Текст книги "Сын Розмари"

Автор книги: Айра Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава 16

Держа Энди за руку, она стояла у стены на краю сцены, вглядываясь в даль, в сумрак с огоньками свечей, пастельными лучами юпитеров, тусклыми красными табличками «выход». В десяти футах от нее медленно проплывали фигуры в сутанах, рукав к рукаву, по кругу против часовой стрелки. Живые голоса вторили то высокому, то низкому пению динамика. Барабан удерживал ритм, играла дудка или флейта, и все это сплеталось с многократными эхо. В тени винилового леса было не отличить сутан цвета ржавчины от коричневых, все они покачивались и шествовали бок о бок. Одно не вызывало вопроса – кому принадлежит фиолетовая сутана.

И кому – самая короткая. Джею. А самая длинная – Кевину.

За соприкасающимися рукавами Розмари мельком увидела темные контуры кресла. И прошептала, наклонясь к Энди:

– В центре – Хэнк?

– Нет, – шепотом ответил он. – Там сижу я. Он – в круге.

Розмари отпустила его руку, повернула голову, отвела в сторону край капюшона, чтобы посмотреть на сына. Его бородатое лицо было обрамлено сумраком.

– Только в таких случаях он способен провести на ногах больше двух-трех минут. И сначала я ему говорю зажигательную речь. – Энди улыбнулся. – Подожди до конца, ладно? Максимум минут десять. Они не выйдут из круга. – Он поцеловал мать, повернулся и пошел; подол сутаны вихрился вокруг его босых ног, его ахиллесовых пят.

Темные рукава разлучились и поднялись, чтобы пропустить черную сутану; рукава соскользнули с бледных рук, и слева на изящном запястье сверкнул широкий серебряный браслет. Капюшон повернулся в сторону Розмари, на лицо падала густая тень. Люди стояли парами, глядя друг на друга; тот, кто смотрел на Розмари, медленно кивнул, а в следующий миг танцоры снова двинулись по кругу против часовой стрелки.

Энди уже сидел в центре сцены, лицом к залу; юпитеры над его головой раскрашивали сутану в пастельные оттенки черного. Он весь был черен, кроме кончика бороды и левой руки, лежащей на подлокотнике. Фиолетовая сутана расположилась перед ним на полу. Капюшон против капюшона, рукава соприкасаются, а бой барабана задает ритм движениям. Фиолетовый и черный капюшоны коснулись друг друга и разделились. Энди протянул руку фиолетовой сутане, та поднялась. Он поманил к себе кого-то. От кольца отделилась темная сутана – коричневая. Поменялась местами с фиолетовой.

Поющие двигались в танце, бил барабан.

Розмари покачивалась, разведя руки в стороны, чтобы шелк щекотал кожу. Непередаваемое ощущение. Может, дело в таблетке? Или в таннисе? Или в сочетании того и другого? Оставалось лишь надеяться, что это не опасно.

Но чувствовала она себя превосходно. Ощущала бодрость и раскрепощенность, как в давние времена на дискотеках с ублюдком Ги.

Затененные лица повернулись к ней; Розмари улыбнулась, зная, что она так же безлика, как они, если не более, ведь на нее не падают лучи юпитеров, а ближайшая свеча в нескольких ярдах сбоку. Интересно, они догадались, кто эта незнакомка? Или решили, что Энди нашел себе новую девушку (поразительная спешка для образца добродетели)?

Под пение и барабан Розмари закачалась еще свободнее; пусть считают ее иностранкой, которую Энди подцепил в вестибюле. Итальянкой. Нет, гречанкой. Мелинда Меркюри.

В круге из двух или трех рукавов вынырнули пальцы, поманили ее. Улыбаясь и раскачиваясь, она отрицательно покачала головой. В Рождество? Ни за что!

Танец был несложен – два шага вперед, один назад, поворот на каждый четвертый удар барабана. Неторопливый, солидный фольклорный пляс. Вряд ли это вызов Джинджер Роджерс.

А будь здесь Джо, что бы он подумал? Что пора звонить в полицию нравов? Возможно… А может, и нет. Розмари легко представила, как он ищет себе сутану. В нем есть авантюрная жилка – та самая, которая очень нравится Розмари и которой ей самой недостает. Ведь не случайно он купил «альфа-ромео».

А впрочем, какого черта?!

Она поправила сутану, завязала поясок, подтянула капюшон, чтобы надежно прятал лицо. Глубоко вздохнула и медленно-медленно, под барабан, пошла в круг танцоров. Два рукава разлучились, теплые ладони взяли ее за руки.

Розмари танцевала под барабан и флейту, повторяла шаги людей в сутанах, смотрела, как Энди в черном и женщина в ржаво-коричневом говорят, держась за руки. Двигаясь мелкими шажками вбок, она миновала говорящих, держась за шоколадную, а сейчас отливающую зеленым руку Ванессы; ее ногти, обычно некрашеные, были покрыты черным, или почти черным лаком. Руки поднимались и опускались, и браслет из круглых больших серебряных звеньев взлетал и падал под коричневым Ванессиным рукавом. Следом шел высокий танцор в коричневом – Уильям или Крейг. Розмари закрыла глаза и невнятно подпевала, не стараясь точно повторять звуки, и блаженно танцевала, повинуясь некоему инстинкту стадного млекопитающего. Но ее чувства не дремали…

– Э! – Ванесса сжала и отпустила ее руку. – Тебя Энди зовет.

Он поманил. Ступая в ритме барабана, Розмари приблизилась к черной банкетке, подобрала подол сутаны, села на ровную нагретую поверхность.

Сын и мать соприкоснулись коленями; она подала ему руки, посмотрела на улыбающееся лицо под черным капюшоном.

– Я надеялся, – сказал он.

– Негодяй, ты прекрасно знал.

– Чтобы моя родная мать? Позор…

– Что ты говоришь тому, кто здесь садится? С его лица исчезла улыбка.

– Благодарю, – ответил Энди. – За все, что он сделал для «БД» и для меня. Еще говорю, как все мы рады, что он – в круге. А он рассказывает о том, что чувствует – поделится досадой за ошибку или тоже благодарит. В ковене было принято опускаться на колени перед Романом, клясться в вечной верности Сатане и ему, а он колол палец кинжалом, и остальные выпивали по капле его крови. Понимаешь, почему меня в это не затянуло?

Она сидела молча, держа его за руки, глядя ему в лицо. Он снова улыбнулся.

– А мы целуемся в губы, – сказал Энди. – Целомудренно. Ну вот, мяч на твоей половине корта.

– Целомудренно? Запросто! – Она наклонилась, чмокнула его в губы, высвободила руки и быстро встала.

После танца люди в сутанах цвета ржавчины расставили тарелки с «доброй едой» на первой ступеньке амфитеатра. На самом деле еда оказалась так себе – подогретые дежурные блюда из расположенной внизу кухни и малоаппетитная на вид выпечка. Еще был жуткий коктейль – гоголь-моголь с ромом, пряностями и привкусом танниса. Его принесли и поставили на сцену в красивой серебряной чаше для пунша, а не в штампованной гостиничной посудине. Несомненно, чаша – настоящий антиквариат, что называется, красота в простоте; серебро высокой пробы сверкало в пастельных лучах шести или семи юпитеров, направленных на скатерть цвета зеленого леса.

Во главе стола сидел Энди. Прислуживала Диана в фиолетовой сутане. С ее взъерошенных темных (недавно перекрасилась) волос свалился капюшон; раскрасневшаяся в танце, она выглядела сногсшибательно. Очевидно, вполне оправилась от приступа пояснично-крестцового радикулита. Серебряным черпаком Диана разложила взбитые сливки по серебряным кубкам. Тем временем кругом непринужденно ходили и болтали, все капюшоны были откинуты. Краснощекий Хэнк сидел в инвалидном кресле и смеялся, внимая Уильяму; оба держали серебряные кубки.

Розмари притаилась почти в кромешной тьме на верхней ступеньке амфитеатра. Капюшон она не снимала, хотя в нем, пожалуй, не было нужды. С тех пор как кончился танец и Энди отвел ее сюда, никто на нее даже не взглянул. Они ели вдвоем, тарелки принес Энди. Оба проголодались – все-таки за весь день крошки не было во рту, сандвич с пастрами не в счет.

Потом Энди горным козлом взбежал по ступенькам с добавкой – в руках по кубку, весь черен на фоне огней рампы. Впрочем, Розмари на него не смотрела.

Он подал матери серебряный кубок, сел на ступеньку несколькими футами ниже, поближе к середине дуги, подобрал подол сутаны.

– Если хочешь, сними капюшон. Ты почти невидима, да и все равно они знают. Никто не поверит, что я могу так сразу привести сюда новую приятельницу, а значит, кто остается? Ванесса уже догадалась.

Розмари сняла капюшон, поправила прическу.

– И как реагируют?

– Рады, что ты здесь. И понимают нежелание втягиваться. Надеются, что ты еще с нами станцуешь, ну а на нет и суда не нет.

Она глотнула коктейля.

– И когда будет этот танец? Сегодня или в следующий раз?

– Сегодня, – ответил Энди. – Еще два или три. Но другие. Побыстрее. – Он поднес кубок ко рту. – Если устала, могу предложить таблетку.

– Нет-нет, я в полном порядке.

– Да это безвредно! Я внизу купил, у Эла.

– Не надо, все хорошо. Второе дыхание.

– Энди! – На краю сцены стояла Сэнди, глядела вверх, на них. – Можно тебя на минутку? – В ее голосе звучало недовольство.

Он застонал, поставил кубок, поднялся.

– Надеюсь, только на минутку. – Придерживая подол, он поскакал вниз.

Розмари встала, оправила шелковую сутану, подобрала подол, села поудобнее на ковер и к ковру же прислонилась спиной. Затем взяла кубок, пригубила. Энди на неярко освещенной сцене внимал спору Сэнди и Дианы. Потом обнял за плечи обеих, направился к противоположному краю сцены и вышел вслед за ними в дверь, что вела к офисам и кладовым.

Розмари поглощала густой, сладкий, пряный, сдобренный таннисом коктейль, поглощала мерцающую старо-новую музыку, от которой по всему телу шел зуд, поглощала букет первобытного друидского леса… Юпитеры погасли, когда двое в темных сутанах – Кевин и Крейг – подняли стол с чашей для пунша, красивой серебряной чашей – кстати, чьей, Дианиной или бэдэшной? – и перенесли в угол. Расчистили сцену для следующего танца. Для другого, побыстрее…

Очень хорошо сказал Джимми Дюран: «С тобой когда-нибудь бывало, чтобы хотелось уйти, и при этом хотелось остаться?"

Вспомнив его, Розмари хихикнула.

Кайф. «Ты под кайфом». Правда, под легким. Ром? Или водка? Или что там добавили в коктейль? А может, дело в таннисе – он ведь и в питье, и в воздухе. Она уже почти не чувствовала запаха, но по углам сцены курился дымок над жаровнями, его завитки поднимались в снопах пастельного света. Красота…

Как в тот раз, когда они с Ги разожгли кадило. Да, тогда у нее были точно такие же ощущения – сверхчистое звучание музыки, невероятный зуд по всему телу, которое чувствует шелк и сквозь него – ковер. Но в этот раз ее ум абсолютно ясен, отточен, как сапожный гвоздь.

Двумя ступеньками ниже остановился темный восходитель. Низкий поклон.

– Розмари, прошу прощения. – Юрико. – Я так счастлив видеть вас здесь. Пока Энди нет, можно с вами поговорить?

Розмари выпрямила спину, поставила кубок и улыбнулась:

– Ну конечно, Юрико. Пожалуйста, садитесь. – Она прикрыла ноги подолом сутаны. – Я сама надеялась, что у нас будет возможность побеседовать.

– Спасибо, я тоже надеялся. – Он уселся на ступеньку сразу под Розмари, несколькими футами левее, острые скулы и подбородок заблестели в огнях сцены.

Потрясающе красив. Сорок девять, разведен, двое женатых детей. Об этом Розмари узнала от Джуди на следующий день после импровизированной вечеринки в офисе у Энди.

Не так давно (или это заблуждение?) она смотрела фильм «Хиросима, моя любовь». Герой фильма – тоже архитектор. Именно Юрико построил этот амфитеатр; он курирует строительство всех объектов «БД» в мире и возглавляет собственную фирму. В своем ремесле он считается профессионалом высочайшего класса.

– Как успехи с освоением компьютера?

– Это у меня в планах на будущий год, – ответила Розмари. – Первым номером в списке.

– А в моем списке только один пункт, – произнес он. – Нажать на тормоз. В будущем году мне пятьдесят исполнится. Наводит на мысли, верно? У «БД» нет для меня многообещающих проектов, вдобавок я предусмотрительно подыскал способных помощников. Поэтому решил на время отойти от дел и нюхать розы.

– Полностью одобряю. – Розмари улыбнулась, наклонилась вперед, положила руки на колени.

– Я сегодня смотрел по телевизору «Праздничный специальный», – глядя на нее снизу вверх, продолжал Юрико. – Отрывок с Энди. Я всегда так делаю, хотя есть записи; как-то все иначе, правда? И знаете, у меня только усилилось чувство, будто он и впрямь небожитель, хоть и прикидывается простым смертным. И конечно, от того, что мы этой ночью здесь, с ним, ощущение только крепнет. Чего бы я для него не сделал! – Он глубоко вздохнул. – Уверен, что его причислят к лику святых. Думаю, Зажжение станет переломным событием в истории человечества, и при этом – величественным произведением искусства, самым грандиозным в силу своей мимолетности.

– Юрико, я чувствую то же самое. – Розмари наклонилась еще ближе к нему. – И говорила об этом Энди. Я так рада, что вы со мной согласны.

– Увидев сегодня здесь вас, – произнес он, – я еще больше уверовал, что он, да и вы истинные святые. Я это говорю от чистого сердца. Да разве простой смертный мог бы привести сюда родную мать? – Юрико повел рукой вокруг. – Да разве мать простого смертного смогла бы это понять? – Он ослепительно улыбнулся. – Вы обрастаете мифами. Вам, должно быть, это кажется несусветной чепухой?

Розмари тоже улыбнулась. И тоже ослепительно.

– Да.

– Наверное, за нас говорит таннис, – улыбаясь, произнес Юрико.

– Таннис? – переспросила она.

– Благовоние. – Он указал на жаровню. – Добывается из листьев египетского растения, родственника индийской конопли.

– Так и думала, что я маленько под кайфом.

– Все мы чуть-чуть под кайфом, – пожал плечами Юрико. – Но и на трезвую голову я скажу, что для меня вы – небожительница, потому я и сел ниже вас. У ваших ног. – Голова с шевелюрой цвета воронова крыла почтительно склонилась.

От изумления Розмари открыла рот – Юрико целовал ей ноги. С ней это случилось впервые в жизни. И было довольно приятно.

Юрико встал, улыбаясь, протянул руку:

– Пойдемте танцевать. На этот раз будет весело.

В сиянии свечей, в пронизанном пастельными лучами сумраке фиолетовые и черные сутаны образовали на сцене круг. Энди стоял И смотрел на мать.

Приподняв подол сутаны, глядя под ноги, опираясь на руку Юрико, она спустилась по высоким ступенькам. Музыка звучала все громче, будоражащие удары в барабан участились.

Когда Юрико и Розмари добрались до угла сцены и стали лицом к лицу (он был чуть выше), она произнесла:

– Юрико, искушение очень велико, но я устала, ужасно устала. У меня был невероятно долгий день.

Он поклонился и поцеловал ей руку, и что-то неживое дотронулось до ее пальцев. Когда он выпрямился, Розмари сказала:

– Какой симпатичный кулон.

– Правда? – Юрико вынул кулон из выреза сутаны. Серебряное кольцо, а в нем – продолговатая слезинка. Черный шнурок.

Она наклонилась, напрягла зрение.

– Что-нибудь означает?

– Не знаю, что хотел сказать ювелир. Лично для меня это символизирует продолжительность жизни, продолжительность всего сущего. – Он отпустил кулон, и тот упал на грудь.

– Симпатичный, – повторила Розмари.

– Мне он сразу бросился в глаза. Между прочим, теперь в моем плане на будущий год еще одно дело: пригласить вас на ужин.

Она улыбнулась;

– А в моем плане – согласиться.

Они обменялись улыбками, и Юрико, кланяясь, попятился к кругу.

Розмари поискала взглядом черную сутану Энди. В этот раз все танцевали с опущенными капюшонами, и каждый держался обеими руками за бледно-зеленую веревку или стебель ползучего растения.

Ни Энди, ни его черной сутаны. Но видна фиолетовая среди коричневых.

Барабан забил громче, в его ритме лиана и держащиеся за нее люди двинулись по часовой стрелке. Несколько секунд Розмари не отрывала взгляда от танцующих, затем повернулась и пошла в артистическую студию, поморщившись из-за яркого света. Музыка теперь звучала из динамика справа от нее.

Энди в черной рясе сидел на диване с печеньем в руке, смотрел на мать.

– А я думал, ты с Юрико…

Часто моргая, Розмари отрицательно покачала головой. Глянула вверх, направилась ксервировочному столику.

– А ты почему не там? Он пожал плечами:

– Можно дойти до распутства, Диана, похоже, перестаралась с ромом. Я собирался тебя увести, а потом увидел, как ты с ним спускаешься, и почувствовал… – Он снова пожал плечами. – Решил подождать.

Она взяла горсть печенья, пошла обратно, к дивану, Энди подвинулся.

Розмари села, аккуратной горкой положила печенье на сундук между собой и сыном. Откинулась на спинку дивана, откусила кусочек леченья.

– А ты знаешь, что таннис сродни марихуане?

– Ты меня разыгрываешь, – сказал он. – Неужели? Я поражен!

Она посмотрела на него в упор.

– Неудивительно, что тебе удалось зацепить всю эту компанию. Нет, все-таки нельзя, нельзя было отпускать тебя тогда, в первый раз, к Минни и Роману.

– Никого я не цеплял. – Энди повернулся к матери. – И тебе не в чем себя винить. У тебя не было выбора. – Он несколько секунд смотрел на мать, пока она переводила дыхание. Затем дотронулся до ее плеча. – Любая другая женщина на твоем месте оставила бы меня колдунам и удрала со всех ног.

Розмари тяжело вздохнула:

– Так уж и любая…

– Любая. – Он поцеловал ее в висок. Она дотронулась до его руки, лежащей у нее на плече. Они улыбнулись друг другу.

Розмари потрясла головой, словно хотела избавиться от наркотического опьянения.

– Теперь ты удовлетворена? – Энди откинулся на спинку дивана, взял мать за руки. – Нашла тут хоть что-нибудь из сатанизма? Из колдовства? Тебя принуждали к чему-нибудь непотребному?

– Нет… – Она тоже откинулась на спинку дивана. Барабан бил громче и быстрее, звуки не только рвались из динамика, но и проникали сквозь дверь. – Музыка Хэнка?

– Нет, – ответил Энди. – Кажется, какая-то французская группа.

Они посидели, послушали. Удерживая ее руки одной рукой, Энди свободную положил ей на плечи. Она прижалась к нему, глубоко вздохнула. Закрыла глаза. Он поцеловал ее в висок. В щеку. В уголок рта.

– Энди…

– Один целомудренный поцелуй…

Вознесенная барабанным боем на гребень волны блаженства, она открыла глаза и поняла, что лежит на диване: предплечья прижаты к черному шелку на спине Энди, пальцы – в его кудрях. Закрыла глаза… Закричала птица джунглей. Розмари посмотрела на динамик – и похолодела, обнаружив знамение.

Она видела знамение прямо сквозь зеркальный потолок. Единственный клочок небесной синевы среди всей этой тропической зелени. Прямоугольничек с черными буквами посреди.

Под смятой красной банкой кока-колы.

Прицепившись к внутренней поверхности ведра из плетеного тростника, он висел у косяка перевернутой двери.

Надпись была искажена зеркалом и находилась в добрых двадцати футах от Розмари, но прочитывалась мгновенно, настолько отчетливы были буквы, настолько своевременны.

И в этот краткий миг она увидела то, чего до сих пор не видела в тумане танниса и пастельных пятнах: значение кулона Юрико, браслетов, чаши для пунша, кубка, из которого она пила. Надпись все сделала прозрачно-ясным.

"Тиффани».

Поднялась голова Энди – с тигриными глазами, с рогами.

– Я думал, ты уже готова, – сказал он под бой барабана и крики птиц.

Она отрицательно покачала головой. Он передвинулся, опустил ногу на пол; Розмари уперлась ладонью ему в голову, толкнула.

– Нет, Энди, мне надо побыть одной. Хотя бы несколько минут. Пожалуйста.

Он встал на колено, посмотрел на нее. Рога втягивались в череп, глаза превращались в оленьи.

– Сейчас.

– Пожалуйста, – повторила Розмари. Он перевел дух. Встал с дивана, запахнул полы сутаны.

– Как скажете, мисс Гарбо. – Затянул шнурок на поясе. Улыбнулся светло-карими оленьими глазами. Выступы па лбу исчезли начисто. – Ты ведь не собираешься сбежать?

– Нет. Мне надо только… собраться с мыслями. Двух минут хватит. Пожалуйста.

Энди кивнул, взял печенье, пошел к двери на сцену и вышел под хлопанье ладоней, синхронное бою барабана. И закрыл за собой дверь.

Розмари села, запахнула сутану, опустила ноги на ковер, потрясла головой. Медленно набрала воздух в легкие, медленно выдохнула. Еще раз глубоко вздохнула.

Взяла банку, встряхнула, жадно допила последние капли кока-колы. Подняла серебряное пресс-папье, взвесила на руке, посмотрела на нижнюю грань. Опустила.

– Встала, подошла к мусорной корзине, плотнее запахнула сутану, затянула пояс. В корзине валялся сложенный втрое лист мелованной бумаги с черной надписью «Тиффани» на небесно-голубом фоне. Внутри – курсивом поздравление с покупкой зажигалки фирмы «Тиффани», уведомление о том, что ремонтная мастерская принимает любые рекламации, а еще фотоснимки золотых и серебряных портсигаров и ларчиков для сигар с тем же рельефным логотипом.

Уильям курит сигареты, Крейг – сигары.

Розмари прошла в мужскую гардеробную.

Уильям в выборе одежды неприхотлив: темно-синий блейзер с значком «Я люблю Энди», серые брюки из шерстяной фланели. На его полке стояла золотая зажигалка, во внутреннем кармане блейзера оказался золотой портсигар.

Еще одна золотая зажигалка лежала на полке Крей-га, рядом стоял серебряный сигарный ларчик для сигар. Белая ворона в стае золотых. Какой стыд.

На двух полках лежали многофункциональные часы «Тиффани», возле одних – буклетик с инструкциями.

Динамик исторгал что-то вроде фонограммы для Кинг-Конга. Прихватив рекламный листок, Розмари вышла в женскую раздевалку.

Стараясь не дрожать, она торопливо переоделась в свое, сунула рекламный листок в карман и взяла фонарик. По пути заметила золотые, с алмазами, часики Дианы. «Кортье». Нет, мы не все под одну гребенку.

Она почти бегом спустилась по черной винтовой лестнице и вслед за круглым пятнышком света пошла по винилово-зеленому коридору.