Текст книги "Супермен (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Annotation

Сборник включает лучшие рассказы, созданные американскими прозаиками на спортивную тему в XIX и первых двух третях XX века. В антологию вошли произведения Э. Хемингуэя, Ф. Скотта Фицджеральда, Р. Брэдбери, Э. Колдуэлла и др.

Для массового читателя.

Супермен

Содержание

Джером Бар

Рэй Брэдбери

Чарлз Ван Лоун

Джордж Гаррет

Чарлз Б. Гилфорд

Пол Лоренс Данбар

Джеймс Донливи

Эрскин Колдуэлл

Джозеф Кросс

Ринг Ларднер

Синклер Льюис

Г. Моррис

Ф. Скотт Фицджеральд

Томас Л. Стикс

Джон Р. Тьюнис

Джеймс Т. Фаррел

Эрнест Хемингуэй

Ирвин Шоу

Стэнли Элкин (США)

Гарри Силвестер

Роберт Пенн Уоррен

Ральф Эллисон

Уильям Фолкнер

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

Супермен

Содержание

Джером Бар – Бейсбольный матч (Перевела И. Стам)

Рэй Брэдбери – Белые и черные (Перевел М. Загот)

Чарлз Ван Лоун – Мистер Конли (Перевел А. Графов)

Джордж Гаррет – Прыжок (Перевела Ю. Жукова)

Чарлз Б. Гилфорд – Человек за столом (Перевела Т. Гинзбург)

Пол Лоренс Данбар – Победа Пэтси Барнса (Перевела Т. Гинзбург)

Джеймс Донливи – Люди и гребля в Путни (Перевел А. Графов)

Эрскин Колдуэлл – Вик Шор и честная игра (Перевела И. Стам)

Джозеф Кросс – Размен фигур (Перевела И. Стам)

Ринг Ларднер – Чемпион (Перевела Н. Дарузес)

Синклер Льюис – Скорость (Перевела И. Бернштейн)

Г. Моррис – Прекраснейшая из форелей (Перевел А. Графов)

Ф. Скотт Фицджеральд – Чаша (Перевел М. Загот)

Томас Л. Стикс – Так становятся спортсменами (Перевел А. Графов)

Джон Р. Тьюнис – Помочь чемпионке (Перевел А. Графов)

Джеймс Т. Фаррел – Пэт Макги (Перевела Т. Шинкарь)

Эрнест Хемингуэй – Пятьдесят тысяч (Перевела О. Холмская)

Ирвин Шоу – Побежали, побежали футболисты на поле (Перевел М. Загот)

Стэнли Элкин – Постоялец (Перевел А. Графов)

Гарри Силвестер – Университетская «восьмерка» (Перевел А. Графов)

Роберт Пенн Уоррен – Гудвуд возвращается (Перевел Д. Вознякевич)

Ральф Эллисон – Баталия (Перевел В. Голышев)

Уильям Фолкнер – Ухаживание (Перевел В. Голышев)

Джером Бар

Бейсбольный матч

Стояло свежее и ясное воскресное утро. Главная улица Хиллона простерлась под солнцем, словно длинный хвост. Начинался он на западе у самого обрыва, под которым расползался во все стороны Капустный пригород – там в основном жили немцы, фермеры, ушедшие на покой. Дальше хвост лениво тянулся вдоль болотистой долины со скудной растительностью; здесь расположились деловой и торговый центр, дома для белее цивилизованной части горожан, а также небольшой норвежский квартал. Потом хвост вновь поднимался из низины вверх и на востоке, в предгорье, завершался, наконец, наподобие кисточки, районом под названием Польское предместье.

От главной улицы там и сям отходили короткие переулки; они бесцельно брели в разные стороны и в конце концов терялись на топких выгонах. Одинокая речка сначала бежала вдоль хвоста, потом, повернув рассекала его пополам и превращала тем самым западную часть городка в Вест-Энд. Река была неуравновешенного нрава, каждую весну грозила выйти из берегов, но в то утро она вела себя смирно, разве что досаждала шумом машин, тарахтевших на разболтанных досках моста.

Под ярким высоким небом обитатели городка не спеша шли в церковь и говорили только о бейсболе. Сезонные достижения игроков в подаче и приеме мяча совершенно вытеснили такие популярные темы бесед, как рыбалка и виды на урожай. Казалось, все – и природа, и люди – в полном согласии ждали того часа, когда хиллонская команда местной бейсбольной лиги откроет сезон 1927 года матчем с традиционным соперником, командой Фридома, соседнего городка.

В Хиллоне спорт любили и всегда держали какую-нибудь команду. В те годы, когда о собственной бейсбольной команде можно было только мечтать, хиллонцы увлекались баскетболом. Они преданно поддерживали своих игроков, и спортивное руководство приобрело такой вес и власть, что смогло приглашать звезд со стороны и добиваться побед над командой Чикаго. Это стало предметом гордости для всех хиллонцев.

Свою благосклонность к спортсменам горожане не ограничивали пределами Хиллона. Когда в соседнем поселке Диллон список игроков вдруг раздулся за счет своего собственного Джорджа Дюпона и других спортсменов из большой лиги, неожиданно ставших поклонниками сельской жизни, хиллонцы дружно являлись болеть и за эту команду. Каждое воскресенье беззубый Том Гилберт собирал шесть грузовиков перед своей бильярдной, чтобы везти болельщиков на матч.

В те годы это было вопросом чести для всего округа. Поклонники спорта бывали счастливы, когда какая-нибудь местная команда доказывала свою мощь, разгромив бейсболистов из большого города, хотя город в качестве своей команды частенько выставлял пеструю компанию клюкнувших юнцов из Христианского союза молодежи, игравших ради забавы, или же профессионалов, настолько равнодушных, что им было явно наплевать, кому достанется победа.

Да, спорт в нашем округе всегда был делом серьезным. Но дело это стало еще серьезнее, когда образовалась своя местная лига. Каждый матч подробнейшим образом освещался в газетах соседних городков Лисбия и Малби, и соперничество между ними стало куда острее, чем прежде.

Вот тогда-то и началась карьера молодого Карлана. Он работал спортивным корреспондентом в обеих газетах Хиллона, и когда команда городка вошла в лигу, он раздобывал интересные сведения и писал о бейсболистах пространные статьи. И под статьями даже набирали его имя. Он писал и о закулисной жизни спортсменов, не хуже репортера из большого города. Газеты Лисбии и Малби наперебой печатали его писания. Благодаря ему тиражи газет в городках, чьи команды входили в лигу, быстро росли, и сметливые коммерсанты, не упускавшие малейшей возможности расширить торговлю за счет близлежащих поселков, стали помещать в газетах больше своей рекламы. А торговцу из такого поселка статьи нравились потому, что привлекали внимание к его захолустью и внушали ему лестную мысль, что живет он не в заштатном, а в известном городке. Все были довольны, молодой Карлан шел в гору, материально он тоже начал преуспевать, а среди местных парикмахеров даже снискал репутацию второго Грантланда Райса.

Сегодняшний матч шумно рекламировали все городские газеты. Между Хиллоном и Фридомом всегда шло яростное соперничество, и на состязания съезжались болельщики со всего округа. Хотя Фридом был меньше многих городков, ему очень везло на бейсбольные команды. Жили здесь почти одни поляки. К северу от Фридома шли подряд несколько городишек, заселенных норвежцами, а к югу располагались немецкие городки, поэтому во Фридоме царил драчливый дух единого, сплоченного польского меньшинства. Хиллон считался центром округа. В нем жили люди трех национальностей, и за участие в его спортивных состязаниях каждый раз пылко спорили все окрестные поселения. Немцы здесь были в незначительном большинстве, другие национальности тоже были представлены довольно солидно, и это придавало соперничеству особую остроту.

Из-за близкого соседства между Хиллоном и Фридомом шла традиционная распря, которая в последние годы особенно нагнеталась поляками, жившими в Хиллоне. Они считали себя выше поляков из Фридома. В родном городе они предпочитали выступать единым польским фронтом, но, когда встречались со своими соплеменниками, не могли удержаться, чтобы не щегольнуть своей американизированностью. Во Фридоме же поляк вечно натыкался на другого поляка. Фридомцев возмущали претензии хиллонцев на полную американизацию, и они хватались за каждую возможность показать свое превосходство над более крупным городком. В бейсболе им это удавалось необыкновенно.

Однако в прошлом году Хиллон ухитрился выиграть чемпионат лиги. Джон Луга, могучий игрок команды Фридома, почти весь сезон пролежал со сломанной ногой, и хиллонцы воспользовались его отсутствием и добились двух побед подряд. В тот день Луга вернулся в строй, и Фридом надеялся нанести ответный удар. Впрочем, у хиллонцев появилась темная лошадка – новый подающий, некий Алберт Трой. Он был из Малби и заехал как-то в Хиллон в конце прошлого лета; он так подавал в одном матче, что произвел огромное впечатление на местных болельщиков. И только он собрался уезжать, как члены Коммерческого клуба устроили ему неплохое местечко в местном банке, женили его на Тутс Фишер и, если верить слухам, даже позаботились, чтобы он быстренько сделал ребенка. Теперь парень навсегда поселился в Хиллоне и готов выступать каждое воскресенье за местную бейсбольную команду.

Само собой разумеется, что судить матч фридомцы привезут Джипа Ларсона. Длинный тощий норвежец Ларсон прославился на два штата своей бесчестностью в судействе. Он держал во Фридоме магазин скобяных товаров, и ему удавалось не обанкротиться лишь благодаря своей репутации судьи. Но Джейк О'Нил, второй судья, не уступал ему в умении жульничать. В начале прошлого года, когда обе команды заявили протест, Джейку пришлось уйти с поста судьи. Однако тренер Барнум решил, что у него есть все основания попросить О'Нила прервать свое уединение ради этого матча. Раз Фридом прибег к услугам Ларсона, значит, сам бог велел Хиллону в качестве противовеса использовать О'Нила.

Джейк принял предложение с нескрываемым удовольствием. В этом году он вновь выставил свою кандидатуру на пост начальника полицейского участка и теперь, полагал он, подсудив команде Хиллона на бейсбольном поле, он сможет добиться перевеса на выборах и победить своего соперника Хьюза. Зная все это, болельщики склонны были думать, что при решении спорных моментов у Хиллона будет некоторое преимущество. Вернее, так думали все, кроме Пьянчуги.

Пьянчуга был старейшим в городе алкоголиком, из живых конечно. Это был выдающийся неудачник, он покатился по наклонной плоскости еще в университете и разумеется, вместо того, чтобы нынче идти в церковь, посиживал себе в салуне у Барнума и трепался с бездельниками, проводившими там воскресное утро. Его всегда занимал О'Нил в роли судьи, и накануне вечером он накропал целую речь, с которой намеревался выступить на матче. Он трудился много часов подряд и теперь заливал баки, дабы она прозвучала как надо. Когда Барнум стал вслух поздравлять себя с назначением О'Нила судьей, Пьянчуга так разволновался, что чуть не произнес тут же всю свою речь, которая была приготовлена совсем для другого случая. Он вскочил и сказал:

– А может, все выйдет вовсе и не по-вашему. Хиллон ничем не отличается от других городков. Спортивное состязание всегда было идеальным воплощением борьбы. А вот сегодня вы увидите яркое воплощение иной философии – «успех ради успеха». Быть может, для какого-нибудь ненормального вроде Кролика Мюллера белый свет и впрямь клином сошелся на чистом бейсболе, что опровергает мою теорию, но для большинства это – просто не более чем еще одно запланированное состязание, назначенное на определенный день и час, и кто-то в нем непременно победит. Неужели вам не ясно? Сегодня одна игра, завтра другая. Какая именно – не существенно. Главное – само соревнование. Это философия к которой прибегает человек, не умеющий жить творческой жизнью. Понимаете? Игра есть та приманка, на которую можно поймать человеческий разум.

Пьянчуга весело раскачивался. Барнум наблюдал за ним с подозрением. Кое-кто из молодых людей, сидевших у стойки, стал ухмыляться, но Барнум по собственному опыту знал, что не стоит относиться к Пьянчуге чересчур легкомысленно. Этот пропойца был незаурядным острословом и, если хотел, мог кого угодно поставить в весьма неловкое положение. Барнум осторожно заметил:

– Какое все это имеет отношение к судейству О'Нила?

– А, да вы с О'Нилом слишком схожи. Вот вам и не ясно. Вы оба зависите от спорта и уже потому растленны. Спорт для жителя Запада есть нечто гораздо большее, чем представляется их философам. Это накал чистой борьбы, сублимация духа делового соперничества. Извечный суррогат для людей, не живущих творческой жизнью, не имеющих возможности делать то что они хотели бы делать. Вот они и возводят борьбу в свой идеал. В бизнесе она ведь никогда не отличается чистотой, особенно теперь, – отсюда это поклонение спорту. Помните историю с черноносочниками и их изгнанием?

– Все равно не понимаю, какое все это имеет отношение к О'Нилу, – упорствовал Барнум.

– Ладно, ладно, – нетерпеливо произнес Пьянчуга, – Забудем. Но если О'Нил сегодня хоть чуть переберет в своем жульничестве, сами увидите, что начнется. Да и ему, кстати, самому несдобровать.

С этими словами Пьянчуга снова уселся на свой стул и больше не издал ни звука. О спорте он размышлял много лет, и чем больше он в то утро пил, тем труднее ему было удержаться и не произнести свою речь. А кроме того, если он переставал иронизировать и философствовать, он сам себе изрядно надоедал.

Официальная программа соревнований начиналась парадом. Взяв старт от треугольного здания муниципалитета, духовой оркестр Хиллона, бухая, свистя и трубя, направился по Главной улице, прошел к стоящим вразброс и грязным от машинного масла гаражам, а затем, растянувшись в шеренгу, свернул через плоское пыльное поле к бейсбольной площадке, где оркестрантам были отведены места на центральной трибуне, как раз за высоко натянутой проволочной сеткой, ограждавшей публику. Когда оркестр явился, просторный стадион был уже запружен народом, и дирижер, тучный Фред Карлан, особенно заметный в своем белом мундире с галунами, суетился, освобождая место для отставших членов своей оглушительно трубящей команды.

На выстриженном, почти пустом поле разномастные запасные игроки команды Хиллона нелепо махали руками, пытаясь перехватить мячи, которые посылали далеко в поле девять игроков основного состава: началась разминка. Посыпанный песком и расчерченный белыми линиями бейсбольный восьмигранник лежал нетронутый, окруженный с трех сторон битком набитыми горластыми трибунами. В дальней части поля, по периметру которого стояли чисто вымытые автомобили, сверкая лобовыми стеклами под прямыми лучами солнца, косилось нелепое трио запасных; неловко спотыкаясь, они бегали за дальними мячами. Игроки Фридома, развалившись на длинной скамье, взирали на эти прыжки лениво и равнодушно. У боковых линий разминались соперники – подающие, оба в свитерах. Глухие удары мячей о бейсбольные рукавицы составляли ровный фон, на котором особенно резко выделялись выкрики с противоположных трибун.

Стоя на своем удобном месте в «доме», судья О'Нил перекрыл этот шум, приказав бейсболистам Фридома начать разминку. Тренер команды с угрюмым видом помахал пучком бит, выбрал одну, остальные отбросил. Стайка одетых в синее фигур выбежала на площадку, вытесняя хиллонцев, которые вразброд потянулись к скамье.

Затем судья О'Нил с надутым видом прошествовал вдоль боковых линий, не спуская глаз со своих часов. Он шел крупным шагом, однако не совсем по прямой, то и дело как-то странно соскальзывая в сторону. С трибун, где сидели фридомцы, посыпались обычные шуточки.

– Подбросьте-ка ему свинью, посмотрим, сумеет он ее остановить или нет.

– Тебе за эдакую походку, небось, пенсию-то и назначили?

– С чего это у тебя такое, Джейк? На стульчаке засиделся?

Но судья О'Нил не слыхал ни слова. Гнусные намеки на то, что свою армейскую пенсию он получил не за ранение на войне, а за что-то другое, его не трогали. С видом слегка покалеченного Зевса шагал он взад-вперед вдоль боковых линий – единственный на три округа обладатель судейской формы, облекавшей сегодня его длинное туловище.

О'Нил всю жизнь обожал всяческие мундиры, но ему редко доводилось носить их по официальному поводу. Он работал за десятерых начальников полиции и однако на выборах неизменно терпел поражение, пытаясь добиться этого поста.

В это лето он снова выставил свою кандидатуру. Благодаря довольно необычной ситуации у него появилась реальная возможность получить наконец эту должность. Пошляк Хьюз, теперешний начальник полицейского участка, завел шашни с женой Джейка, и тот, стремясь любой ценой завоевать избирателей, уже оповестил весь город, что ему наставили рога. Сегодня он намеревался с помощью своего судейства обеспечить себе победу на выборах.

Природа наделила Джейка многими преимуществами для выполнения судейских обязанностей. Например, огромного размера руками. Зрители всегда без малейших затруднений узнавали, с каким результатом отбит мяч, поскольку пальцы у Джейка такой длины, что в самых отдаленных уголках стадиона можно было разглядеть счет. А когда он объявлял отбивающему штрафные очки и мановением руки отправлял его на скамью, то напоминал ветряную мельницу.

Но несмотря на многочисленные широкие жесты, Джейк постоянно был под бдительным контролем своих недоверчивых соперников. Три года назад, когда судил решающий матч, он попытался тихой сапой сжульничать и лишить команду Фридома выигранного очка. Он так хитро обращался с правилами игры в бейсбол, что, когда наступила развязка, Станислаус Блаха, который вел счет в команде Фридома, бросился защищать О'Нила. Блаха был на редкость упрям, и хотя игроки и болельщики с обеих сторон понимали, что Джейк опять, как всегда, согрешил против правил, они не в силах были убедить судью фридомцев, что О'Нил не прав. Разгневавшись на них, Блаха потопал с поля прочь, и фридомцам пришлось искать ему замену; его обязанности передали юному поляку, который смотрел на О'Нила как на многоглавую гидру.

У Джейка была по-настоящему сомнительная репутация. Но его это ничуть не заботило. За пять минут до начала матча он важно приблизился к скамье, где сидели игроки Хиллона, и приказал им выйти на площадку, затем с надменным видом прошествовал к скамье гостей и посовещался с Джипом Ларсоном. Пока бейсболисты Фридома размахивали битами, они с Ларсоном слегка поспорили. Затем Ларсон пошел к первой базе, а О’Нил занял свое место в «доме».

– Ведущие отбивающие в сегодняшнем матче! – проревел он. – За Фридом играют Луга и Стек. За Хиллон – Трой и Койш.

С внезапной мощью затрубил оркестр, но его быстро заглушил шум на трибунах. Из сверкающего автомобиля, остановившегося рядом с машинами хиллонцев, вылез Пьянчуга и, пошатываясь, направился в центр площадки, к месту подающего. Вдрызг пьяный, он шел, воздев обе руки, словно спортивный комментатор на соревнованиях, пытающийся добиться тишины.

– Есть что сказать, – бормотал он – Есть что сказать.

– Речь! Речь! – закричали болельщики. – Хотим речь!

Нахмурившись, судья О'Нил круто повернулся, намереваясь изгнать незваного гостя с поля, но не успел: тренер Барнум ухватил его за руку.

– Оставь его, Джейк, – сказал Барнум. – Публике же все это по вкусу. Может, чему-нибудь и научатся.

Когда крики стихли. Пьянчуга уронил руки и сказал:

– Леди и джентльмены. Это памятное событие. Оно заслуживает речи, патриотической речи…

– Мы ее и ждем – не выдержал Фуи Фейн.

Пьянчуга шумно откашлялся. С минуту он жеманно и нелепо возился с огромным красным платком. Потом вынул из внутреннего кармана лист бумаги и прочел нараспев:

– Много лет назад возник на этом континенте необычный народ, родившийся из мечты одного человека, возжелавшего творческой Свободы, народ, созданный ухищрениями другого человека, который поверил в завезенный из дальних краев Материализм; народ, прошедший гражданскую войну и окрепший благодаря еще одному человеку, который тешил его тщеславие странным понятием Равенства.

С тех пор мы, потомки этого народа, немало потратили сил и времени на то, чтобы удостовериться, что конкретный индивид, или город, или же народ, так родившийся, так созданный и так укрепившийся, – что он может долго и успешно развиваться. Нас научили принимать Свободу как нечто само собой разумеющееся, вроде воздуха, которым мы дышим. Нас научили небрежно похваляться Равенством. И наконец, нас научили называть Материализм крепким словом «борьба». И вот сегодня собрались мы ради того, чтобы лицезреть этот символ чистой борьбы. И сейчас вполне правильно и уместно почтить то, ради чего мы здесь собрались.

Однако мы не в состоянии почтить эту борьбу, мы не в состоянии даже судить о борьбе. Наши великие банкиры и промышленники с незапамятных времен столь успешно руководили ею, что теперь сделали и ее своей собственностью. Вы все забудете то, что я здесь говорю, но, быть может, однажды до вас дойдет, что совершили эти великие люди.

Нам же остается одно – еще проворнее мчаться к цели, поставленной этим деятельным Материалистом; давайте все твердо решим, что те, другие два американца, погибли понапрасну, что Равенство с этого дня станет собственностью одних лишь ораторов, и то по большим праздникам, а колокол Свободы будет звучать лишь в пределах забытых грез; пусть же мы в нашей погоне за счастьем никогда не опустимся до творческой свободы многих, но будем карабкаться к величественной вершине, к материализму нескольких; и хотя может прийти время, когда та борьба, которую ведет Материалист, станет столь напряженной, что нам будет грозить удушье в ее сетях, мы никогда не отвергнем с презрением ее соблазны, мы станем вечно искать этих соблазнов, выстраиваться за ними в очередь, молить о них, даже когда соблазны эти – не что иное, как механизированное рабство и его неизменный спутник – механизированное развлечение; наконец сегодня мы окончательно заявим, что предпочитаем счастье материализма счастью творчества, и, утвердив свое предпочтение, мы пойдем далее и выберем себе официальную религию, и это будет древняя вера в Борьбу; и мы дадим нашей вере Бога и храм, и да станут ими бейсбол и восьмигранник бейсбольной площадки; и, совершив это, мы примемся искать дьявола, и придет он, одетый в форму; и будет нам искушение в нашем храме, и ждет нас грехопадение, как и задумал наш отец Материалист. Потом, после падения, соберемся мы все вместе великой толпой и с великою силой возопим к великому Материалисту. И понесется вопль наш: «Пусть это правительство народа, избранное народом и на благо народа, никогда не исчезнет с лица земли!» И Материалист будет очень доволен, ибо даже самые слова – и те украдены. И скажет он: «Вы правильно поступили, дети мои».

Голос его перешел в шепот. Склонив голову с лысиной на макушке, Пьянчуга медленно побрел назад, к боковой линии. Мгновение стояла озадаченная тишина – зрители, видимо, не в силах были решить, что им делать: хохотать или аплодировать оратору, Тут во второй раз прозвучал голос Фуи Фейна:

– Пьянчугу в президенты!

Этот пронзительный выкрик положил конец всеобщему замешательству. Из толпы успокоенных болельщиков послышались разнообразные возгласы одобрения. Трубач Пампка весело гуднул в свою трубу. Бухнул большой барабан. Все рассмеялись.

Тренер Барнум повернулся к судье О’Нилу и сказал:

– Чертовски странная речь. Мне показалось, он против патриотизма.

– Да он пьян, – уверенно объяснил тот. – Что там говорить, пьян в стельку.

Болельщики обеих команд перебрасывались шутками, потом в толпе зазвучали громкие требования начинать игру. Теребя в руках бейсбольную перчатку, Трой поднялся со скамьи и неторопливо направился на место подачи. Пока О'Нил прилаживал свою маску, подающий хиллонцев лениво послал несколько мячей кетчеру Койшу.

– Мяч на игру! – приказал О’Нил. Коренастый бейсболист первым ступил на возвышение «дома». Игроки Хиллона невнятно забормотали, как стая обезьян. Неизвестность предстоящего возбуждала их. Трой сжался в пружину, и большой матч начался.

С самого начала стало ясно, что главную роль в матче играют подающие. Трой посылал столь резкие мячи, что соперники едва хребет не ломали, отбивая их, а могучий Луга разработал себе бросок с таким «провисом», что хиллонцы несли ощутимые потери, пытаясь отбить его заковыристые, часто прямо-таки стелющиеся по земле мячи.

На шестой подаче произошло неожиданное. Отбивающий Шмидт не стал брать слишком высоко поданный мяч и добежал до первой базы, а потом добрался и до третьей. И вот, когда на счету у команды было два штрафных, отбивать вышел Кролик Мюллер.

У Кролика были не самые близкие отношения с битой, но хиллонские болельщики никогда не накидывались на него, потому что знали, как серьезно он относится к бейсболу. Он жадно поглощал ежедневные сводки бейсбольных матчей и знал средние результаты за сезон каждого заметного игрока, включая и запасных. Ничто, кроме бейсбола, его в жизни не интересовало. Он играл на третьей базе, тренировался добросовестнее всех в команде, тем не менее его бросок по первой базе был ужасен, больше 200 очков он вообще никогда не набирал. Когда он проигрывал, болельщики жалели его. Кролик об этом знал и в восторге не был. Больше всего на свете ему хотелось стать настоящим бейсболистом. А настоящему бейсболисту, как известно, влетает по первое число, если он плохо играет.

И теперь, когда он, каждый раз замахиваясь битой, трижды промазал, причем один из мячей прошел высоко, у самой его шеи, хиллонцы на трибунах утратили всякое уважение к его преданности бейсболу.

– Убрать его! – вопили болельщики. – Мотается попусту, как ржавая калитка. Убрать его! На мыло!

Кролик был ошеломлен. С минуту он безмолвно смотрел на улюлюкающие трибуны, а потом, вместо того чтобы убраться тихонько прочь, подбросил биту в воздух и заорал:

– Вот это да! Трам-та-ра-та-ра-рам! Малыш, постриги себе ногти на ножках, ты рвешь простынки!

Он весело подпрыгнул и помчался на свое место, будто выиграл очко. Все решили, что он спятил.

В следующие три подачи подающие так ловко посылали мячи, что ни одна, ни другая команда не смогла изменить счет. На последнем мяче девятой подачи, при одном штрафном, Эдвин Пампка, воспользовавшись ошибкой противников, добежал до первой базы, хотел добежать до второй, пока ловят мяч, но не успел, его объявили в ауте. Ситуация сложилась спорная, и Пампка ринулся прямиком к судье Ларсону, громко крича:

– Ах ты, жила безмозглая! Да я уже на милю за чертой был.

Но его товарищи по команде, столпившись вокруг, сообща утихомирили его, прежде чем он пустил в ход кулаки.

В этой игре хитрый О'Нил старался держаться незаметно. За ним и Джипом Ларсоном бдительно следили и нередко освистывали их, несмотря на их до сих пор справедливое судейство. На десятой подаче О'Нил решил теперь уже Лугу наказать за мяч, прошедший очень низко, у самых его щиколоток. Возмущенные игроки Фридома бросились было на поле, но тренер остановил их

– Ничего, ничего, – сказал он. – В прошлый раз Джип принял неверное решение. Так что Джейк имеет полное право отплатить тем же.

Оба судьи продолжали вести себя очень осторожно. Из них обоих О'Нил, вероятно, волновался больше. У судьи Ларсона было свое постоянное дело, магазин, он мог восстановить свою репутацию и потом, в других матчах, но для судьи О'Нила выборы надвигались с угрожающей быстротой. Сжавшись в комок, он по-обезьяньи присел за основной базой, терпеливо ожидая случая, когда можно будет с выгодой для себя вынести решение.

На одиннадцатой подаче могучий Луга стал сдавать. Клюшка Шлиц далеко запулил мяч и рассчитывал рвануть сразу на две базы, но противник ловко поймал мяч, и фокус не удался. Кино Силла так мощно вдарил в центр площадки, что успел пробежать две базы, ринулся было на третью, но Луга перехватил мяч и помчался вдогонку. Когда он увидел, что Кино ему не догнать, он пасанул мяч Бамбовскому, который осалил Кино, когда тот шлепался на третью базу. Бамбовский вдруг взвыл и захромал вокруг базы.

– Проклятье! Проклятье! – бормотал он.

– Его шипами зацепило, – сказал кетчер Стек.

– Он это нарочно сделал, – откликнулся Луга. – Я видел, как он плюхнулся на базу, выставив шипы.

От боковой линии уже спешил разъяренный Бамбовский-старший. Это был раздражительный багроволицый старик, вечно потакавший сыну; сжав кулаки он рвался вперед. Бамбовский-младший заметил его и медлить не стал. Отбросив хромоту, он побежал навстречу, чтобы унять старика.

– Со мной все в порядке, – сказал он, ухватив отца за плечи, – не ломай дурака.

В толпе зрителей послышался смех, и судья О'Нил приказал старику покинуть поле. Тот медленно удалился, качая головой. Кино сидел на базе и ухмылялся. Бамбовский-младший подошел к нему.

– Ты вылетел, – сказал Бамбовский. – Судья объявил.

– Ничего подобного, – ответил Кино.

– Он еще не объявил решения, – добавил Стек.

– Что? – повернувшись к О'Нилу, Бамбовский резко спросил, – разве он не вылетел?

Судья О'Нил предпочел не заметить вопроса. Он решительным шагом подошел к площадке подающего. Один, весь на виду у избирателей Хиллона, он объявил свое решение.

– Игрок успел добежать до базы.

Наступило короткое молчание. Молодой отбивающий хиллонцев сплясал на радостях джигу, и на трибунах поднялся шум. Вопя, как пьяные индейцы, болельщики Фридома прыгали через ограждение и толпами валили на поле. Судья О'Нил отошел на вторую базу и приготовился твердо стоять на своем.

– Он нас обманывает, – взвыл болельщик с сильным польским акцентом.

– Вы только послушайте, какой акцент, – пропел Фуи Фейн. – Вы только послушайте.

– А я его не стесняюсь, не то что поляки из Хиллона.

– Ты в Америке, – отрезал Фуи Фейн. – Отправляйся откуда пришел, если тебе тут не нравится. Ты не в Польше, ты в Америке.

А на второй базе что-то происходило. Четыре бейсболиста Хиллона отгородили собою О’Нила, защищая его от толпы. С трибун, где сидели хиллонцы, многие тоже двинулись на поле. На основной базе уже шли две потасовки. Тренер Барнум, продававший пиво болельщикам обеих команд, ковылял от одной кучки людей к другой, пытаясь их успокоить.

– Я ставлю вам всем по стаканчику – говорил он. – Приходите все в мой салун после матча, и мы хорошо посидим, причем за мой счет. Все, включая Джейка О'Нила и Джипа Ларсона.

Гнусавый Пелл, редактор местной газеты «Стяг», уговаривал О'Нила отменить свое решение.

– Не нужны нам эти драки, – гундосил он поверх плеча Шмидта. – Нам нужно сотрудничество между нашими городками. Чтобы противостоять крупным городам.

Окруженный со всех сторон бейсболистами в сером, оградившими его от толпы, судья О'Нил возбужденно ходил по тесному кругу. Губы его были сжаты в немом упорстве, огромные руки сплелись в гигантский узел под вислым задом; он напоминал зверя в клетке.

Бамбовский-младший первым понял, что бороться с ним бесполезно.

– Кончайте спорить, ребята, – сказал он. – У меня идея.

– Выкладывай, – заявил Клюшка Шлитц.

Бамбовский прошел к третьей базе, где все еще сидел со скучающим видом Кино Силла.

– Спросите его, – сказал Бамбовский. – Пусть он скажет, как тут все было. Я знаю, он скажет правду.

– Скажи правду, Кино, – сказал Барнум, мечтавший заманить всех в свой кабачок.

– Конечно, я скажу правду, – откликнулся Кино.