Текст книги "Знание-сила, 2002 № 10 (904)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Возникает привычная нам картина нашей вселенной, в которой недостает только одного фактора – ее ускоренного расширения. Чтобы учесть и этот экспериментальный факт, авторы постулируют, что в одиннадцатом измерении между «листами» действует некое поле, которое, проникая в листы, играет роль силы, ускоряющей их растяжение (то есть ускоренное расширение находящихся в каждом «листе» малых вселенных). Действие этого поля между «листами» выглядит, по расчетам авторов, как действие гигантской «пружины». Когда две малые вселенные слишком близки друг к другу (непосредственно после соударения), пружина их расталкивает, когда далеки – притягивает.

Что это за «пружина», что является ее источником, авторы пока объяснить не могут. Но если мы примем, что межлистовое поле действует именно так, то понятно, что по истечении огромного времени разошедшиеся «листы-вселенные» снова должны начать сближаться для следующего соударения. К этому моменту за счет ускоренного расширения каждой из них вещество в них практически распалось «до нуля», то есть они снова практически «пусты». Очередной Биг Бэнг опять наполняет их зародышами будущих галактик и снова расталкивает оба «листа». Эти периодические столкновения, подобно ударам гигантских медных тарелок в оркестре, задают каждой малой вселенной ее бесконечную во времени историю: Биг Бэнг – образование вещества и ускоренное расширение – полный распад вещества с приближением вселенной к «тепловой смерти» – новый Биг Бэнг – и так без конца. Эту циклическую историю всякой вселенной Стейнхардт и Турок назвали «экпиротической», от греческого «рожденная в огне».

Даже не понимая математики, стоящей за этими построениями, нельзя не оценить дерзкий размах этой картины. Впрочем, она уже подверглась критике со стороны других космологов, так что относиться к ней следует именно как к гипотетической. Это не совсем «кратчайшая история космоса» – эго, точнее, лишь «возможная кратчайшая история космоса». Но – очень интересная. Даже захватывающая.

Ал Бухбиндер.

Космическая станция пожирает своих создателей

При слове «НАСА» хочется встать по стойке «смирно» и приложить руку к козырьку. Его возможности и задачи представляются соизмеримыми с объектом его исследования – Его Величеством Космосом. Но вот что можно увидеть при более близком рассмотрении.

Син О’Кифе, новый руководитель национального Агентства аэро– и космических исследований (как расшифровывается аббревиатура «НАСА»), принимает НАСА в состоянии финансового краха Всему виною Международная космическая станция (МКС). Она превратилась в монстра, который грозит довести своих создателей до полного разорения. МКС захватила власть над своим хозяином и медленно, но верно душит другие проекты, конкурирующие из-за бюджета и специалистов НАСА. И в то же время НАСА не может аннулировать этот проект: слишком многое будет потеряно. Изможденное бестолковым финансовым управлением (даже ты, Брут!), некогда гордое космическое агентство переживает критические дни. Отношения НАСА с иностранными партнерами достигли критической точки, правительство Соединенных Штатов окончательно потеряло терпение. Не исключено, что НАСА никогда не возродится.

Что же произошло? Во многом виновата Россия. Идея космической станции родилась на пике холодной войны, когда явное лидирование России в космосе (которой ведь не важно, что ее гражданам нечего есть, – «зато мы делаем ракеты») превысило терпение американцев. В 1984 году президент Рональд Рейган объявил, что Америка – вместе с Европой, Канадой и Японией – построит орбитальную лабораторию на расстоянии 300 километров от Земли с постоянным штатом, который будет разрабатывать новые лекарства, открывать экзотические материалы и изучать состояние невесомости. В подстексте звучало, что космическая станция продемонстрирует технологическое превосходство капиталистического мира. Согласно планам, станция должна была вступить в строй к 1992 году.

Это, однако, должно было стоить очень дорого – порядка 8 миллиардов долларов. С окончанием холодной войны начали раздаваться критические голоса, утверждавшие, что в таких расходах уже нет необходимости. Но проблема заключалась в том, что НАСА уже тратило эти деньги, и весьма энергично. К 1992 году Агентство доложило Конгрессу о том, что израсходовано 10 миллиардов, причем только на проектирование – строительство даже еще не началось. В ту пору проект еще можно было остановить, но с развалом советской экономики администрация президента Клинтона забеспокоилась, что безработные российские специалисты продадут свой опыт запуска ракет таким режимам, как Иран и Ирак, и поэтому Клинтон решил включить Россию в проект МКС и таким образом занять ее космические кадры, пока русская экономика не стабилизируется. К тому же участие России могло оказаться полезным и для самой станции. Это участие оценивалось НАСА в 10 миллиардов, а все оставшиеся на тот момент расходы – уже в 17 миллиардов (не учитывая потраченных 10). Послышались голоса протеста, и в июне 1993 года в Сенате была сделана попытка угробить проект, но он выжил – правда, большинством всего в один голос. Приободренное Агентство тотчас объявило о новом увеличении бюджета М КС до 25 миллиардов.

Работа над космической станцией в США была распределена среди сотни подрядчиков в двадцати с лишним штатах. Некоторые утверждали, что это было сделано для того, чтобы навсегда покончить с требованиями аннулировать проект, поскольку при таком распределении работы ему была обеспечена поддержка конгрессменов из этих штатов, заинтересованных в гарантированных рабочих местах для своих избирателей. Агентство утверждало, что такое распределение продиктовано масштабами проекта. Так или иначе, но с 1993 года вопрос о закрытии проекта, действительно, больше не поднимался. Станция стала слишком большой, чтобы ее можно было прикончить.

Тем времнем клинтоновский план включения русских имел неожиданные последствия. Поскольку русский космодром в Байконуре расположен значительно выше по широте, чем американский на мысе Канаверал, русские ракеты могли стыковаться со станицей только при условии изменения ее орбиты. Это изменение, в свою очередь, потребовало облегчения веса космического челнока, и возникла потребность в новых расходах, примерно в 1 миллиард долларов. Хвост начал крутить собакой.

Русские, как всегда, катастрофически запаздывали против графика. Часть их роли состояла в строительстве двух секций космической станции и выведении их на орбиту. Первая секция, грузовой блок, была построена и запущена без опозданий. Но работа с модулем обслуживания, который содержит помещения для экипажа и контролирует высоту орбиты, вскоре застопорилась. Развал советской экономики и старение космической станции «Мир» пожирали все запасы, и советские власти попросту не имели тех 230 миллионов долларов, что были необходимы для модуля. В 1998 году дата запуска МКС была отложена.

В Агентстве началась тихая паника. Без модуля обслуживания станция не могла удерживать высоту. Выхода не было – приходилось ждать, пока русские кончат свою часть. Вдобавок обнаружилось, что спасательные капсулы, которые русские обещали поставить на М КС, нужны им самим для их «Мира». Зажатое в угол Агентство выложило еще 600 миллионов долларов в помощь русским. Это была серьезная ошибка. Теперь русские поняли, что им выгодно тянуть время.

Но и дома дела шли не лучше. Главный подрядчик МКС, фирма «Боинг», столкнулся со сложными техническими проблемами. Пришлось изменить схему прокладки проводов в компьютере космической станции. Секция, предназначенная для стыковки модулей, не выдержала испытания давлением. К тому же был изрядно недооценен объем компьютерного обеспечения станции. Пока все внимание фокусировалось на проблемах с русскими, о «домашних» проблемах не докладывали. Но тем временем на их решение ушел еще миллиард.

И все же ситуация начала постепенно улучшаться. В июле 2000 года был, наконец, выведен на орбиту модуль обслуживания. В марте 2001 года русские приземлили свой «Мир» и полностью сосредоточились на МКС. И туг грянула катастрофа. В июне 2001 года Агентство попросило Конгресс увеличить бюджет МКС еще на 5 миллиардов долларов. В ответ Конгресс назначил комиссию по расследованию проекта в целом. Ее отчет был уничтожающим. Руководитель НАСА Дан Голдин ушел в отставку, даже не дожидаясь его опубликования. Комиссия пришла к выводу, что НАСА не располагает специалистами достаточной финансовой квалификации, чтобы вести проект такого масштаба, и вероятность дальнейших перерасходов бюджета не исключена. Под воздействием этого отчета федеральное правительство отказалось гарантировать проект, и вот тогда-то Агентство оказалось на грани банкротства.

Только теперь, наконец, в НАСА принялись срочно сокращать расходы. Был составлен новый план, по которому резко уменьшалось число ежегодных рейдов космического челнока для постройки станции, а численность команды самой станции, вплоть до завершения ее основной части, сокращалась с шести человек до трех. Но эти меры оказались последней каплей для многотерпеливых партнеров НАСА в Европе, Канаде и Японии. Когда-то их привела к участию в проекте МКС возможность в сотрудничестве с Америкой утвердиться в космосе по доступной цене. В обмен на строительство различных секций станции им было обещано право пользования станционным научным оборудованием для своих экспериментов. Теперь все их надежды испарялись. Команда из трех человек не сумеет толком обеспечить ни управление и содержание станции, ни проведение экспериментов. Партнеры начали опасаться, что никогда не получат компенсацию своим инвестициям. Они почувствовали, что американцы вонзили им нож в спину. Сегодня они говорят о НАСА с настоящей яростью.

Александр Толяндин

Взгляд третьей стороны

Европейские участники проекта очень раздосадованы сокращением бюджета МКС. Их программа исследований пострадает сильнее всего: напри мер, не состоятся намеченные ранее биотехнологические и физические эксперименты. В начале 2005 года к МКС будет пристыкован европейский исследовательский модуль «Колумб» (Columbus). Вот только зачем он теперь понадобится? Будут ли на нем вестись хоть какие-то работы? «Сокращение экипажа до трех человек обернется катастрофой» – заявил Йорг Фойстель-Бюхль, руководитель программы пилотируемых полетов при Европейском космическом агентстве.

Новый руководитель НАСА не считает нужным даже советоваться с партнерами. В результате ряд немецких фирм, разрабатывавших «спасательный челнок», понес серьезные убытки. Самое удивительное, что их даже не уведомили о прекращении работ, и они совершенно случайно узнали, что занимаются никому не нужным теперь делом. На запросы, адресуемые ему, О’Кифе имеет обыкновение не отвечать. «Это какой-то имперский стиль обращения. Мы такого не знали прежде» – зло отозвался один из немецких менеджеров.

Для европейцев обиднее всего, что они в свое время и не настаивали на участии в работе МКС. Наоборот, сами американцы в начале девяностых годов просили их посодействовать. Ряд влиятельных европейских организаций, например Германское физическое общество, выступал резко против участия в этом проекте. Вместо того чтобы тратить миллиарды на МКС, лучше бы финансировать какие-то наземные эксперименты или запускать искусственные спутники – такова была их логика. Однако европейцы поддались нажиму американцев.

Теперь же – как все перевернулось! – сами европейцы должны требовать от американцев, чтобы те выполняли задуманное. Так, модуль «Колумб» обошелся в 660 миллионов евро. Его сооружение в основном финансировала Германия. Так что – деньги на ветер? Неужели МКС превратится в заурядный отель, пусть и расположенный на орбите?

Не меньший вред был нанесен проекту станции той преувеличенной рекламной кампанией, которую вело Агентство. Так, на пресс-конференции в мае 1998 года представители НАСА утверждали, что создание МКС позволит-де пролить свет на такие фундаментальные загадки науки, как происхождение Солнечной системы, образование Вселенной и возникновение жизни. В одном из сообщений для прессы высказывалось даже предположение, что эксперименты, проведенные на станции, помо1ут излечивать СПИД. Сегодня научные надежды НАСА в отношении МКС куда менее амбициозны, но и они вызывают сомнения специалистов.

Что является несомненным, так это гигантские, уму не постижимые затраты на проект. Уже на сегодняшний день на строительство станции израсходовано около 40 миллиардов долларов. Каждый челночный полет стоит 400 миллионов, а их за 10-15 лет функционирования МКС понадобится более 60, что потребует еще 25 миллиардов. Стоимость эксплуатации станции оценивается в дополнительные 40 миллиардов. Все это вместе составляет как минимум 100 миллиардов – и из них примерно две трети предстоит еще где-то добыть. Между тем весь годовой бюджет НАСА (включая космические полеты) составляет 15 миллиардов долларов.

Так что же дальше? По словам Джеймса Оберга, в прошлом инженера НАСА, а ныне космического комментатора, «если эта история чему-то нас и научила, так это тому, что страна не может доверять НАСА проект подобного мастшаба». Это не очень приятный вывод с точки зрения нового директора Агентства Сина О’Кифе, на плечи которого легла незавидная обязанность выяснения всех ошибок и недочетов.

Впрочем, сейчас многие из этих проблем идентифицированы, и настроение в Агентстве снова улучшается. Как сформулировал положение Гаррисон Шмитт, бывший астронавт и конгрессмен, а ныне авторитетный комментатор НАСА, «МКС сумела поставить НАСА на колени, но это не значит, что НАСА должна оставаться на коленях». Тезис замечательный, но слова, увы, не могут гарантировать нового возрождения НАСА. Чтобы добиться такого возрождения, О’Кифе надлежит прежде всего обуздать и подчинить гигантского монстра.

Наука и жизнь российского предпринимателя

Геннадий Горелик

Последняя пирамида советской цивилизации

Главная тема прошлого номера дала название и рубрике, под которой мы продолжаем разговор о влиянии научно-технического фактора на происходящие в нашей стране перемены. Разговор, опирающийся на перипетии судьбы конкретного человека на фоне перемен в судьбе отечественного военно-промышленного комплекса.

Затронутые сегодня вопросы потребовали профессионального комментария, который дан в статье в. Битюцких.

К середине начавшегося века, когда события нашего времени превратятся в интересную историю, один из туристских маршрутов, думаю, назовут «Пирамиды советской цивилизации» – не все же глазеть на египетские чудеса света. Начнется маршрут с Днепрогэса, включит в себя виртуальный исполин Дворца Советов, так и не построенный на месте разрушенного храма Христа Спасителя, и, конечно же, самую высокую «высотку» Московского университета. Но закончится маршрут наверняка в районе города Пушкино под Москвой.

Там туристы увидят самую настоящую четырехгранную пирамиду, и гид объявит, что это – последняя пирамида советской цивилизации. Туристы подумают, что пирамида недостроена, но узнают, что она была задумана именно такой – усеченной. Строили ее десять лет и закончили за два года до усекновения пирамиды советской власти.

Те, кто видели пирамиду Хеопса, будут разочарованы – тридцатью веками раньше умели строить грандиознее. Но гид объяснит разницу между громадностью и техническим масштабом. Не в том дело, сколько тысяч тонн бетона ушло на строительство подмосковной пирамиды и сколько тысяч километров кабеля проложено внутри бетонной плоти, и даже не в том, что на гранях пирамиды установлены 16-метровые антенны, смотрящие на все четыре стороны. Масштаб в том, что и на каком расстоянии способны увидеть эти четыре радиоглаза, соединенных радионервами с компьютерным мозгом пирамиды. Гид объяснит туристам, для чего строили эту пирамиду, расскажет о состязании двух экономических систем, о последнем витке гонки вооружений – об эпопее противоракетной обороны. На этом витке советская система проиграла состязание в целом.

Ракетно-ядерная эра

Гид начнет с того, что основная часть двадцатого века прошла под знаком противостояния двух общественных систем. Слова о свободе, равенстве и братстве, об освобождении человечества от ига капитала, о коренных преимуществах плановой научной экономики над стихией рынка и хаосом купли-продажи, – эти слова с непостижимой силой властвовали над многими неглупыми людьми. Всего за четыре года мировой войны противостояние между двумя системами сменилось их союзом против нацизма, но сам-то нацизм расцвел благодаря этому противостоянию.

Символом новой фазы противостояния стал страшный гриб, выросший над Хиросимой в августе 1945 года. Наука стала явным источником военной мощи – ядерное оружие получилось из чистой ядерной физики всего за несколько лет. А дальше уже наука, техника и военное дело соединились и закрутились в одном военно-промышленном механизме. Логика научно-технического прогресса стала фактором военным и политическим.

Политическое послание, прикрепленное к первой ядерной бомбе, адресовалось прежде всего вождю социализма Сталину. К aBiyciy 1945-го Восточная Европа, освобожденная социализмом от фашизма, оказалась этим же социализмом и оккупирована, и стало ясно, что Сталина не очень интересует воля освобожденных народов, как и мнение западных союзников по этому поводу.

Для военного дела, однако, и воля народов и воля Сталина – слишком неопределенные понятия, а ящерная бомба – просто новый вид оружия. Ядерный взрыв в Хиросиме следовало сравнивать с массированными авианалетами весной 1945 года на Токио, где погибло – от обычных бомб – примерно столько же, сколько в Хиросиме. С человеческой точки зрения, разницы нет – смерть есть смерть. Но с точки зрения военной, разница огромна: то, что в Токио сделали три сотни самолетов, сбросив тысячи бомб, в Хиросиме – один самолет с одной бомбой. Это в тысячи раз повышало «ценность» новой бомбы и делало в сотни раз более нетерпимой уязвимость самолета – «средства доставки» ядерной бомбы. Обычная противовоздушная оборона, с ее радарами, зенитками и истребителями, могла обесценить драгоценную бомбу.

К тому времени, однако, уже существовало практически неуязвимое средство доставки – баллистическая ракета. В последний год войны несколько тысяч немецко-фашистских ракет «Фау» поразили города союзников, больше всего Лондон. Они «доставляли» лишь 700 килограммов «полезного» – смертоносного – груза на расстояние 300 километров. Но увеличить эти параметры – дело техники и, конечно, науки. Была бы политическая воля. Волю проявили обе стороны великого противостояния, и еще до окончания войны обе стороны разыскали и захватили в качестве трофеев германские ракеты «Фау» и их создателей.

Научно-техническим началом холодной войны с советской стороны стало создание 20 августа 1945 года Спецкомитета, под руководством которого началась интенсивная работа над ядерным и ракетным оружием. Ядерная бомба появилась в 1949 году, а в 1957 году советская ракета вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли.

Руководителям США не надо было объяснять, что место мирного спутника в советской ракете заготовлено для ядерного заряда. Они приняли срочные меры, и ядерная эра превратилась в ракетно-ядерную, хотя в СССР ее чаще возвышенно именовали «космической эрой».

ПРО – оборона против неуязвимого оружия

Неуязвимость нового оружия – супердостоинство для того, кто думает о нападении, и суперпроблема для того, кто готовится к обороне. Межконтинентальная баллистическая ракета неуязвима по простой причине, понятной школьнику. Кто в школе не решал задачки о движении камня, брошенного под углом к горизонту? От греческого слова «бросать» произошло название древней военной машины для метания камней «БАЛЛИСТА», а потом и другие военные слова. То, что ракета баллистическая, упрощает оборону – ведь она летит как камень, безо всяких маневров. А вот то, что межконтинентальная, очень затрудняет.

Иллюстрация:

Основная межконтинентально-баллистическая формула. Задача для 9-го класса.

Камень брошен под углом к горизонту. Как связаны его скорость и максимальное расстояние L, которое он может пролететь по горизонтали? При какой скорости V камень может долететь от Вашингтона до Москвы (8000 км)? Сопротивлением воздуха и кривизной поверхности Земли пренебречь.

Ответ: V = sqrt(Lg) = 9 км/с = 32 000 км/ч.

Школьные формулы связывают скорость брошенного камня и дальность его полета. Чтобы камень долетел до противоположного конца Земли, его скорость должна быть около 8 километров в секунду, что в 25 раз больше скорости звука. Это и есть скорость межконтинентальной ракеты. При таких скоростях обычной противовоздушной обороне нечего делать – глазом моргнуть успеешь, но не больше.

В этом и заключалась главная проблема – успеть увидеть атакующий межконтинентальный «камень» и понять, куда он летит. Потом уже вторая проблема – как его обезвредить. А в сумме – проблема Противоракетной Обороны, или ПРО.

Задание «увидеть ракету» в 1954 году получила Радиотехническая лаборатория АН СССР – лаборатория столь же секретная, как и задание. Академический привесок к названию служил для маскировки, еще более скромное название «Лаборатория измерительных приборов АН СССР» прикрывало курчатовский штаб ядерно-военной науки.

Радиотехнической лабораторией (впоследствии ставшей институтом) руководил Александр Львович Минц, выдающийся радиофизик и инженер. За его плечами были самые мощные в мире радиостанции, самый мощный ускоритель элементарных частиц – синхроциклотрон и самая первая система ракетной противовоздушной обороны (вокруг Москвы). Все эти сооружения совершенно разного назначения – средство массовой информации, физический прибор и вил оружия – с точки зрения физика основаны на радиоколебаниях.

А что на них не основано? Среди титулов двадцатого столетия «Век Радио» – не самый громкий, но, быть может, самый точный. Век, начавшийся с радиопередачи одной буквы через Атлантический океан, завершился всеобщей радиофикацией планеты в обжитом океане Интернета. На этом фоне ядерные и космические события выглядят кратковременными сенсациями.

Противоракетная оборона перешла от слов к делу в марте 1961 года, когда на советском полигоне удалось сбить баллистическую ракету. Это произошло за месяц до полета Гагарина, но держалось в секрете. Приоткрыл секрет Никита Хрущев – через пару месяцев похвастался перед Западом, что советские ракеты могут попасть мухе в глаз, даже если та заберется в космос. Быть может, своей прибауткой Хрущев хотел припугнуть американцев, рассчитывая, что они из его мухи сделают противоракетного слона.

Анализ радиолокационной задачи ПРО привел к выводу, что надобны два разных локатора. Один – для раннего обнаружения цели, или Станция Предупреждения о Ракетном Нападении – СП PH. А другой – для противоракетной стрельбы, когда атакующая ракета приблизится на расстояние противоракетного выстрела Две разные антенны, как две пары очков, – для дали и для близи. Ну, и конечно, нужна голова, которой очки помогают увидеть все, что надо, и принять правильное решение. При космических скоростях голова должна быть компьютером, еще лучше – суперкомпьютером.

Первый противоракетный радиолокатор, созданный в Радиотехническом институте и названный «Днестр», встал на стражу космических рубежей страны в 1967 году. За ним последовали «Днепр», «Даугава», «Дарьял» и, наконец, «Дон», – все почему-то с речными именами на букву Д. За каждым именем – десять-пятнадцать лет труда многих тысяч людей.

Огромная четырехгранная пирамида, последняя советская пирамида, с которой мы начали экскурсию в XX век, – это и есть «Дон». С ним была связана основная часть радиоинженерной жизни Дмитрия Борисовича Зимина. И сейчас, в совсем другой его жизни, в офисе основателя БиЛайна, висит большая фотография этой пирамиды – с высоты воробьиного полета, на фоне голубого неба с легкими облаками. Фотография эта вызывает у него разные чувства. Удовлетворение, переходящее в гордость. И сожаление, со стыдом пополам.

«Устинов говорил тихим голосом, так что его временами не было слышно, и создавалось впечатление, что он обращается только к Хрущеву. Хрущев же слушал его с непроницаемым видом, но явно внимательно. Мне кажется, что Устинов держался не просто как чиновник аппарата, даже самый высший, а как человек, преследующий некую сверхзадачу. Устинов уже тогда занимал центральное положение в военно-промышленных и в военно-конструкторских делах, не выдвигаясь, однако, открыто на первый план – предоставляя это Хрущеву и другим. Я понимал это и подумал: «Вот он, наш военно-промышленный комплекс». Тогда эти слова как раз стали модными в применении к США. Потом я то же самое подумал, когда встретился с Л. В. Смирновым (одним из руководителей советской военной промышленности). Оба они – очень деловые, знающие и талантливые, энергичные люди, с большими организаторскими способностями, всецело преданные своему делу, ставшему самоцелью, подчиняющие без колебаний все этой задаче. Люди этого типа – очень ценные и иногда – опасные».

А.Д. Сахаров. «Воспоминания»

«Термоядерная война не может рассматриваться как продолжение политики военными средствами (по формуле Клаузевица), а является средством всемирного самоубийства.

Полное уничтожение городов, промышленности, транспорта, системы образования, отравление полей, воды и воздуха радиоактивностью, физическое уничтожение большей части человечества, нищета, варварство, одичание и генетическое вырождение под действием радиации оставшейся части, уничтожение материальной и информационной базы цивилизации – вот мера опасности, перед которой ставит мир разобщенность двух мировых сверхсил.

Каждое разумное существо, оказавшись на краю пропасти, сначала старается отойти от этого края, а уж потом думает об удовлетворении всех остальных потребностей. Для человечества отойти от края пропасти – это значит преодолеть разобщенность».

Из статьи Андрея Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», 1968 год, май

Удовлетворение и сожаление с грехом пополам

Радиотехнический институт начинался с А.Л. Минца, и это его заслуга, что в жизни института соединялись профессионализм, уважение к человеческому достоинству, чувство ответственности и что-то еще трудно определимое, но очень теплое, что присутствует в рассказах знавших Минца даже спустя три десятилетия после его ухода из института.

Академик Минц был вынужден уйти из созданного им института в 1970 году. И в 1970 году РТИ включили в гигантское военно-промышленное объединение «Вымпел». Совпадение?

Обороноспособность страны была важным делом даже для тех, кто сомневался в мудрой политике партии-и-правительства. Сомнения не касались положенного на музыку вопроса «Хотят ли русские войны?». И сотрудники Минца, грустя о его уходе, с чистой совестью продолжали свой труд. Это с пистолетом можно и нападать и обороняться, а противоракетный радиолокатор годится только для обороны, только для того, чтобы отвратить немыслимый кошмар – ракетно-ядерную атаку. В РТИ занимались оборонной радиотехникой – разработкой, конструированием и надзором за воплощением конструкций в заводские «изделия». Сотни тысяч квалифицированных специалистов трудились для противоракетной обороны, и все они знали, что для этого дела, как тогда выражались, страна не жалела средств. Значит, дело государственной важности.

Только когда все инженерные и производственные проблемы были решены и гигантская пирамида противоракетного радиолокатора заняла свое место в географии Подмосковья и в мировой истории, замглавного конструктора Зимин огляделся. И только тогда – во второй половине 80-х годов – у него появились сомнения в том, что же они такое «строили-строили и наконец построили». Сомнения как военно-технические, так и относительно самого назначения подмосковной пирамиды.

Построенный противоракетный комплекс должен был защищать Москву, но, согласно договору между СССР и США от 1972 года, имел для этого не более ста противоракет, и, значит, даже теоретически не мог противостоять атаке с участием 101 ракеты. А в США тысячи ракет. И прорыв всего одной означает трагедию в сотни раз страшнее хиросимской. Допустим даже, что враг благородно запустит такое число ракет, с которым 100 противоракет могут справиться. Справляться с каждой атакующей боеголовкой они будут собственным ядерным взрывом – в небе над Москвой. Это вспышка радиации ярче тысячи тысяч солнц. Одно из требований к противоракетной радиотехнике – чтобы она выдержала такую вспышку. А человек-то сконструирован без учета этих требований. Архитектура Москвы, быть может, и не пострадала бы от противоракетных взрывов, но что станет с обитателями города?

Еще пара нефизических вопросов. Почему защищать надо лишь Москву? Что, Рязань и Хабаровск не жалко? И почему американцы не защитили таким макаром никакой свой город, ни Вашингтон, ни Нью-Йорк? Они что, дураки? Или им жизнь не дорога?

И наконец, итоговый вопрос: для чего же строилась эта пирамида, для чего истрачены гигантские средства, сопоставимые с годовым бюджетом всей страны?

Вопросы все эти не такие уж и сложные, и Дмитрий Борисович Зимин с грустным недоумением признает, что задал их себе поздно. Он не знал, что эпопея противоракетной обороны, в которую он вложил тридцать лет своей жизни, имела драматическую предысторию, которая могла стать и трагическим последним актом истории мировой.

Совершенно секретные события 60-х годов приоткрылись не так давно, позволив понять многое в истории нашей страны.

Вероломная оборона. И бессмысленная

Наиболее красноречивое свидетельство тех событий – письмо академика А.Д. Сахарова в Политбюро от 21 июля 1967 года, рассекреченное не так давно. В письме речь шла «о двустороннем отказе США и СССР от сооружения системы противоракетной обороны против массированного нападения» – такой мораторий был предложен в марте 1967 года американским правительством.

Сахаров начинаете вежливого, но вполне определенного несогласия с точкой зрения, выраженной за несколько недель до того советским премьером Косыгиным на пресс-конференциях в США. Косыгин утверждал, что подобный мораторий возможен только вместе с общим разоружением, а если по отдельности, то средства обороны всегда моральны, а средства нападения – аморальны.

Отец советской водородной бомбы не идеализировал руководителей США и в своем письме предположил, что американское предложение о моратории «обусловлено, вероятно, предвыборными соображениями, но, – подчеркнул Сахаров, – объективно, по моему мнению и мнению многих из основных работников нашего института, отвечает существенным интересам советской политики, с учетом ряда технических, экономических и политических соображений».