Текст книги "Осторожно, писатели! [сборник]"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Роман Михеенков, г. Москва
Сакральный массаж. Пассакалья

Andante non troppo

– А‑а‑а‑а‑а!!! Изверг! Ирод! И «дыбу» ещё разок… А‑а‑а‑а! Инквизитор! Душегуб! И «железный крюк»… А‑а‑а‑а…

Уникальному массажисту по имени Бек – гориллоподобному существу с обаянием террориста – я дал кличку «Великий инквизитор». Я искал его всю сознательную жизнь, с тех пор как музыкальное образование отравило мне детство и искалечило спину ежедневным аккордеонизмом. Нашёл случайно, когда от меня в очередной раз отказалась «скорая». Плексит! Это как насморк, он тоже проходит через неделю. Эту неделю ты тоже не дышишь. От боли. Слава святой инквизиции! – Бек к тому моменту уже понял, что массировать дряблые прелести политбюро Узбекистана менее выгодно, чем мять московский целлюлит, и приехал в столицу. За два счастливых месяца знакомства с Великим инквизитором каждому приёму массажа я придумал специальное название: «вилка еретика», «нюрнбергская дева», «колесование», «испанский сапожок», «кресло допроса».

Первая встреча запомнилась гораздо ярче, чем моя первая влюблённость, – я пережил второе рождение. Бек говорил по‑русски на уровне первой сигнальной системы, но как он общался с моим телом! Великий инквизитор с первого раза безошибочно нажал на все мои мышечные узлы и болевые точки, пальцем‑сарделькой начертил «линии боли», ведущие от причин к симптомам и обратно. Дальше я испугался: Бек посмотрел на меня так, как смотрят на «воинов‑интернационалистов», которые приезжают в южные республики «принуждать к миру» бывших соотечественников. Это позже он объяснил, что врагом его был не я, а мой плексит. Каждый приём Бек сопровождал воинственным выкриком «Ассссс»! Я отвечал ему сначала истошными криками, потом вялыми стонами. До сих пор не понимаю, каким образом я тогда выжил. Но выжил! На радостях я придумал ему слоган, перефразировав великую русскую уголовную «мантру»: «Бек боли не видать»!

– Спасибо вам, Бек! Вытащили с того света!

– Сиз – билан – куриш – канимдан – хурсанд – ман, – я воспроизвожу его речь, как услышал. Неоднократно пытался её понять, но тщетно. Общий смысл угадывался: «Обращайтесь».

И я обращался! Иногда, когда острой боли не было, мы с Беком «изгоняли дьявола» авансом, чтобы даже не думал приближаться. Такие сеансы я называл «индульгенция», а Великий инквизитор выбирал для них относительно щадящий режим массажа. «Массаж‑индульгенция» давал возможность общаться, насколько позволял языковой барьер. Из этого общения и родился словарь терминов, соответствующий пыткам средневековья.

* * *

– Ассалому алейкум, еретик! – приветствовал меня Бек.

– Салом, Великий инквизитор!

– Индульгенция?

– Сегодня дыба…

Не успев начать массаж, Бек извинился, извлёк из кармана мобильный телефон, выпискивавший заунывную мелодию его родины:

– Жена…

Дальше был филологический праздник! Государства, в которые технический прогресс пришёл одновременно с советской властью, не были готовы к этому на лингвистическом уровне. Для обозначения любви, плова и социального неравенства слова уже были придуманы, а для электроприборов, механизмов и прочих достижений научно‑технической революции пришлось одалживать у русских. Судя по тексту, Великий инквизитор и его супруга делали в квартире ремонт:

– А‑утиз‑кирк, лампочки. Ха‑албата‑икки, телефон. Джуда‑баши, стеклопакеты – келишдик… В отличие от «офисного русского», полного американизмов, который звучит пошловато и ущербно, речь Бека, полная «русизмов», была смешной и трогательной. Он говорил о гнёздышке, которое они с женой вили в чужой стране.

А ещё в этот день Бек произнес первую связную фразу на русском: «Обращайся, приводи друзей».

Я знал, какого «друга» мне хочется отдать на растерзание Беку. Уже полгода я мучился с очень духовным персонажем, которого спонсоры приложили к деньгам на документальный фильм в качестве консультанта. Я окрестил его «человеком бессмысленных словосочетаний». Владлен Изяславович был членом «общественной палаты», чиновником «министерства культуры», координатором движения «Духовное возрождение», а тема его диссертации формулировалась вообще без комментариев: «Сакральные предпосылки духовного возрождения». В изречении Бека «Сиз – билан – куриш – канимдан – хурсанд – ман» я находил гораздо больше смысла. Для комплекта не хватало должности «психоаналитика аквариумных рыбок». Владлена Изяславовича – это бесполое и безнравственное существо – хотелось подвергнуть всем известным пыткам, включая бековский массаж.

– Понимаете, коллега!

Эта фраза каждый раз вызывала у меня судороги и необходимость посетить Бека.

– Понимаете, коллега! Наш фильм…

Это сакрально‑духовное членистоногое почему‑то обзывало фильм «нашим».

– Наш фильм – это «послание»! Нет! Это сакральная предпосылка к духовному возрождению родины!

Статья 105, часть вторая УК РФ. Убийство при отягчающих обстоятельствах. Интересно, сколько мне дадут?

Каждую фразу закадрового текста, каждый кадр видеоряда мне приходилось трактовать для него с точки зрения сакральных смыслов и прослеживать, как они отразятся на ментальном фоне нации. Владлен Изяславович занимался этим далеко не из соображений заботы о духовном возрождении. Хитрый сакральщик договорился со спонсорами о ежемесячной зарплате из бюджета фильма, так что каждый день его «работы» отражался не только на качестве картины, но и на моём кармане. Послать его «в сакрал» я не мог, так как он являлся родственником главного спонсора.

Владлен Изяславович исхитрился превратить словоблудие о духовности в продукт вполне материальный. С завидной регулярностью на телеэкране он и ещё несколько не менее духовных граждан, впадая в оплаченный экстаз, рассуждали о судьбах русской интеллигенции. В результате они получали гранты, заседали в палатах, издавались и назначались консультантами на документальные фильмы за более чем приличное вознаграждение. Когда власти было необходимо отвлечь народ от своего очередного «косяка», и она (власть) вспоминала о духовности, сразу вставал вопрос: «И кто это у нас тут самый духовненький»? А вот они!

– Понимаете, коллега! Мы взываем к прекрасному, которое дремлет вековым сном! Наша священная миссия – пробудить его! Я вижу для этого все предпосылки.

И тут же, без паузы:

– Я уже несколько дней сесть не могу, спина болит. Соли.

Интересно, как сближает людей общая боль. На мгновение Владлен Изяславович показался мне не таким омерзительным. Я ему искренне посочувствовал. Кто хоть однажды познал боль в спине, меня поймёт. Однако это не помешало мне отправить его к Беку. Это была месть, не оставляющая угрызений совести: я выручал человека, что бы он при этом ни испытывал.

– Владлен Изяславович! Я как раз приехал к вам от уникального массажиста! Он меня реанимировал!

* * *

– Вы не представляете! Я чувствую себя возрождённым! Я принял муку, ваш Бек очень жесток, но я испытал катарсис! Теперь мне открылась жизнь без страданий плоти! Я договорился с Беком на два раза в неделю.

Вот сформулировал, гадина!

– Я многое понял! Наш зритель должен пережить то, что вынес я! Мы должны низвергнуть его в самую пучину страданий, довести до отчаяния… и возродить!

Владлен Изяславович «извергался» минут сорок. Я кивал и записывал этот бред на диктофон, добавляя его к коллекции предыдущих «потоков сознания». У меня назревала идея сделать по его словоблудию первые духовные комиксы.

* * *

– Ассссссс!

Бек закончил очередную пытку. Мы не виделись довольно долго, так что в этот раз на мне был отработан весь репертуар святой инквизиции.

– Рахмат (спасибо), Великий инквизитор.

Телефон Бека, своим звонком напоминавший невысморкавшийся кларнет, запищал очередную песнь узбекских степей. Я одевался и краем уха слушал разговор. Узбекские тексты Бека были разбавлены странно‑знакомыми словами:

– Сиз – айтгандек – булсин, духовность?

А вот это уже был перебор! Я прощал Владлену Изяславовичу многое: «сакральные посиделки» в телевизоре, издевательство над моим фильмом, но надругательство над юной неокрепшей душой – увольте! В этот же день я составил подборку диктофонных записей с высокодуховным бредом, чтобы объяснить спонсору, почему работа над фильмом стоит и куда уходят его деньги. Встречу мне назначили на следующий день.

Главный спонсор – абсолютно нормальный бездуховный мужчина – сначала перепроверил смету, потом график работы над фильмом и только потом услышал речи своего родственника – консультанта. Из текстов Владлена Изяславовича спонсор вывел логическое заключение:

– Дальше вы работаете без консультанта.

* * *

Владлен Изяславович несколько дней названивал, предавал анафеме мой автоответчик и требовал деньги за неотработанный им месяц.

Фильм был сдан вовремя. Без консультанта работалось с удовольствием. Полгода спустя на фестивальном показе мне снова скрутило спину и я вспомнил, что всё это время не был на массаже.

* * *

Над дверью кабинета Бека сияла бронзовая табличка «Сакральный массаж». Чуть ниже висел прейскурант: цены взлетели в несколько раз. Если бы не адская боль, ни за что бы не вошёл.

Я обнаружил Бека сидящим за столом с книгой Владлена Изяславовича в руках.

– Бек, спасай! – простонал я и начал раздеваться настолько быстро, насколько позволяла боль. Бек подошёл ко мне, заглянул в глаза:

– Ваше тело страдает. Но это только видимость. Корень боли в муках духовных.

– Бек, какая духовность, это плексит!

– Только осознав природу страдания, мы вместе сможем её одолеть!

– Бек! Мне нужен массаж, а не проповедь!

– Сакральный смысл массажа в единении души и плоти.

Матом, мольбами и тройной оплатой я добился массажа. Бек вяло водил своими руками‑кувалдами по моему телу, бубня о чём‑то сакральном. Мне так не хватало его «Сиз – билан – куриш – канимдан – хурсанд – ман». Фирменной «инквизиторской» боли я не почувствовал, как не почувствовал и облегчения.

Ищу массажиста. Сакральный массаж не предлагать.

Елена Мищенко, г. Горловка, Украина
О телефон, ты – мир!

Новостройка 90‑ых. В моей квартире вчера подключили телефон.

Утро. Жду звонка от подруги, нетерпеливо поглядывая на новенький зелёный аппарат. Наконец раздаётся долгожданный сигнал. Хватаю трубку:

– Алло! Танька, ты?

В ответ требовательный мужской голос:

– Это секс по телефону?

От неожиданности теряю дар речи, но быстро нахожусь и резко отвечаю:

– Нет, по барабану!

На том конце провода – обиженно:

– Не оригинально. А вы не…

Не дослушав, кладу трубку, но через пять минут снова звонят. Надеюсь, что на этот раз звонит Танька.

– Слушаю, подружка!

Но в трубке тот же мужской голос:

– Это секс по телефону?

Я медленно закипаю.

– О, да вы не только сексуально озабоченный, но ещё и склеротик.

Не успеваю сделать и шага, как снова трезвонит телефон. Хватаю трубку и раздражённо ору:

– Козёл! Ты всё ещё хочешь заниматься сексом?

В трубке растерянно:

– Алё! Это из ЖЕКа. Я по поводу крана… (вкрадчиво) но если у вас проблемы другого плана, так я могу помочь.

– Краны чини!

Звонок через час. В надежде, что это всё‑таки соизволила позвонить Танька, беру трубку. «Ну, – думаю, – сейчас я тебя разыграю!»

– Слушаю вас, – говорю, зажав пальцами нос.

Но мне в ухо гневно визжит незнакомый женский голос:

– Это квартира Ивановых?

Не отнимая пальцев от носа, ехидно отвечаю:

– Нет, Сидоровых!

– Всё равно! Успокойте своих детей! Они орут у меня под окнами!

– У меня нет детей! – парирую в трубку.

– Всё равно – успокойте! (с любопытством) А почему у вас нет детей?

К вечеру понимаю, что Танька уже не позвонит, иду на кухню, завариваю крепкий чай, но спокойно выпить не получается: из прихожей раздаётся звонок. Я начинаю ненавидеть этот зелёный аппарат. Плетусь к телефону, поднимаю трубку, но сказать ничего не успеваю. Оттуда скороговоркой:

– Слушай, Машка, давай завтра смотаемся с уроков и пойдём смотреть «Эммануэль»!

– Я не Машка, – зло шиплю незнакомому кавалеру.

В трубке испуганно:

– А кто?

– Дубровский!

– Ты чё гонишь? Какой ещё Бобровский?

– Идиот! Классику читать надо!

Когда я окончательно поняла, что звонка от любимой подруги так и не дождусь, то после очередного назойливого дребезжания устало роняю:

– Дурдом у аппарата.

И в ответ слышу радостный возглас:

– Ой, ну наконец‑то мы к вам дозвонились! У нас тут буйный. Пришлите бригаду!

– Обязательно, – отвечаю на полном серьёзе. – Куда?

– Записывайте адрес.

– Пишу. Диктуйте!

Леонид Олютин, г. Соликамск
Хождение по внукам

Проводили мою подружку на пенсию, а она, неразумная, через три месяца в цех вернулась.

– Зачем ты, Танюша, на работу вышла? – спросила я. – Разве тебе пенсии не хватает?

– Не в пенсии дело, – ответила она мне, – не могу жить без трудового коллектива.

«Ну, нет, – думаю, – я‑то найду чем себя занять. Поработала, хватит! Пора и отдохнуть!»

И вот настал долгожданный день. Проводили меня на пенсию. Сижу дома, книжки читаю, телевизор смотрю. За этим и застала меня старшая дочь Валя.

– Ну что ты, мама, скучаешь? – говорит она мне. – Для этого разве на пенсию вышла? Пойдём к нам – у нас отдохнёшь.

У Вали двое ребятишек. Как увидели меня, на шею кинулись.

– Здравствуй, бабуля, – кричат, – теперь мы в садик не пойдём – с тобой дома будем сидеть. С нами не соскучишься.

Действительно, скучно не было. Две недели без выходных с ребятишками сидела. Стиркой, уборкой, варкой занималась.

По окончании второй недели смотрю: моя средненькая бежит, Вера.

– Хватит, – заявляет, – у Вали гостить. Идём к нам. У нас отдохнёшь.

Пошла отдыхать к Вере: у неё тоже двое детей, – тоже в детский сад не ходят, – у них там карантин.

Ну что поделаешь? Я человек привычный. Встаю рано. Завтрак сготовлю, самих на работу провожу. Побелкой занялась. За две недели всю квартиру одна выбелила.

По окончании второй недели младшенький мой бежит, Николка.

– Ну что же ты, мама, – упрекает. – Или я тебе не родной сын? У меня тоже квартира три года не белена, уже тараканы завелись.

Делать нечего, пошла. Ладно, у Николки только один мальчик, и тот большой, в первый класс ходит. Занялась я побелкой, а внучек и говорит:

– Как хорошо, бабушка, что ты у нас живёшь! Вчера учительница велела кого‑нибудь из родителей в школу привести. Вот ты и пойдёшь.

– Да я же не родитель, – отвечаю. – Папу или маму зови.

– Родитель, родитель! – не отстаёт внучек. – А папа с мамой в школу не пойдут – им стыдно за меня учительнице в глаза смотреть.

Пришлось идти с внуком в школу.

Долго стыдила меня учительница за то, что я не могу воспитать единственного внука, который с первого класса лоботрясничает.

За побелкой, за стиркой, приготовлением уроков с внуком пробежало ещё две недели. А там опять Валя бежит.

– Хватит, – говорит, – мама, гостить у Николая, пошли к нам.

– Доченька, – отвечаю, – ты уж прости меня неразумную. Решила я с понедельника на работу идти. Хватит отдыхать. Заскучала я что‑то без родного трудового коллектива.

Евгения Пьянова, г. Ростов‑на‑Дону
Психотерапевт

Когда я вылила в тарелку с борщом полбутылки подсолнечного масла, а варёное яйцо отправила в шкаф с кухонной посудой, потратив после этого полчаса на отчаянные поиски, я решила, что моя патологическая рассеянность становится неприличной, и отправилась к психотерапевту, причислив к визиту все свои бесчисленные страхи и фобии.

Я шла на Страшный Суд в стиле а‑ля Пресняков: ноль косметики, бесформенные капри, майка в сетку, патлы свободные. В общем, ничего лишнего – только душа.

По дороге я обдумывала речь. «Надо сообщить ему про боязнь темноты в моём возрасте, – думала я, – и про то, как однажды в поезде, мило болтая с попутчицей, я приняла её сапог в дальнем углу за упавшую сумочку, быстро стряхнула с него пыль и чуть не положила на столик, где уже красовалась холодная курица… Нет, у меня, конечно, есть близорукость, но не до такой же степени… И непременно рассказать про свои бесчисленные «проехала остановку и обнаружила у себя новую неизвестную болезнь…»

Я сидела в коридоре с дрожащими коленками и, когда подошла очередь, вырубила плеер, ворвалась в кабинет и сказала:

– Вы знаете, со мной что‑то не то, я…

Человек в очках с рыжими бакенбардами устало отодвинул какие‑то бумаги на столе. Он взял портфель, открыл его, достал носовой платок, вытер пот со лба, убрал платок, поднял на меня грустные глаза и молвил:

– Извините, здесь не убрано…

– Ничего!

– Я сейчас без медсестры…

– Ничего.

– Поэтому вот так…

– Ничего…

Он продолжал печально смотреть на меня.

– Вы садитесь.

– Я опасаюсь шизы от нервной перегрузки, – с жаром сказала я и села.

Он вопросительно смотрел на меня.

Я растерялась и поняла, что надо срочно что‑то делать, и начала лепетать про страхи, яйцо, борщ и сапоги в поезде. Закончив с надеждой:

– А может, это такая форма депрессии?

– Что – ничего не радует?

– Ну почему же ничего? – возмутилась я. – Люди радуют!

– Люди? – воскликнул он.

– Конечно! Столько на свете чудесных людей, я бы давно пропала, если бы не…

– Где это вы видели чудесных людей? – он наконец оживился, что‑то похожее на улыбку проскользнуло по его лицу, глаза заблестели.

– Везде… – с удивлением ответила я, – они меня окружают!

Он недоверчиво смотрел на меня.

– Да, – страстно продолжила я, – а почему вы так удивлены?

Он улыбнулся.

– Что вы ещё можете сказать хорошего?

– Много чего могу!

– Например?

– Ну… могу съесть торт, и мне ничего не будет.

– Серьёзно?

– Абсолютно.

Я хлопнула себя по карманам капри и развела руками.

– И ни с кем не поделитесь?

– Нет, ну почему же… Я просто хотела сказать…

Он широко улыбался.

– Думаю, вы можете съесть сразу два, – кивнул он. – А что хорошего вы можете сказать о России?

– О России? – растерялась я.

– Да, о России.

Теперь замолчала я.

– Вас многое здесь устраивает?

Я замолчала надолго.

– Вот видите! И я о том же…

Он снова достал платок и приложил его ко лбу.

– Нет, но… всё‑таки, – пыталась возразить я, – всё совсем не так плохо: дороги делают… Осень закончится, будет снег, Новый год… ёлка… – совсем тихо закончила я.

– Осень ещё не началась, – вздохнул он, – вы кем работаете?

– Много кем. Английский преподаю, ещё…

– Вы знаете английский! – воскликнул он.

– Знаю.

Он прихлопнул по столу.

– Я жил за границей пять лет и не смог выучить язык!

– Неужели?

– Да! Ну как это так? Я – психотерапевт и не смог выучить, это же ненормально!

Он встал, подошёл к окну.

– Не расстраивайтесь, – начала утешать его я, – научить можно каждого, я в этом убеждена!

– Да? – он с надеждой посмотрел на меня, потом снова вздохнул.

– Ладно… Так что, вы говорите, вас беспокоит?

– Страхи… Это всё дождь – я его ненавижу…

– Я тоже, – кивнул он. – Какие страхи?

– Разные… Темноты боюсь… Знаете, сижу я один раз – ночь, ветер завывает… Я свет включила, с головой под одеяло залезла, и вдруг…

– Что? – напрягся он.

– Там… Лежу и думаю: а вдруг это белая женщина или гномик какой‑нибудь… Я тряслась, тряслась, потом одеяло скинула, а там…

– Кто? – ещё больше напрягся он.

– Да мышь летучая! И я как закричу!

Его плечи затряслись от смеха.

– Вам смешно, а я ещё собак дворовых боюсь.

– И я боюсь, – кивнул он, – а чем спасаетесь?

– Стишки читаю.

– Классику?

– Классику. Губермана!

– Понятно.

– Вы его тоже любите?

– Я его ни разу не слышал. Прочтите что‑нибудь.

– Ой, а они с матом.

– Ещё лучше!

Я прочла несколько разных Гариков.

– Здорово! – сказал он. – Отличное средство! Спасибо.

– Я знала, что вам понравится!

– Они есть в Интернете?

– Есть… Знаете, они есть даже в библиотеке!

Он присвистнул.

– Надо взять…

Отошёл от окна.

– Нет у вас никакой депрессии! Ничего у вас нет…

– Вы думаете?

– Человека с депрессией сразу видно, поверьте…

Он странно на меня посмотрел.

Я сказала, что могу научить его английскому. Он улыбнулся.

– Мне уже 55…

В коридоре зашумели, он вздрогнул, вздохнул, взял ручку и что‑то написал на моём диагностическом листке с квитанцией оплаты.

Протянул мне её и сказал:

– Детки там мои остались… Хоть и приёмные, но я любил их очень…

Выпорхнув из кабинета, я остановилась в коридоре и, не слушая ворчание старух: «Девушка, вы диссертацию там защитили?» – прочитала диагноз.

На листке мелко и торопливо было написано:

«Выходите замуж и уезжайте, пока молоды».

– А она ещё улыбается! Бесстыжая! – подхватила другая.

– Извините! – сказала я…

Один раз я видела его в маршрутке. Он стоял, чуть ссутулившись, отвернувшись к окну, с неизменным портфелем в руке.

«С работы едет», – подумала я и почему‑то дико ему обрадовалась. Я долго смотрела на него. А он смотрел в окно.

Какая‑то девушка затеяла спор с водителем: он отказывался высадить её на перекрёстке. Психотерапевт обернулся к ней и сказал своим мягким, печальным голосом:

– Здесь нет остановки…

Потом скользнул по мне взглядом и, кажется, не узнал…