Текст книги "Всемирный следопыт, 1927 № 11"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Александр Сытин,Николай Лебедев,В. Белоусов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Нечего важничать – ползи!

И сама работа пошла сразу как-то медленней, менее уверенно…

…Семен прошел три версты благополучно. Гать все время была хорошая, широкая, Семен ступал осторожно и ни разу не оступился. Сначала он наметил одно место, где собирался вытянуть бревна, но там они оказались такими здоровенными, что одному человеку были не под силу. Тогда он прошел немного дальше и там нашел несколько легких бревен, лежавших по соседству, и вытянул их из гати целых пять штук. Вытащенные бревна он далеко оттянул на свою сторону.

Немного посидев и прислушавшись, нет ли белых, довольный тем, что удачно выполнил поручение, он двинулся в обратный путь. Дождь шел теперь порывами: иногда совсем переставал, иногда лил довольно сильно, но Семен уже привык к нему и не замечал его. Привык он и к темноте и ориентировался в ней.

И пока он так шел, осторожно ставя ноги, то и дело останавливаясь и вглядываясь в темноту, чтобы не ошибиться, куда шагнуть, ему в первый раз за все время пребывания его в Красной армии почему-то вдруг вспомнилась его семья, вспомнились и крестьянские работы, вспомнилась земля. Не та земля, которую он видит каждый день, обагренная по необходимости кровью, смятая, скомканная тысячами солдатских сапог, а земля крестьянская, родящая, мягкая и сыпучая на ощупь, сочно пахнущая силой и жизнью – мать-сыра-земля. Семену стало грустно…

Тем временем, Кутяпов и Аким тоже не зевали. Стряхнув с себя то тяжелое чувство, которое напало на них после ухода Семена, они скоро довели до успешного конца свою дугу, потом почти бегом прошли шагов триста по Эльмитовской гати и вытянули там несколько бревен. Вдвоем на узком бревне работать было неудобно, и поэтому, пока Кутяпов возился с багром, Аким отдыхал.

Кутяпов в пылу работы не слыхал ничего подозрительного, но Аким вполне ясно в течение нескольких минут различал чьи-то шаги, доносившееся издалека с Эльмитовской гати… Акиму даже показалось, что он слышит голоса, но в этом он не был уверен. Кутяиову он не сказал об этом ни слова.

Не теряя ни минуты, пошли обратно.

Подойдя к тому месту, где был поворот на Маркелицы, красноармейцы остановились, – не слышно ли Семена? Все было тихо. Только булькало и лопалось где-то далеко в темноте болото, да монотонно шуршал по траве дождь.

– Нету… Куды ему поспеть, – сказал Аким. – Шутка ли – три версты туда, да три обратно! Подождем его, что ль?

– Нельзя! – решительно заявил Кутяпов. – Ротный будет ждать нас в час. Должны вернуться и рассказать, что сделали, а то там в штабе не будут знать, что делать. Семен может еще долго не вернуться.

– Ладно, идем, – согласился Аким.

У него шевельнулась мысль, что они могут ведь разделиться – один останется ждать, а другой пойдет в Маркелицы, но перспектива сидеть одному под дождем или шагать тоже в одиночестве и в темноте верст пять по болоту, ему совсем не улыбалась, и он эту коварную мысль поспешил прогнать, утешив себя рассуждением о том, что Кутяпов – главный, и ему надо подчиняться.

Однако, пройдя несколько бревен, Аким остановился.

– Слушай-ка, – обратился он к Кутяпову, – а ведь Семену много здесь придется вытаскивать бревен?

– Не очень, только до этих кустов. За кустами продолжения гати больше уже не увидят.

Аким хлопнул у себя на шее какого-то шалого комара, неизвестно какими судьбами попавшего сюда под дождь.

– Первое бревно больно здорово, – сказал он, – одному ему не вытащить, пожалуй.

– Ну!

– Сам посмотри.

Кутяпов вернулся обратно. Первое бревно оказалось, действительно, очень толстым и тяжелым, в особенности теперь, когда оно намокло под дождем и набухло.

– Так вытащим его! – предложил Кутяпов.

– А Семен как?

– Переберется по багру… Что же нам делать? Война, брат, так война, как говорится.

– Это – факт, но только Семену нужно знак оставить, чтобы знал, мимо чтобы не прошел.

– Оставим.

Кутяпов отщепил перочинным ножом от бревна длинную лучину, воткнул ее около гати в землю и привязал на ней свой носовой платок. Знак этот издалека был виден в темноте.

_{Кутяпов воткнул в землю около гати длинную лучину и привязал на ней свой носовой платок. Знак этот был издалека виден в темноте…}

– Хватит?

– А крепко?

– Крепко.

– Ну, ладно.

Вытащить первое бревно даже вдвоем оказалось делом не простым, но в конце концов, после трех неудачных попыток, оно сдвинулось. Оттащив его в сторону, Аким вскинул свой багор на плечо и сразу быстро зашагал по гати. В душе он признался сам себе, что ему порядком надоело околачиваться на этом невеселом болоте. Кутяпов же задержался, чтобы закурить.

Он слышал, как быстро удалялись Акимовы шаги, торопился зажечь спичку, но коробка сильно отсырела, и спички как на грех не хотели загораться. Курить же Кутяпову очень хотелось. Чтобы удобней было закуривать, багор свой Кутяпов положил рядом с бревном на трясину.

– Не потонет, – подумал он.

Чем больше чиркал спичками Кутяпов, тем больше злился. Он ударял по коробке спичками слишком сильно, спички ломались, фосфор на них стирался, спичечная коробка тоже разваливалась. Наконец, Кутяпов бросил и спички и коробку в болото, решив итти так и потерпеть с курением до Маркелиц. Но, нагнувшись за багром, он вдруг вспомнил, что у него должна быть вторая коробка, и стал ее искать. Оказалось, что она провалилась через дыру в кармане и застряла под подкладкой, недалеко от колена.

Желание курить было так сильно, что Кутяпов принялся эту коробку доставать. Для этого ему пришлось присесть на корточки, одну руку засунуть глубоко в карман, а другой рукой через штанину двигать потихоньку коробку кверху. Операция была нелегкая.

И вот, когда он уже ощутил сладость победы, когда коробка подползла уже к его руке, – случилось то, о чем Кутяпов, увлеченный своим занятием, забыл и думать.

От резкого и неудобного движения, одна нога его скользнула с бревна – и Кутяпов потерял равновесие…

Падая в болото, он вмиг сообразил, что угрожает ему, и сделал отчаянное усилие удержаться, но это ему не удалось. Чтобы не упасть в трясину вниз головой, он сильно оттолкнулся от бревна ногами и прыгнул вперед. Он упал в болото аршинах в двух от бревна и сразу провалился по пояс…

Первым движением его было – рвануться назад к бревну. Но бревно оказалось дальше, чем думал Кутяпов, и дотянуться до него было невозможно. Кроме того, трясина взбудоражилась, под ногами что-то лопнуло, выпустив большой пузырь воздуха, потянуло вниз, и он на поларшина погрузился еще. Кутяпов понял, что его дело – кончено.

– Аким, а Аким! – негромко позвал он.

– Аким!

Все было тихо.

– Как это глупо! И в этом-то и заключается все… Какая чушь…

Кутяпов сорвал с себя фуражку и бросил ее на бревно. Фуражка сначала зацепилась за что-то, но потом соскользнула. Кутяпов пошарил кругом себя руками: ничего не оказалось, за что можно было бы удержаться. Багор остался по ту сторону бревна.

Опять позвал Акима и опять не получил ответа.

– Как все-таки далеко он успел уйти, – подумал он.

В кармане Кутяпов почувствовал спичечную коробку и болезненно сморщился. Потом попробовал улыбнуться. Ничего не вышло…

– Каюк, значит, – произнес он.

Он хотел сказать эту фразу спокойно, почти весело, хотел убедить себя ею, что он не боится смерти, но получилось наоборот. Собственный голос, хриплый, пересохший, напугал Кутяпова. Он стал кричать.

Сначала он звал Акима, потом Семена, потом начал кричать просто:

– А-а-а! Помоги-ите!.. А-а-а!

И чем больше он кричал, тем сильней охватывал его дикий ужас перед смертью, тем больше плясала и крутилась перед его глазами огромными фиолетовыми кругами окружавшая его темнота.

Крича, он дергался из стороны в сторону, и кругом него громко ухало, лопалось и вздыхало болото, затягивая свою жертву все глубже и глубже…

Крик Кутяпова перешел в хрип, потом в быстро смолкавшее бульканье, и через несколько минут над болотом все стихло…

* * *

…Аким успел уйти далеко, но крик Кутяпова услыхал. Сначала он подумал, что Кутяпов его догоняет и кричит, чтобы Аким Подождал, но потом понял, что что-то случилось и, перехватив багор в руку, помчался обратно. Не разбирая в темноте, куда он ставит ноги, оступаясь, проваливаясь, он мчался на выручку и все время слышал перед собой крик. Этот крик был до того неестественным и нечеловеческим, что Акиму много раз хотелось остановиться и как следует прислушаться. Ему не верилось, что Кутяпов может так кричать.

Этот крик смолк, когда Аким был уже недалеко от места несчастья. Как ни быстро бежал Аким, как ни было темно, он успел заметить багор, лежавший на траве и фуражку.

Аким понял, что это произошло здесь.

Быстро осмотревшись, он заметался по бревну, всматриваясь в туман, звал, шарил багром по болоту, снова звал, снова метался, но Кутяпова уже не было. Было только темное ровное болото, придавленное тяжелым туманом.

Через полчаса отчаянных поисков, в страшной усталости Аким опустился на гать. Его лихорадило. Перед глазами плыли красные и зеленые петли, голова гудела, сердце билось с невероятной быстротой, все время передавая тупые удары куда-то в горло, руки и ноги.

Акиму стало казаться, что кругом него не действительность, а скверный, тяжелый сон, который скоро рассеется. В изнеможении он закрыл глаза.

Но когда сердце его немного успокоилось и петли перед глазами исчезли, Аким понял, что это все не сон, а явь. Он понял, что произошло громадное, непоправимое несчастье. С трудом собрав мысли, Аким обдумал свое положение и решил, что будет здесь ждать Семена, который теперь-то уж наверное скоро должен притти. Возможно, что и он слышал крики Кутяпова, и тогда, конечно, поспешит.

Не успел Аким подумать этого, как на гати раздались шаги… Аким облегченно вздохнул. Правда, не было в этих шагах характерного Семенова прихрамывания, но Аким не обратил на это внимания.

Шаги приближались. И тут Аким понял, что случилась какая-то несообразность: шаги приближались не с той стороны, в какую ушел Семен. Он ушел по Нимозерской гати, а шаги шли с Эльмита. Аким прижался к бревну.

Темная фигура показалась в тумане и быстро приближалась.

«Может быть, Семен прошел нечаянно дальше, а потом заметил свою ошибку и возвращается» – подумал Акгм и негромко спросил:

– Семен, это ты?

Фигура разом остановилась. Аким увидел, что это не Семен.

– Кто здесь? – спросил незнакомый и неуверенный голос.

Аким совсем прилип к бревну и не отвечал.

– Кто здесь? – значительно тверже повторила свой вопрос фигура. – Стрелять буду! Кто здесь?

_{– Стрелять буду! Кто здесь? – послышался незнакомый голос…}　

Аким медленно, не спуская глаз с темной фигуры, стоявшей от него в каких-нибудь четырех шагах, расстегнул кобуру на поясе и неспеша потянул оттуда наган. В это время незнакомая фигура как-то вскинулась, и вслед за этим что-то громко и тупо щелкнуло. Аким почувствовал, как где-то внутри у него сразу полыхнуло огромное ярко-красное пламя, охватило все, весь мир, и сразу погасло.

Пуля пробила мозг. Смерть Акима была мгновенная..

* * *

…Звук распространялся в тумане неправильно, отдаваясь глухими и бесчисленными эхо во всех углах болота – сила его была обманчива, и Семен никах не мог сообразить, с какой стороны шел тот выстрел, какой он услыхал, пройдя уже половину обратного пути до поворота на Маркелицы.

Встревоженный, он остановился и долго слушал. Выстрелов больше не было. Тут ему в голову пришло предположение, что это его товарищи ждут его на гати и дают ему знак, чтобы он поторопился. Поколебавшись с минуту, Семен вынул наган и один раз выстрелил в воздух. Потом он прибавил шагу.

Дождь перестал. Начинался слабый рассвет. Верхние слои тумана слегка побелели, но здесь, на болоте, было еще темно и сыро. Промозглость воздуха Семен ощущал во рту и носу, ощущал ее и в груди. Он кашлял и часто плевался. Дыхание в тумане было затруднено, у Семена появилась одышка, и он шел все еще быстрей и быстрей, желая поскорее выбраться из этого бесконечного болота.

Гать чуть заметно повернула вправо.

«Ну, теперь скоро», – подумал Семен.

В стороне зачернела группа кустов. Они показались Семену знакомыми. Где-то недалеко должен быть поворот на Маркелицы. Каждую минуту Семен ждал увидеть своих товарищей, сидящих на бревнах и поджидающих его. Им на– доело, конечно, сидеть на одном месте в тумане, и они набросятся на него с руганью за то, что долго пропадал.

В особенности Аким. А Кутяпов, поругав немного, скажет:

– Шагаем, шагаем – некогда, – и начнет впереди отмахивать шажищи своими ногами.

Хороший парень Кутяпов!

Придя домой, они все втроем завалятся спать. Ух, как здорово заснут они после такой беспокойной ночи! Заснуть в сухой, теплой постели, под крышей, не пропускающей дождя, и за хорошими стенами, спасающими от тумана.

Гать повернула еще вправо. Ответвления на Маркелицы все еще не было.

Семен удивился. По его расчетам выходило, что он уже подошел к тому месту, где был поворот. Но кругом лежало все такое же пустынное болото, только было оно здесь очень темным. Часто попадались кучи высокой болотной травы, и в ней совсем скрывались бревна.

Семен припомнил, как в какой-то книжке он читал, что человек, идущий по пустыне или степи, где нет дорог и каких-нибудь приметных точек, обыкновенно все время заворачивает незаметно для себя в одну сторону, (в какую– Семен не помнил) и, в конце концов, приходит в то же место, откуда ушел.

Вспомнив это, Семен подумал, что, может быть, гать идет все время прямо, а ему только кажется, что она заворачивает вправо. Но думал он так недолго. На глаз было заметно, как быстро поворачивает гать. У Семена было хорошо развито чувство направления, и теперь он был убежден, что идет не к Маркелицам, а от них.

Он остановился.

– Что я рехнулся, что ли? – подумал он. – Не прошел же я мимо поворота на Маркелицы. Он должен быть влево, а гать все время вертает вправо, Что за притча?

Поразмыслив, он вернулся на несколько десятков шагов назад. Ничего не было. Одна гать, никаких ответвлений и никаких знаков. Кутяпова и Акима тоже не было. Семен хотел было покричать, но ему стало стыдно перед самим собой за свое волнение – и, повернув, пошел дальше, думая, что, может быть, ошибся в расстоянии и, в конце концов, куда-нибудь да выйдет.

Где-то очень далеко зашумела крыльями крупная птица.

– В кутижской роще, – предположил Семен, но определить направление шума опять не смог.

Вдруг, совсем близко от Семена, немного впереди, разорвав слежавшийся сырой воздух, внезапно взвизгнул и сумасшедше забился на высоких нотах истошный человеческий крик:

– По-мо-ги-ите!!

Волосы стали дыбом у Семена от этого крика. От испугу и неожиданности, он чуть не свалился в болото и спасся только тем, что быстро присел на корточки.

Крик оборвался. Семен не дышал. Он слышал, как бурно стучат у него виски.

Опять завизжал крик:

– По-мо-ги-ите!

И снова оборвался.

Семен вобрал в себя очень много воздуху и медленно его выпустил.

– Ух, разве можно так! – отдышался он.

В темноту громко спросил, таким тоном, как будто хотел навести порядок:

– Кто это кричит здесь?

Где-то низко, в самом болоте, кто-то завозился, засопел, захлюпал водой. – Голубчик, родимый, спаси, – всхлипнул жалкий голос.

Семен кинулся вперед. Неожиданно под его ногами бревно кончилось и дальше впереди бревен не было. Гать обрывалась здесь, уперевшись в трясину. Семен еле успел остановиться.

– Где же гать-то? Бревна-то нет!

– Нету, родимый, нету. Вынуты здесь бревна. Ой, спаси, сейчас утону!

– Да как же я тебя спасу. Где ты есть?

– Тут, тут, вот он я!

– Ну, держи багор, достанет! Присмотревшись сквозь туман к голове и плечам, торчавшим из болота, Семен кинул в ту сторону конец багра.

– Ну!

Увязший человек пошевелился.

– Нет, не могу достать. Ближе немного протяни…

Голос его все еще продолжал дрожать и всхлипывать.

Семен встал на самый край бревна, рискуя соскользнуть, и еще раз кинул багор.

– Достал?

– Чуть-чуть, голубчик, совсем чуть-чуть. Сейчас достану.

Семен нагнулся вперед.

– Вот, вот, сейчас достану, – снова послышалось из темноты.

Багор в руках Семена пошевелился.

_{Внизу на ориентировочной карте крестом обозначено место действия рассказа. На увеличенной карте цифрами указано: 1 —куда послан был Семен разобрать гать; 2 – место, где вынуты были бревна Кутяповым и Акимом на обратном пути (место гибели Кутяпова и Акима); 3—где Кутяпов и Аким вынули бревна (место гибели Семена, который прошел от № 1 по дуге к № 3, не заметив гати на Маркелицы).}

– Не тяни сильно, я держу за самый конец, – предупредил Семен, – дай мне перехватиться лучше.

– Ладно! – ответил человек из болота.

Семен вздрогнул.

Это «ладно» было произнесено голосом, который удивительно не был похож на тот стонущий и умоляющий голос, которым этот же человек просил о помощи. Семен почувствовал что-то недоброе. Но не успел он как следует сообразить, в чем дело, как вдруг сильный рывок за багор вперед заставил его потерять равновесие. Удивленно вскрикнув, Семен плашмя упал вперед– в болото. И, падая, он почувствовал, как выскользнул из его рук конец багра.

Отплевываясь, Семен забарахтался в трясине, пытаясь выбраться. Но болото раздалось под ним, и он погрузился в липкую затхло пахнущую тину по грудь.

Завязший человек, которого Семен собирался спасать, возился в темноте. На белесом фоне тумана Семен видел, как он высоко вскидывал багром и снова опускал его на трясину. Очевидно, он пытался зацепить багром за следующее бревно.

Семен молчал. Убедившись, что ему держаться не за что, а до бревна дотянуться немыслимо, он остался стоять в болоте без движений, зная, что малейшее движение может его погубить. Он только тяжело и быстро дышал. Вода медленно проникала под его гимнасте ку и холодные струйки бежали по спине.

Багор вскидывался в воздухе очень долго и во всевозможных направлениях, но на бревно попасть все никак не мог.

Потом он стал подниматься все реже и реже и, наконец, совсем остался лежать на траве. В эту же минуту Семен услыхал опять всхлипывания.

– Друг, – слезливо произнес снова такой же, как прежде, жалкий голос, – прости, ведь бревна-то нет близко…

– Тебя как зовут? – строго спросил Семен.

– Кузьмой… прости, друг…

– Сволочь ты, зачем багор выдернул? Давай его обратно!

– Прости, друг, – все также стонал Кузьма, – я думал, что ты не вытянешь меня, хотел сам зацепиться и вылезти.

– Давай, говорю, багор! Слышишь ты?

Кузьма помолчал.

– Не дам, друг, – застонал он, – боязно мне. Оставишь ш меня здесь, а сам уйдешь…

Семен крепко выругался:

– Балда! Что же я не начал тебя вытаскивать, а? Что же ты хочешь, чтобы я с тобой тоже потонул? Дудки, давай багор!

– Не дам, не сумеешь ты меня вытянуть. Не дам… прости, друг, не могу дать: боязно мне…

– Сволочь!

– Как хошь…

Поведение Кузьмы было настолько несуразным, что Семен даже рассердиться как следует не сумел. Ему не верилось, что этот человек серьезно думает то, что говорит. Он подумал, что Кузьма немного рехнулся от страха и решил ему все объяснить.

– Пойми, – начал Семен. – Ведь багор тебя не сдержит: вместе с тобой потонет.

– Знаю, друг…

– Ну, а знаешь, так чего же? Давай его мне, от меня бревно недалеко, я зацеплюсь, вылезу, а потом и тебя вытяну. А не дашь – оба потонем.

– Знаю, друг, да страшно мне, не могу багор отпустить – уйдешь ты…

Семен плюнул с досады.

– Ну, и чорт с тобой, тони… – И замолчал.

Над болотом медленно двигались в тумане странные звуки. Что-то гудело, неожиданно ухало, как будто проваливаясь куда-то в глубину, щелкало и, словно бичом, разрывно лопалось целыми каскадами пузырьков воздуха, поднимающимися с глубины на поверхность. И каждый звук повторялся и множился бесчисленными эхо. Туман редел. Уже тонким облаком поднялся его верхний слой, оторвавшись от основной массы. Солнце взошло, и его скудные лучи, проникавшие сквозь туман, заставляли там и сям дымиться болото. Густые клубы пара поднимались кругом.

Семен разглядел, наконец, виновника своей беды На Кузьме была солдатская фуражка с кокардой и кожаная куртка. Лицо его было опущено. Он продолжал всхлипывать.

– Ты как сюда попал? – спросил Семен.

Тот всхлипнул громче.

– Не сердись, брат… Человека я убил… испугался, побежал и завяз с испугу…

Семен вздрогнул:

– Какого человека убил? Да говори же, чорт тебя возьми, не тяни!..

Семен весь дрожал. В ожидании ответа, он подался вперед и почувствовал, что болото стало сильнее втягивать его…

– Не знаю, – плаксиво ответил Кузьма, – был там, на гати… на Маркелицкой человек. Убил я его…

Семен стиснул зубы так сильно, что больно стало скулам.

– Так, значит… Кто же ты есть?

Кузьма долго молчал.

– Белый я… – пролепетал он, наконец.

И сейчас же испуганно и торопливо закричал:

– Прости, брат, не хотел я убивать, испугался я очень! Вижу – человек ползет по бревну, думал на меня хочет напасть. А как убил его, еще пуще испугался. Сюда-то я прошел, уже разобрана была гать, а обратно – ноги, руки дрожали – испугался я очень. И провалился… Прости, брат, не сердись…

– Давай багор! – коротко и сурово прервал его Семен.

Кузьма вздрогнул и немного повозился.

– Не могу, родимый, боюсь, – каким-то удивленным голосом ответил он.

Болото, вздыхая и пузырясь, медленно, но неумолимо делало свое дело. Изредка оно произносило так же, как тогда, когда провалился Аким по дороге сюда: «Ппа!» И Семен чувствовал, как трясинная затхлость все ближе и ближе подступает к его лицу. Сапоги промокли, ногам было холодно.

Семен не боялся. Страха не было совсем. Было только неловкое ощущение глупой ошибки.

Семен помнил, как он с Акимом и Кутяповым вышел из Маркелиц, помнил как шли они по гати, и вот здесь получался провал. Дальше он не помнил ничего. Иногда вспыхивали два-три слова, сказанные кем-нибудь, маленькая сценка, появлялись какие-то проблески, какие-то намеки на картину. Семен делал усилие и… все пропадало.

Утомленный, он перестал пытаться что-либо уразуметь и кончил совсем думать.

Из посветлевшего тумана недалеко выступил куст.

Всхлипывания Кузьмы перешли в плач. Семен вспомнил, как он раз когда-то давно высек маленького племянника Андрейку за шалость. Мальчик залез на сеновал и там в углу долго плакал. Семен подходил к сеновалу и слушал. Ему хотелось залезть туда на сено и утешить Андрейку, попросить у него прощения, но было стыдно. Много раз подходил Семен и все не решался войти. Так и проплакал Андрейка до вечера и, утомленный, там и заснул…

Кузьма плакал точь в точь, как Андрейка тогда на сеновале. Семен беспокойно пошевельнулся.

– Кузьма, а Кузьма, – тихо позвал он. – Кузьма!

Плач продолжался.

– Слышь, что ль?.. Не плачь. Брось! Скажи лучше – ты откуда сам?

– Из Тверской губернии… – с трудом проговорил Кузьма.

– Знаю, проезжал… – голос Семена был спокойный, утешающий. – Река там есть большая. Через нее мост построен ба-альшущий.

– Волга, – чуть слышно сказал Кузьма.

– Верно! Хорошая река! Рыбы много?

– Е-есть…

Еще новый слой тумана оторвался вверху и, быстро растаивая, поднялся к небу. Стало светлей. Семен увидел лицо Кузьмы. Было оно молодое, еще безусое, но страшно худое, землистого цвета. Глаза его глубоко и темно ввалились. Рот Кузьмы был болезненно перекошен. Казалось, что Кузьма только что перенес какую-то страшную болезнь.

Как и Семен, Кузьма был погружен в трясину по горло. Багор лежал в стороне. Кузьма за него не держался. Дальше виднелось бревно и там продолжалась гать.

– Это что же? Какая гать – за тобой? – спросил Семен.

– На Эльмит…

Семен как будто не удивился.

– Так ты, значит, белый! – задумчиво заговорил он снова, помолчав. – Выходит, враги мы с тобой… Ты что же здесь делал?

– Смотрел… Поглядеть меня послали, не разобрали ли вы… красные… гать.

– Увидел?

Кузьма громко всхлипнул.

– Прости, брат, человека я убил вашего.

Семен рассердился.

– Ладно, молчи! Ты разбирал гать?

– Нет, брат, не разбирал.

– А кто здесь разобрал?

– Ваши, родимый, красные разобрали.

Семен испуганно дернулся. Задыхающимся, срывным голосом спросил:

– А поворот… на Маркелицы… где?

– Видел, родимый, видел! – торопливо и неестественно закричал Кузьма. – Там поворот был на Маркелицы, только разобранный весь, бревна были вынуты. Ползком там можно было пробраться. И аккурат против этого места палка стояла с платком…

Резким усилием Семен выдернул из болота увязшую руку. Сжал кулак и со злостью ударил им по трясине, разбрызгивая грязную воду.

– Палка с платком! – закричал он. – И ты выдернул ее, да?!

– Выдернул, брат, прости…

И, помолчав, упавшим голосом Кузьма продолжал:

– Понял я теперь – для тебя эта палка была. Знаком, где сворачивать тебе на Маркелицы, а я выдернул… Ты прошел мимо и попал на Эльмитовскую гать. К нам пошел. В свою ловушку попался… И здесь ваши разобрали… Все теперь понял… Прости, брат!.. Не хотел я у белых служить. Заставили. Что ж поделаешь…

Оба замолчали. Кузьма не плакал больше.

Болото под ними глухо шлепало и лопалось. Семен и Кузьма быстро погружались в трясинную муть. Чтобы дышать, им приходилось теперь, до боли сгибая шею, закидывать голову назад.

* * *

Солнце поднималось все выше и выше. Туман беспокойно двигался под ним, дергался и дымился. В нем ползли тонкие серые струи и быстро уносились вверх.

– Я кричать буду, – сказал Кузьма.

– Кричи. Никто не услышит. А если услышит, не пойдет. Время беспокойное…

Разорвав туман, лучи солнца вдруг упали на соседний куст, и верхушка его зазолотилась. Кузьма повернул голову.

– Солнышко, брат, смотри, – сказал он. – И какое веселое! Погляди…

_{– Солнышко, брат, смотри… какое веселое! – сказал Кузьма, повернув голову…}

Семен ничего не ответил.

– Слышишь, брат? – повторил Кузьма.

Со стороны Семена послышалось задавленное булькание. Кузьма хотел посмотреть, но, как только он повернул голову, рот и нос его сразу погрузились в трясину.

Кузьма дернул головой обратно. Только в этом положении он мог еще дышать.

Булькание прекратилось. Страшный, задушенный, совсем не Семенов голос, прерываясь, прохрипел:

– Прощай, Андрейка… Не сердись… ужо… гостинцу из города… привезу… семечек…

_{—Прощай Андрейка… Не сердись… Ужо гостинцу привезу!.. – прохрипел Семен…}

Хрип прервался. В болоте лопнул большой пузырь воздуха, один, другой…

Верхушка куста золотилась все больше и больше. По стебелькам, по веткам и чахлым листьям поползли вниз оранжевые змейки, карабкаясь с сучка на сучок. Кузьма не спускал с них глаз. Смрадная, жидкая муть натекла ему на лицо. Кузьма стал задыхаться. Конвульсивно дернувшись, он широко раскрыл рот, и темная, дурно пахнущая грязь хлынула ему в легкие.

КОРАБЛИ-РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

Исторический очерк М. Зуева-Ордынца

Рисунки Ив. Ткаченко

Текст и рисунки по материалам

Революционного отдела

Центрального Военно-Морского Музея

I. «Люди смекалистые и со сноровкой».

История революционного движения в России неразрывно связана с историей нашего военного флота. Начиная с эпохи декабристов и кончая нашими днями, морской флот и моряки были всегда наиболее деятельными участниками в революционной работе.

Активное участие моряков военного флота в мятежах, бунтах, направленных против царского правительства, во всей вообще революционной борьбе, объясняется тем, что всегда для службы во флоте отбирались «люди смекалистые и со сноровкой». Многие моряки ходили в «дальний вояж», как тогда назывались кругосветные плавания, знакомились с чужими странами, народами, их обычаями, порядками, непохожими на жандармские порядки тогдашней царской России. Это способствовало развитию в моряках, людях и без того смекалистых, свободомыслия, отвращения к рабскому палочному режиму своей родины. На кораблях, приходивших; из-за границы, незаметно провозился страшный для царей груз – революционная зараза.

Первые открытые «матросские бунты» имели место при Александре I. До этого же имеются сведения лишь о. случаях неповинования начальству отдельных лиц из числа военных моряков. А при «благословенном царе», несмотря на железную дисциплину во флоте, на зверскую порку линьками^[7]), мордобитие, разгул шпицрутенов^[8]), впервые опора трона – военные корабли – выступили против царей, и выступления эти, возникая по разным причинам, все же имели определенную революционную окраску.

II. «Тасманийский бунт».

Тихим майским вечером 1823 года в порт Дервент, на острове Тасмания, вошел русский военный фрегат^[9]) «Крейсер».

Генерал-губернатор колонии Сарель радушно принял редких гостей – русских, которые для него были не менее загадочны, чем его же подданные, темнокожие австралийцы. Губернатора приятно поразили порядки на фрегате этих «северных медведей», – чистота, дисциплина. Но ему вскоре и очень горько пришлось разочароваться.

Старый английский чинуша, конечно, не мог знать, что на русском судне не все благополучно. На борту «Крейсера» уже давно назревал матросский бунт. Экипаж фрегата решил, наконец, свести счеты со своим смертельным врагом, старшим лейтенантом Кадьяном.

Капитан-лейтенант И. Кадьян (о котором придется упоминать еще несколько раз) славился во всем Балтийском флоте своей неуживчивостью, скряжничеством, зверской жестокостью, способностью сбивать матроса с ног одним ударом и употреблением при ругани мифологических имен. Матросы, не понимавшие выражений, вроде «Венера лопоухая» или «длинноногий Меркурий», особенно озлоблялись, видя в этом желание оскорбить их и выказать презрение. Во время плавания на «Крейсере» Кадьян и без того суровую дисциплину исказил самым бесмыссленным произволом. Он придирался к любой мелочи, чтобы беспрестанно подвергать людей наказаниям.

На третий день стоянки «Крейсера» в Дервенте большая часть команды была свезена на берег и направлена вглубь острова, вверх по реке Дервент, для рубки дров, заготовки угля, вязки голиков и т. д. А еще через два дня на фрегат примчался сам губернатор Сарель. На трапе он уже кричал, требуя командира фрегата Лазарева. Губернатор привез ужасную весть. Высаженные на берег русские моряки взбунтовались и двигаются к порту с целью захватить фрегат и вздернуть на нок^[10]) ненавистного Кадьяна. К русским присоединились английские каторжники и отбывавшие на острове наказание дезертиры. А так как у губернатора, кроме полуроты, вооруженной силы не было, то он уже видел свою колонию целиком во власти бунтовщиков. У капитана Лазарева тоже было безвыходное положение. С оставшейся командой он не мог даже выйти в море, чтобы спасти фрегат.

Неизвестно, чем кончился бы «тасманийский бунт», если бы в дело не вмешался лейтенант Д. И. Завалишин^[11]), любимый матросами за доброту, постоянные заступничества и братское к ним отношение. Он предложил капитану успокоить бунтовщиков.

– Возьмите хоть кортик, – сказал Завалишину Лазарев, видя, что тот, отправляясь на берег, оставляет все свое оружие.