гибсон Грей лежал полуодетый на неприбранной постели и наблюдал, как за высоким, узким окном голубизна переходит в пурпур, а затем в туманную красноту лондонского вечера. Изрядно напившись на приеме у Тисборнов, он совершил ряд совершенно бессмысленных поступков. Сдал квартиру Шарлотте за три фунта в неделю, отчасти из жалости к ней, но главным образом назло Джорджу и Клер, ну и наконец просто чтобы пофорсить. Беда в том, что пятью минутами раньше именно Джордж предложил ему денег и он согласился. Так можно ли использовать деньги Джорджа для материальной поддержки Шарлотты, чтобы этим ему же, Джорджу, и насолить? Нет. Поэтому пришлось написать Джорджу и все же отказаться от денег. А он ведь совершенно обнищал. На прием пошел только для того, чтобы поесть, потому что сидел голодный, ну и увидеть Грейс; а вышло, что и еды, кроме каких-то паршивых галет с сыром, не подали, и Грейс не изволила явиться.

Денег Шарлотты едва хватит на оплату коммунальных услуг. У него уже образовался долг: за аренду – месяц, за электричество – квартал. Продал уже свои часы и коллекцию значков. Кроме того, назанимал кучу денег у Людвига и Митци. И места, хоть мало-мальски подходящего, никто ему не предложил. Успехом и не пахнет. Он уже выбился из сил. Такое состояние длится уже довольно долго. Мог бы отказать Шарлотте. Но амбиции – это все, что у него осталось.

Какие все это жалкие мелочи, размышлял он, но до чего убийственные. Есть надо каждый день, а порции, которые готовит Митци, с каждым днем становятся все скромнее. Случались дни, когда он ненавидел Митци. Если бы можно было куда-нибудь уехать вместе с Дориной, пусть все тут лопнут от зависти, показать им всем нос, куда-нибудь на юг, на берег моря, где дуют теплые ветры и где Дорина могла бы ходить босиком по берегу и собирать для него ракушки, и он сам стал бы чистым, свободным, радостным. Сейчас ему было настолько наплевать на все, что он даже перестал мыться и от него уже довольно неприятно пахло. К тому же Митци ради экономии перекрыла горячую воду.

До сих пор еще не навестил Дорину, да и когда со всей этой неразберихой, а теперь Шарлотта въехала в квартиру, так что некуда забрать Дорину, даже если бы нашел работу. Он ненавидел Шарлотту. К тому же прочел письмо Дорины к Людвигу, нашел у того в комнате. Как будто обыкновенное письмо, а вчитался и понял, что слишком взволнованное, прямо умоляющее. После этого возненавидел и Людвига. Он привстал и взбил подушки. Старые, грязные, плоские как блины, никакого удобства, одна пыль. И остальное постельное белье давно не стирано. Теплый, пропитанный пылью лондонский воздух проникал через окно, потом в легкие, и становилось трудно дышать. Таблетки куда-то задевались. Язык болит, прикусил, когда с жадностью поедал галеты у Тисборнов.

Кто-то постучал в дверь. Остин поспешно укрылся одеялом. В комнате было темно. На фоне тусклого света вырисовалась рослая фигура.

– Можно, я зажгу свет? – спросил Гарс.

Свет успел зажечься, а Остин еще не нащупал рубашку. Нижнее белье такое грязное.

– Извини, я не разглядел, что ты уже спишь.

– Вовсе я не сплю… просто… отдыхаю. – Оказалось, рубашка лежит слева.

– Давай я тебе помогу.

– Не надо. – Он надел рубашку и брюки, на разобранную постель набросил индийское покрывало, настолько вытертое и невесомое, что выброси в окно – улетело бы как пушинка.

Остин сел на кровать. Гарс уселся на полу, прислонившись к стене, с ним был какой-то объемистый узелок. Выглядел Гарс так, как только молодые могут выглядеть, – одет бедно, чуть ли не в обноски, а все равно элегантный.

– Как дела, Гарс?

– Прекрасно, отец.

– Шарлотта уже переехала?

– Да.

– А ты выехал?

– Да. Все вещи со мной.

– В этом узелке? Наверное, тебе нравится выглядеть этаким Диком Уидингтоном? Чемодан так и не нашелся?

– Нет.

Он пяткой забросил кучку нижнего белья под кровать. На душе было муторно, донимал голод. Да еще это нарочито-бесстрастное лицо сына, оно лишь добавляло раздражения и боли.

– Ну хорошо, Гарс, расскажи, как ты живешь.

– Я кое о чем хочу тебя попросить. Во-первых, дай мне ключ от синего чемодана. Ну помнишь, тот, что стоит в кухонном шкафу?

– А что, он закрыт? У меня нет никаких ключей. Я даже не помню, что там лежит.

– Там фотографии и разные вещи… мамины фото и мамины вещи.

Наверное, когда-то он запер чемодан, чтобы Дорина не увидела. Почему у Гарса такой агрессивный тон, когда он сказал «мамины» и вообще когда упоминает Бетти?

– Придется взламывать.

– Ты не рассердишься, если я возьму кое-что оттуда, ту большую фотографию?..

– Бери что хочешь.

– А ты уже нашел работу?

– Еще нет. А ты?

– Ищу. А пока устроился мойщиком посуды.

– Мойщиком посуды?

– Да. В ресторане в Сохо.

– Я, пожалуй, уже староват для такого… но все может случиться. Ты сказал, что у тебя несколько просьб ко мне. Одну, даже две мы уже выяснили. Что еще? Неужели так уж обязательно сидеть на полу? Возьми стул.

Но Гарс продолжал сидеть.

– Я хочу навестить Дорину, ты не против?

– Секундочку. – Остин ощутил резкий толчок страха. – А для чего?

– Мне кажется, я мог бы помочь, – задумчиво произнес Гарс. – Я не сразу пришел к такой мысли. Но сейчас уверен. Я говорил о ней с Людвигом.

– Даже так?

– Мне кажется, ей не хватает открытости, свежего воздуха, свободного общения. Ей надо разговаривать с людьми. Я говорю не о враче, не о медсестре. Ей недостает обыкновенных разговоров о самых банальных вещах. Ей недостает обычной повседневной жизни.

– И по-твоему, именно ты можешь ей это все обеспечить?

– Я вижу, ты против.

– Да, я против… Ты совершенно не разбираешься в том, что происходит и с ней, и со мной, и я тебе запрещаю вмешиваться. – Остин старался говорить как можно спокойнее, но гнев поднимался и душил его. Значит, Дорина и Гарс будут прогуливаться, держась за руки, по садику и обсуждать его персону. Будут смотреть друг другу в глаза. Именно так выглядело то, чего он всегда ужасно боялся. Гнев, как снежный ком, рос в груди.

Гарс сидел неподвижно, положив руки на колени, на лице отражалась участливость и еще что-то, что он держал при себе. В комнате горит яркий свет, а за окном – ночь, жаркая, душная, ночные бабочки влетают, как обрывки бумаги.

– Ну хорошо, – произнес Гарс, – может быть, я не прав. Но мне тяжко видеть, какой ты закомплексованный, смотришь на всех волком, не знаешь ни минуты покоя. Надо одолеть в себе злобные чувства. Это очень важно. Попробуй хоть раз это сделать. Если получится один раз, то получится и второй, и третий, и ты уже не захочешь вернуться к старому. Тебе попросту надо простить нас всех.

– Уйди, Гарс, уйди, я тебя прошу, – прошептал Остин. Его пугало это ужасное напряжение, этот напор гнева, который вот-вот прорвется, отвратительный и неминуемый, как рвота. Занавес тьмы разорвался. Дорина и Гарс идут по тропинке, держась за руки.

– Я чувствую, ты на меня сердишься. Мне тоже не очень легко говорить с тобой об этом. Гнев – это страшно. К тому же ты мой отец. У меня такое чувство, что я в суде. Пожалуйста, выслушай меня и прости. Я не буду спрашивать, как ты отнесешься к тому, что я хочу встретиться с дядей Мэтью. И так знаю, что против. Но послушай. Тебе надо увидеться с дядей Мэтью. Просто, без всякого напряжения. Просто пойти. И попросить у него денег.

– Гарс, уйди, прошу тебя, – перебил Остин.

– Ты мог бы разорвать этот порочный круг, если бы захотел…

– Убирайся.

– И мир не перевернулся бы, если бы Мэтью встретился с Дориной…

– Сам не знаешь, что плетешь, – не проговорил, а как-то проскрежетал Остин. – Сумасшедший. Разве ты не знаешь, что Мэтью и твоя мать, не знаешь?..

Гарс с сомнением покачал головой:

– Я подозревал… я догадывался… о твоих мыслях…

– И все же предлагаешь мне…

– Потому что я в это не верю.

– Не веришь?

– Нет. И ты тоже не веришь, ни секунды в этом не сомневаюсь. Прости, отец.

Остин раскачивался, обхватив себя руками, издавая хриплое рычание. Схватил стаканчик и швырнул в стену. Но стаканчик, не разбившись, покатился ему под ноги. Тогда он вновь схватил его и запустил в окно. Ударившись о раму, стаканчик разлетелся на десятки осколков, одно из оконных стекол треснуло. Гарс уже успел уйти. Остин повалился на кровать, сжимая зубами плоскую подушку. Плакал тихо, без слез. Над ним летали ночные бабочки. Летели прямо на свет лампы и падали замертво на вздрагивающую от рыданий спину. Через какое-то время Остин заснул, и ему приснилось, что Бетти упала в колодец. Вода сомкнулась над ее головой.

* * *

Дорина однажды прочла африканскую сказку про женщину, превратившуюся в куклу. Куклу кто-то взял в жены, а жила она в кармане, но не у мужа, а у другого мужчины; идя по дороге, муж и тот, другой, время от времени любовались ею. Кто превратил ее в куклу, муж или другой, в кармане у которого она жила, и чем завершилась эта история? Она не помнила.

Шарлотта этим вечером выглядела очень элегантно. Летний костюм, кремовый в полосочку, сидел на ней прекрасно. Стройная, высокая, седина волнистых волос чуть подкрашена фиолетовым. Она сидела очень прямо, сдвинув колени и ступни. Утром она тщательно убрала квартиру Остина. Затем приняла ванну с добавлением самых дорогих солей.

У Мэвис вид был неряшливый. На голубом нейлоновом переднике темнели жирные пятна. Волосы в беспорядке, взгляд отсутствующий, мечтательный. Дом все еще был пуст и полон эхом; что с ним будет дальше – непонятно; пока время остановилось в нерешительности. Она разрешила миссис Карберри иногда приводить с собой Рональда. Приводить, но не оставлять, ни в коем случае.

Мэвис, Шарлотта и Дорина в гостиной пили бузиновую наливку. Мэвис и Шарлотта сидели рядом. Дорина чуть поодаль, у открытого окна, смотрела на розы, на маргаритки, на живую изгородь из бирючины, светлую, будто высохший на солнце майоран. Ей казалось, что это она сама придумала, вообразила этот сад. И другие люди не могут его видеть. Миссис Карберри плакала в кухне. Ее старшего сына арестовали за кражу. Среднего, наркомана, отпустили, но временно. Муж избил ее. И сумочку хотела себе купить, синюю, кожаную, с медными кольцами, но стоит слишком дорого. Может, через какое-то время подешевеет.

– Ты видела Мэтью на приеме? – спросила Мэвис.

– Видела, – ответила Шарлотта, – но он меня не заметил.

– Он сильно изменился?

– Да.

– Он мне написал.

– Неужели?

– Предлагает встретиться, если я не против.

– И ты не против?

– Из любопытства.

Значит, написал Мэвис. «Как бы мне хотелось знать, – думала Шарлотта, – могу ли я восстановить свою жизнь, стать независимой, перестать вызывать у людей жалость? Могу ли я возвести стену, о которую разобьются волны печали, озлобления и зависти, или суждено мне остаться их жертвой навеки?»

– Так ты думаешь, именно поэтому Остин поспешил сдать тебе квартиру?

– Да.

– А что ты думаешь, Дори?

– Я не знаю.

– Поселишься вместе со мной, Дори?

– Шарлотта, дорогая…

– Не торопи ее, дай подумать.

– Ты полагаешь, Остин хочет, чтобы она пожила у тебя, прежде чем вернется к нему?

– Да.

Однажды змея добиралась до золотой рыбки. Отец попробовал подхватить змею прутиком. Змея съела бы рыбку. Но отец случайно убил змею. Дорина убежала в слезах. Сколько ужасного творится в мире!

Мэвис чувствовала: там, где была вера, зияет бездонная пропасть. Ощущение, ранее ей неведомое. Не то чтобы она очень сожалела об утрате чего-то ценного. Она в общем-то посвятила свою жизнь вещам совершенно второстепенным. Но само посвящение все же чего-то стоит. Так ли это?

Миссис Карберри перед возвращением мужа увидела по телевизору сцены до того ужасные, что переключила на спортивные соревнования. Где-то на Дальнем Востоке военные расстреливали пленного. Его, связанного, тыкали головой в землю и стреляли в него из револьвера. Слышны были голоса телевизионщиков: «Стоп! Не стрелять! Камеры еще не готовы!»

– Я считаю, что Дорина должна переехать ко мне.

– Я с тобой согласна.

– Мне с ней было бы очень хорошо. Нам с тобой было бы очень хорошо, Дорина. Подумай об этом. Перестань думать о себе. Подумай обо мне.

– Шарлотта, дорогая…

Сидя внутри, трудно представить себе дом снаружи. Внутренность дома как будто все время разрасталась, образуя самые разные варианты новых, темных, нежилых комнат. Иногда пахло кровью. Сад, наоборот, представлял собой совершенно обособленное пространство, над ним днем и ночью светило холодное, тусклое солнце. Там стояли статуи. Человеческий разум – это, наверное, тоже всего лишь химия?

– Выйду на минуту в сад.

Одно время она подозревала, что Остин подсыпает ей отраву. Но это была, конечно, чистой воды фантазия.

– Да, пойди пройдись, так тепло.

– Если захочешь убежать, беги ко мне, Дорина.

– Шарлотта, дорогая…

На белых ступенях лестницы подыхают мухи от яда, разбрызганного миссис Карберри. Им, наверное, больно? Что чувствует умирающая муха? Дорина хочет наступить на них, но не может.

– Тебе не кажется, что ей следует кое с кем повидаться?

– С врачом?

– Или со священником.

– Я не знаю.

– Беда в Остине, а не в ней.

Мэвис чувствует пустоту, оставшуюся после утраты веры, зияние сразу под сердцем, но ведь годами она этого не замечала. Принесла никчемную жертву, совершила ошибку.

– Стало быть, ты встретишься с Мэтью?

– Наверное.

– Смешно, что он живет в Вилле, правда? Кто бы мог такое представить еще год назад? Смешно, да, смешно.

– Любопытно, остался ли у него тот его домик в деревне?

– Тот в Сассексе, где Остин жил с Бетти перед самой ее гибелью?

– Да, тот самый.

– Он продал его кузену Джеффри Арбатноту.

– Что-то Людвиг давно к нам не заходит.

– Он болен любовью, счастливчик.

– Счастливчик, потому что любим.

– В любом случае счастливчик. Лучше быть больным любовью, чем просто больным.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Лотти?

– Да. И не надо так на меня смотреть. Я не из твоих пациенток.

– Не говори глупостей, Шарлотта.

– По-моему, кто-то плачет.

– Это миссис Карберри. Муж ее поколачивает.

– Мужчины!.. Они в самом деле хуже нас, ты согласна?

– Да.

* * *

Теребя косу, Дорина шла босиком по траве. Невольно наступала на маргаритки. Вот бы стать легкой, как перышко, лететь по воздуху, едва касаясь цветов. Было бы немного щекотно, и желтая пыльца оставалась бы на кончиках пальцев.

– Дорина!

Кто это так близко произнес ее имя? Остин? Сердце учащенно забилось.

– Дорина! Я здесь!

Голос, зовущий ее, прозвучал из-за живой изгороди. Дорина поспешно глянула по сторонам и пролезла через лаз в кустарнике. За ним лежала еще одна лужайка, не такая обширная, и ее нельзя было увидеть из окон дома, а еще дальше в глубине тянулся старый каменный забор, рос полосатый ломонос, белели цветы ракитника.

Посреди полянки кто-то стоял, неподвижно, как на сцене или на фотографии. Долговязый, темноволосый, бледный, скромно одетый, родной.

– Гарс!

Охватив руками шею, Дорина осела на траву. Гарс с улыбкой присел рядом на корточки.

– Привет, Дорина, а я думал, ты меня не узнала.

– Гарс… как… ты так изменился… вырос.

– Конечно, я изменился, мы же столько лет не виделись. А я перелез через стену. Чтобы увидеть тебя.

– Увидеть меня?

– Да. Хотел убедиться, что ты действительно существуешь.

– Я и сама иногда сомневаюсь.

– А как ты вообще справляешься?

– С Остином? – Дорина глядела не на него, а мимо, на крупные полосатые розовато-лиловые цветы ломоноса. Неожиданно поняла, как легко с ним говорить, хотя и странно. – Объясни мне: как быть?

– Я тебе вот что скажу. Перестань его бояться.

Немного подумав, она спросила:

– Как перестать?

– Не знаю. Твой страх и отпугивает его, и возбуждает. Как хищника – запах крови. Стань смелее. Не бойся резких движений. Ты ведь чувствуешь себя пленницей. Сломай решетку. По ту сторону – свобода. Живые люди. Иди к ним. Но сначала повидайся с отцом, и если он тебя достанет своим нытьем, разругайся с ним.

– Но если я так поступлю, ему будет больно, ему будет стыдно.