Текст книги "Сын Розмари"

Автор книги: Айра Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 17

Рождественским утром Розмари позвонила Джо и сказала, что всю ночь провела на ногах и у нее жуткая головная боль. Нельзя ли перенести встречу на более поздний час?

Он был разочарован, но посочувствовал. У неге тоже ночка выдалась не из лучших. На обратном пути поезд на несколько часов задержали; домой удалось добраться только под утро.

– Ох, – сказала Розмари. – Какой кошмар. Ну и как прошел ужин?

На том конце линии – тяжелый вздох.

– Не знаю. Ведет она себя очень мило, но у меня сложилось впечатление, что она, независимо от своей ориентации, обожает манипулировать людьми. Да и в годах уже… А как ты сходила в церковь? Нормально?

– Все хорошо. Я тебе позвоню попозже, ладно? Она позвонила Энди. Послушала автоответчик. Позвонила по секретному номеру, поговорила с автосекретарем.

Попила кофе за кофейным столиком, просматривая первую полосу «Тайме» – бедствие в Квебеке, шестьдесят шесть погибших; ниже на полосе – врезки о приготовлениях к торжественному Зажжению в Белом доме и особняке Грейси.

Зазвонил телефон, Розмари сняла трубку.

– Прежде чем ты что-нибудь скажешь…

– Нет, – перебила она. – Прежде чем ты что-нибудь скажешь. Спускайся ко мне. У тебя десять минут. И не утруждай себя рождественскими подарками. – Она повесила трубку.

Около девяти – звонок в дверь. Наверняка это он, кто же еще будет звонить, если на дверной ручке висит табличка «Не беспокоить».

– Входи, – скомандовала Розмари, стоя со сложенными на груди руками перед столиком для скрэббла у пригашенного шифоном окна. На пей был велюровый кафтан цвета кобальта, тот самый, в котором она встречала сына в номере гостиницы «Уолдорф», только отсутствовал значок «Я люблю Энди».

Энди посмотрел на нее и укоризненно покачал головой, затем медленно выдохнул и затворил за собой дверь. Идя через прихожую, он заметил рекламный листок фирмы «Тиффани» и майоликового ангела на кофейном столике – голубые, под стать друг другу; правда, ангел чуть потемнее.

– Привет, – сказал Энди – просто воплощение чистоты в новых джинсах и снежно-белой бэдэшной футболке. Явно только что из душа – волосы влажные, не успел высушить под феном. – По-моему, ты реагируешь неадекватно.

Он глядел ей прямо в лицо, белки карих глаз чистотой не уступали фуфайке. Поразительная сила воли. Весь в отца, никаких сомнений.

– Брось! Ты ведь нас остановила, правда? Причем отметь, ты тоже не осталась в стороне, так что давай не будем строить из себя… – Он глубоко вздохнул, посмотрел на нее. – Послушай, мы оба нанюхались танниса, оба пили коктейль…

Энди повернул ладони кверху, пожал плечами.

– Из кубков от «Тиффани», – сказала она. На его лице отразилось недоумение. Очень убедительное.

Розмари указала на рекламный листок. А он все прикидывался дурачком. Посмотрел на листок, посмотрел на нее – ни дать ни взять растерянный Иисус.

– Энди, – сказала она, – опять бутик. Чаша для пунша, кубки, браслеты, часы, зажигалки…

Он хлопнул себя по лбу, закрыл глаза. Прошептал:

– А-а, твою растак…

Убедительно. И впрямь поверишь, что он – ни сном ни духом.

Розмари подошла к сыну, положила ладони на снежно-белые плечи. И сжала изо всех сил, так крепко, что ему не пришлось изображать удивление, – он схватил ее за запястья, брови полезли на лоб.

– Посмотри мне в глаза. Только, пожалуйста, настоящими глазами. И скажи, что твоя секта, или Ковен, или круг избранных… что вы не убивали Джуди.

Они держали друг друга, он ее – за запястья, она его – за плечи. Его глаза становились тигриными.

Она смотрела в черные щелки зрачков.

– Ну, говори же: «Нет, мама, они этого не делали, об этом позаботились пятеро из „Бригады“. Давай, гни свою линию.

Тигриные глаза не моргали. Губы были плотно сжаты.

– Ну же, – настаивала Розмари, крепко сжимая его плечи. – Скажи, и мы сразу перейдем к делу. – Она кивнула в сторону спальни.

Он оторвал от себя ее руки.

– Да, это сделали они. Но идея была не моя. Я себе не хозяин, у меня есть спонсоры. И тебе это известно. Ты когда-нибудь задумывалась, сколько денег вбухали в Зажжение? Забудь о фабриках, о сбыте, подумай хотя бы о рекламе и эфирном времени, о том, сколько понадобилось труда и средств, чтобы нас увидел каждый. Каждый! – Его глаза оставались тигриными. – Мы говорим о дикарях банту на Серенгете! О пастухах Монголии! О местах, где нам пришлось проложить дороги – иначе было не завести генераторы, – чтобы тамошние жители впервые в жизни посмотрели телевизор! Миллиарды долларов! Миллиарды! – Он перевел дух. – И те, кто за всем этим стоит, не желают зря рисковать.

– Энди, мир очень сильно изменился, но с каких это пор ангелы ведут шоу? Ты и продюсер, ты и актер, ты и…

Он хохотнул:

– Мама, мои ангелы – не ангелы. – Энди сглотнул. – Они бизнесмены. При всем своем альтруизме они очень упрямы, когда речь идет о защите капиталовложений. Послушай меня! Что случилось, то случилось. – Он шагнул к ней, блеснул тигриными глазами. – Как мне теперь быть? В машине меня действительно тошнило, я не притворялся. И никто никому не приказывал обставить все именно так, это Диана придумала. Она не в своем уме, шуточное ли дело – тридцать пять лет в гильдии театральных критиков? Для нее весь мир – театр. Из Крейга она веревки вьет, он гавкает, а остальные подчиняются.

– И все-таки главный приказ отдал ты, – сказала Розмари. – Это благодаря тебе они на такое способны. Точно так же, как Хэнк благодаря тебе способен ходить.

Он глубоко вздохнул. Кивнул;

– Не совсем так, но похоже. Да. Я один за все в ответе. Да. У меня не было выбора. – Энди подошел к кофейному столику, снова глубоко вздохнул и поглядел на рекламный листок и майолику. Сунул руки в карманы.

Розмари стояла, сложив руки на груди, смотрела на него.

– Я возвращаюсь в «Уолдорф». Он перевел на нее тигриный взор.

– О, мама…

– Здесь не останусь, – отрезала она. – Возьму в банке ссуду до раскрутки «Свежего взгляда» и переберусь. Уверена, с кредитом у меня сейчас проблем не будет.

– Лучше возьми ссуду и оставайся.

– Нет. Я не знаю, что будет, когда начнется следствие, что я скажу полицейским, если они захотят меня допросить. Даже думать об этом страшно. А еще, Энди, я хочу, чтобы между нами была дистанция.

Он наполнил легкие воздухом, медленно выдохнул, кивнул. Опустил голову.

– Я тоже не желаю подвергать риску Зажжение, хоть я и не такая фанатичка, как эти твои неангелы. Я не хочу, чтобы в оставшиеся дни нам задали слишком много неприятных вопросов. Сейчас это ни к чему, если учесть, как хорошо поработали ирландцы и какие высокие у нас рейтинги.

Энди поднял голову и посмотрел на мать в упор. Его глаза превращались в оленьи.

– Так что я подожду до следующей субботы, – сказала Розмари. – До первого января. Но прежде мне на глаза не попадайся. А там, глядишь, все как-нибудь само уладится.

– А мы… зажжем свечи вместе? – спросил Энди. Несколько секунд она молчала.

– В парке?

– Нет, – ответил он. – И не в церкви абиссинских баптистов или где-нибудь еще. Я не хочу никакой шумихи… Думаю, лучше всего будет подняться наверх, ко мне. И Джо там будет, я ведь знаю, ты иначе не согласишься. Оттуда, с высоты птичьего полета, увидим весь праздник. У меня большая телестудия – ты, должно быть, видела рекламу, – можно смотреть все каналы. Честно, это самый лучший способ увидеть все и вся.

Розмари глубоко вздохнула:

– Я тебе позвоню.

Он кивнул, повернулся и направился в прихожую.

– Забери майолику, – бросила вслед она.

– О, мама…

– Забери, Энди. Это ведь не ты покупал, а они. А мне такие подарки не нужны. Ни от них, ни от тебя.

Он подошел к кофейному столику, одной ладонью смахнул «Энди» на другую. Зажал под мышкой, как дешевую книжку, и вышел из номера, затворив за собой дверь.

Розмари выпустила воздух из легких и бессильно опустила руки.

Она наклонила кофейник из фальшивого серебра над чашкой и перестаралась – налила «с верхом». Тогда Розмари взяла с подноса чистую чашку и наполнила примерно на три четверти. Сливки и подсластитель решила не добавлять.

Медленно расхаживала взад-вперед между прихожей и столиком для скрэббла, держа чашку обеими руками, хмурилась и прихлебывала кофе…

Странно. Странно и подозрительно он смеялся, когда говорил о своих ангелах-неангелах. Конечно, никакие они не ангелы, эти плутократы, всегда готовые на убийство из благородных побуждений. Что ж, едва ли такая психология не имеет аналогов в истории человечества.

Но где «БД» нашли столько тупоголовых альтруистов, чтобы собрать миллиарды? Им что, тысячи меценатов отдали по миллиону? Или сотни – по десятку миллионов? Розмари никогда не пыталась хотя бы приблизительно оценить затраты на Зажжение, не говоря уже обо всех остальных проектах «БД».

Энди говорил с нею так, словно Зажжение будет одним-единственным, решающим и неповторимым. Впрочем, естественно, что сейчас, за неделю, ему это видится именно так…

Она глотала кофе и ходила…

Почему ей не довелось познакомиться ни с кем из основных спонсоров? Она встречалась с людьми, ежегодно отдававшими тысячи на благотворительные цели, – когда была в Нью-Йорке и Ирландии и у Майка ван Бурена в День Благодарения. Да, Христианский консорциум Роба Паттерсона – щедрый жертвователь, но чтобы десятки миллионов… Нет, у нее не возникло впечатление, что организация Паттерсона способна на такие траты. Ну, может быть, несколько миллионов в общей сложности за последние три года…

Кроме того, разве не захотел бы кто-нибудь из этих основных спонсоров познакомиться с ней? И Энди разве не захотел бы оказать им такую услугу? А может, тот пожилой француз в аэропорту, Рене, и его спутник?.. Рукопожатие и несколько слов – вот и весь ее контакт с неангельскими ангелами из «БД». Наверняка именно Рене так долго говорил с Энди по телефону в то утро, когда она без предупреждения вошла в его офис; судя по тону Энди, он хорошо научился успокаивать стариков…

Розмари остановилась посреди комнаты. Постояла несколько секунд неподвижно.

Закрыла глаза, прижала ладонь ко лбу.

Глубоко вздохнула и открыла глаза. Повернулась к кофейному столику, поставила на него дрожащую чашку, перевернула «Тайме» первой полосой к себе.

Постояла, глядя в газету.

Потерла лоб. Медленно подошла к столику для скрэббла.

Зазвонили церковные колокола.

Она поморщилась – сквозь шифон проникали усиленные снегом лучи солнца.

Розмари смотрела на стол, где лежали косточки скрэббла – лицевой стороной вверх.

Колокола зазвонили «О, город Вифлеем…».

Она уперла палец в косточку, выдвинула ее из стайки на край полированного стола. Опустила палец на другую косточку, передвинула и ее. Потом еще одну.

"БИОХИМИ».

Розмари вернулась к кофейному столику, взяла телефон, набрала номер. Поздоровалась.

– Немного лучше, Джо, – сказала она. – Давай встретимся, ладно? Где-нибудь, где можно поговорить, только не здесь, меня от башни уже мутит. Я приеду к тебе. Ничего, не бойся, что я, свинарников не видала?

Она глубоко вздохнула:

– Ну хорошо, где тот китайский ресторан?.. Да наплевать! Кормят там, кажется, сносно. Где он?

– Дыра, – резюмировал Джо.

Тусклый ресторанчик на двенадцать столиков, в стороне от Девятой авеню, с неподвижными лопастями вентиляторов на потолке и репродукциями картин Эдварда Хоппера[24]24
  Американский художник-урбанист (1882 – 1967)


[Закрыть] на стенах. Занятых столиков было только два; за одним из них, в боковой кабинке, Розмари с Джо выпили за Рождество китайского пива и обменялись подарками.

Джо досталась большая книга в роскошном переплете, которую Розмари нашла в гостиничном бутике фирмы «Рицоли», – фотографии и чертежи классических итальянских автомобилен, в том числе и «альфа-ромео».

– Господи, какая красота! – восклицал Джо, переворачивая тяжелые страницы. – Я и не знал, что на свете есть эта книга! Bello! Belissimo![25]25
  Красиво! Прекрасно! (ит.)


[Закрыть].

Он склонился над столом и поцеловал Розмари.

Розмари получила в подарок золотую брошку «Я люблю Энди» с рубиновым сердечком. «Ван Клиф и Арпельс».

Она глубоко вздохнула и со словами «напрасно ты это…» наклонилась и поцеловала его.

– Мне очень нравится, спасибо, Джо. Розмари приколола брошь к свитеру, а Джо тем временем помог официантке собрать обертку и, не заглядывая в меню, заказал на двоих.

– Ну, что тебя беспокоит? – спросил он, когда официантка отошла.

– Кое-что серьезное. И не хочется тревожить Энди.

– Опасность?

– Можно и так сказать. – Она посмотрела ему в глаза. – Джуди обронила несколько замечаний, которые меня заставили задуматься. Теперь я знаю, кем она была, а кроме того знаю, что случилось в Гамбурге, а потом и в Квебеке. И это навело меня на мысль, что ее шайка как-то вмешалась в процесс производства свечей. Какая-то диверсия. Или диверсию готовят их сообщники на Востоке.

Он привалился спиной к стене кабинки. Несколько раз моргнул, глядя на Розмари:

– Ты имеешь в виду Зажжение? Она кивнула.

– Те взрывы… Случайность. Кто-то раньше времени зажег рождественскую свечу. А может, случился пожар в магазине или жилом доме, где хранились свечи.

Джо не отрывал от нее глаз.

– Просто первые два случая, – произнес он. – Уже несколько месяцев свечи расходятся по всему миру, но впервые какие-то из них зажгли. Или они угодили в пожар.

– А может, в них вмонтирован некий таймер, – продолжала Розмари. – В биохимии я ничего не смыслю, но уверена: без нее тут не обошлось. Свеча из двух половин, верно? Из голубой и желтой. Может, на самом деле ее состав посложнее. Может, какое-то химическое вещество до поры до времени сдерживает реакцию, но часть свечей оказались бракованными. И несколько таких негодных свечек попало в Гамбург и Квебек…

Они глядели друг на друга. Потягивали пиво из стаканов.

Джо криво улыбнулся и сказал:

– А может, это всего лишь, что называется, мандраж перед премьерой? Не приходило в голову? Ты ведь Мама Энди, тебе нужно, чтобы все прошло без сучка без задоринки…

– Не исключено, – кивнула она. – Надеюсь, что так. Но вдруг за всем этим кроется нечто большее? Джо, надо проверить. Ты не подскажешь, кто бы мог этим заняться? Конечно, лаборатории уголовной полиции и ФБР отпадают. Нужно что-то частное, какой-нибудь судебный химик-консультант. С доступом к новейшему оборудованию.

– Джуди и в самом деле что-то сказала? – спросил Джо. – Или тебе было видение?

Она отвела взгляд, помолчала, снова посмотрела на него:

– И то, и другое. Понемногу.

Они прервали разговор, пока официантка расставляла тарелки на столе и двумя палочками скупо накладывала китайские пампушки.

Потом ели. Джо – с помощью палочек, Розмари – вилки.

– Ну что, неплохо? – спросил он.

– М-м-м, – промычала она с полным ртом.

– Сейчас самое неподходящее время для расследований. Особенно для таких сложных дел. Все в отпусках. Медфак Нью-йоркского университета закрыт, а именно там работает первый, кто приходит в голову, – профессор, между прочим, коллекционирует классические автомобили. Если он сам не возьмется, то хоть подскажет, кто нам способен помочь. Вот только он скорее всего в Аспене или другом горнолыжном курорте; и он, и его жена, и дети – заядлые лыжники. Впрочем, если ты настроена серьезно, можно обратиться в ФБР. Я знаю ребят в здешнем отделении, у них есть лаборатории в Арлингтоне. Все сделают качественно и быстро.

Она отрицательно покачала головой:

– Я не хочу вовлекать Энди в… целое расследование. – Розмари прикрыла рот ладонью, на глазах набухли слезы.

– Эй, эй… – Он протянул руку над столом, похлопал ее по плечу, погладил по щеке. – Энди останется в стороне. По крайней мере ничего плохого ему не будет. Я уверен, он бы первым…

– Я не хочу обращаться в ФБР, – повторила она. – Может, ты и прав, мне все мерещится. Тут такой муравейник можно разворошить… Джо, пожалуйста!

Он выпрямился, нахмурился, пристально посмотрел на нее. Розмари прижимала к глазам бумажную салфетку.

– Ладно, – сказал он. – Сегодня после обеда свяжусь с этим парнем, доктором Джорджем Стамосом. В биохимии он кое-что смыслит. В его лаборатории одна ассистентка синтезировала психоделические наркотики, прямо на рабочем месте, пока ее не пристрелил ее же дружок. Это было в девяносто четвертом. У Джорджа две «альфы», но они моей в подметки не годятся.

В тот же день Джо позвонил ей около пяти вечера. Стамос вместе со всей семьей в отъезде, но автоответчик сообщил, что утром в понедельник они будут дома.

– Я не сказал, зачем он мне нужен. Джордж решит, что я готов продать тачку, и сразу по возвращении позвонит мне. Да и нереально что-нибудь провернуть до понедельника. И все-таки, Рози, чем больше я об этом думаю… Если Гамбург – образец, то этак недолго стереть с лица земли всю человеческую расу. По-моему, на всей планете не сыщется маньяка, который на такое способен. Она глубоко вздохнула:

– Джо, надеюсь ты прав. И все равно, спасибо за помощь.

– Не беспокойся. Скоро тебе полегчает.

Розмари вернулась к чтению научно-популярной книжки, купленной только что в магазине «Даблдэй» на Пятой авеню. «Биохимия – палка о двух концах». Она добралась до главы, где рассказывалось о нервных газах и поедающих органику вирусах.

В понедельник утром семья Стамоса возвратилась с лыжного курорта – вся, кроме Джорджа, который лег в цюрихскую клинику на вытяжение. Объяснив Эллен Стамос, что речь идет не о машине, а об услуге для матери Энди, Джо добыл номер его телефона, но из-за разницы во времени дозвонился только на следующее утро.

Таковы были плохие новости, изложенные им Розмари по телефону во вторник. Хорошие новости заключались в том, что Стамос немедленно связался со своим коллегой и партнером. Работая в лаборатории Сайоссета, что на Лонг-Айленде, этот джентльмен предоставляет платные консультации в области судмедэкспертизы. Джо сказал ему, что до него, наемного работника «БД», дошли слухи об испорченных свечах, и он исключительно ради собственного спокойствия хочет их проверить. Скорее всего опасения совершенно беспочвенны, и все же…

– Он проверит несколько свечек. И завтра к утру даст ответ.

– Ты ему сказал насчет биохимии? – спросила Розмари.

– Да. Он говорит, это в пределах возможного, хотя мало вероятно, что шайка атеистов-психопатов способна на такие ухищрения.

Потом Розмари смотрела телевизор, не выпуская из руки пульт дистанционного управления и часто переключая каналы. То и дело в десяти – и тридцатисекундных роликах Энди и она сама твердили о том, как Зажжение вдохновит и подвигнет, и как будет славно, когда вся человеческая раса пустится в величественный, символичный, высокохудожественный хэппенинг, и что здесь, в этом часовом поясе, надо распаковать свечу в семь вечера этой пятницы, при включенном на любом канале телевизоре, и не пропустите в шесть «разминку», и помните, свечи надо держать подальше от детей…

Энди подмигнул ей с экрана.

– Что, небось уже мутит от всего этого? Он хихикнул, она – нет.

– Ничего не поделаешь, это очень важно, – сказал он. – Я вас прошу: пожалуйста, позаботьтесь, чтобы все ваши знакомые зажгли свечи в надлежащее время. Вы ведь не откажете мне в таком пустяке? Спасибо. Люблю вас.

А может, к тому, что он делает, что намеревается сделать, Розмари обладает иммунитетом по причине родства с ним? Это казалось столь же вероятным, как применение газов, способных за пятнадцать минут превратить человека в студень.

Джо удалось заказать билеты на первый приличный хит бродвейского сезона – новую версию провалившегося в 1965-м мюзикла. Ирония судьбы: на роль в этой пьесе пробовался Ги – еще до того, как они с Розмари переселились в Брэме. В то счастливое время они жили в однокомнатной квартирке на Третьей авеню, в доме без лифта.

Как и ожидала Розмари, спектакль оказался довольно миленький, но первый акт она смотрела вполглаза и слушала вполуха – Джо еще не получил новости из сайоссетской лаборатории.

В антракте он пошел звонить своему автоответчику. Розмари одарила несколько соседей улыбками и надписями на фотографиях, потом сидела, глядя в театральную программку.

Джо вернулся, когда погасли юпитеры и началась увертюра второго акта.

– Чисто, – прошептал он, садясь рядом. Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Он кивнул:

– Совершенно чисто. Никакой биохимии.

– Tec! – раздалось позади.

Следить за вторым актом тоже было нелегко, но в конце она неистово хлопала и даже встала поаплодировать вместе с Джо и остальными зрителями.

Потом они протолкались в ближайший бар и нашли в углу свободный крошечный столик.

– Он все проверил, – сказал Джо. – Воск, фитили, красители, целлофан. Четыре свечи – две отсюда, одна из другого штата, и еще одна – заграничная. Полный порядок, на сто процентов. Никакой биохимии. И никакой химии. Даже ароматизаторов нет.

– Ты с ним говорил? – спросила Розмари.

– Он надиктовал сообщение на автоответчик, – ответил Джо. – Подробный отчет придет факсом.

– Фу! – вздохнула она. – Гора с плеч.

– А знаешь, неприятно говорить, но это ничего не доказывает. Не забывай, свечи производятся на четырнадцати заводах. Может, брак гонят на одном заводе, а эти свечи – с другого.

– Нет, – сказала она. – У меня было… подозрение, что испорчены все свечи.

– Все? Со всех четырнадцати заводов? Ты это всерьез?

Она улыбнулась и пожала плечами:

– Мандраж перед премьерой. Официант принес ей мартини, ему – шотландское виски.

– Будем здоровы. – Они чокнулись и глотнули.

– Джо, спасибо огромное, – сказала она. – Я тебе так благодарна – И поцеловала его.

– А где мы зажжем свечи?

– У Энди, – ответила Розмари. – Наверное. Втроем. Тебя устраивает?

– А почему меня это не должно устраивать? Лучше места все равно не найти. – Джо улыбнулся. – Я имею в виду, для наших первых свечей.

– Верно. – Она улыбнулась.

– Так значит, подкатить за тобой к шести, поедем вместе?

– Я как раз об этом и думала, – сказала она.

– С Новым годом! – Они чмокнули друг друга в губы. – Можешь считать меня романтиком, но я рад, что мы ждали. Канун Нового года получится что надо.

Какое бремя свалилось с ее души! Пускай Энди позволил одержимым спонсорам «БД» впутать его в убийство Джуди – за это, разумеется, ему нет и не может быть прощения, но все же у этих одержимых благородная цель, не то что у его «папаши», которому Энди нужен, чтобы выиграть молниеносный Армагеддон.

Розмари долго стояла под горячим душем. Потом хорошенько выспалась. Давно ей не удавалось спокойно проспать целую ночь. Сначала – поездка, потом – Джуди…

Она позвонила в бюро обслуживания, заказала горячий шоколад и булочки. Потом пила и жевала на атласных подушках и смотрела по телевизору подготовку к Зажжению в аргентинской школе, в Академии военно-воздушных сил, у Стены Плача, на буровой вышке в Северном море.

Когда она выключила «ящик» и угнездилась в теплом атласном коконе, Розмари беспокоило только одно – чувство, будто ее зовет Энди. Как в тот раз, когда его голова застряла между рейками детской кроватки и он заходился в немом крике.

Ее рука выползла из-под одеяла и подняла трубку телефона – живую и гудящую. Потом рука вернулась на место.

Черт, надо было принять не горячий душ, а холодный.

Мама!

Ее разбудил голос сына – голос, искаженный болью. Сквозь шторы сочился свет.

Она лежала и слушала.

Розмари чувствовала его. Не слышала, это точно, но чувствовала. Очень явственно.

Она удержалась от соблазна сразу позвонить. После завтрака пошла в спортзал, потрудилась на велотренажере, попрыгала через скакалку, поплавала – плеск в бассейне со стеклянными стенами заглушал все остальные звуки.

Постепенно тревога улеглась. Розмари сидела в гостиной, ела сандвич с клубникой и смотрела, как Зажжение наконец становится явью. Роскошной явью, несравнимой даже с ее ожиданиями.

Отменены все регулярные программы. На каждом канале – музыка Зажжения, логотип Зажжения, обратный отсчет времени до Зажжения: секунды мелькали, минуты таяли. Все каналы показывали свечи для Зажжения – небесно-голубые с золотом, в целлофане. Они стояли рядами на столах и стойках баров, а над ними – флаги Зажжения. Тоже небесно-голубые с золотом.

В Принстонском кампусе. В женской тюрьме Гонконга. В коннектикутском казино, в чадской больнице, на борту океанского лайнера, в универмаге Осло, в детском саду города Солт-Лейк-Сити.

На экране говорили о красоте и важности Зажжения и о разладе, боли и печали, неизбежно омрачивших бы планету на этой космической вехе, если бы не Энди, сын Розмари, ведущий нас, благодарение Господу, в двухтысячный год – Год Гуманизации, Обновления и Оздоровления.

Потрясая микрофонами, репортеры задавали наводящие вопросы на обувной фабрике в Боливии, в хасидской коммуне на севере штата Нью-Йорк, в пожарном депо австралийского города Куинсленд, на площади Святого Петра, на станции метро в Бэйцзине[26]26
  Автор возвращает историческое название Пекину. Бэйцзином столица Китая называлась с 1421 по 1927 год, а затем была переименована в Бэйпин и под этим именем простояла до 1949 года.


[Закрыть], в Диснейленде, где Микки и Минни махали свечками в целлофане.

Энди сейчас наверху, тоже смотрит телевизор. Розмари тяжело вздохнула – надо бы им помириться, несмотря ни на что. Завтра ночью ей предстоит вместе с ним смотреть репортажи в прямом эфире, и это будет самым великим событием в ее жизни.

Она перепрыгивала с канала на канал, потягивала кока-колу, и книжка по биохимии служила подставкой для банки. Момбаса, Ирак, Тибет, Юкатан…

Каждый человек на планете зажжет чистую, безопасную свечу «БД»!

Амониты любят телевидение, они охотно говорили в микрофон об Энди, Розмари, Зажжении и прелестях езды на тракторах.

Даже психи, дожидающиеся, когда их заберут пришельцы на летающую тарелку, перед расставанием с планетой Земля зажгут свечи. Времени на это у них будет в обрез, если верить предводительнице калифорнийского контингента, в котором насчитывается триста человек; Нострадамус предсказал, что их заберут на второй минуте двухтысячного года, даже не на первой. Два идут с двумя, неужели не ясно?