Текст книги "Городской романс"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Челябинск всегда со мной – в душе, в памяти, в мыслях о друзьях и близких людях.

Спасибо тебе, Челябинск!

Рамат-Ган (Израиль)

Владимир Поздеев
Вехи времен и племен

Люди пишут, а время стирает,

Все стирает, что может стереть.

Но скажи – если слух умирает,

Разве должен и звук умереть?

С. Маршак

Заметка краеведа

Время и люди расписывались на карте нашего большого города. А можем ли мы прочесть, что оставило прошлое, или безжалостное время стерло в нашей памяти значения древних слов в именах на карте?

Есть такая замечательная наука – топонимика, которая учит в названиях рек, озер, гор, деревень… искать и находить следы племен, когда-то давших тому или иному месту свое название. Нам повезло: здесь побывали индоевропейские племена, арии и их древние потомки иранцы, турки и, конечно же, славяне, мордва, немцы, эстонцы – все народы России прошли через Челябинскую пересылку и осели у нас. Имена на карте хранят память о народах, растворившихся среди пришельцев и сохранивших отголоски своего древнего языка, культуры, обычаев, о природе и недрах края.

О некоторых названиях и пойдет речь.

Поселок Аэродромный в Курчатовском районе напоминает о начале воздушных связей города. В 30—40-е годы на северо-западной окраине появился аэродром. После Великой Отечественной войны он стал тесен, и новое летное поле с поселком Аэропорт построили в Металлургическом районе.

Поселок Бабушкина в Калининском районе основали в 1918 году переселенцы за чертой города, у кирпичного завода, и нарекли Васильевкой. В 20-е годы застолбили на карте имя деятеля РСДРП. Через некоторое время «прописали» в городе Донского, Некрасова, Митрофанова и Урицкого, стерев с карты поселки Колупаевка, Медведева и хутора Михайловский и Покровский. Это было время бурных перемен.

Поселок Градский Прииск впервые зафиксировала перепись 1926 года по Шершневскому сельсовету Челябинского района Челябинского округа Уральской области. Перед Первой мировой войной здесь появился прииск Готца и Чеканова, а на карте 1800 года ближе к городу (на улице 40 лет Победы) на речке Сорочий Лог показан хутор.

Заречье – так называют левобережную часть старой Челябы. Топоним указывает на более позднее заселение местности по отношению к крепости, основанной в 1736 году на правом берегу. А по легенде же на левом берегу была основана в 1696—1700 годах Александровская слобода. Многим хотелось быть старше в губернии и уездах.

Зеркальный Ключ – единственный приток Челябки в районе улицы Сони Кривой. Имя его напоминает о чистоте родниковых вод городского бора в прошлые времена.

Ирентик, Ирендюки – так назывались озера Смолино, Синеглазово и Исаково в XVIII веке. В многоводные годы они образовывали единый водоем и имели сток в Чумляк.

Название североиранское в башкирском произношении. В наши дни у потомков северных иранцев (племена катайи, ягнобцы, шугнанцы и т. д.) на Памире, в Афганистане слова «жарендик», «йарендик» означают «золотисто-рыжеватый». Нарекли так озеро еще до новой эры по цвету песка иранцы. Похожее слово у тюрок служит для обозначения масти лошадей…

Поселок Исаково на южной окраине города и на развилке дорог в Оренбург и Чебаркуль вырос из хутора поручика из Челябинской крепости Бориса Исакова. Его хутор и дворовые из крещеных башкир упоминаются в документе 1782 года, а наделять офицеров землей стали с 1746 года. По ревизской сказке 1826 года это уже казачий поселок первой станицы первого кантона ОКВ.

Речка Исетка начиналась родниками с Семеновской горки и из болота в районе кинотеатра «Родина» и протекала по ул. Кирпичики (пр. Победы) еще лет сорок тому назад. Это внучка реки Исети по матушке, по Миассу.

Поселок Каштак назван по правому притоку реки Миасс и относится к старейшим поселениям Челябинской крепости – деревня Каштакская известна по материалам ревизии 1763 года.

Популярный географический термин в топонимике Сибири «каштак» – «бровь» в древних тюркских названиях характеризует речки с крутыми берегами в каменистых местах. Миасс перед впадением Каштака течет в каньоне с отвесными берегами. В таких местах люди укрывались от зимней стужи, это место зимовий и стоянок.

Речка Колупаевка, или Поганка, начинается от складов локомотивного депо, через 6,5 километра впадает в озеро Смолино. Старое название речка получила от заимки Колупаевых, новое же отражает экологическое состояние города. Речка имела приток Каменный Лог.

Еще одна Поганка течет в Тракторозаводском районе, а еще есть Чернушки в городе. Не много ли «поганок» выросло?

Поселок Колхозный отражает время коллективизации всей страны; поселок Победа – окончание Отечественной войны, а поселок Китай-городок у кромки Каштакского бора возник в годы строительства ЧМК вдали от поселка Бакал – лагерных бараков «Бакалстроя». В эти же годы и после войны появился городок для работников ленинградского Кировского завода, поселок домов из кирпича по соседству с бревенчатыми домами 5-го участка ЧТЗ – Киргородок. В Кирсараях же были лишь землянки, а жители делали кирпич в сараях на заре нашего века. И еще была Буденовка – Обуденовка. Так в семи названиях отразилась история XX века.

Родник Курейка впадает в Миасс со стороны Городского бора. Популярное название указывает на наличие заводи в долине реки Миасс в лесопарковой зоне. Это слово со значением «заводь» считается угро-финским по происхождению.

Поселок Малакуль сохранил одно из древнейших названий озера Первого. В иранских языках «мала» – «грязная, стоячая вода», а «куль» – «озеро», а может быть, было «куль» – «болото, пастбище». О выходе грунтовых вод в этих местах напоминает имя поселка Ключевка.

Хутор Миасский возник при кирпичных заводах в начале XX века, как и его сосед Керамический поселок.

Река Миасс, Малые и Большие Миасские горы в Кусинском районе, речки Веселга и Веселки с Веселыми горами, Мишельга и озеро Мисяш, горы Мишень и Васковка, река Багаряк, или Магаряк, и ряд других топонимов указывают на наличие металлов в недрах нашего края.

Давным-давно слова «бха» – «светить, нагревать» и «ак» – «острый камень» слились у индоевропейцев в новое понятие «баг» – «то, что тлеет в золе». У арийских племен оно превратилось в «вас» – «золото». А затем у иранцев превратилось в «мес», «мис» – «красную медь, бронзу, латунь», а речка Мияз – «мий-аз» сохранила вариант мий. Слово же «аз» у древних иранцев (и тюрок) означало «вода». Поэтому Миасс – это «Золотая речка». На наличие золота указывает и Золотая гора у Градского Прииска. Чем не вавилонское смешение языков?

Немецкий хутор – составная часть Миасского хутора с 1940 года. Со времен реформ Столыпина немцы из Крыма и юга Украины стали оседать западнее и севернее Челябинска.

Никольская роща – это все, что осталось от большого лесного массива и маленького Никольского поселка начала XX века. Никола – защитник русских, воплотил черты Перуна и Велеса.

Поселок Першино, первоначальное название Рябкова, возник при мельнице Д. А. Рябкова. Первопоселенцы крепости из деревни Першиной Шадринского дистрикта Медведев, Панов, Панков, Пастухов закрепили память о малой родине. До 1840 года в деревне жили казаки и государственные крестьяне.

Польский хутор существовал в пяти верстах от Челябы (в Ленинском районе) до 1940 года. В XIX веке в Оренбургскую губернию дважды ссылали поляков. После проведения железной дороги часть поляков поселилась в новом поселке Порт-Артур. Польские хутора были восточнее Челябинска.

Озеро Синеглазово получило имя от заимки Синеглазовых, первопоселенцев Челябинской крепости. Двадцать два человека было в этой семье в 1736 году. Деревню основали около 1782 года выходцы из деревень Першиной (шесть семей), Казанцевой, Баландиной и из Пермской губернии. Аналогичная история и у деревни Сухомесово, основанной между 1805-м и 1811-м годами.

Озеро Смолино. Дворовый крестьянин С. А. Смолин из деревни Мыльниковой Шадринского дискрита был в числе и первопоселенцев Челябинской крепости. Через заимку его фамилия вытеснила старое название озера Ирентик.

Поселок Сосновка, или Сосновая деревня, в XVIII веке возник при мельнице. Мельниками были Бутаков, Беляев, Шершнев. Налог с прибыли они платили еще в 1768 году. Деревня известна и по III ревизии 1763 года. Сосновский – первопоселенец Челябинской крепости.

Поселок Фатеевка – память о первопоселенце Челябинской крепости И. Фатееве. Основана деревня в начале XIX века. Из болот возле поселка вытекает речка Фатеевка и впадает в озеро Шелюго.

Речка Чекина в Городском, или Челябинском, бору получила имя от фамилии мельника. Начинается она недалеко от бывшего хутора Михайловских и впадает в Шершневское водохранилище у бывшего хутора Покровских, или поселка Митрофановка.

Речка Челябка начинает свой бег в каменистой местности у пересечения улиц Витебской и Лесопарковой. В прежние годы она текла меж крутых берегов с выходом грунтовых вод и имела быстрое течение. Нарекли речку арийские племена. В иранских названиях термины «шеле» – «впадина, ложбина, приток реки», «челе» – «неглубокая впадина, яма, овраг, котловина» и «аб» – «речка» образуют географический термин «чалаб» – «яма в каменистом месте, образующаяся в результате падения уровня воды». «Селяба» – «впадина, большая неглубокая яма» как диалектное слово есть в башкирском языке. Окончание «ка» является иранским топоформантом со значением «долина, равнина». Версия Челяба – «яма» давно существует среди потомков первопоселенцев.

Речка Чернушка, приток Игуменки, характеризует экологическое состояние Челябинска. Еще одна Чернушка вытекает из болот и отстойников ЧМК и впадает в Миасс. Раньше жители Федоровки (Портнягиной) и Малой Баландиной называли ее Безымянкой.

Поселок Чурилово получил имя бывшего хутора на Втором озере (Горьком озере) еще в 1800 году от чиновника Чурилова.

Поселок Шагол назван по косогору. На Южном Урале и в Казахстане названия Шагыл, Чегол, Чегалак в сочетании с другими географическими терминами носят десятки холмов, скал, косогоров с выходами гальки, щебня, песка, наличия осыпей. Скудная почва и чахлая растительность делает их приметными на фоне пышной растительности окружающей местности. С. Караев считает эти топонимы индикаторами контактов древних тюрок с иранцами.

Североиранские (пуштунские) слова «шага, шыга» – «песок», «шаги, шыги» – «гравий», «шагый» – «горка» составляют сердцевину топонима.

Болото Эстонское в Ленинском районе получило название по улице Эстонской.

Озеро Ярды, или Первое. Первым его назвали русские в XIX веке. Расположено оно первым из четырех по дороге в Миасскую крепость. А еще его называли Горьким и Малакуль.

В половодные годы оно распадалось на три ямы с водой среди топей. Это и подметили тюрки и окрестили в ярды – от слова «яр» – «обрыв» и аффикса обладания – «ды».

На этом наш экскурс в историю и географию Челябинска завершается. И завершить его хочется словами этнографа и историка XIX века Н. И. Надеждина: «Земля – есть книга, где история человечества записывается в географической номенклатуре». Мы перелистали эту книгу, но сколько в ней еще не открытых страниц.

Михаил Ненашев
Я служу духовному лесу

Интервью Лидии Панфиловой

В делегации москвичей, приехавших в Челябинск на общественно-педагогические чтения памяти В. Поляничко, был и М. Ф. Ненашев, бывший редактор газеты «Советская Россия», председатель Госкомиздата, Гостелерадио, а сейчас руководитель крупнейшего отечественного издательства «Русская книга», почти легендарная личность. Его карьера начиналась сначала в Челябинске, затем в Магнитогорске.

– Михаил Федорович, видимо, ваш приезд в Челябинск – не только дань памяти В. Поляничко, но и повод побывать на родине?

– Всегда есть субъективные интересы, особенно когда это касается самого сокровенного у человека. У меня здесь могилы родителей, которые я не посещал более трех лет. И это самый сокровенный повод. Но не только. Мы все сегодня нуждаемся в равновесии мыслей, в политической, социальной и экономической стабильности. И если откуда-то должны появиться эти качества, то, я думаю, лучшего места, чем Челябинск, просто не существует.

– Вы действительно так считаете?

– Челябинск всегда был источником здравомыслия, основой экономического могущества страны. Да и в нравственном отношении – это город высокой чистоты. Возьмите хотя бы одну тему – интернационализма, которая всех волнует. Почему мы всегда были едины – в едином строю, в едином Союзе? Не хочу вдаваться в теоретические проблемы, они слишком далеко заведут, но интернационализм по-уральски выглядит так: мир делится не на нации, не на русских и башкир, не на татар и евреев. Он делится по другому принципу: есть люди умные и есть глупцы, есть подлецы и есть очень порядочные.

Почему я называю это интернационализмом по-уральски? В советское время Челябинск и Магнитогорск оказались средоточием огромного количества людей разных наций, которые приехали строить ММК, ЧТЗ, ЧМЗ и были, естественно, интернациональны. Я сформировался в Магнитке, и для меня татарин Бигеев, профессор МГМИ, был примером большого ума и порядочности. А еврей Эйдинов, народный артист России и руководитель Магнитогорской хоровой капеллы, – одним из самых близких людей, которым я очень доверял и которых ценил. Если бы тогда, в Магнитке, меня спросили, антисемит я или нет, для меня бы это было, по меньшей мере, странным. Я услышал об этом, только когда приехал из Челябинска и Магнитки в Москву.

– По-вашему, провинция здоровее и добрее столицы?

– Да, это правильно. Москва – еще не Россия, и Челябинск не Москва, и меня это радует.

– Кем вы себя ощущаете – журналистом, издателем, крупным функционером? Где вы себя полнее всего реализовали?

– Я об этом писал в своей книге-исповеди. В исповеди ведь ты всегда откровенен, есть даже таинство исповеди. Так вот, из всего, что я прошел, самым близким для меня была работа в «Советской России». Это было трудное и благодатное время. Восемь лет я был редактором и видел, что делаю полезное и нужное людям дело: газету читали, на глазах росли тиражи, интерес к ней. Это приносило огромное удовлетворение.

– А как вы оцениваете сегодняшнюю «Советскую Россию»?

– Ничего в природе и жизни не бывает однозначным – красным или белым. С одной стороны, я восхищаюсь ее мужеством и позицией, с другой, огорчаюсь ее однозначными измерениями и считаю, что газета обедняет себя, давая только одно мнение, когда в обществе их множество. Я всегда придерживался позиции: ты убежден и уважаешь свое мнение, но в такой же степени ты должен уважать мнение каждого, прислушиваться к нему, даже если ты его не разделяешь.

– Расскажите о вашей сегодняшней работе. Что это за структура – издательство «Русская книга», чем оно может похвастаться?

– Наше издательство – в прошлом головное в Российской Федерации, и называлось оно «Советская Россия». Ежегодно здесь издавалось более 300 книг, огромное количество. Переименование произошло до моего прихода, а в целом «Русская книга» осталась хранительницей и продолжательницей традиций «Советской России».

Наши приоритеты – русская классика, и это прекрасно. Только за последнее время выпущено полное собрание сочинений Н. Гоголя, проза И. Тургенева, Н. Лескова. К 50-летию Победы: К. Симонов – «Живые и мертвые», В. Некрасов – «В окопах Сталинграда», В. Богомолов – «Моменты истины», повесть «Иван», рассказы. Почему я стал издателем? Журналистика, не в обиду будь сказано вам и мне, – это высеивание травы, которая нужна нам, но недолговечна. Книга – это деревья. Они несут вечные истины, духовную культуру. И когда вы служите этому духовному лесу, то получаете огромное удовлетворение.

Славяне – странные люди крайностей. Был период 1992—1993 годов, когда мы познакомились с запрещенной ранее литературой – богоискательством, сексуальной культурой и т. д. Этот вакуум вызвал бурю интереса к новой литературе, я к этому спокойно отношусь. Но некоторые считают, что период легковесной литературы миновал, и вот-вот возникнет прежний тотальный интерес к классике. Не будет такого. Будет нормальное соотношение по интересам: кто-то любит серьезное чтение, а кто-то облегченное. Я, кстати, иногда тоже его люблю. К примеру, я устал и не хочу читать перед сном философию Соловьева. Я хочу детектив Адамова или Вайнеров…

– Вы предпочитаете отечественные детективы?

– Да, хотя хорошо отношусь и к Чейзу, и к Кристи. Это прекрасная детективная классика. Мы ее, правда, не издаем, но если бы кто-то нам заказал и помог с реализацией, я бы с удовольствием издал и того, и другую.

– А «Русская книга» не может себе позволить издать то, что считает нужным?

– Не всегда. Книгоиздание – сложное дело, и тут я снова хочу вернуться к благоразумию Челябинска. Этот город – носитель здорового консерватизма, сторонником которого являюсь и я. Книгораспространение – самое уязвимое место в книгоиздании, и челябинцы молодцы, что сохранили книжную торговлю и в городе, и на селе. Может, потому, что здесь есть Ю. М. Жук, может, по другим причинам, но и руководители области поняли, что не нужно трогать книжную торговлю. В России ее сохранили лишь 10—12 областей. Потому я предлагаю челябинцам сотрудничество. Вместо того, чтобы книготорговцы гоняли в центр «КамАЗы» со своей продукцией, не лучше ли поступить так: директор издательства «Русская книга» кладет в кейс оригинальный текст книг Симонова ли, Чейза ли, макеты будущих изданий и везет все это в Челябинск, совместно с ним издает и здесь же распространяет. Восемьдесят процентов всех книг издается сегодня в Москве. На мой взгляд, это уродливая система. Дешевле и быстрее издавать и реализовывать книги на месте.

Сейчас я привез в Челябинск несколько книг, в частности, «Доктор в доме» известного английского медика Вольфа и «Шамиль в Москве и на Кавказе». Шамиль, оказывается, после того, как его пленили в Чечне, жил в Калуге, и жена губернатора написала о нем изумительную книгу. Мы ее издали. Об этом историческом герое – прообразе современного Дудаева – наверняка захотят прочитать многие. Зачем же вести книгу на грузовиках в Челябинск, Курган, Оренбург, когда ее можно издать и продать здесь же? Идея создания совместного центра «Русской книги» и Челябинского книготорга, надеюсь, позволит это осуществить.

Все это интересно для меня, наверное, еще и потому, что я вырос в Челябинской области на далекой станции Тамерлан, где не было ни телевидения, ни радио, ни кино. И мама долгими зимними вечерами читала мне книги при свете лампы. Наверное, оттуда моя любовь к книге, и сейчас я думаю, что, занимаясь издательским делом, я вернусь к тому, ради чего и был рожден.

– Что означает для вас культура?

– Академик Ландау говорил, что образование – это то, что остается, когда все остальное забывается. Перефразируя академика, скажу, что культура – это то, что остается в человеке и сохраняет его человеческие качества, когда все остальное утрачивается. Культура определяет суть человека и отличает его от всех других существ на земле. Не надо путать это с образованием, можно иметь два диплома и быть некультурным человеком.

Я – внук двух казачьих родов, один дед – урядник, другой – вахмистр, и оба по сегодняшним меркам вообще были неграмотными, закончили только начальную школу. Но при этом оставались высокообразованными людьми. С «Тихим Доном» Шолохова, «Порт-Артуром» Степанова я познакомился благодаря дедам. И с точки зрения нравственности они были людьми глубоко порядочными. Я вырос в деревне и если во время прогулки не здоровался с кем-то из взрослых, то идущий рядом дед давал мне такого тычка, что я надолго запоминал: старших нужно почитать и уважать. Когда садились за стол, первым садился и брал ложку дед, и если он медлил, то мы все сидели и ждали, когда он это сделает. И это был не фетиш, а просто мы знали: труда дед вложил в эту чашку больше всех.

– Михаил Федорович, по идее вы должны быть авторитарным человеком…

– Я тоже размышлял об этом. Но у меня казачье воспитание сочеталось с удивительной романтикой и лиричностью, которые привносила мама. Она была небольшого роста, но у нее было удивительно большое сердце. Это она не дала мне стать авторитарным. Я с детства хотел понять другого человека, у меня никогда не возникало желания властвовать над ним. Чувство справедливости – тоже от мамы, и оно стержневое в моем характере. К примеру, я сидел на пленумах ЦК КПСС и всякий раз думал: ну, не вылазь, не надо, ведь сразу на тебя обрушатся партийные консерваторы, а в партии в последние годы было их засилье. Но какая-то сила меня подталкивала, и я все равно шел на трибуну и начинал наживать себе врагов… Что заставляло меня поступать именно так? То самое чувство справедливости. Мне казалось, что если я этого не сделаю, мне потом будет стыдно перед своим внуком. Сейчас ему 10 лет и у него уральское имя – Данила.

– Вы всегда занимались политикой и даже вершили ее. Сейчас вам этого недостает в жизни?

– Мне очень нормально. Я дал себе слово, что не буду больше заниматься политикой. Потому что по натуре я просветитель, духовник. Мои седины позволяют мне быть откровенным. Я и в партии был больше просветителем, а до этого совершенно сознательно поступил в пединститут, куда шли одни девчонки. Я хотел быть учителем, хотел просвещать и видел в этом свое призвание. Занимаясь книгоизданием, я возвращаюсь к истокам, я не хочу больше заниматься политикой. Духовность выше ее. И я верю: настанет время, и мы будем жить по своим законам, и это будут преимущественно нравственные законы. Не верите? Давайте разберемся, откуда у нас столько преступности? Оттуда, что мы всегда жили в условиях жестких правил, а когда правила убрали и дали всем свободу, мы стали стадом, потерявшим пастуха с большой палкой и кнутом…

Однажды я был у друзей в Италии. Тогда изменилось правительство. И никто глазом не моргнул. Изменилось, ну и прекрасно. Метро и трамваи ходят, цены прежние, все в жизни так же, этому способствуют экономическая стабильность, многочисленные демократические институты, традиции. Я мечтаю о том, чтобы в России наступило такое же время.

– Как вы поддерживаете свой жизненный тонус?

– Я жесток по отношению к себе. В течение 20 лет бегаю не менее 3—4 километров ежедневно, независимо от погоды. Встаю полседьмого и час провожу на свежем воздухе, даже если случится землетрясение. Вообще, самое умное, что я сделал в Москве, – не приобрел ни дачи, ни автомобиля. Но зато я очень хорошо поселился – в Кунцево, где в 12-ти минутах от меня Москва-река и Филевский парк. Последние три года я завершаю зарядку и бег водными процедурами. Начинаю их в апреле, а заканчиваю 10 ноября, в день рождения.

Командировки в этом отношении выбивают из колеи. Хотя не люблю демонстраций. Когда люди приезжают, например, в Италию, извлекают кроссовки и тут же начинают бегать вокруг гостиницы – я это не приемлю. Я считаю, не надо выпендриваться. Дня 3—4 ничего не изменят. И я иду на некоторые нарушения режима в командировках. Но когда возвращаюсь домой, снова встаю в половине седьмого, надеваю спортивный костюм, иду в парк – в общем, начинаю все сначала.

– Я вам желаю, чтобы последний приезд в Челябинск не очень вас выбил из колеи, и благодарю за беседу.