Текст книги "Всемирный следопыт, 1927 № 10"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Николай Лебедев,А. Буткевич,В. Афанасьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

…Спереди на плот надвинулся далеко вдававшийся в реку темный мыс. Плот царапнул по дну, слегка стукнулся обо что-то углом и, чуть повернувшись, поплыл дальше… Старик продолжал:

– Но вот она умерла… Судья сказал, что она должна была умереть. Зачем же он брал деньги? Я пошел к хозяину и попросил его отпустить меня, чтобы похоронить мою жену.

– Ты не раб, – сказал он, – иди, но ты мне делаешь большой убыток и должен за него заплатить.

– О, господин мой, – ответил я, – я готов тебе отдать все. Если хочешь, отрежь у меня руку – я ничего тебе больше не могу дать.

– Врешь, старик! – Закричал он. – у тебя есть слон.

Мой Бо! Сын мой, сын мой, – я так любил моего Бо! Когда умерла жена, у меня никого не осталось – только Бо. Но хозяин позвал солдат и сказал, что ему некогда: или я должен оставить ему Бо, или итти на работу и не хоронить жену, а за то, что рассердил господина, меня солдаты высекут. Что я мог делать? Я не мог оставить жену, не похоронив ее. Я оставил Бо хозяину и ушел… Солдаты меня все-таки высекли…

Я похоронил жену. И потом я пошел обратно. На Иравади я пришел вечером, когда было уже темно и все спали. Я тоже хотел уснуть, но вспомнил моего Бо. Я так соскучился по нем, мне так захотелось его сейчас же увидеть, тихонько поговорить с ним, погладить его, моего Бо… нет, уже не моего – чужого Бо. И я пошел туда, где стояли слоны. Я долго ходил в темноте, щупал слонов, но Бо никак не мог найти. Я наступил в темноте на спящего сторожа, разбудил, его и меня схватили…

Сам господин захотел видеть и наказать меня. Меня привели к нему.

– Признавайся! – закричал он. – Ты хотел украсть слона, который тебе больше не принадлежит, а, может быть, еще и других слонов! Признавайся!

Я молчал. Я ничего не сказал этой собаке. Моя жена умерла, Бо у меня отняли. Мне больше нечего было терять. Я молчал. Тогда он взял большой кнут и ударил меня. На конце кнута была железная колючка. Ты видишь, что эта колючка сделала со мной…»

– Ну и что, старик, что дальше? – нетерпеливо спросил Ю, видя, что Нэ замолчал.

– Что дальше, сын мой? Ничего! Я упал. Думали, что он меня убил и снесли в лес, к болоту, куда относили мертвых. Там всегда летали стаи орлов-стервятников, пожиравших трупы. Они бросились на меня, но я был жив, я боролся с ними несколько часов, они хотели выклевать мне глаза, но я уполз с того места, пролежал два дня в кустах, весь в крови, весь липкий, и потом ушел вниз по реке… Вот и все, сын мой.

_{Орды бросились на меня, они хотели выклевать мне глаза, но я был жив, я боролся с ними несколько часов!..}

Нэ кончил. Ю сидел некоторое время молча, смотря широкими, удивленными глазами, и вдруг, схватившись за голову, с криком: – Старик! Старик! – рыдая упал на бревна плота…

–

Скоро должно было взойти солнце. По лесу и по реке проносились сотни и тысячи шорохов, шуршаний, мягких, осторожных шагов, чуть слышные всплески воды – все это сливалось в один, общий напряженно-тихий звук. Казалось, что лес дрожит и волнуется, слушая расе саз старого плотовщика.

Течением плот завлекло в камыши, и они, расступаясь, шуршали и перешептывались сухим, ломким звуком.

Оба плотовщика лежали у потухшего костра.

Внезапно Ю вскочил на ноги, бросился к старику и стал сильно трясти его за плечо.

– Старик, проснись, старик! – кричал он. – Скажи мне, старик, сколько вас было там, в долине Зеленого Глаза?

Нэ не спал. Он удивленно посмотрел на своего молодого друга.

– Сколько нас было? Зачем тебе это, мой сын? Нас было столько, сколько бывает жителей в шести больших селах. Ложись и спи!

– В шести больших селах! – Ю стоял, сжав кулаки, и глаза его горели В шести больших селах! Трусы, подлые трусы! Вы испугались десяти солдат и одной двуногой собаки! Вы не осмелились вздернуть их на первом дереве и трупы отдать на растерзание орлам-стервятникам?!.

С перекосившимся от ужаса лицом Нэ вскочил на ноги.

– Замолчи! Замолчи, Ю! – хрипло шептал он, оглядываясь на берега, на бесстрастный, но жуткий, упорно ползший назад лес. – У тзуте^[28]) везде есть уши… Замолчи, безумец, ты погубишь и себя и меня!..

Но Ю не умолкал.

– Трусы! – продолжал греметь он. – Все трусы, и ты, старик, тоже трус! Вы все только и умеете, что ползать на коленях! Жалкие черви!..

И долго еще над рекой, чуть подернутой предутренней желтизной, метались два голоса. Один – смелый, молодой, задорный, – он призывал к борьбе, к жизни, к свободе, – другой – хриплый, тревожный, полный просьбы и страха – умолял о молчаньи, грозил, заклинал…

III. В буддийском монастыре.

Если подняться на галлерею самой высокой башни Кионга^[29]) в Тленгу-Мьо^[30]), той башни, на крыше которой сцепились в ожесточенной схватке уродливые одноглазые пятиногие чудовища, и повернуться лицом на запад, то панорама, которая предстанет перед глазами зрителя, будет одной из красивейших в Бирме.

От самой башни вниз к реке спускается роскошный монастырский фруктовый сад. Зеленые, желтые, ярко-красные плоды живописными пятнами просвечивают сквозь густую зелень листвы и наполняют воздух легким, приятным ароматом. Аккуратно расчищенные дорожки, посыпанные песком, петлями вьются между деревьями, и то появляются, то исчезают. За высоким каменным забором, охраняющим покой погруженных в «самосозерцание» молчаливых последователей Будды, украшенным теми же странными чудовищами, что и конек башни, – плавно и широко течет величественная река Иравади.

Густые леса обрамляют ее. Кажется, что деревья, глядя в чистые воды Иравади, толкают друг друга, отпихивают, и передние, под напором задних, вот-вот совсем упадут в воду.

По берегу рассыпалось селение. Хижины стоят на отдельных расчищенных лужайках, далеко друг от друга. Все они на сваях, и построены они из бамбука и покрыты пальмовыми листьями. На реке неподвижно застыли несколько рыбацких лодок. Вода настолько спокойна, что даже отсюда, сверху, видно, как в ней переливаются отражения лодок.

За селением опять лес. Он поднимается все выше, становится все синей, окутывается дымкой и, совсем на горизонте, вид замыкают внушительные Араканские горы.

Легкий ветерок несет с гор прохладу, и в то время, как внизу, на реке, стоит удушливый зной, здесь, на галлерее монастыря, дышится легко и свободно. Нет здесь и докучливых насекомых, и поэтому младший ученик, послушник П’га-Т’гена-Байнга, посланный на башню, был очень доволен своей миссией.

Он уселся на перила галлереи и, закинув голову, прислонился к колонне. Потом, прислушавшись и оглянувшись, опасливо вынул из широких складок монашеской рясы трубку, набил ее табаком и, стараясь не шуршать спичками, закурил. Он знал, что, если бы братья монахи поймали его за этим занятием, он был бы жестоко наказан.

Так он просидел неподвижно около часу, лениво поглядывая на воды реки. Но вот из-за поворота реки медленно показался большой плот. Послушник торопливо спрятал в карман рясы трубку, спички, отряхнул руки и быстро побежал по крутой лестнице вниз. Проходя длинным коридором, уставленным по обе стороны сонными фигурами Будды, он скорчил гримасу и показал язык самому жирному и самому сонному Будде.

В полутемную комнату настоятеля послушник вошел степенно, со скорбным выражением лица, бесшумно ступая мягкими туфлями.

– Учитель! – смиренно обратился он, поклонившись, к толстому, заплывшему человеку, сидевшему на подушках посреди комнаты, и, торжественно священнодействуя, вкушавшему персик.

– Учитель! По божественным водам Иравади спускается плот. Что прикажешь?

Учитель ответил не сразу. Он отложил персик, вытер руки атласным полотенцем, лежавшим у него на коленях, и что-то пошептал, с сухим стуком перебирая четки.

– Друг, – сказал он, наконец, слабым голосом умирающего, – пойди к нашему высокому гостю, благочестивому купцу, удостоившему нас своим посещением, и доложи ему. Если будет его воля покинуть нас, наполни самый большой его кувшин лучшим вином и проводи. Ступай!

Послушник поклонился.

– Подожди, друг, – снова застонал учитель, – спусти вторые цыновки: сегодня невыносимое солнце…

Осторожно ступая между подушками, послушник закрыл шторы. В комнате стало совсем темно. Уходя, он случайно рукавом задел Будду, стоявшего на тумбочке у двери. Фигурка покачнулась и чуть слышно стукнула по подставке…

– Ты будешь молиться подряд две ночи за оскорбление всепрекрасного! – раздался в темноте голос учителя, и на этот раз совсем не слабый, а, наоборот, очень твердый и строгий…

IV. Впятером на плоту.

Купец Фа был в монастыре проездом из Тьен-Ни (маленький городок на севере Бирмы) в Рангун. Когда-то Фа сделал большой денежный подарок монастырю за то, что тот помог ему приобрести прекрасную плантацию в здешних местах. Монахи, во главе с настоятелем монастыря, надеялись, что и в будущем Фа не обделит их своими милостями, и поэтому приняли его очень радушно. Купец Фа отдыхал в монастыре вот уже четвертый день.

Молодой послушник нашел его сидящим в саду на скамейке.

Одежда Фа представляла причудливую смесь туземного с европейским: на длинную белую рубаху с широким воротом был надет незастегнутый сюртук; брюки его были завернуты выше колен, открывая жирные волосатые ноги, а на голове высился огромный цилиндр, украшенный сбоку причудливым цветком.

Фа сидел неподвижно, разглядывая свои мясистые пальцы, сплошь покрытые широкими золотыми кольцами, и глубокомысленно беседовал с маленьким горбатым монахом.

– Задержи плот, я поеду на нем, – промолвил он, выслушав донесение послушника.

Голос у купца был неприятный, скрипучий.

Послушник медленно удалился, но, повернув на другую дорожку, вдруг подобрал рясу и, взметнув ногами, вприпрыжку побежал вниз. Он с необыкновенной ловкостью перепрыгнул через калитку и, кубарем скатившись с обрыва к реке, громко позвал плот, который уже поравнялся с монастырем.

Узнав, в чем дело, Нэ и Ю (это были они) поспешили причалить к берегу. Привязав плот к дереву, они присели на корточки и принялись ждать.

Купец не торопился. Он велел собрать свои вещи, в длинной и высокопарной речи поблагодарил «святого» учителя и всех монахов монастыря за гостеприимство, плотно закусил и только тогда спустился к реке, сопровождаемый двумя солдатами, изображавшими из себя также и носильщиков, и группой монахов, наперебой желавших ему счастливого пути.

Легкомысленный послушник наполнил было вином кувшин – не купца, а свой. Заметив ошибку, он побежал назад исправить ее… но на плот больше не вернулся.

Плотовщики встретили купца с низко склоненными головами. Только когда заскрипел приказывающий голос господина, Нэ, выкатив белки, искоса быстро взглянул на него, но сейчас же опять склонил голову.

Своими увесистыми чемоданами купец занял всю середину плота. Солдаты постлали на бревна мягкий ковер, наложили груду подушек и укрепили над ней большой белый зонтик от солнца. Купец, с легким оханием, разлегся на подушках и сейчас же задремал.

Солдаты обругали плотовщиков «косыми дьяволами», вынули замусоленную колоду карт и, усевшись на плоту, подальше от пассажира, стали дуться в карты.

_{Увесистыми чемоданами купец занял всю середину плота. Солдаты постлали на бревна мягкий ковер, наложили груду подушек и укрепили большой зонтик, а сами сели подальше от пассажира и стали играть　в карты…}

Плот, оттолкнутый услужливыми монахами, скользнул на реку, течение его подхватило и повлекло вниз. Плотовщики, управляя веслами, брезгливо косились на жирную фигуру спавшего купца и на солдат, прерывавших игру хриплыми восклицаниями и частым пригубливанием из объемистой бутылочки, находившейся у одного и? них за пазухой.

Солдаты эти были камбоджцы^[31]). Приобщившись к европейской «культуре», они нагло держали себя с туземцами, но перед самым последним французским чиновником из метрополии гнули спины. Одежда их была подстать одежде их господина: облезлые пробковые шлемы, грязные белые рубахи, такие же штаны и тяжелые солдатские башмаки с незавязанными шнурками. За спиной у каждого болтался маленький карабин и сумка с патронами.

Выведя плот на фарватер реки, плотовщики легли рядом на бревна у кормового весла. По всему было видно, что Ю пассажирами не особенно доволен. Лежа, он думал, что присутствие на плоту этих людей сулит мало хорошего. Еще неизвестно, какие причуды найдут на жирного купца – и, чего доброго, он заставит плотовщиков не только служить ему, но и останавливать плот там, где ему заблагорассудится, и тогда они опоздают в Рангун и не получат своего заработка.

Старик Нэ был сильно взволнован. Он несколько раз порывался что-то сказать своему другу, но как будто все не решался. Наконец, он не выдержал, решительно наклонился к уху Ю и, косясь через спину своего товарища на солдат, занятых картами, быстро зашептал:

– Слушай, Ю! Ты знаешь, кто этот купец?

– Нет, старик, я его вижу в первый раз, – насторожившись, также топотом, ответил Ю.

– Он… сказать тебе или нет?!. Ну, ладно, знай: это купец Фа, хозяин лесных разработок в долине Зеленого Глаза…

Ю, как ошарашенный, вскочил.

– Так это он тебя?!. – почти закричал он.

– Тссс!!. – старик с ловкостью, удивительной для его лет, повалил Ю на бревна и крепко зажал ему рот ладонью.

– Как ты можешь так кричать! Если они нас услышат, мы погибли… Ну да, это он… Я не мог ошибиться. Я слишком хорошо запомнил поганую морду этой толстой собаки…

– А он тебя не узнал, старик? – тихо спросил Ю, освободившись от крепких тисков Нэ.

– Ха! Он был бы самим Буддой, если бы помнил всех, кого он обобрал или высек…

В это время один из солдат, приложившись к бутылке, запрокинул голову назад – и взгляд его упал на плотовщиков. Он вынул горлышко изо рта и закричал:

– Эй, вы там! Не сметь шептаться! А ну, в разные стороны: один направо, другой налево, марш!

Плотовщики покорно встали и разошлись. Солдат, гордый своей наблюдательностью и правом властвовать, снова обратился к живительному напитку. Увлеченный приятным бульканьем в горле, он не слыхал того маленького слова, которое Ю успел быстро шепнуть своему старому другу. Это слово было:

– Месть!

И Нэ в ответ чуть заметно кивнул головой.

V. Болезнь или тайфун?

В полдень плот пристал к берегу. Купцу захотелось молока, и он послал в прибрежное селение одного из солдат. Тот в точности исполнил приказание своего начальника: вошел в первую попавшуюся хижину, забрал там большой кувшин с молоком и, не обращая внимания на плач детей и слезные просьбы взрослых, принес его на плот. Купец попробовал молоко, почмокал толстыми губами, поморщился и велел принести нового, а это вылить в реку. Не понравился ему и второй кувшин; только третий кое-как удовлетворил купца…

Пока купец пил молоко, закусывая жирными рисовыми лепешками, Ю незаметно скользнул на берег и, скрываясь за кустарником, спускавшимся к самой реке, побежал к лесу.

Только что он ушел, как купец пожелал, чтобы плот не задерживался и отправлялся дальше: господину еще к вечеру надо быть в Баме, чтобы там сесть на пароход.

Подобострастно согнувшись, Нэ предстал пред грозные очи господина и попросил его разрешить дождаться возвращения Ю.

– Куда ушел этот раб? – закричал купец. – Как он осмелился уйти без моего разрешения?

– О, господин! – взмолился старик, опускаясь на колени, – если хочешь, прикажи наказать меня: послал его я. Ниже по реке будет много москитов и летающих муравьев, они будут сильно беспокоить тебя, о мой властелин! Я послал Ю принести тебе сетки, которыми ты мог бы защитить твое драгоценное тело. Не гневайся на него, господин, он ушел по моему приказанию.

Привыкший к заботам о себе, Фа не очень был тронут словами старика, но все-таки жестом показал, что, хотя он и очень рассержен, но прощает.

Ю скоро вернулся. Он, в самом деле, принес несколько больших сеток, искусно сплетенных из тонких растительных волокон и почтительно передал их купцу. Если Фа был бы более наблюдательным, он заметил бы, что один карман молодого плотовщика сильно оттопыривается и что Ю старательно прикрывает его рукой и поворачивается к купцу и солдатам одним боком…

Скоро купец снова задремал на своих подушках. Его примеру последовали и солдаты. Тогда Ю бросил весло и осторожно поманил к себе старика.

– Вот что, Нэ, – быстро зашептал он, когда старик подошел, – хочешь ты или не хочешь, я сделаю то, что я решил. У меня в кармане корень нек-кью^[32]). Если человек не спит, когда это нужно, ему дают этот корень в воде – ты знаешь? А ниже по Иравади есть водопад Великой Кармы^[33]). – Это ты тоже знаешь. Мы будем у водопада до захода солнца. Наш плот стоит пятьдесят медных монет. Твой шрам, старик, и шрамы тех многих, которые получили их от этой собаки, стоят дороже. Я хочу подарить Великой Карме наш плот вместе… вместе с этими гадами. Пока корень будет держать их в своей власти, мы будем с тобой на берегу. Мы уйдем в лес и оттуда посмотрим, хороший ли аппетит у Кармы… Так, старик?

– Ты безумец, Ю, – испуганно зашептал Нэ, – куда мы пойдем потом? Ведь господин не один – их много, и еще больше французов, а у них много, очень много солдат. Они найдут нас везде. Нас убьют, а в долине Зеленого Глаза другой хозяин так же будет бить кнутом с колючками бирманских крестьян…

– Перестань, Нэ! Недолго жить всем купцам. У крестьян Бирмы есть терпение, но они – люди, и их терпение кончится. Потом, старик, я слыхал… мне говорил один китаец из Аннама, что где-то далеко… в какой-то северной стране, я не помню, как она называется… не осталось ни одного купца, старик…

Старик выпучил глаза.

– Что ты болтаешь? Куда же они могли деваться, Ю?

– Не знаю – их там нет…

– Они умерли?

– Да, китаец говорил, что многие из них умерли.

– От какой же болезни они умерли, Ю?

– Эту болезнь тот китаец назвал… Постой, дай вспомнить, Нэ… Он назвал ее, назвал… Да, он назвал ее – Ле-нин.

– Ле-нин? Что это такое Ле-нин, Ю?

– Не знаю. Это – болезнь, а может быть, тайфун, я не знаю. Но этот тайфун унес всех больших купцов из той страны.

– О, сын мой! Китаец сказал тебе, как итти в эту страну?

– Да, он махнул рукой – вон туда.

– Туда, Ю? – старик сомнительно покачал головой. – Но там не бывает солнца, мой друг.

– Я думаю, что там должно быть другое солнце, ярче нашего. Идем туда, старик… после. Солдаты не посмеют итти за нами. Слышишь, старик?.. Ты молчишь? Ты не хочешь?

Нэ задумчиво глядел себе под ноги. Ю положил ему руку на плечо.

– Так, старик?

– Так, мой сын! – твердо ответил Нэ, вскидывая глаза.

Уходя на свой конец плота, он хотел обойти спавшего купца, но вдруг решительно перешагнул через него, измяв ногами несколько атласных подушек…

VI. Купец боится лихорадки.

На безоблачное небо стали собираться тучи. Они быстро сгущались, темнели, становились все ниже и тяжелей, и вдруг неожиданно, как это часто бывает в тропиках, хлынул страшнейший ливень. Сплошным потоком низвергалась вода с неба, и река сразу помутнела и вздулась.

Видно было, как в селениях, расположенных по берегам, заметались люди, оттаскивая подальше от воды лодки и загоняя скот и кур в хлевы, устроенные под хижинами между сваями. Заволновались и солдаты на плоту. Из чемоданов купца они вытащили большой брезент, устроили из него крышу над господином, прикрыли вещи и сами залезли под брезент.

Фа сначала долго охал, потом медленно опустил руку в карман и вынул оттуда коробку с хинином. Купец много раз видел, что европейцы принимают хинин в сырую погоду, и не хотел от них отставать в культурности, хотя, как уроженец Бирмы, он не был подвержен лихорадкам.

Осторожно положив таблетку хинина в рот, Фа потянулся к кувшину с водой, но вдруг заметил, что кувшин пуст. Положение знатного бирманца оказалось катастрофическим. С одной стороны, ему не хотелось выплевывать драгоценного лекарства, с другой – он боялся раздавить таблетку во рту. Проглотить же ее без воды он не решался.

Когда солдаты увидели, что их господин, с налившимся кровью лицом, корчится в нелепых жутких судорогах, дико ворочает глазами и хочет, но не может что-то сказать, они перепугались.

Положение спас Ю. Он бросился к кувшину, схватил его и побежал с ним к краю плота. Там он задержался ровно на полсекунды больше, чем это нужно было, чтобы просто зачерпнуть воды, и, вернувшись, с почтительным поклоном поставил кувшин рядом с господином…

Таблетка хинина, наверное, все-таки раздавилась во рту Фа, потому что, отхлебнув из кувшина, он потом долго отплевывался и сосал конфеты.

Желая быть европейцем до конца, Фа приказал и солдатам проглотить по таблетке. Те смотрели на лекарство с опаской, но, не осмелившись ослушаться, положили его в рот и, выпучив глаза, подолгу пили из кувшина. Их мнение о вкусе хинина было, должно быть, не высоко…

Дождь все усиливался. С берегов побежали ручьи, вода в реке быстро мутнела. Прибрежные пальмы то и дело встряхивали широкими листьями, и с листьев с громким шлепаньем обрывались огромные капли. Плот пошел быстрее. Брезент купца стал в нескольких местах промокать. Фа накрылся ковром. Путешествие ему уже надоело и, позвав к себе Ю, он строго обратился к нему:

– Скажи мне, когда мы будем в Бамо?

Ю развел руками, показывая, что все – в руках «всевышнего».

– Я не знаю, господин – как этого захочет всепрекрасный Будда, – ответил он.

Фа поморщился. Он не очень-то уважал «всепрекрасного», но перед туземцем «низшего» класса, конечно, не стал бы высказывать своих воззрений.

– А если всепрекрасный будет к нам благосклонен?..

– Тогда в полночь, о господин, твои божественные ноги взойдут на большую дымящуюся лодку белых чужестранцев.

– Гм! В полночь? А не можешь ли ты, с помощью творца природы, поторопиться?

– Если дождь будет продолжаться, господин, божественная Иравади нас понесет быстрей. Тогда в Бамо мы будем к заходу солнца, господин.

– Ты умен – на лице купца появилось нечто в роде благоволения. – Но не задержит ли нас в пути водопад Великой Кармы? Как мы пройдем его?

Ю склонился еще ниже.

– Положись на твоих рабов, властелин! В Великой Карме есть два русла. По одному из них мы сможем, если нам поможет творец, пройти легко.

– Какое же это русло? Правое или левое?

– Это русло, господин… это русло… левое, господин!

Фа протянул плотовщику маленькую медную монету.

– На, возьми, – торжественно произнес он, – и помни щедрость купца Фа, ведущего свой род от самого Ментарагии^[34]). Теперь ступай – я хочу спать.

Ю взял монету, но, чуть отвернувшись, коротким движение руки отбросил ее далеко, в воду, а руки брезгливо вытер о штаны…

VII. Корень нек-кью действует плохо.

Тертый корень нек-кью, подсыпанный Ю в кувшин с водой, начал свое действие… Купец спал, спали и солдаты, высунув из-под брезента ноги в стоптанных башмаках. Между тем, вид берегов постепенно менялся. Густой лес то и дело прерывался широкими оврагами, усыпанными большими камнями, из-за леса к самой реке подходили скалы и круто обрывались к воде. Несколько голых темно-коричневых вершин торчало невдалеке над деревьями. Течение воды тоже изменилось. Оно стало неровным, беспокойным и то несло плот очень быстро, то почти останавливалось. Чем дальше, тем реже встречались тихие места, пока, наконец, не стало по всему видно, что недалеко уже то место, где течение реки перерезывается большим горным кряжем и где вода вдруг опрокидывается вниз с высоты пятнадцати метров.

Если бы не было дождя, шум водопада Великой Кармы был бы уже слышен.

Плотовщики ничем не проявляли своего волнения. Вернее, они совсем и не волновались. С тех пор, как было принято окончательное решение, они больше ни одним словом не обменивались о том, что скоро произойдет…

Они сварили себе, как накануне, похлебку и неспеша ее съели. Но старательно вымыл котелок, но вместо того, чтобы просто поставить его где-нибудь на плоту, он привязал его к своему поясу… Ю вынул из волос цветной лоскуток, разорвал его на части и бросил горстью под дождь. Черные волосы молодого бирманца рассыпались до плеч; смоченные водой они лоснились, и вода с них стекала медленно, тугими, крупными каплями.

…Плот несся все быстрей и быстрей. Он миновал несколько рыбачьих хижин, стоявших около самой реки. Против хижин из воды торчали верхушки частоколов, сделанных из прутьев. Рыба, увлекаемая потоком, становится совершенно беспомощной и сотнями попадает в эти частоколы. Рыбакам остается только несколько раз в день осматривать свои рыболовные участки и наполнять лодки богатой добычей.

Нэ, сидевший на краю плота, несколько секунд к чему-то прислушивался. Вдруг он встал.

– Ты слышишь, старик? – спросил его Ю, насторожившись.

Нэ молча кивнул головой.

Ю оглянулся на спавших солдат: все было спокойно. Дождь не утихал, и за его шумом можно было говорить громко.

– Сейчас вон за той скалой, старик, живет рыбак Миен. Он – хороший человек, он нас не выдаст. Мы спрыгнем в воду на его участке и задержимся на частоколе. Дело будет сделано…

– А что, если они проснутся, Ю? – с беспокойством спросил старик. – Тогда ведь ничего не выйдет… Как ты думаешь?

– Да, конечно, Нэ, если они проснутся за двести шагов до водопада, они смогут спастись на последнем частоколе: дальше рыбаков уже нет. Но бояться нечего: корень нек-кью усыпляет лучше, чем ночь после трудного дня. Однако, старик, пора готовиться. Сейчас вот этот мыс, а там и участок Миена.

Река, резко изменив свое направление, вдруг сразу сузилась и понеслась, как бешеный зверь, сорвавшийся с цепи. С обеих сторон ее сдавливали громады скал. Они то сходились так тесно, что плот еле проскакивал между ними, то вновь расступались. Так разъяренные звери ожесточенно набрасываются друг на друга и потом отскакивают, готовясь к новому прыжку. Звериный рев воды, становившийся тем сильней, чем тесней сходились берега, и отдаленный гул водопада дополняли это сходство.

Плот рвануло в сторону, стукнуло о камень и закружило. Одно рулевое весло скатилось в воду.

– Пора, Нэ! – закричал Ю и, как был в штанах, разбежавшись, вперед головой бросился в белую, клокочущую пену.

Пока он прыгал, плот повернулся, и старик не мог нырнуть с того же места. Ему пришлось бежать на другой конец плота.

Вдруг, когда он был уже в каких-нибудь двух шагах от края и уже рассчитывал свой прыжок, за его спиной раздался выстрел, другой…

Старик повернулся, растерявшись. К нему по бревнам большими прыжками бежали солдаты, размахивая карабинами и изрыгая проклятия. Один из них поскользнулся на мокрых бревнах и упал, грохнув карабином. Другой подбежал к старику и схватил его за горло…

– Вы что же это задумали, а? – кричал он, тряся старика. – Удирать вздумали? Вот я вам удеру! Ну-ка, говори, где это животное – твой товарищ, а?

Старик кое-как высвободил шею и перевел дыхание.

– Прости, саиб, – взмолился он. – Мой друг был так неосторожен, что упал в воду, и я не знаю, как его спасти…

– Что? Спасти?! – снова заревел солдат. – Паршивых собак не спасают, а топят, понял?

– Понял, саиб! – вдруг неожиданно твердо и громко ответил плотовщик.

Солдат подозрительно уставился на него. Но фигура Нэ уже успела сделаться опять такой приниженной, такой покорной, что солдат только удовольствовался тем, что пинком ноги толкнул старика на середину плота, крикнув вслед.

– Поговори еще у меня!

Шум возни разбудил и купца. Или Ю слишком мало насыпал тертого корня в кувшин, или корень был еще незрелый, но действие его успело уже кончиться.

Узнав, в чем дело, и увидев, что водопад уже близко, купец в ужасе вскочил на ноги и, неловко наступив на свой цилиндр, скатившийся с головы, бросился к старику.

– Весло! Где твое весло, старик! – закричал он. – Скорей, или ты нас погубишь вместе с собой!

Фа размахивал перед лицом плотовщика револьвером, рука его дрожала, а лицо было полно самого отвратительного животного страха.

– Бери сейчас же весло! Ты должен направить плот в левое русло, не то Карма проглотит нас! Бегом, скорей!

Зрачки Фа расширились, нижняя губа отвисла, посинела, вместе со словами изо рта изрыгалась слюна, а лицо его то бледнело, то густо наливалось кровью.

– Что я могу сделать один, властитель? – растерянно бормотал Нэ. – Мой товарищ погиб, и у меня лишь одно весло.

– Ты ответишь своей поганой шкурой, если не сумеешь провести плот! И весь твой род ответит! Ты направишь нас в левое русло и проведешь через пороги! Я спущу курок, если ты не возьмешься за весло. Выбирай, старик!

Нэ больше не протестовал. Он поднял весло, сразу сильными ударами выпрямил плот и повел его между камнями по узкому ущелью туда, где сквозь неперестававший дождь слышался рев водопада…

Внезапно в голове старика ясно представились последние слова купца, которые сначала Нэ с испугу пропустил мимо ушей. Купец сказал: «Ты направишь плот в левое русло…»

Кривая усмешка пробежала по лицу старого плотовщика.

– Хорошо, господин, – ты получишь свое левое русло, – процедил он сквозь зубы…

VIII. Водопад Великой Кармы.

Ю прыгнул в воду слишком поздно. Течением его пронесло мимо частокола. Но, поборов волны и бешеные водовороты, он все-таки добрался до берега и у следующего мыса вылез на берег. Оглянувшись назад, на реку, он сильно удивился, не видя старика. Тогда он вбежал на ближайшую высокую скалу и увидел оттуда плот. На плоту металась толстая фигура купца, размахивала руками и что-то кричала. Оба солдата с искаженными страхом лицами стояли около Нэ, и под дулами их винтовок старик управлял веслом.

Ю понял все. Он понял, что действие корня прекратилось, что проснувшиеся солдаты помешали Нэ прыгнуть в воду и теперь заставляли старика вести плот через пороги…

– Старик, неужели ты их спасешь? Старик!..

Еле чувствуя под собой землю, Ю несся по берегу за плотом. Он видел, как плот прошел последний рыбацкий частокол, как течение, в буйности которого уже чувствовалась Великая Карма, захватило его и с безумной быстротой понесло за поворот к водопаду…

Делая большие прыжки через камни и поваленные деревья, все быстрей и быстрей бежал Ю. Глотая ртом воздух, он взлетел на последнюю высокую скалу перед водопадом и там остановился…

Под ним клокотала и гудела Великая Карма…

Огромный столб водяной пыли поднимался от реки на высоту больших деревьев. За этой пылью водопада не было как следует видно, но от этого он становился еще страшней. Казалось, что здесь конец всему, что здесь в бездонную пропасть опрокидывается вся природа, опрокидывается со страшным грохотом и ревом.

Над самым водопадом большой голый утес рассекал реку на два русла.

Ю знал, что по одному из этих русел можно спуститься на плоту – он сам не раз благополучно проскакивал там с веслом в руках. Но он также знал, что по другому руслу путь лежит только в одно место: в пасть Великой Кармы, откуда никто не возвращается…

Из-за поворота выскочил плот и, сильно качаясь, понесся прямо на утес.