Текст книги "Очерки о пионерах-героях"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Вот тебе, зверь фашистский! – дрожащим от волнения голосом сказал Володя и начал целиться в другого немца, что бежал с ручным пулеметом наперевес. И этот растянулся, не добежав до форта.

Но атака продолжалась. Поливая раскаленным металлом красноармейцев, ползли на форт танки, бежали автоматчики.

"Да, танк винтовочной пулей не остановишь", – беспокойно подумал Володя и тут же радостно вскрикнул: под одним из фашистских танков полыхнул огонь, и вот он, накренившись, горит.

– Так и надо!

Прошла минута, вторая, и ловко брошенная чьей-то сильной рукой связка гранат остановила еще один танк. Вскоре запылал и третий. Остальные поспешно повернули назад. Побежали назад и автоматчики.

Атака была отбита. Наступила передышка.

Но она была короткой. Не успели защитники крепости свернуть по цигарке, как к форту вновь двинулись фашистские танки, ударила артиллерия, затрещали пулеметы.

И снова припали к земле бойцы, снова один за другим начали падать гитлеровцы.

До самого вечера не прекращались атаки. Не жалея солдат, танков, боеприпасов, немецкое командование стремилось сломать оборону крепости в первый же день своего вероломного нападения на Страну Советов.

Однако это им не удалось. Не удалось фашистам захватить крепость и на другой, третий, пятый день. Рушились старые стены, редели ряды красноармейцев, но те, кто оставался в живых, стояли стойко, насмерть.

Как-то среди защитников Восточного форта во время затишья появилась девушка. Она искала трубача 44-го полка.

– Я – трубач, – откликнулся Володя.

Девушка передала ему приказ командира полка майора Гаврилова: отправляться в госпиталь на помощь санитарам.

Откровенно говоря, не хотелось Володе оставлять форт.

Тут он получил боевое крещение, тут впервые в жизни ему перед строем командир вынес благодарность. Но приказ есть приказ. Володя пошел вслед за девушкой в госпиталь.

Госпиталь находился под наружным валом в помещении с железобетонными перекрытиями и толстыми стенами. Возможность попадания сюда бомбы или снаряда была исключена. И врачи, и санитары работали в относительной безопасности. "Поэтому и меня сюда направили, – с обидой подумал Володя, мол, маленький, дитя, беречь надо..."

Раненых было много. Одни метались в горячечном бреду, другие корчились от боли, скрежетали зубами, третьи лежали тихо, без единого движения и безразлично глядели в одну точку потухшими глазами. Это были тяжелораненые. Ни один легкораненый в госпитале не задерживался. Сделают ему перевязку, он закурит, подхватит винтовку и наверх.

А оттуда приносили все новых и новых. Врачи и сестры не успевали их перевязывать. А тут еще надо было одних напоить, других накормить.

Увидел все это Володя, и ему стало как-то стыдно за свою недавнюю обиду на приказ командира. В госпитале он был не менее нужен, чем там, на линии огня.

Как бы в подтверждение его мыслей, мальчика позвал врач:

– Ледник знаешь?

– Знаю. Под внутренним валом.

– Беги и неси оттуда лед и продукты для раненых. Будь осторожен. Дорога туда простреливается.

Так Володя стал снабженцем госпиталя.

Госпиталь – ледник, ледник – госпиталь – по этому маршруту он путешествовал по нескольку раз в сутки. В одну сторону с пустым мешком, в другую – сгибаясь под тяжестью груза. Как и раньше, завывали над головой снаряды, ухали мины. За дни боев Володя научился определять по звуку, какая мина упадет близко и какая пролетит дальше. Думать об опасности было некогда. Льда и продуктов требовалось много, а доставлять их было некому, кроме Володи. И он старался изо всех сил. Невыносимо ныла спина, подкашивались ноги, плыли перед глазами желтые круги, а мальчик ходил и ходил. Так было нужно, и так делали все защитники крепости – они делали все, что от них требовалось, что только могли делать. И Володя делал все, что мог.

Однажды, вернувшись из ледника, Володя доложил главному врачу о своем прибытии и хотел повернуться "налево – кругом", но тут же упал.

Врач встревоженно наклонился над ним, пощупал пульс, и на его лице появилась печальная улыбка. Володя спал, что называется, мертвым сном. Теперь хоть стреляй из пушек над самым ухом, хоть ледяной водой обливай, он не проснется, пока не отоспится. Санитары бережно подняли мальчика и отнесли в самый укромный угол госпиталя. Пусть поспит...

Володя не знал, сколько времени он проспал. Но как только проснулся, сразу же почувствовал во всем теле необычную легкость и свежесть. Он готов был снова работать без отдыха – таскать лед, продукты, идти в форт и бить врага, – вообще делать все, что прикажут.

Мальчик так и доложил главврачу:

– Трубач 44-го стрелкового полка Владимир Казьмин готов продолжать службу!

Главврач внимательно посмотрел в запавшие глаза мальчика, улыбнулся и совсем не по-командирски, а как-то тепло, по-отцовски, сказал:

– Вот что, Вовка, приказ тебе такой: сначала хорошо покушай, а потом два часа можешь отдыхать.

Два часа отдыхать! Нельзя сказать, что Володя обрадовался именно этому. Обрадовался он другому – два часа отдыха он проведет в своем Восточном форту с карабином в руках. Это было то, о чем он мечтал все время, как попал в госпиталь. Хотя он и сознавал, что в госпитале, возможно, он больше нужен, чем на линии огня, однако сердце неудержимо рвалось туда, где шел бой. И ничего с этим Володя не мог поделать.

Пробравшись в Восточный форт, где над головами уже сильно поредевших защитников крепости по-прежнему неустанно свистели пули и рвалась шрапнель, Володя почувствовал знакомый холодок кипучей ненависти к фашистам.

А те двинулись в новую атаку. Они знали, что в форту осталось очень мало людей, что большинство складов с боеприпасами похоронено под обломками стен и красноармейцы берегут каждый патрон, каждую гранату, – фашисты знали про это и потому шли на приступ во весь рост, засучив рукава, зловеще, не спеша.

Красноармейцы молчали. Не стрелял и Володя, хотя уже взял на мушку офицера.

Немцы все ближе и ближе. Все сильнее сжимает Володя ложе карабина. Почему нет команды, почему никто не стреляет? Еще минута-другая, и немцы подойдут совсем близко!..

И вдруг короткое:

– Огонь!

Володя не слышал выстрела своего карабина. Он слился с дружным рокотом пулеметов и автоматов. Володя почувствовал только легкий толчок в плечо и тут же увидел, как упал навзничь правофланговый.

Упали и остальные гитлеровцы – кто подкошенный пулей, кто спасаясь от нее. Но красноармейцы не прекращали огня. Они расстреливали тех, кто полз и бежал короткими перебежками. Нельзя было допустить их к форту. Иначе, если начнется рукопашный бой, трудно будет устоять перед такой лавиной здоровенных гитлеровцев.

И как уже много дней подряд, немцы не выдержали, откатились назад.

Из груди Володи вырвался вздох облегчения. Рядом с ним тоже кто-то громко вздохнул. Мальчик повернул голову и увидел пожилого усатого пулеметчика. Тот, усердно вытирая пилоткой лицо, также глядел на него.

– Ты откуда взялся такой? – спросил пулеметчик.

– Я в госпитале был, помогал там. Так вот отпустили на два часа.

– Страшно? – в глазах пулеметчика заискрились лукавые огоньки.

– Кажется, нет, – сказал Володя.

– У меня вот также нет страха, – уже совсем серьезно сказал пулеметчик. – Ненависть его дотла выжгла...

И вдруг безо всякой связи с предыдущим попросил:

– Ты водицы бы принес, сынок, ребята от жажды пропадают. Она, проклятая, хуже фашиста донимает.

Принести воды! Легко сказать. А вот где ее взять-то, воду? В госпитале тяжелораненым и то дают по стакану, не больше, а сами врачи и сестры, так те почти и не пьют совсем. И все только потому, что фашисты в первую бомбежку разрушили водопровод. А чтобы добраться к Мухавцу или Бугу, особенно днем, нельзя было и думать. Вся окрестность простреливалась.

Володя знал, что некоторые смельчаки ходят к Мухавцу ночью и не безуспешно. Значит, и он может сходить.

– Я вам, как только стемнеет, принесу воды, – пообещал Володя.

Поздно в июле начинает смеркаться. Уже, кажется, и солнце давно спряталось, а в воздухе светло, и видимость такая, как в хмурый зимний день. Но это еще не беда. Хуже всего то, что раз за разом полыхают вспышки взрывов, прорезают небо белые дуги ракет, осторожно прощупывают местность прожекторы. Совсем не просто прошмыгнуть по открытому, как ладонь, берегу к Мухавцу.

Долго лежал в укрытии Володя, выжидая. Вот яркий луч прожектора медленно пополз по берегу, опустился на воду, задержался немного и снова повернул назад. Погас, снова начал шарить по берегу и реке. Это повторялось через равные промежутки времени.

Эти промежутки Володя решил использовать для перебежек. Десять двенадцать шагов сделать, потом упасть в какую-нибудь воронку или за камень и выжидать, пока погаснет прожектор. Вот только бы фляжки не выдали. Их целых двенадцать и некоторые из них не обшиты. Могут загреметь...

План оказался удачным. К самой реке Володя добежал незаметно. Потом он лег в воду так, что на поверхности оказался только нос, и одну за другой начал наполнять фляги.

Окрыленный успехом, он пробирался обратно не очень осторожно. И когда до укрытия оставалось каких-нибудь пятнадцать – двадцать шагов, по нему вдруг скользнул и замер луч прожектора. Едва Володя успел броситься на землю, как, яростно захлебываясь, застрочил пулемет, потом одна за другой взорвались совсем рядом три мины.

Мальчик лежал ни живой ни мертвый. В ушах звенело, голова разламывалась от боли, руки и ноги почему-то стали непослушными. Володя попробовал было подняться и тут же потерял сознание.

Очнулся он оттого, что кто-то провел влажной рукой по его лицу.

"Немцы!" – пронзила сознание страшная мысль. Володя рванулся, хотел бежать. Но на него цыкнули:

– Лежи и не двигайся. Я – свой. Ползти сможешь?

– Постараюсь.

И вот они вдвоем – впереди боец, за ним – Володя, поползли к крепости...

Через полчаса Володя был уже около Восточного форта. Занимался рассвет. Было почти тихо. Только изредка слышались одиночные выстрелы или короткая пулеметная очередь. Отыскав пулеметчика, Володя протянул ему флягу:

– Вот, пейте...

Пулеметчик осторожно, будто драгоценный клад, взял в руки фляжку, подержал ее и поднес к губам. Закрыв глаза, он сделал несколько медленных глотков.

– Ух ты! – потрескавшиеся губы его растянулись в счастливой улыбке. Ну, теперь меня надолго хватит. Берегись, немчура! – погрозил он большущим, худым кулаком в сторону немцев.

– Вы пейте, пейте еще, – попросил Володя.

– Спасибо, сынку. Доброе у тебя сердце, – ответил пулеметчик. – Только, знаешь, есть у наших людей такая поговорка: один съешь хоть вола – одна хвала. И другие пить хотят. Вот ты и отнеси им. А мне пока хватит.

От красноармейца к красноармейцу переходил Володя и подносил каждому из них флягу. Люди брали ее дрожащими от нетерпения руками, жадно припадали к горлышку, но, как правило, сделав два-три глотка, отрывались и, протянув посудину обратно, просили:

– Дальше неси. Там тоже хотят пить...

Володя наблюдал за всем этим, и все большая гордость росла в его маленьком горячем сердце за наших советских людей. Вот какие они – дружные, славные, как родные братья. Ни один не выпил до дна. А страшная жажда мучила всех...

Когда Володя возвращался назад, было уже совсем светло. Начиналась очередная атака. Неустанно били пушки и минометы, один за другим пикировали бомбардировщики, сбрасывая на форт сотни килограммов смертоносного груза. Вести ответный огонь не было смысла, и защитники форта лежали неподвижно в укрытиях.

После артналета и бомбежки Володя осторожно поднял голову и посмотрел на усатого пулеметчика. Лицо его было залито кровью.

– Вы ранены, дяденька! – испуганно закричал он.

– Знаю, сынку. И поэтому у меня к тебе просьба. Побудь около пулемета, пока я схожу вниз, сделаю перевязку.

Володя с радостью согласился. Еще бы! До этого он бил фашистов из обыкновенного карабина. А теперь у него в руках настоящий "максим". Пусть попробует сунуться враг!

Но враг почему-то медлил и не посылал пехоту. Дав минут пять передышки, вновь повел бешеный артналет. Снаряды рвались по всему форту. Один из них упал рядом с пулеметом. Володя только увидел огромный столб пламени и... полетел куда-то в черную пропасть...

...Володя раскрывает тяжелые веки. Над ним усатое знакомое лицо, вокруг такие же лица – худые, измученные. Они медленно качаются вправо – влево. А за ними – захватчики в мундирах лягушачьего цвета.

– Немцы!

Володя пытается вскочить. Но чьи-то руки бережно держат его.

– Лежи, тебе нельзя волноваться.

Это говорит усатый пулеметчик. Он несет Володю.

Позднее, когда Володя немного поправился, пулеметчик рассказал ему обо всем, что произошло. Взрывом снаряда Володю сильно контузило, и стрелять он не мог. Но когда к пулемету подскочили фашисты и попробовали забрать его, мальчик бессознательно ухватился за ручки пулемета и никак не хотел их выпустить. Немец замахнулся на него штыком. Но в этот момент подбежал пулеметчик и прикрыл Володю. Так они и еще несколько красноармейцев попали в плен...

Через несколько дней в лагерь приконвоировали еще несколько военнопленных. Среди них был и мальчик. Володя посмотрел на него и невольно подался вперед:

– Петя? Ты?!

– Володя?!

– Что думаешь делать?

– Бежать! А ты?

– Тоже!

И две мальчишечьи руки соединились в крепком пожатии.

...1943 год. По едва заметным лесным тропинкам, ориентируясь по солнцу и звездам, тихо бредут на восток два худых оборванных мальчугана. Трудно, голодно. Но желание попасть на Родину сильнее всего.

Чем закончится эта, уже восьмая или десятая, попытка бежать из немецкой неволи? Или их снова поймают и, страшно избив, отправят обратно в рабство? Нет, лучше смерть, чем фашистский плен...

Тихо, осторожно бредут по глухим тропинкам два мальчугана, два маленьких героя. А с востока все громче доносится гул советских орудий.

Это – спасение.

ОН НЕ СКАЗАЛ НИ СЛОВА

В.Машков

Теперь бы его называли Сергеем Григорьевичем Росленком. А тогда...

– Сережа, – кричали друзья, – пойдем играть!

Сережа оставлял недочитанную книгу и бежал в лес, на пруд.

Когда началась война и фашисты пришли в деревню Велешкевичи, Сережа посерьезнел и по ночам стал надолго уходить из дому. Только в апреле 1942 года все открылось...

Сережа как-то узнал, что в пруду затоплено оружие. И несколько июльских ночей он приходил к пруду, вытаскивал оттуда пулеметы и тихонько, ползком переносил их через бугор в ров. Так он спрятал в кустах 6 пулеметов. А весной передал их партизанам.

Старшие товарищи Сергея – комсомольцы, подпольщики вели борьбу с врагом. Начали с листовок. Маленькие листики бумаги забелели на избах колхозников, на здании средней школы. Они рассказывали правду о положении на фронте, призывали к борьбе с фашистами. Их расклеивал и Сережа.

...Далеко в лесу лагерь народных мстителей. Бдительно охраняют все подходы к нему часовые. Кажется, сюда не проберется ни зверь, ни птица, ни человек. Но что это? Отчетливо слышен конский топот. Он все ближе. И вот уже кусты пропускают всадника на белой лошади. Часовые приветливо машут ему руками, улыбаются. Но всадник серьезен, он произносит только одно слово "немцы" и быстро мчится в лагерь к командиру. Там Сережа рассказывает, сколько идет фашистов, чем они вооружены.

Вскоре отряд фашистов был уничтожен.

Не раз приезжал Сергей в лагерь и сообщал о приходе фашистов.

Партизаны знали и любили его.

В лагере Сережа менялся. Он бережно доставал из-за пазухи красный галстук, аккуратно повязывал его и счастливый ходил по лагерю, присаживался к партизанским кострам.

Пришла осень второго года войны. С ней пришла и беда: Сережу схватили эсэсовцы. Тринадцатилетнего мальчика начали истязать.

– Где партизаны, покажи дорогу.

Но пионер молчал. Его снова били, а в перерывах отливали холодной водой и кричали:

– Где партизаны?

Фашисты не смогли ничего узнать от юного патриота. Они привезли его в Лиозно. Оттуда Сережа удрал. Постучал в первый же дом, попавшийся ему на пути.

– Не бойтесь, тетенька, – быстро зашептал Сережа, – спрячьте мой галстук, а если можете, и меня.

"Тетенька" оказалась предательницей. Мальчика снова арестовали. Галстук пионера тоже попал в руки врагов, а Сережа так хотел передать его друзьям-пионерам. Вскоре юного пионера повесили...

ЗАЖИГАЛКА

Г.Шилович

С вечера хлынул дождь. Весь небосвод обложили черные тучи. Погода не благоприятствовала нам. Невольно думалось: "Все ли решатся пуститься в путь, если дождь не перестанет?" Очень не хотелось из-за такой, собственно говоря, мелочи откладывать поход.

Дождь не перестал лить и утром. Тем не менее мы покидали родной город. Приятно было видеть взволнованные, озабоченные лица юных путешественников Минского Дворца пионеров. Краеведам хотелось скорее добраться к тем местам, которые они знали лишь по описаниям Героя Советского Союза Г.М.Линькова в его книге "Война в тылу врага". Лично меня маршрут похода манил еще одним: он проходил по Логойщине, где мне приходилось бывать весной 1943 года. Там, недалеко от деревни Беларучи, погиб мой товарищ Володя Романовский. Я вспоминал Эдика, комиссара Максимовича, командира Кузьмича – всю нашу маленькую группу партизан из бригады имени Железняка, выполнявшую разные боевые задания в окрестностях Минска.

Первую остановку мы сделали в Краснолуках, в детском доме. Здесь встретились с местными пионерами. Пришел к нам и местный житель, бывший партизан Самуил Николаевич Суман. Мы попросили его выступить у костра, рассказать о днях героической борьбы народных мстителей с врагами. Самуил Николаевич охотно согласился.

А вечером, прощаясь, свернул цигарку, достал из кармана зажигалку.

Слава Надежкин, стоявший рядом, сразу насторожился.

– Партизанская?

– Да, – ответил Самуил Николаевич.

Глаза у Славы загорелись. Теснее окружили юные путешественники бывшего партизана. Большое впечатление произвела на них эта обыкновенная зажигалка. И как-то невольно передо мной снова возник образ Володи Романовского... Последнее боевое задание, которое он выполнял на шоссе, недалеко от деревни Беларучи, связано с зажигалкой. Она, как и та, что держал в руке Суман, была сделана из патрона желтого цвета...

Позже я рассказал юным друзьям о подвиге Володи.

Случилось это летом 1943 года. Наша разведка дозналась о подготовке карательной экспедиции врага против партизан. Нужно было, чего бы это ни стоило, помешать фашистам выполнить их план, задержать продвижение карателей в глубь леса.

Группа партизан получила боевое задание взорвать мост, который находился на шоссе, ведущем к Минску. Вместе с этой группой покинули партизанский лагерь Володя Романовский и Эдик Тишутин.

Вместе с Эдиком, неся взрывчатку, Володя подкрался к мосту. Идти пришлось болотом. Местами мальчики проваливались. Эдик споткнулся и замочил спички. Что делать? Не возвращаться же назад! Взрывчатка подложена. Все готово к взрыву. Где добыть огонь? И тут же Володя вспомнил про свою зажигалку. Вот только вспыхнет ли фитиль? Мальчик быстро достал ее и крутнул колесико. На какой-то миг фитилек вспыхнул дрожащим слабым огоньком. Володя моментально поднес его к бикфордову шнуру, и в ту же минуту послышалась стрельба. Это партизаны, прикрывая Володю и Эдика, открыли огонь по колонне автомашин врага, которая приближалась к мосту.

Шнур уже горел, неся пламя к запалу. Мальчики бросились бежать обратно, подальше от опасности. И тут их заметили каратели. Фашисты открыли сильный пулеметный огонь. До леса было не более трехсот метров, но Володя так и не успел добежать. Вражеская пуля догнала его как раз в ту минуту, когда до ближайших деревьев оставалось несколько шагов. Он так и не услыхал, как позади прогремел взрыв, не видел, как от моста осталась только груда обломков.

Задание было выполнено.

В походном дневнике краеведы сделали о подвиге Володи Романовского запись. Она заканчивалась словами:

"Навсегда останутся в памяти народа те, кто отдал свою жизнь, чтобы мы могли сегодня собирать цветы, любоваться просторами родного края, изучать его богатства".

Дорога снова манила и звала нас в новый путь.

БЫЛО ГЕРОЮ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ

В.Морозов

В суровую зиму военного 1942 года пришел в партизанский отряд мальчик из деревни Станьково Дзержинского района. Звали мальчика Маратом Казеем. Став партизаном-разведчиком, он совершил много славных боевых дел.

Расскажу лишь о двух эпизодах из партизанской жизни Марата.

* * *

Ранняя весна 1944 года застала партизанскую бригаду имени Рокоссовского в деревне Румок, что в Узденском районе.

Накануне 8 марта деревня готовилась к празднику.

Утром 8 марта разведка донесла: в Румок по разным дорогам, а где и полем направляются большие группы женщин. Многие несут на руках детей. "Снова гады где-то деревню сожгли! – подумал командир бригады Баранов, получив такие вести. – А может быть, к нам на праздник?" Так или иначе, приказано было освободить для детей самые теплые избы, а кухарки получили заказ на новое блюдо – гречневую кашу. И обязательно с молоком!

Первые гости уже видны были в лесу, когда к штабу на взмыленных лошадях примчались трое связных.

– Товарищ командир! Подходят не женщины – переодетые немцы!

Всадники понеслись вдоль деревни, поднимая бойцов. Впереди галопом скакал Марат. В седле мальчик держался легко, как влитый. Полы его широкой, не по росту, шинели развевались по ветру. Казалось, конь несется на крыльях.

Партизанам не надо было много времени, чтобы подготовиться к бою, и все же никто из командиров не решался первым крикнуть: "Огонь!". А может, недоразумение, ошибка?

Хорошо же видна женская одежда на людях, появившихся на опушке леса.

Командир роты Оскерко предупредил своих парней:

– Первый залп вверх... Слушай мою команду! Пли!

И тут же "женщины" попадали в снег. Попадали так, как это могут делать только хорошо обученные солдаты. Распеленали они и своих "детей" – пулеметы и минометы. Оскерко не успел подать другую команду – упал, обливаясь кровью.

Над головой Марата несколько раз проносились свинцовые шмели, пока примчался он к штабной избе, ставшей командным пунктом боя. Спрятал своего рысака Орлика за домом. Тут же встревоженно топтались еще две оседланные лошади. Их хозяева, связные партизаны, лежали рядом с командиром бригады, вплетая в нарастающий гул боя длинные очереди своих автоматов.

Марат, сорвав с плеча автомат, быстро пополз к комбригу. А немцы начали уже забрасывать деревню минами. Огромным факелом вспыхнула старая мельница, загорелись крайние избы. Из-за грохота и свиста Марат не слышал голоса Баранова, который что-то говорил связному Прокопчуку. Но вот Прокопчук повернулся, пополз назад. Вскочив на своего коня, он чуть не с места пустил его в карьер. Перемахнув через небольшую ограду, конь понес связного полем к сосновому лесу. Вражеские пули секли это поле со всех сторон.

Прокопчук не успел преодолеть и половины пути. Падая, зацепился ногой за стремя, и конь долго тянул связного за собой. Потом и конь упал в снег.

Марат сразу догадался, куда был послан Прокопчук. В семи километрах от Румка стоял отряд имени Фурманова. Фурмановцам было очень удобно зайти в тыл немцам. "Нужно им обо всем сообщить!" Мальчик хотел было уже ползти к Орлику, но командир увидел его:

– Вернись, Марат! В укрытие!

Почему-то лучшим укрытием мальчик посчитал невысокий снежный сугроб, за которым лежал комбриг и в который часто втыкался горячий свинец.

Марат слышал, как второй связной просил:

– Разрешите мне, товарищ комбриг. Я попробую... Много там наших немец положит. Разрешите!

Лишь только всадник выскочил из деревни, как партизаны ударили по фашистам изо всех пулеметов, чтобы огнем прикрыть смельчака. Однако и ему не было суждено преодолеть гибельное поле.

Горело уже десятка два изб. Из-за дыма Баранову тяжело было вести наблюдение. Но по стрельбе и взрывам можно было предполагать: не сладко приходится партизанам. Санитары уже подтащили к штабу и спрятали за его стенами человек восемь раненых.

Один молодой партизан, разорвав зубами рукав телогрейки и оторвав рукав рубахи, начал сам перевязывать себе рану на левой руке. Время от времени раненый брал здоровой рукой горсть снега. Ком сразу делался красным, потому что здоровая рука также была в крови. Парень жадно ел красный снег.

Рядом, свесив с самодельных носилок руки, лежал без шапки разведчик Саша. Ни кровинки не было в его лице. Полураскрытыми безжизненными глазами глядел он на лес, в который нужно было кому-то проскочить.

Не спрашивая ни о чем командира, Марат решительно пополз к своему Орлику.

– Подожди, малец! – Баранов глянул мальчику в глаза. Они были не по-детски суровы, но спокойные и решительные. – Береги себя, слышишь? Береги, родной... Скачи прямиком, так вернее будет. Мы тут тебя прикроем... Ну, давай руку, сынок.

Протянув руку, Марат почувствовал, как к его разгоряченному лицу крепко прижалась колючая щека, сухие шершавые губы.

Стреляя по врагу, командир все время подымал голову, чтобы глянуть на поле, по которому летел крылатый всадник. Его почти не было видно. Он так прижался к шее коня, что, казалось, сросся с ней. До спасительного леса оставались уже считанные метры, когда Орлик неожиданно споткнулся. Сердце у комбрига сжалось. Похолодев, закрыл Баранов рукой глаза: "Все!" Но вот он снова глянул на поле: "Так нет же! Нет!"

Конь продолжал лихо нестись вперед и вперед. Рывок! Еще рывок!

И все, кто наблюдал за Маратом, закричали "ура!".

Когда у гитлеровцев за спиной неожиданно появились партизанские всадники, их "маскарад" можно было считать завершенным. Марат выручил тогда боевых товарищей.

А через два месяца парень вместе с начальником разведки штаба бригады Владимиром Лариным был послан в разведку.

...Деревья уже стояли, будто осыпанные зеленым пушком. Тишина царствовала в лесу. Слышен был даже шорох птичьих крыльев над головой. Кони бесшумно ступали по мягкой, будто вспаханной, земле.

Пока разведчики пробирались по заросшей хилым молодняком просеке, стемнело, пошел теплый дождь.

Хотя и сгустились сумерки, Владимиру с Маратом все же удалось различить впереди деревеньку Хороменское. По всему видно, фашистов в ней не было. И все же Ларин решил переждать до полной темноты, чтобы никем не замеченным пробраться в Хороменское.

Разведчики надеялись получить в деревне кой-какие вести от связного Игната Фомича. И нужно было еще вручить Фомичу пакет свежих листовок, отпечатанных накануне в подпольной типографии.

Деревенька, казалось, вымерла: ни звука, ни огонька. Но разведчикам известно: тишина бывает обманчивой, особенно ночью. Вслушиваясь в тишину, вглядывались в темноту до рези в глазах. Марат нащупывал гранаты за поясом. Орлик ступал осторожно, будто понимал: в разведке он. Огородами подъехали к избушке, ничем не отличавшейся от десятка других, старых, слепых изб.

Ларин трижды стукнул рукояткой нагайки по косяку. Тишина. Слышно даже, как стекают с соломенной крыши дождевые струйки на землю.

Владимир постучал более настойчиво в дверь избы. В темном окне поплыл огонек свечи, и дверь открылась.

– Тяжело тебя разбудить, Фомич, – вместо приветствия сказал партизан.

Старик, стоя на пороге, закашлялся, загораживая согнутой ладонью свечу.

– Думал, они, поганцы, – сквозь кашель сказал дед. – Вас же я сегодня не ожидал... Да заходите же в избу, чего мокнете?

Разведчики сели на скамью, не раздеваясь, только шапки сняли. Ларин вытащил из чугуна, стоящего на столе, пару неочищенных картофелин, положил одну перед Маратом. Но есть мальчику не хотелось. Очень хотелось спать. Заметив, что его друг еле сидит, Владимир предложил: "Приляг, Марат, поспи. А мы тут с Фомичом потолкуем".

Не раздеваясь, Марат, как сноп, свалился на резко пахнущий кислой овчиной и печеным хлебом хозяйский тулуп.

Проснулся он от сильного толчка. Ларин с Фомичом тормошили мальчика.

– Скорее! Немцы!

Марат вскочил на ноги, схватил автомат.

– На коней, и в лес! – командовал Ларин. – Держи прямо к лесу. А я правей!

Низко пригнувшись к гриве коня, Марат смотрел только вперед, на зубчатую кромку леса, которая едва вырисовывалась в предрассветной мгле. Вдогонку летели уже вражеские пули. Торопливо забил за спиной пулемет, и Орлик под Маратом поднялся на дыбы, рухнул на землю. Не чувствуя боли от падения, Марат побежал по полю к кустам. Они были совсем близко, высокие, густые. "Только бы добежать!" Но последнюю сотню метров мальчик уже полз, так как свинец свистел над самой головой.

За кустарником оказалась ложбина. Мальчик сполз в нее. Прижавшись к земле, он долго дышал – усердно и глубоко, будто пил воду из ручья.

Не отрывая глаз от поля, Марат отстегнул от пояса две гранаты, положил их перед собой. Пелена тумана рассеялась, и в ней уже были видны серые фигуры.

Вот он, враг! Еще несколько минут, и он будет совсем близко. Несколько минут – как это много! Даже секунды проходят долго и томительно. Руки Марата, сжимавшие автомат, вспотели и лоб увлажнился. Мальчику казалось: гитлеровцы стоят на одном месте. Меж тем они двигались. Молча приближался враг к укрытию юного партизана. И Марату даже не пришло в голову, что он один, а гитлеровцев много. Он видел перед собой врага, и он дрался с ним.

Фашисты приблизились настолько, что можно было различить их лица. Впереди шагал офицер. Марат долго целился в него. От возбуждения руки мальчика дрожали, и он несколько секунд никак не мог взять фашиста на мушку. "Спокойнее, спокойнее!" – начал твердить себе Марат. Он не знал, что Ларин не успел скрыться в лесу, что погиб он вместе с лошадью посреди поля. И у мальчика была еще надежда, что вот сейчас застрочит по фашистам еще один автомат.

Выпустив длинную очередь, Марат прислушался: "Нет, я остался один. Нужно экономить патроны". Потревоженные птицы взлетели над лесом, тревожно закричали.

Гитлеровцы не остановились, не залегли. Они бежали во весь рост, не стреляя. Офицер по-прежнему был впереди.

Марат снова прицелился в него. "Спокойнее, спокойнее!" На этот раз автомат, казалось, застрочил сам, злобно и метко. Фашисты уткнулись носами в землю. А когда поднялись, офицера уже среди них не было. Немцы побежали, подгоняя себя криками. И снова Марат припал щекой к дрожащему от ярости автомату. Взмахнув руками, упал навзничь солдат, успевший добежать до березки. Грузно опустился на землю другой. Но вот автомат вдруг замолчал, хотя Марат и продолжал нажимать на спусковой крючок. Кончились патроны! Только теперь в сознании мальчика мелькнула страшная мысль: "Враги хотят взять меня живым!" Вот они уже обходят кустарник с обеих сторон... Отчетливо слышны хриплые гортанные голоса: "Сдавайся! Рус! Сдавайся!"

Марат подождал, пока фашисты не подбежали совсем близко. Бросил в них гранату.