Текст книги "Хуайнаньцзы"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанры:
Древневосточная литература
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Пища – это основа народа, народ – основа государства, государство – основа государя. Поэтому правитель вверху следует природным сменам года, внизу исчерпывает богатства земли, в центре использует [физическую] силу народа, все родится и вызревает, пять злаков пышно взрастают. Он научает народ выкармливать шесть видов домашних животных, в нужное время сажать деревья, содержать в порядке поля и межи, растить туты и коноплю. Плодородные и тощие земли, высокие и низкие – каждое использует в зависимости от того, к чему подходит. На гористых и холмистых местах, где не родятся злаки, сажает бамбук и деревья. Весной срубает сухостой, летом собирает плоды, осенью собирает урожай овощей и зерна, зимой рубит дрова и хворост – все это для нужд народа. Тогда при жизни не знали ни в чем недостатка, а по смерти не оставались не похороненными.
По законам прежних ванов при обработке полей не травили тьму существ, у зверей не отбирали молодняк, не спускали из озер воду для рыбной ловли, не поджигали лесов для охоты. До того, как шакалы не принесли жертвы зверям, [347]347
Здесь и далее – народные приметы. Считалось, что шакал в десятую луну убивает какого-нибудь зверя и раскладывает его куски по четырем странам света – как бы приносит жертву; то же самое делает выдра с рыбой в первую луну весны, раскладывая ее около воды.
[Закрыть]не раскидывали силков и тенет на полях; до того, как выдра не принесет жертвы рыбой, не забрасывали сетей; пока соколы не начнут драться за добычу, не расставляли силков на птиц и сетей в долинах; пока травы и деревья не начнут увядать, не ходили с топором в леса и на горы; пока насекомые не спрячутся, не начинали жечь поля; не убивали детенышей в утробе, не лазили за яйцами птиц, не ловили рыбу меньше чи длиной, не брали кабана моложе года. Травы и деревья буйно взрастали, подобно рвущемуся из котла пару; хищные птицы и дикие звери собирались в стада, неиссякаемые, как бьющие из-под земли источники; птицы собирались в стаи, подобные кучевым облакам, – потому что были условия для жизни и роста. Правление прежних ванов состояло в том, чтобы после того, как поднимутся облака с четырех морей, приводить в порядок межи и границы; после того, как начнут квакать лягушки, прилетят ласточки – расчищать пути, чинить дороги; когда прилетят журавли и пройдет паводок – ремонтировать мосты; когда созвездие Чжан в сумерках находится в своей высшей точке, начинать сев; когда созвездие Большой Огонь достигает своей высшей точки – сеять просо и сажать бобы; когда созвездие Сюй достигает своей высшей точки – сеять озимую пшеницу; когда созвездие Ан достигает своей высшей точки – делать запасы на зиму, рубить хворост и дрова. Так, внимая небу, они благодетельствовали народу.
Прежние ваны оттого умели сообразоваться со временем, держать все в порядке, обогащать страну, приносить пользу народу, заполнять пустое, привлекать далеких, что их дао было совершенным. Они могли это не потому, что глаза их умели смотреть, а ноги ходить, а потому что они стремились к пользе. Они стремились к пользе [народа] и никогда о ней не забывали, и благодаря этому во всех службах сам собой устанавливался порядок. Вот взять, например, сердце. Оно присутствует в девяти отверстиях и четырех конечностях, и хотя само не может выполнить ни одного дела, однако всегда и везде – в покое и движении, наблюдая и слушая, – всему хозяин, потому что постоянно печется о пользе [тела]. Яо творил добро, и все доброе пришло к нему; Цзе творил неправое, и все неправедное собралось вокруг него. Добро накапливается, и подвиги свершаются; несправедливость накапливается, и несчастье происходит.
Известно, что одни осторожны, воля других устремлена к великому, ум тех подобен кругу, а поступки этих прямы, как стороны квадрата; одни широко используют свои способности, а другие предпочитают сосредоточиться на малом. Тот, кто осторожен, раздумывает о несчастье прежде, чем оно свершилось, готовится к бедствию раньше, чем оно разразилось; боится ошибиться, осмотрителен в самой малости, не смеет дать воли своим желаниям. Кто устремлен к великому, обнимает собой тьму государств, объединяет в одно различные нравы и обычаи, покрывает собой [как небо] весь народ, как если бы все принадлежали к одному роду; правые и неправые устремляются к нему, как спицы ко втулке. Чей ум подобен кругу, движется по кольцу, вращается по кругу, начало в конец, конец в начало, разливается по сторонам, растекается на четыре стороны, неиссякаем как глубокий источник, побуждает к росту тьму вещей, все откликается ему, как эхо. Чьи поступки прямы, как стороны квадрата, стоит прямо и не сгибается, белоснежно чист и не загрязняется, идет до конца, не меняя поведения, проникает во все, будучи всегда сдержан.
Чьи способности используются многообразно, одинаково искусен как в военных, так и в гражданских делах, во всем знает меру; что-либо устанавливая или упраздняя, каждого определяет на должное, так что ему нет надобности силой обуздывать строптивых, всему находится точно соответствующее ему место. Кто предпочитает сосредоточиваться на малом, держит в руках рукоять [власти], придерживается искусства; избирает необходимое, чтобы откликаться на многое; держится малого, чтобы управлять обширным; сохраняет покой, держась середины (меры); вращается вокруг оси, чтобы с помощью одного объединять десятки тысяч так, как подбирают две половинки одной бирки.
Итак, тот, кто осторожен, накладывает на себя запрет в самом малом; чьи устремления велики, обнимает собою все; чей ум стремится к круглому, знает все; чьи поступки прямы, как стороны квадрата, – сдержан в действиях; кто способен ко многому, тому все подчиняется; кто ограничивает свои деяния, тот сосредоточивается на главном.
В древности Сын Неба давал аудиенции, гуны и цины [348]348
Гуны – ближайшие родственники царя в царствах Чжоу; цины – высшие сановники царств.
[Закрыть]подавали прямые советы, ученые мужи читали нараспев песни [в поучение], слепцы увещевали, учителя наставляли, простой народ передавал речения, историографы записывали прошлое, кравчий ведал столом – и все-таки как будто чего-то недоставало. И вот Яо установил барабан для тех, кто хотел подать совет; Шунь завел дерево, на котором записывалась всякая хула; Тан учредил должность следящего за правильным поведением; царь Воинственный подвесил маленький барабанчик для тех, кто хотел предостеречь царя, – ошибка может быть подобна маленькому волоску, но о ней надо знать. Мудрецы за добро, хоть малейшее, возвышали; ошибки, хоть самые малые, исправляли. Яо, Шунь, Юй, Тан, царь Просвещенный, царь Воинственный – все спокойно правили Поднебесной, обратив лицо к югу. В те времена при звуках большого барабана садились за еду, при звуках мелодии «Юн» кончали еду, отобедав, приносили жертву духу очага, отправляясь в путешествие, не обращались к шаманам, а души покойников не смели насылать наваждений, горы и реки не грозили бедствиями. Можно сказать, что это были времена, достойные высшего почитания. И тем не менее:
Отсюда видно, что мудрецы помнят об осторожности. В «Песнях» поется:
Об этом сказано.
Царь Воинственный пошел карательным походом на Чжоу, раскрыл житницы у Великого моста, роздал сокровища Оленьей башни, присыпал могилу Би Ганя, [351]351
Житницы у Великого моста – царь Воинственный раскрыл царские житницы, чтобы накормить народ; Оленья башня была якобы протяженностью в три китайские мили и высотой более трех тысяч метров, в ней иньский Чжоу хранил свои сокровища.
[Закрыть]нашел селение Шан Юна, [352]352
Шан Юн – согласно комментатору, учитель Лаоцзы, живший якобы во времена иньской династии (XVI–XII вв. до н. э.). Лаоцзы, как известно, жил в VI в. до н. э. Возведение его «генеалогии» к Шан Юну связано, по-видимому, с процессом сложения в ханьское время житий первоучителей философских школ. В «Хуайнаньцзы» прямо говорится: «Лаоцзы учился у Шан Юна. Увидел его язык и познал, что надо держаться мягкого». Поясняя это место, комментатор говорит, что Шан Юн показал язык Лаоцзы, и тот понял различие между мягким (язык) и твердым (зубами). В этом рассказе фигура учителя представлена в виде юродивого мудреца, что также типично для даосского жития. Упоминая здесь Шан Юна, автор, конечно, намеренно связывает имя царя Воинственного (конфуцианская традиция) с основателем даосизма Лаоцзы.
[Закрыть]посетил храм Чэн Тана, освободил Цзицзы, [353]353
Цзицзы – согласно комментатору, сводный брат иньского Чжоу, обращенный им в рабство. По другой версии – его дядя.
[Закрыть]повелел каждому занять свое жилище, обрабатывать свое поле, не различал ни старого, ни нового – лишь мудрость была ему близка, использовал себе незнакомое, брал на службу чужих так спокойно, как будто всегда так было. Отсюда видно, что устремления мудреца велики.
Царь Просвещенный и гун Чжоу обозревали чередование приобретений и утрат, вникали, что есть истина и ложь; что способствовало процветанию Яо и Шуня и что погубило Цзе и Чжоу – все запечатлено в Светлом зале. [354]354
Светлый зал (Минтаи) – царский приемный зал, где Сын Неба (т. е. царь царей) давал аудиенции, где совершались жертвоприношения, решались все важнейшие государственные дела. Светлый зал в представлении древних ассоциировался с определенным образом правления, связываемым с именами главным образом, основателей династии Чжоу (XI–III вв. до н. э.).
[Закрыть]Они скромно оценивали собственный ум и много спрашивали, чтобы откликаться беспредельному. Отсюда видно, что ум мудрецов подобен кругу.
Чэн и Кан были преемниками царей Просвещенного и Воинственного, они сохранили установления Светлого зала, изучили причины существования и гибели, познали законы превращения успеха в поражение. Они не говорили вопреки дао, не поступали вопреки справедливости (долгу), а если вырывалось недолжное слово, свершался недолжный поступок, то избирали меньшее зло. Отсюда видно, что поступки мудрецов прямы, как стороны квадрата.
Кунцзы был так велик, что умом превосходил Чан Хуна, храбростью поспорил бы с Мэн Фэном, ступнями он измерил Цзяо и Ту, [355]355
Чан Хун – легендарная личность, ставшая затем персонажем житийных сказаний, имел прозвище «Познавший Великое дао». Цзяо – городок в царстве Цзинь во времена Конфуция. Ту – маленький город в Лу. Вероятно, автор хочет сказать, что Конфуций, сам будучи родом из Лу, бывал в разных царствах и в самых маленьких уголках этих царств.
[Закрыть] силой обладал такой, что выталкивал засов из городских ворот, обладал многими способностями, однако известен среди людей не храбростью, не ловкостью и мастерством – славу некоронованного царя завоевал он благодаря своему особому образу жизни и проповедью учения. [Вот что значит] ограничивать свои деяния. Летопись «Весны и осени» [356]356
Составление и редакция летописи «Весны и осени» приписывается Конфуцию. Впоследствии летопись была включена в конфуцианский канон «Пятикнижие». В ханьское время она уже воспринималась как назидание Конфуция потомкам. Сыма Цянь (II–I вв. до н. э.), в частности, писал: «Действительно, канон “Чунь-цю”… на первом месте ставит – осветить путь истинных трех древних государей, а на втором – судить историю людей и действий их; указал он [Конфуций] на то, что ему неприемлемо и одиозно, объяснил, где лежит правда и неправда…».
[Закрыть]охватывает период в двести сорок два года. За это время пятьдесят два государя пало, тридцать шесть государей было убито. [Конфуций] отобрал доброе, вымел безобразное, чтобы очертить путь царей. [Вот что значит] суждения обширны.
Попав в окружение в Куане, он не изменился в лице и не прервал песни. Находясь на краю гибели, подвергаясь крайней опасности, он оставался верен долгу, вел себя сообразно ли, и воля его оставалась непоколебимой. [Вот что значит] судьба ясна. [357]357
В «Изречениях» Конфуций в этом эпизоде говорит: «Царь Просвещенный умер, но разве не я должен продолжить его дело? Если бы Небо желало положить конец просвещению, то разве вручило бы его мне, живущему после? Если же Небо не хочет губить просвещение, то что мне могут сделать куанцы?» (IX, 5).
[Закрыть]Затем, став в Лу главой уголовного приказа, какое бы дело ни слушал, непременно его правильно разрешал. Составил летопись «Весны и осени», в которой не говорил о духах, не брал на себя смелости судить об этом. Ум мудреца хоть и способен ко многому, однако то, что он оберегает, – мало. Поэтому если что начинает, то непременно славно завершает. Ум же глупца слаб и способен к малому, однако он чрезвычайно деятелен и, взявшись за дело, быстро исчерпывается.
У Ци и Чжан И [358]358
У Ци и Чжан И – известные политические деятели IV в. до н. э.
[Закрыть]разумом не могли равняться Куну и Мо, однако вступили в соперничество с владеющим десятью тысячами колесниц, за что и были разорваны колесницей и четвертованы. [359]359
Владеющий десятью тысячами колесниц, то есть Сын Неба. По свидетельству Сыма Цяня, У Ци был заколот копьями в царстве Чу, а Чжан И умер своей смертью в Вэй.
[Закрыть]Итак, если кто совершает преобразования на основе истинного учения, тому легко, и он непременно достигнет успеха; кто же ересью опутывает современников, тому приходится трудно, и он непременно потерпит поражение. Если кто хочет чего-либо добиться в Поднебесной и при этом отказывается от легкого успеха, а берется за трудное и наверное обреченное на поражение дело, то он просто глупец. Так что эти шесть противоречивых вещей нельзя не принимать в расчет. [360]360
Шесть противоречивых вещей, то есть шесть характеристик мудрости.
[Закрыть]
Знать все о тьме вещей и не знать пути человека не может называться умом. Любить все живое и не любить людской род – это не может быть названо милосердием. Милосердный любит себе подобных, умный не может заблуждаться. Милосердный, хотя бы его резали на куски, не отступится от своего. Умный и в самом трудном деле умеет найти ясное решение. Он относится снисходительно к инакомыслящим, не навязывает своего другим. Судит по близкому о далеком, по себе – о людях. Его поступки есть сочетание милосердия и ума. Применяя учение к малому, он обеспечивает возможность существования великого; применяя наказание к малому, он обеспечивает покой великому. Только умному дано ощущать сострадание как единственный побудительный стимул. Милосердие и ум переплетаются, иногда объединяются в одно. На их сочетании основано правильное [поведение], на их переплетении основана власть. Их назначение – одно. Чиновники государственных палат стоят на страже закона, благородные мужи блюдут справедливость (долг). Но и чиновники государственных палат не могут [должным образом] управлять, если придерживаются лишь закона и не соблюдают справедливости (долга). Занятия земледелием изнурительны, ткачество – утомительно. Хотя эти занятия утомительны и изнурительны, люди не бросают их, потому что знают, что они их одевают и кормят. Человеческая природа такова, что не может человек обходиться без одежды и пищи, а основа этого – в земледелии и ткачестве. Известно, что занятия земледелием и ткачеством поначалу трудны, но в конце концов приносят выгоду. Масса глупцов умеет очень мало, а дел, требующих управления, очень много. То, с чем может справиться глупец, незначительно, вот почему он является причиной многих несчастий. Умный же все, что необходимо сделать, делает исчерпывающе, с чем необходимо управляться, делает до конца, и потому он является причиной лишь единичных несчастий. Умный сначала противится, а затем соглашается. А глупый сначала наслаждается, а в результате страдает. Что нужно для сегодняшнего успеха? Что нужно для осуществления справедливости завтра? Об этом легко говорить, но трудно действительно знать – что же нужно для осуществления справедливости сегодня и успеха дела назавтра. Спроси слепого музыканта: «На что похоже белое?» Ответит: «На белый шелк». – «А черное?» – «На тутовую ягоду». А возьмет в руки белое и черное, посмотрит – и не знает, где что. Люди распознают белое и черное глазами, рассуждают о них устами. Слепец на словах рассуждает о белом и черном, но не может их знать. Поэтому говорит о них так же, как все, а вот различить, как все, не может.
Дома проявляем почтительность к родичам, вне дома – преданность господину. Глупые и умные, добродетельные и непочтительные – все знают, что это долг. Но таких, кто бы мог описать, что есть преданность и почтительность, и знать, откуда они возникли, – мало. Все сначала обдумывают, можно ли поступить так или иначе, но разница между умным и глупым состоит в том, что один решает правильно, а другой нет. В природе каждого ценить более всего милосердие, считать необходимым ум. Милосердие – основа всего, ум необходим для действия. Эти две вещи составляют корень жизни. Если к ним прибавить такие черты, как храбрость, красноречие, живость нрава, трудолюбие, сметка, бескорыстие, разумность, основательность, то это довершит все множество [добродетелей]. Если природные данные не совершенны, то они могут быть дополнены искусством (воспитанием), но если нет костяка в виде милосердия и ума, то сколько прекрасных вещей не добавляй, они только подчеркнут ущербность. Вот почему не знающий, что есть милосердие, а обладающий смелостью и решительностью, чуть что – как безумный хватается за меч; если нет ума, а красноречив, как софист, то его несет, как вырвавшегося на свободу скакуна. Хотя и обладает способностями, да они прилагаются не к месту, а только годятся на то, чтобы помогать всякой лжи, приукрашивать неправду. Обилие всякого рода умений в таком случае хуже их отсутствия.
Тому, у кого грубое сердце, не поможет внешняя благоприятная обстановка. Кто от природы невежествен, тому бесполезны любые блага. Так, рыба наслаждается, плавая в воде. Когда же прорывается плотина и вода уходит, она становится добычей муравьев. Когда же выстроят дамбу, заделают течь, то рыба снова обретает необходимое для жизни. Государство также имеет то, благодаря чему существует; люди имеют то, благодаря чему живут. То, благодаря чему существует государство, – это милосердие и долг (справедливость); то, благодаря чему живут люди, – это доброе поведение. Государство, в котором не соблюдается долг (справедливость), хотя и велико, – погибнет; человек, поступившийся добром, пусть храбр – непременно будет сокрушен. В государстве, которое управляется хорошо, высшие правят, не дожидаясь подсказки. Ведь родителей почитают, старшего брата и его жену уважают, заслуживают доверия друзей – не дожидаясь приказов. Освободить себя от того, что должен исполнять, и осуждать других за неисполнение – это противоречие.
Ученый муж поселяется в глухом уединении. Желая продвинуться, он прежде всего обращается к себе самому. В продвижении есть свой закон – если не приобретешь доброго имени, не сможешь и продвинуться. В приобретении доброго имени есть свой закон – не пользуешься доверием друзей, не сможешь и продвинуться. В завоевании доверия друзей есть свой закон – в служении родичам не чувствуешь радости, не завоюешь и доверия друзей. В служении родичам есть свой закон – в самосовершенствовании не искренен, не можешь служить и родичам. В искренности есть свой закон – сердце не умеет сосредоточиваться на одном, не сможешь быть и искренним. Закон увидеть легко, да трудно им овладеть, эффективность его налицо, да достичь-то ее нелегко, – потому и не достигают.
Отзвуки дао
Бай-гун задал вопрос Конфуцию:
– Можно ли говорить намеками?
Конфуций молчал.
– Что будет, если камень бросить в воду? – продолжал Бай-гун.
– Ныряльщики из У и Юэ достанут его, – отвечал Конфуций.
– А если одну воду плеснуть в другую?
– Смешаешь воду из рек Цзы и Шэн – И Я все равно различит на вкус.
– Выходит – нельзя говорить намеками?
– Почему же нельзя? – отвечал Конфуций. – Кто знает, что значат слова? Тот же, кто знает, – говорит без слов.
Поэтому Лаоцзы говорит: «Слова имеют основу, дела – хозяина».
Хуэйцзы разработал закон и представил его царю. Тот остался доволен и передал его на рассмотрение Ди Цзяню.
– Можно дать ему ход? – спросил у него царь.
– Нет, – ответил Ди Цзянь.
– Но если он хорош, почему же не дать ему ход?
– Когда поднимают большое дерево, – отвечал Ди Цзянь, – передние восклицают: «Юй-сюй!», а задние вторят им. Почему же при этом не поют песен Чжэн и Вэй, не напевают быстрых мелодий Чу? Потому что они не годятся для этого дела. Так и хорошо управленное государство – опирается на ритуал, а не на изощренное красноречие.
Поэтому Лаоцзы говорит: «Когда множатся законы и приказы, растет число воров и разбойников».
Тянь Пянь беседовал с циским ваном об искусстве Дао.
– Мои владения – царство Ци, – отвечал ван. – Искусство Дао мало пригодно для устранения бед, поэтому хотелось бы послушать об искусстве управления.
– Мои слова, – отвечал Тянь Пянь, – хотя и не об управлении, однако могут быть полезны и для него. Возьмем, к примеру, лес. Это не материал, но он может стать материалом. Вдумайтесь, господин, в то, что сказано, и сами выберите пригодное для управления. Хотя Дао и не устраняет бед, но его силою все переплавляется и преобразуется во Вселенной и в пределах шести сторон света. Зачем же спрашивать о делах правления в царстве Ци?! Именно это имел в виду Дао Дань, когда говорил: «Форма без формы, образ без вещи». Ван спросил о царстве Ци, – Тянь Пянь ответил примером о древесном материале: материал – еще не лес; лес – еще не дождь; дождь – еще не Инь-Ян; Инь-Ян – еще не Гармония, а Гармония – еще не Дао.
Бай-гун завоевал Цзин и никак не мог решиться разделить имущество со складов и арсеналов среди своих людей. Прошло семь дней, и Ши Ци сказал ему:
– Неправедно добытое, да еще не розданное – приводит к беде. Не можешь отдать – лучше сожги, но не восстанавливай людей против себя.
Бай-гун не послушался, и через девять дней явился Е-гун. Он открыл большие склады и арсеналы и роздал товары и оружие народу, а затем напал на Бай-гуна и через девятнадцать дней пленил его.
Итак, царство не принадлежало ему, а он захотел владеть им – это можно назвать верхом алчности; не уметь принести пользу ни себе, ни людям – можно назвать верхом глупости.
Поэтому Лаоцзы говорит: «Чем переполнять сосуд – лучше его вовсе не наливать; как ни заостряй предмет при ковке – он скоро затупится».
Чжаоский Цзяньцзы назначил Сянцзы своим преемником. Узнав об этом, Дун Яньюй сказал ему:
– Усюй – из худого рода. Почему же вы сделали его своим наследником?
– Он из тех людей, что могут стерпеть позор ради родных алтарей.
Прошло время. Как-то Чжи-бо с Сянцзы сидели на пиру, а Чжи-бо вдруг схватил Сянцзы за голову. Дафу просили позволения убить его, но Сянцзы остановил их.
– Когда прежний ван, – сказал он, – ставил меня на престол, он сказал: «Сянцзы может ради родных алтарей стерпеть позор»; разве он сказал: «Сянцзы может убить человека»?!
Через десять лун Чжи-бо окружил Сянцзы в Цзиньяне. Разделив свои отряды, Сянцзы нанес Чжи-бо сокрушительное поражение, а из его головы сделал винную чашу.
Поэтому Лаоцзы говорит: «Знающий свою силу, умеющий быть слабым – для Поднебесной как горная долина».
Ду Хэ говорил с чжоуским правителем о том, как покоить Поднебесную в мире. Государь сказал:
– Хотел бы научиться тому, как покоить в мире Чжоу.
– Если мои слова не годны, то не суметь вам покоить Чжоу, – отвечал Ду Хэ, – а если годны – Чжоу само придет к миру и покою.
Это и называется «не приводя в покой, покоить». Поэтому Лаоцзы говорит: «Великий резчик не режет», «Высшее богатство – отсутствие богатства».
По законам царства Лу, пожелавший выкупить раба-лусца у чжухоу, мог взять деньги на это в казне. Цзыгань выкупил одного лусца, а деньги брать отказался.
– Ты делаешь ошибку, – сказал Конфуций, узнав об этом. – Действия мудреца могут изменять обычаи и нравы, а его уроки – распространяться на последующие поколения, потому что они годны для всех. Ныне в царстве богачей мало, а бедняков много. И тем, и другим не жаль казенных денег. Если же лусцы не будут брать в казне – то не станут выкупать своих у чжухоу.
О Конфуции можно сказать, что он знал толк в ритуале. Поэтому Лаоцзы говорит: «Видеть значительное в малом – называется мудростью».
Вэйский У-хоу спросил у Ли Кэ:
– Отчего погибло царство У?
– Оттого, что много воевало и много побеждало.
– Но разве много воевать и много побеждать – не благо для государства?
– Когда много воюют – народ распускается, – отвечал Ли Кэ, – когда много побеждают – правители становятся высокомерны; а при высокомерных правителях и распущенном народе редко бывает, чтобы царство не погибло. Высокомерие ведет к произволу, произвол – к жестокости; распущенность порождает злобность, злобность – волнения. Правители и народ находились в таком напряжении, что гибель У даже поздно наступила!
Поэтому Лаоцзы говорит: «Небесное дао велит отступить, когда подвиг свершен и пришла слава».
Нин Юэ желал служить цискому Хуань-гуну, но был беден и выделиться ему было нечем. Тогда он нанялся к странствующим купцам грузить телеги. Пришли они в Ци и расположились на ночлег за городскими воротами. Ночью ворота открылись, и, тесня груженые телеги, с многочисленной свитой и огнями в город въехал Хуань-гун. Нин Юэ, который в это время кормил вола, увидел издали Хуань-гуна и загрустил. Ударяя в воловий рог, он запел песню купца. Хуань-гун услышал и, тронув своего возничего за руку, сказал:
– Это поет необыкновенный человек!
И приказал следующей за ним на колеснице свите пригласить певца во дворец. Поправив одежду и шапку, он принял Нин Юэ и заговорил с ним о делах Поднебесной. Довольный беседой, Хуань-гун решил взять гостя на службу. Однако его чиновники воспротивились:
– Гость – человек из Вэй, – сказали они. – Вэй не так далеко от Ци. Послали бы, государь, расспросить. Если и после этого гость окажется достойным, не поздно будет его принять.
– Нет, – отвечал Хуань-гун. – Начнем расспрашивать и вдруг, к несчастью, у него окажется какой-то недостаток. Из-за мелкого недостатка забудем о больших достоинствах. Именно так государи теряют настоящих мужей Поднебесной!
Чуский Чжуан-ван спросил Чжань Хэ:
– Как управлять государством?
– Умеешь управлять собой и не умеешь управлять государством?
– Я поставлен хранить храм предков и алтари и хотел бы знать, как их уберечь, – пояснил Чжуан-ван.
– Мне никогда не доводилось слышать, чтобы царство того, кто умеет управлять собой, было в смуте; или сам бы ван был в смуте, а царство его – упорядочено. Таким образом, корень в тебе самом. Не смею договаривать до конца.
Некогда Цзы Хань, управляющий строительными работами, был первым министром в Сун.
– Покой или непрочное положение государства, – говорил он сунскому государю, – порядок или смута в народе зависят от государевой политики наград и наказаний. Народ любит чины, награды, пожалования – пусть государь дает им это; смертную же казнь, наказания и штрафы народ ненавидит, и поэтому, прошу вас, передайте их в мое ведение.
– Хорошо, – сказал государь. – Я возьму на себя то, что нравится им, а ты на себе испытаешь их ненависть.
С тех пор подданные в царстве знали, что убийства и казни дело рук Цзы Ханя; большие чиновники стремились приблизиться к нему, народ боялся его. И вот не прошло и месяца, как Цзы Хань, оттеснив сунского государя от управления, сосредоточил всю власть в своих руках.
Вот почему Лаоцзы говорит: «Нельзя рыбе покидать глубины, средства управления нельзя обнажать перед народом».
Ван Шоу перебросил через плечо котомку с книгами и отправился в путь. По дороге он встретил Сюй Фэна.
– События свершаются под воздействием перемен, – сказал тот, – а перемены происходят от времени. Поэтому тот, кому ведомо время, не имеет постоянных занятий. Книги – это произнесенные слова, слова произносятся знающими, а знающие – не хранят их в книгах.
Услышав это, Ван Шоу сжег книги и исполнил танец.
Вот почему Лаоцзы говорит: «Обильные слова легко исчерпываются, лучше держаться меры».
Первый министр Цзы Пэй пригласил на пир чуского Чжуан-вана. Чжуан-ван принял приглашение. Цзы Пэй ждал его на башне Цзинтай, а Чжуан-ван не пришел. На следующий день, сложив почтительно руки и обратившись лицом к северу, Цзы Пэй, босой, предстал пред государем в тронном зале.
– Ранее государь принял приглашение, а ныне не пришел. Думаю, в этом моя вина, – сказал он.
– Я слышал, что ты приготовил пир на башне Цзинтай, – отвечал государь. – На юг с нее открывается прекрасный вид на гору Ляошань и реку Фанхуан, слева течет Янцзы, справа – Хуай. Любоваться этим – такое наслаждение, что можно забыть о смерти. Я слаб и не могу позволить себе это удовольствие: боюсь, останусь там и не вернусь.
Поэтому Лаоцзы говорит: «Не смотри на вожделенное, не приводи чувства в смятение».
Цзиньский царевич Чуй Эр, спасаясь от преследования, проходил через Цао. В Цао ему не отдали почестей. Жена Ли Фуцзи сказала своему мужу:
– Господин не отдал почестей цзиньскому царевичу. Между тем я видела его свиту – все достойные люди, похожие на вас. Царевич вернется в Цзинь и непременно поднимет войска на Цао. Почему бы вам заранее не выказать ему доброе отношение?
Ли Фуцзи послала царевичу сосуд с едой и нефритовый круг. Чун Эр принял еду, а нефрит отослал обратно. Когда он вернулся в Цзинь, то поднял войска в поход на Цао и покорил его, приказав не вторгаться в деревню Ли Фуцзи.
Лаоцзы говорит: «Ущербное становится полным, кривое – прямым».
Чжаоский Цзяньцзы умер, но еще не был похоронен, когда город Чжунмоу отделился и перешел к Ци. На пятый день после похорон Сянцзы поднял войска и атаковал Чжунмоу. Однако не успел он сомкнуть кольцо, как стены сами рухнули на десять чжанов. Сянцзы тотчас ударил в гонг и отступил. Тогда военачальники стали убеждать его:
– Государь наказал Чжунмоу за предательство, и стены сами рухнули. Если Небо помогает нам – зачем же уходить?!
– Я слышал, как Шу Сян говорил: «Благородный муж не пользуется чужой неудачей и не преследует того, кто в опасности».
Пошлите починить стену. Когда стена будет готова – снова атакуем.
Услышав о справедливости Сянцзы, жители Чжунмоу попросили позволения сдаться.
Вот почему Лаоцзы говорит: «С тем, кто не соперничает, в Поднебесной никто не может соперничать».
Цзинь пошло походом на Чу. Через три перехода, которые покрыли, не останавливаясь на привал, дафу испросили позволения начать штурм.
– Во времена прежнего государя Цзинь не ходило походом на Чу, – сказал чуский Чжуан-ван. – Когда же на престол сел я, сирота, оно пошло. Моя вина, позор мне!
– Во времена прежних слуг Цзинь не ходило походом на Чу, – сказали дафу. – Ныне же, когда мы служим, оно пошло. Это наша вина! Позвольте отразить удар.
Ван пал ниц и, оросив слезами полу халата, поднялся и поклонился дафу.
Узнав об этом, цзиньцы сказали:
– Государь и слуги спорят друг с другом – кто виноват! Не много славы добудем мы, победив таких слуг. – И ночью отвели войска.
Поэтому Лаоцзы говорит: «Ваном может называться лишь тот, кто способен принять позор страны на себя».
Некогда, будучи в Чжао, Гунсунь Лун сказал своим ученикам:
– С неспособными людьми я не странствую.
Вскоре в сермяге, подпоясанной веревкой, явился странник и, попросив его принять, сказал:
– Я умею кричать.
– Есть среди нас человек, умеющий кричать? – спросил Гунсунь Лун, обернувшись к ученикам.
– Нет, – был ответ.
– Тогда включите его в список учеников.
Через несколько дней Гунсунь Лун отправился на переговоры с яньским ваном. Подъехал к реке и увидел, что паром – на другом берегу. Велел новому ученику вызвать его. Тот крикнул – и паром пришел. Поистине: наличие мудреца не исключает присутствия умельца.
Лаоцзы говорит: «Человек не пренебрегает человеком, вещь – вещью: это и называется высшей мудростью».
Когда Цзы Фа атаковал Цай и одержал победу, Сюань-ван выехал в предместье приветствовать победителя. Он отмерил ему во владение сто цинов земли и преподнес нефритовый скипетр. Но Цзы Фа не принял дары, сказав:
– Управлять страной, осуществлять правление и принимать послов от чжухоу – дело государя; издавать распоряжения, рассылать приказы, заботиться о том, чтобы противник бежал прежде, нежели войска сомкнут кольцо, – дело военачальника. Вступать же строем в бой и побеждать противника – дело простых людей. Воспользоваться заслуженной ими наградой и забрать положенные им титулы и жалованье – дело несправедливое и недостойное; поэтому отказываюсь и не принимаю.
Лаоцзы говорит: «Свершает подвиг и не заботится о славе; именно потому, что не заботится, слава не оставляет его».
Цзиньский Вэнь-гун напал на Юань. Для взятия его назначил трехдневный срок. Когда через три дня город еще не пал, приказал отвести войска. Дафу, увещевая, сказали:
– Еще день-два, и Юань будет повержен.
– Когда я назначал трехдневный срок, – отвечал Вэнь-гун, – я был уверен, что этого достаточно для взятия города. Но теперь, когда срок истек, не отвести войска – значит подорвать к себе доверие. Стоит ли того Юань?
Жители города, узнав об этом, сказали:
– Такому государю можно сдаться. И сдались. Город Вэнь также попросил взять его под свою руку.
Лаоцзы говорит: «Прекрасные речи могут произвести впечатление, прекрасные же деяния поистине возвышают».
Первый министр царства Лу – Гунъи Сю, любил рыбу. Одно из царств поднесло ему рыбу, но он отказался принять. Ученики спросили:
– Учитель так любит рыбу, почему же не принял?
– Вот потому что люблю, и не принял, – отвечал Гунъи Сю. – Примешь – лишишься должности и вовсе останешься без рыбы. А если не примешь, то и должности не потеряешь, и рыбу всегда будешь иметь.
Это мудрость человека, знающего свою пользу.
Лаоцзы говорит: «Знай меру и не испытаешь позора».
Чуский полководец Цзы Фа любил отыскивать людей, сведущих в каком-либо искусстве. В Чу был один искусный вор. Прийдя к Цзы Фа, он сказал:
