Текст книги "Всемирный следопыт, 1928 № 02"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: А. Романовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Почему бы и не открыть? – спросил я. – Не все ли равно – утонуть или задохнуться? Я больше этого не выдержу.

– Мы не можем утонуть, – ответил Маракот. – Вода, входящая снизу, встретит сопротивление воздуха и дальше определенной высоты не дойдет. Дайте Сканлэну глоток водки. Пусть сделает последнее усилие и выпьет.

Я влил водки в горло механика. Он судорожно глотнул и посмотрел вокруг удивленным взором. Мы поставили беднягу на диван и, став по обе стороны, держали его. Когда Сканлэн совеем пришел в себя, я объяснил ему положение в двух словах.

– Если вода дойдет до батарей, возможно отравление хлором, – сказал Маракот. – Надо дать кислороду вытекать свободно – Чем больше будет давление, тем меньше войдет воды. Так. Теперь помогите мне поднять трап.

Мы налегли всей тяжестью и медленно отвалили круглую крышку в полу нашей отравленной тюрьмы… Мне казалось, что мы совершаем самоубийство… Зеленоватая вода, шипя и сверкая под лучами ламп, потоками ворвалась в кабинку. Она быстро залила пол, дошла нам до колен, до груди – и тут остановилась. Давление воздуха она не могла преодолеть. У меня кружилась голова, и в ушах шумело. В такой атмосфере мы не могли оставаться долго. Только ухватившись за провода, мы удерживались от падения вниз.

Взобравшись на диван, мы уже не могли смотреть в окна и, следовательно, знать, какие меры подводные люди принимают Для нашего освобождения. В самом деле, казалось совершенно невероятным, что нам могут притти на помощь, но у этих людей и, особенно, у предводителя был такой энергичный и обнадеживающий вид, что невольно появились безумные надежды на спасение. Вдруг нам показалось, что он смотрит на нас через круглое отверстие внизу сквозь воду, а через мгновенье он пролез через трап, поднялся на диван и стал рядом с нами – низенький, коренастый, плотный, не выше моего плеча. Его большие карие глаза осматривали нас, и в них светилось одобрение, точно он хотел сказать:

– Бедняги, вы думаете, что все кончено, а я отлично знаю, как отсюда выбраться.

И только теперь я убедился в очень странном обстоятельстве. Человек, если только он принадлежал к тому же человечеству, что и мы, носил прозрачный колпак, который обволакивал все его тело и голову, оставляя свободными руки и ноги. Колпак был так удивительно прозрачен, что в воде положительно был невидим, но теперь на воздухе он блестел, как серебро, оставаясь в то же время идеально прозрачным. На плечах у него были странные наплечники с отверстиями и завязками, плотно облегавшими грудь. Наплечники имели вид маленьких продолговатых ящичков с многочисленными дырочками.

* * *

Когда новый друг присоединился к нам, другое лицо появилось в отверстии в полу и протиснуло в него нечто в роде большого стеклянного шара, потом другой и третий. Шары быстро поднялись вверх и поплыли по поверхности. Потом таким же путем были переданы шесть маленьких ящичков, и наш новый знакомый привязал нам по два ящичка на плечи прикрепленными к ним завязками – совсем такие же, как у него. Внезапно я начал понимать, что в этом не было ничего сверхъестественного, ничего противоречившего законам природы; один из ящичков был, несомненно, оригинальным источником свежего воздуха, другой – поглотителем отработанных продуктов дыхания. Потом незнакомец натянул нам на головы прозрачные колпаки, охватил нам плечи и груди эластичными завязками, не позволявшими воде проникать внутрь колпака. Дыхание под колпаком было совершенно свободно, и я с радостью увидел, что у Маракота бодро заблестели глаза из-под очков, а широкая улыбка Биля Сканлэна показала мне, что животворный кислород делал свое дело, и Биль окончательно оправился. Наш спаситель оглядывал нас с улыбкой удовлетворения, затем махнул рукой, приглашая следовать за ним через трап в полу на дно океана. Дюжина дружеских рук протянулась, чтобы помочь нам вылезти и направить наши первые неуверенные шаги по вязкому глубокому илу.

Даже теперь я не могу забыть этого чудесного зрелища. Маракот, Сканлэн и я, здоровые и сильные попрежнему, стояли на дне океана, на дне подводной пропасти в восемь километров глубиной. Куда девалось ужасающее давление, смущавшее стольких исследователей! Оно мешало нам не больше, чем рыбам, плававшим кругом. Хотя наши головы и тела были надежно защищены тонкими прозрачными колоколами, упругими, но крепкими, как броневая сталь, руки и ноги, остававшиеся свободными, чувствовали лишь плотную среду воды – и ничего больше! Было очень странно стоять в группе бородатых людей и смотреть на кабинку, только что покинутую нами. Мы забыли выключить аккумуляторы; желтые снопы электрического света вырывались из круглых окон стальной кабинки, и стада рыбок мелькали в лучах.

Предводитель взял Маракота за руку, и мы двинулись за ними сквозь плотную водную среду, тяжело ступая по скользкому дну…

И тут произошел один инцидент, удививший наших новых друзей не менее, чем нас самих. Над нашими головами появился небольшой темный предмет, быстро спускавшийся к нам из темноты; он лег на дно невдалеке от нас. Это был глубоководный лот со свинцовым грузом, спущенный со «Стратфорда».

Мы поняли, что наверху разгадали сущность случившейся трагедии. Свинцовый груз неподвижно лежал на дне, и капитан теперь имел точную глубину бездны. Рядом со мной тянулся вверх тонкий проволочный канатик длиной в восемь километров, призрачно соединявший меня со «Стратфордом», со всем миром.

Ах, если бы можно было написать записку и привязать к канатику! Абсурдная мысль… Но разве я не могу послать наверх то или иное сообщение, которое покажет капитану, что мы живы, несмотря ни на что?

Верхняя часть моего тела, прикрытая прозрачным колпаком до пояса, была недосягаема, но руки были свободны, и в кармане брюк у меня, по счастью, оказался носовой платок. Я быстро выхватил его и привязал к лоту. В тот же момент автоматический механизм отделил свинцовый груз, и я увидел, как клочок белой материи быстро понесся вверх, в тот мир, который я наверно никогда больше не увижу.

_{Я быстро вытащил носовой платок и привязал его к лоту…}

Наши новые друзья внимательно обследовали тридцатикилограммовый груз свинца, очень заинтересовались и, наконец, подняли его и понесли с собой.

Мы прошли не более сотни метров, пробираясь среди губок, и остановились перед небольшой квадратной дверью с тяжелыми колоннами по бокам. Дверь была открыта, мы вошли в большую пустую комнату и, управляемая скрытым, четко работавшим механизмом, тяжелая каменная дверь немедленно захлопнулась.

Под своими колпаками мы, разумеется, ничего не могли слышать, но, постояв несколько минут, убедились, что пришел в действие какой-то огромный насос, потому что уровень воды вокруг нас стал быстро понижаться. Меньше чем через четверть часа мы стояли на слегка влажном полу, выложенном каменными плитами, а новые друзья хлопотливо освобождали нас от ненужных теперь прозрачных колпаков.

Через минуту мы уже жадно вдыхали совершенно чистый воздух в теплой, хорошо освещенной комнате. Смуглые обитатели бездны, улыбаясь и болтая, толпились вокруг нас, пожимая нам руки и дружески похлопывая по плечу. Они говорили на странном языке, мы не понимали ни одного слова, но улыбки на лицах и ласковые взгляды были понятны даже на глубине восьми километров под уровнем океана.

Повесив прозрачные колпаки на многочисленные крючки по стенам комнаты, бородатые незнакомцы ласково подталкивали нас к внутренней двери, за которой открывался длинный каменный коридор. Когда и эта дверь автоматически захлопнулась за нами, ничто больше не напоминало нам, что, в сущности, мы являемся невольными гостями неизвестного народа на дне Атлантического океана, навсегда оторванными от того мира, где мы родились, где мы жили…

Мы почти обессилели от изобилия переживаний. Даже Биль Сканлэн, этот неутомимый силач, еле отдирал ноги от пола, а мы с Маракотом положительно висели на руках проводников. И все же, несмотря на смертельную усталость, я отчетливо помню все подробности нашего путешествия по коридору и дальше.

Совершенно очевидно, что воздухом здание снабжала неведомая мощная машина – свежие струи его вырывались ритмическими порывами из маленьких круглых отверстий, рассеянных по стенам. Свет, несомненно, был электрический и система его проводки могла бы заинтересовать европейских инженеров. Он исходил из длинных цилиндров, хрустально-прозрачного стекла, подвешенных к потолку коридора.

Вскоре мы вошли в обширную комнату вроде гостиной, застланную тяжелыми коврами и обставленную золочеными креслами и низкими диванчиками, напоминавшими отдаленно ту мебель, что находят в гробницах египетских фараонов. Группа провожатых разошлась, и остался лишь глава отряда и два его спутника.

– Манд! – повторил он несколько раз, ударяя себя в грудь.

Потом он стал указывать по очереди на нас и повторять наши имена – Маракот, Хедлэй, Сканлэн – пока не научился выговаривать их вполне правильно.

Затем он усадил нас и сделал знак одному из помощников, который вышел и скоро вернулся в сопровождении очень старого человека с седыми кудрями и длинной, бородой, с забавной конической шапкой черного бархата на голове. Я забыл сказать, что все эти люди были одеты в цветные туники^[38]), достигавшие колен, и в высокие сандалии из рыбьей кожи, напоминавшей шагреневую.

Старик, очевидно, был чем-то вроде врача, потому что по очереди осмотрел каждого из нас, возлагая каждому руку на голову и закрывая глаза, точно составляя таким путем впечатление о физическом состоянии пациента. Очевидно, обследование ни в какой степени его не удовлетворило, потому что он недовольно покачал головой и сказал несколько сердитых слов Манду. Тот сейчас же снова отрядил одного из помощников, который принес поднос с кушаньями и кувшин вина и поставил перед нами. Мы были слишком измучены, чтобы спрашивать, что там такое, и сочли за лучшее немедленно приступить к еде.

После этого нас провели в другую комнату, где были приготовлены три постели, и я немедленно свалился на первую попавшуюся. Смутно помню, что подошел Биль Сканлэн и присел на край моей постели.

– Слышите, Хедлей, – сказал он. – Этот глоток водки спас мне жизнь. Где мы, собственно, находимся?

– Знаю столько же, сколько и вы.

– Что же – сказал он, отходя. – Здесь не так плохо. И винишко у них не вредное…

Больше я не слышал ничего, погрузившись в глубочайший сон.

Придя в себя, я сперва никак не мог себе представить, где я нахожусь.

События прошлого дня казались далеким кошмаром, и я никак не мог примириться с мыслью, что мне придется Принимать их, как факты. Я с удивлением оглядывал большую комнату – без окон, со стенами, выкрашенными в спокойные цвета, красноватую мебель, две других постели, с одной из которых доносился глубочайший храп, который я еще на «Стратфорде» привык слышать от Маракота. Все это было слишком странно для действительности, и, лишь потрогав одеяло, сотканное из сухих волокон неизвестного мне морского растения, я убедился, что необычайный «сон» длится и по сию пору. Я все еще никак не мог освоиться с этой мыслью, когда раздался взрыв хохота, и Биль Сканлэн соскочил с постели.

– Доброе утро, Хедлей! – воскликнул он.

– Вы сегодня в хорошем настроении, – ответил я несколько неприязненно. – Я не вижу особых причин для восторгов.

– Я тоже, как и вы, повесил было нос, когда проснулся, – ответил он, – потом мне пришла забавная штука в голову, и я расхохотался.

– А что за штука? Я бы тоже хотел посмеяться.

– Ладно, Хедлей! Я подумал, как чертовски забавно было бы нам всем вчера прицепиться к этому самому лоту. Вот-то смеху было бы, когда старик Хови выудил бы нас в добром здравии. «Что за рыбины в банках?» – подумал бы он. Вот штука была бы!

Наш дружный хохот разбудил доктора Маракота, который сел на постели с тем же выражением удивления на лице, что было и у меня за минуту до того. Я позабыл о своих заботах, слушая сперва его удивленные восклицания, потом выражение необузданной радости при виде столь обширного поля для новых исследований, потом горькие жалобы, что он не сможет поделиться своими замечательными наблюдениями с земными коллегами. Наконец, излив свои жалобы, доктор перешел к более злободневным темам.

– Сейчас девять часов, – сказал он, посмотрев на часы.

Мы сверили часы: девять. Только вот вопрос – дня или вечера?

– Надо нам завести календарь, – предложил Маракот. – Мы совершили спуск третьего октября. Сюда мы попали к вечеру того же дня. Вопрос: сколько времени мы проспали?

– Что касается меня, то не меньше месяца, – ответил Биль Сканлэн. – Ни разу я еще не спал так крепко с тех пор, как Микки Скотт швякнул меня на шестом раунде^[39]), когда мы с ним боксировали на фабрике…

* * *

Мы вымылись и оделись. Все, что требовалось для этого, мы нашли без труда.

Но дверь была заперта, и было очевидно, что мы находимся в плену. Несмотря на видимое отсутствие вентиляции, воздух был удивительно чист, и мы вскоре обнаружили, что он вливается в комнату через небольшие отверстия в стенах. Отопление было, очевидно, центральное; температура была приятная, комнатная.

Вдруг я заметил на стене кнопку и машинально нажал ее. Это был звонок или что-то в этом роде, потому что дверь тотчас же распахнулась и на пороге появился маленький смуглый человечек в желтой тунике. Он вопросительно смотрел на нас темными ласковыми глазами.

– Мы голодны, – сказал Маракот. – Дайте нам, пожалуйста, поесть.

Человечек покачал головой и улыбнулся. Ясно было, что он не понимал нас.

Сканлэн попробовал счастья, изъяснив ему наши желания на крепком американском жаргоне, на что слуга ответил той же любезной, но непонимающей улыбкой. Когда же я открыл рот и выразительно пожевал палец, наш страж усиленно закивал и быстро исчез.

Через десять минут дверь снова распахнулась, и двое в желтых одеждах вкатили столик на колесах. Будь мы в Балтимор-Отеле, нам бы не сервировали лучшего завтрака. Здесь был кофе, горячее молоко, пирожки, нежная камбала и… мед. С полчаса мы были слишком заняты, чтобы поднимать дискуссию на тему, что именно мы едим и откуда это все явилось. Когда блюда опустели, снова появились желтые слуги, выкатили столик и тщательно заперли за собой дверь.

– Честное слово, я исщипал себя до синяков, – заявил Биль. Спим мы или нет, позволите вас спросить? Слышите, док^[40]), вы нас сюда притащили, и ваша святая обязанность объяснить нам – у кого мы, собственно, в гостях и за какие такие подвиги нас так знаменито угощают.

Доктор покачал головой.

– Для меня это тоже сон, – сказал он, – но какой изумительный сон! Какие замечательные вещи можно было бы рассказать там, наверху, сумей мы добраться туда.

– Ясно одно, – заметил я, – что в легендах об Атлантиде^[41]) было много истины, и часть погибшего народа спаслась каким-то нам пока неизвестным образом.

– Даже если они и спаслись, – ответил Биль Сканлэн, почесывая в затылке, – то чорт меня побери, коли я понимаю, как они получают свежий воздух, воду и все такое! Может быть, когда придет этот почтенный дядя с седой бородой, он сможет нас просветить на сей счет?

– Как же он это сделает, раз у нас нет общего языка?

– Пока подведем итоги собственным наблюдениям, – предложил Маракот. – Одно обстоятельство для меня совершенно ясно, – я понял его, когда ел мед за завтраком. Мед был явно синтетический^[42]), какой мы только-только учимся делать на земле. Но раз есть синтетический мед, почему не быть синтетическому кофе и пшенице? Молекулы^[43]) элементов подобны кирпичам и разбросаны повсюду вокруг нас. Надо только знать, как переместить или вынуть некоторые кирпичи – а иногда всего один кирпич, – чтобы получить новое вещество. Сахар превращается в крахмал, а эфир в алкоголь – простой перестановкой кирпичей. От чего же зависит эта перестановка? От теплоты, от электрических влияний, от других причин, которых мы совершенно не знаем. Некоторые вещества изменяются сами собой. Уран становится радием, радий превращается в свинец без всякого вмешательства с нашей стороны…..

– Значит, вы полагаете, что у них очень развита химия?

– Совершенно уверен. Очевидно, они отлично умеют справляться с этими «кирпичами» элементов. Кислород и водород добываются непосредственно из морской воды. Углерод и уголь имеются в изобилии в составе водорослей; а кальций и фосфор в отложениях на дне. С умом и знанием чего только нельзя сделать!..

Доктор еще продолжал свою лекцию по химии, когда дверь открылась и вошел Манд, дружески приветствуя нас. С ним вместе пришел старик, который осматривал нас накануне вечером. Очевидно, это был ученый филолог, потому что он обратился к нам на разных языках по очереди, но ни одного из них мы не понимали. Тогда он пожал плечами и заговорил с Мандом, который дал знак двум желтым слугам. Они внесли странный небольшой экран на двух подставках. Экран был похож на обыкновенный кинематографический, покрытый светлым металлом, блестевшим и переливавшимся в лучах света. Экран приставили к одной из стен. Старик отмерил несколько шагов и провел черту на полу. Став на нее, он обернулся к Маракоту и прикоснулся ко лбу, указывая на экран.

– Новое дело, – усмехнулся Биль. – Туманными картинками развлекать нас хочет!

Маракот покачал головой, показывая, что мы не понимаем, чего от нас ожидают. С минуту старик думал, потом, очевидно, приняв какое-то решение, провел рукой по лицу и, повернувшись– к экрану, уставился на него, сосредоточив все внимание. Вскоре на экране появилось изображение группы людей. Это были мы – но не совсем мы! Сканлэн имел вид опереточного китайца, Маракот выглядел, как труп, но, очевидно, такими мы казались старику.

– Это отражение его мыслей! – воскликнул я.

– Правильно, – подтвердил Маракот. Это удивительнейшее изобретение, которое мы еще еле-еле нащупываем на земле.

– Вот уже никогда не думал, что увижу себя в кино в виде такого конопатого мордоворота, – оскорбленно заметил Сканлэн. – Передай мы все эти штуки редактору «Леджера», он бы нас обеспечил на всю жизнь!

– В том-то и дело, – возразил я. – Мы бы заставили весь мир разинуть рот от удивления, кабы могли выбраться отсюда. Но что он там волнуется, этот старик?

– Старина хочет, чтобы вы, док, проделали такую же штуку.

Маракот занял назначенное место и, сосредоточившись, прекрасно воспроизвел картину. Мы увидели изображение Манда, потом «Стратфорд» – в тот момент, когда покидали его.

И Манд и старик-ученый радостно закивали головой при виде парохода, а Манд начал делать плавные жесты от нас к экрану…

– Просит рассказать им все! – воскликнул я. – Они хотят знать по картинкам, кто мы такие и как сюда попали.

Маракот кивнул Манду, показывая, что мы поняли, и начал было «рисовать» картинки нашего путешествия, когда Манд прикоснулся к его руке и прервал рассказ. По его знаку, слуги унесли экран, и атланты знаками пригласили нас следовать за ними.

* * *

Здание было огромное, и мы долго шли по запутанной сети коридоров, пока, наконец, не пришли в большой зал с сиденьями, возвышавшимися амфитеатром, как в университетской аудитории. Сбоку стоял большой экран – точно такой же, какой мы только что видели. Лицом к нему сидели люди; их было около тысячи человек, и при нашем входе раздался одобрительный топот. Здесь были мужчины и женщины всех возрастов; мужчины все бородатые, женщины постарше имели весьма почтенный вид, а девушки блистали красотой. Мы лишь мельком могли охватить толпу; нас усадили в первом ряду, а Маракота поставили на кафедру перед экраном. Потом огни угасли, и был дан сигнал к началу.

Маракот прекрасно восстанавливал в своем воображении сцены пережитого. Сперва мы увидели наш корабль, выходящим из устья Темзы, и ропот удовольствия прошел по рядам при виде современного красавца-города. Потом появилась карта, на которой был отмечен наш путь. Потом показалась стальная кабинка, и при виде ее многие стали оживленно переговариваться. Кабина опускалась все глубже и глубже. Потом появился чудовищный рак, погубивший нас.

_{Кабинка опускалась все глубже и глубже. Потом на экране появился чудовищный рак, погубивший нас…}

– Маракс! Маракс! – закричали зрители при появлении чудовища. Ясно, что они знали и боялись его. Но вот чудовище стало перетирать канат, и раздались крики ужаса, перешедшие в вопль, когда канат оборвался и кабина полетела в бездну. Рассказывая целый месяц, мы не объяснили бы все так подробно, как за получасовую лекцию-демонстрацию.

Когда зажегся свет, вся аудитория собралась подле нас, проявляя знаки симпатии и удовольствия, похлопывая нас по плечу и всеми силами показывая, что мы им весьма приятны. Нас по очереди представляли некоторым начальникам.

Но здесь, повидимому, ценность личности определяется количеством знаний, потому что в остальном все стояли на одной социальной ступени и были одинаково одеты в цветные туники. У мужчин были короткие до колен пурпуровые туники с поясами; обуты они были в высокие сандалии из какого-то эластичного материала – вероятно, из кожи морских животных.

Женщины живописно драпировались в розовые, синие, зеленые одежды и были украшены нитками жемчуга и мелких перламутровых раковин, Некоторые из них были так прекрасны, что на земле невозможно было бы найти им равных. Там была одна… Но зачем мне вмешивать личные переживания в рассказ общественной важности. Скажу лишь, что Мона – единственная дочь Скарпы, одного из вождей народа, и что с самой первой нашей встречи я прочел в ее взоре симпатию и сердцем почуял, что и она поняла мое восхищение перед ее красотой. Пока больше ничего я о ней говорить не буду. Достаточно сказать, что новое, всепожирающее чувство охватило мое сердце.

Потом я увидел, как непривычно оживленный старый Маракот жестикулирует перед одной пожилой женщиной, сохранившей следы большой красоты, а Сканлэн стоит, окруженный группой смеющихся девушек, и жестами и словами на самом изысканном английском языке объясняет им свои ощущения. Я увидел, что и мои спутники нашли, что в нашем приключении есть и приятная сторона. Если мы погибли для надводного мира, то нашли иной, где, повидимому, жизнь предоставляет некоторые компенсации за утраченное.

Позже Манд и другие наши новые друзья водили нас по различным помещениям бесконечного здания. Здание настолько вросло в дно океана, что проникнуть в него можно было лишь через крышу; и отсюда длинные коридоры лабиринтом спускались все ниже и ниже, пока не достигали глубины нескольких сот метров под уровнем входа.

Фундамент здания, покоившийся на первоначальном дне океана, сообщался с новыми коридорами и ходами, которые вели глубоко под землю. Нам показали аппараты, вырабатывающие воздух, и насосы, разгонявшие его по всему огромному зданию. Маракот с восхищением и уважением показал нам маленькие реторты, где вырабатывались аргон, неон и прочие газы, роль которых для дыхания мы на земле только-только еще начинаем понимать. Чрезвычайно интересны были огромные дистилляторы для свежей воды и огромные электрические установки, но большинство машин было так закрыто, что мы не имели возможности разобраться в их деталях. Могу лишь заявить, что видел собственными глазами и ощущал своими пальцами аппараты, в которые вводились различные химические элементы в жидком и газообразном состоянии, подвергались там обработке теплом, давлением и электричеством, – и в результате машины производили муку, чай, кофе, вино и множество других продуктов питания.

При самом поверхностном осмотре здания одно обстоятельство поразило нас. Нам стало совершенно очевидно, что затопление страны было предусмотрено ее обитателями задолго до катастрофы, и они своевременно озаботились организацией защиты от неминуемой гибели. Совершенно понятно и в доказательствах не нуждается то обстоятельство, что подобные предосторожности не могли быть приняты после катастрофы, что все огромное здание с самого начала строилось с расчетом послужить в случае наводнения убежищем и постоянным жильем для народа.

Огромные машины, вырабатывавшие воздух, пищу, дистиллированную воду и другие необходимые продукты, были заблаговременно помещены в стенах здания и составляли его органическую, неотъемлемую часть. Были предусмотрены выходы с крыши, организованы мастерские, изготовлявшие прозрачные колпаки-скафандры, установлены колоссальные насосы для откачивания воды из специальных камер, сообщавшихся непосредственно с океаном. Все это было заготовлено с умом и дальновидностью удивительно культурного народа, который, как мы имели возможность убедиться, в свое время простирал свою руку к Египту и Южной Америке и таким образом оставил по себе память на земле даже после того, как сама чудесная Атлантида погибла под волнами.

Его потомки, как мы поняли, несколько выродились и застыли на одной точке прогресса: сохранили знания предков, ничего к ним. не прибавив. Они располагали удивительными силами, огромными возможностями, и нам казалось, что от нас они ждут толчка; проявления инициативы, чтобы приумножить богатейшее наследие, доставшееся им от предков. Я уверен, что используй Маракот их огромные знания, он способен был бы сотворить великие дела. Что касается Сканлэна с его острым, живым умом прирожденного механика, то он им все время показывал разные диковинки из своей специальности, так же удивлявшие их, как их изобретения удивляли нас. Садясь в стальную кабинку перед спуском, он случайно сунул в карман губную гармонику, и теперь она была непрерывным источником веселья для наших подводных друзей. Они сидели вокруг Биля живописными группами и слушали его, как мы слушаем Моцарта, а он наигрывал им то веселые, то грустные песенки далекой земли.

Я упомянул, что не все здание было нам предоставлено для осмотра, и хочу несколько подробнее рассказать об этом. В здании был один широкий коридор, но которому постоянно сновали люди, но наши проводники тщательно избегали его. Естественно, это возбудило наше любопытство, и однажды вечером мы решили на свой риск и страх предпринять исследования. Мы тихонько выбрались из нашей комнаты и направились к неизвестной части здания, где, по счастью, никого не встретили.

Коридор привел нас к высокой двери-арке, которая, как мне показалось, была из чистого золота. Войдя через эту дверь, мы очутились в большой зале, образующей четыреугольник площадью не меньше ста метров. Стены были разрисованы яркими красками и украшены изображениями и статуями уродливых животных со странными головными уборами, вроде тех, что носили в старину американские индейцы. В конце большой залы возвышалась огромная сидячая фигура со скрещенными, как у Будды, ногами, но на лице ее не было того выражения ненарушимого спокойствия, что типично для изображений Будды. Наоборот, это было воплощение зла, идол с открытой пастью и свирепыми красными глазами, изнутри освещенными красными лампочками. На коленях идола был большой черный жертвенник – очаг, в котором мы нашли, подойдя поближе, кучи пепла.

– Молох! – сказал Маракот. – Молох или Ваал, древний бог финикийцев!

– Чорт возьми! – воскликнул я, вспомнив о Карфагене. – Неужели вы хотите сказать, что этот дивный народ совершает человеческие жертвоприношения?

– Не думаю, – ответил я. – На собственном несчастьи они, наверно, научились тому, что такое жалость.

– Правильно, – поддержал Маракот. – Бог-то изрядно староват, но формы культа, видно, обновились. Посмотрите на этот пепел. Это – остатки сожженных овощей и тому подобное. Но возможно, было время, когда…

Наши размышления прервал сердитый голос и, обернувшись, мы увидели нескольких: людей в желтых одеждах и высоких шапках, по всей видимости жрецов храма. По выражению их лиц я увидел, что мы были весьма близки к тому, чтобы стать последними жертвами Ваала; один из жрецов угрожающе вытащил из-за пазухи нож. С криками и грозными жестами они вытеснили нас из храма.

Мгновение я боялся, что Биль зайдет слишком далеко, но нам удалось увести разъяренного механика. Потом, по выражению лиц Манда и других, мы поняли, что наша проделка получила большую огласку, и все ее осуждали.

Но было и другое отделение здания, куда нас пускали невозбранно и где совершенно случайно мы нашли возможность– правда, весьма несовершенную – для сношений с нашими хозяевами. Это была комната в нижней части храма без всяких украшений. В одном углу ее стояла статуя, принявшая от времени цвет слоновой кости и изображавшая женщину с копьем в руке. На плече у женщины сидела сова. Комнату охранял дряхлый старик, и, несмотря на его старость, сморщенную кожу на лице, мы поняли, что это представитель иной древней расы. Мы с Маракотом стояли, смотря на статую и стараясь припомнить, где мы ее видели раньше, когда старик обратился к нам.

– Tea, – сказал он, указывая на статую.

– Чорт возьми! – воскликнул я. – Он говорит по-гречески!

– Tea Афина, – повторил старик.

Сомнений не было. Он говорил: богиня Афина.

Маракот, этот удивительный универсальный ум, начал задавать ему вопросы на классическом греческом языке, которые старик понимал лишь отчасти и отвечал на столь архаическом диалекте, что, повидимому, нельзя было понять. И все же Маракот нашел, наконец, посредника для сношений с атлантами.

В тот же вечер Маракот говорил нам возбужденно тоном лектора, обращающегося к большой аудитории:

– Это поразительное доказательство правильности древней легенды об атлантах. В легендах вообще всегда бывает фактический базис, на который последующие века наслаивают свои добавления. Вам известно, – или, вернее сказать, – вам неизвестно, что во время катастрофы, разразившейся над несчастным островом, между древними греками и атлантами происходила кровопролитная война. Эти факты описаны Солоном со слов жрецов Саис. Мы можем допустить, что в эту эпоху у атлантов были греческие пленники, что некоторые из них были отданы для службы в храмы и принесли с собой свою религию. Насколько я мог понять, старик – единственный наследник знаний древних греческих жрецов, и когда мы его узнаем поближе, то, вероятно, узнаем больше и о всем, нас интересующем.

– Можете рассчитывать на мое полное содействие, – заявил Биль.

– В конце концов, лучше иметь богиней интересную женщину, чем красноглазое чудовище, с камином на коленях.

– К счастью, они не могут знать наших мыслей, – сказал я. – Иначе нам пришлось бы кончить дни весьма печально.

– Ну, на этот счет будьте покойны, – возразил Биль. – Пока я им изображаю джаз-банд на гармошке, нас не тронут. Кто же, иначе, их будет забавлять?

Это был веселый народ, и мы вели чудесную жизнь, но бывали и бывают времена, когда сердце стремится к воспоминаниям; и встают картины квадратных башен Оксфорда и знакомых полей Харварда. В те дни начала нашей подводной жизни они мне казались такими же далекими, как лунный ландшафт, и лишь теперь меня часто охватывает безудержное желание снова увидеть их…