355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА III » Текст книги (страница 9)
Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА III
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 02:02

Текст книги "Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА III"


Автор книги: авторов Коллектив



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Не дожидаясь, пока невидимый убивец разнесет мишень на ошметки, лесничий вынул руку из кустов, схватился за яблоко, и в этот момент прогремел другой выстрел. Вскинь он руку чуть позже, было бы у сказки другое завершение. А так – фрукт, целый и невредимый, остался в ладошке у лесника, пуля же, пронзив насквозь то место, которое яблоко занимало на черенке, уплясала в распростертый горизонт.

Сию же минуту в лесничего со всех сторон вмазали прожектора, завизжала траурная сигнализация, ожил матюгальник, прибитый к корню на перевернутой вверх тормашками березе.

– Кто мне весь обстрел испортил? Такую траекторию запороть! – заорал несвойственным себе криком меткий плодово-ягодный стрелок в свисающий с уха микрофон и показался из кустов во весь свой людоедский масштаб.

– Ну, я испортил, твое благородие, – скромно отвечал Елпидифор, вставая с земли и придерживая злого вурдалака на арбалетной мушке.

– Это что еще за путешественник к нам на участок приперся? – выкатился из-под пальмы второй сторож в обнимку с бутылью, в которой колыхалась украденная из погреба колдуньи мертвая вода, в грамотной пропорции разведенная с живой. – Ты кто таков будешь, камикадзе?

– Охотник я, – молвил смельчак, не спуская глаз с прицела, – его канцелярского величества Полкана личный лесничий, а зовут меня исчезающим именем Едпидифор – батюшка эдаким прозвищем угораздил.

– Лесничий, говоришь? И, стало быть, на охоту с сабелькой и арбалетом ходишь? – выказал сарказм лежебока, случайно вырубая пьяной ногой сигнальное пение сирен. – А почему не с карабином аль не с дубиной? Дубина – это ведь как романтично!

– Да на охоте дубин с карабинами и без того хватает, – нашелся с околичным высказыванием Едпидифор. – Вы лучше сами-ка огласите свои паспортные фамилии-отчества, господа неприветливые?

– Меня зовут Мелево, – взял речь первый вурдалак, – а этого потребителя мертвой и живой воды вперемешку с бензином кличут Копуша. Сторожим мы яблоню колдуньи Ягини и все ее селекционные художества от вторжения заграничного инвестиционного климата и от всяких там ворюг.

– То-то я и гляжу, что вы сторожите, – сказал лесничий, все еще выбирая у Мелева на морде место, куда выпустить стрелу, – охаживаете знаменательный саженец свинцом из автоматической системы Калашникова.

– Понимал бы что в парадоксальном суждении! – хмыкнул Мелево. – Отдавай то, что спер, и расставайся с жизнью. Прямо к ужину ты поспел. Сейчас мы тебя жрать начнем, потому как мы, по определению, пожиратели людишек.

– И любители созерцательного метода чувствования, по характеру, – икнул Копуша, абсурдно уставившись в небесный потолок. – Может, лакнешь нашего зелья напоследок?

– Хе-хе-хе, – нетвердо спросил Едпидифор, – извините, конечно, немилосердно, но что вы во мне, таком жестком и костлявом, нашли, за что меня можно было бы скушать, господа ученые лауреаты? И, прошу прощения за дополнительный интерес, по какой такой теории вы увлекаетесь каннибализмом?

– Теория подсказана нам приравненной к богам алхимичкой Ягиней, с которой у нас трудовой договор по охране ее околонаучной деятельности имеется, – пояснил Мелево. – Наша колдующая работодательница, если тебе это неизвестно, желая собственными глазами ознакомиться с пагубным концом этого света, решила шпионским образом откосить от смерти. И вслед за нею мы, не как продажные Маты Хари, но как два отрешенных от мира космополита, отчаянно стремимся увидеть истину в ее самом кошмарном варианте. Из надежных осведомительских источников в поднебесной администрации нам стало известно, что вечность уже отмерена, и осталось человечеству телепаться на голубой планете ровно 10 000 лет. Что и говорить, срок, конечно же, немалый, и человек – не черепаха каменная, чтоб прожить сто жизней подряд в складчину, но для тех, кому особенно хочется живьем посмотреть, с каким звоном здоровенная вселенная разлетится ко всем чертям на миниатюрные компоненты под торжественный аккомпанемент божественных сфер, нет ничего невозможного.

– Вот как? – протянул лесничий, постигая необъятную дерзость нетрезво мыслящих существ. – Стало быть, по теории этой аморальной долгожительницы вы собираетесь дотянуть до последнего зрелища Армагеддона?

– Соображаешь, – похвально отозвался верзила Мелево, аппетитно разглядывая лесника. – Чтоб не откладывать твое тело в долгий ящик, сейчас мы его быстренько под ритуальное исполнение нашего шарлатанского медиума пощиплем, приправим, начиним, поджарим и красиво разложим по тарелкам. Копуша, заводи свое камлание.

– Подожди, я не понял, – возмутился залежалый сторож, – а яблоко-то ты мне подстрелил? Чем я сейчас буду закусывать?

– С закуской придется чуток повременить. Сперва у нас было одно только яблоко, и то на ветке висело, а теперь к нему добавился еще и вот этот пропитанный необузданной жизнестойкостью гусь, – представив лесничего в новом гастрономическом аспекте, ответствовал Мелево.

– А, ну тогда ладно.

По команде своего приятеля Копуша лежа высосал остававшуюся у него в бутыли летальную дозу напитка и, панорамно развернувшись на присутствующих, обвел их подавленные лица трансцендентальным взором цвета северного сияния. Затем вопреки всем законам физики и медицины новоиспеченный шаман несгибаемо, как полосатый шлагбаум, встал на попа, вынул откуда-то из-за спины огромный бубен и начал музыкально принимать с ним такие художественные позы, о существовании которых в человеческой пластике Елпидифор даже и не подозревал.

– Не пойму, ей-богу, не пойму, – развел глазами в стороны Елпидифор, любуясь на то пограничное состояние между рождением и смертью, в которое погрузился Копуша, – как можно меня, самодостаточного охотника, который и сам не прочь заправиться различными видами флоры и фауны, употребить, скажем, на закуску али на десерт? Или что, существует такая теория, по которой человек определяется как некое промежуточное звено биологической, или пусть даже духовно-нравственной цепи питания? Нету такой теории, потому что мыслящий тростник гомо сапиенс – не топливо какое, чтоб на нем добираться до эсхатологической кульминации.

– Вот здесь ты, окорок бродячий, ошибаешься, – разводя костерок на походном алтаре, весело отозвался Мелево. – Как раз на таком горючем мы и живем. Использование в пищу себе подобных – отличный способ растягивания существования. Вкусив, к примеру, твоей егерской буженинки, мы заодно с мясцом оприходуем и весь твой оставшийся житейский промежуток. А, судя по твоей нахрапистой новобранческой повадке, от смерти тебе гоняться – целый век. Теперь считай: сто минус двадцать твоих, впустую потраченных лет, равняется восемьдесят, а восемьдесят, поделенное на два, – получается, что наше с Копушей горькое существование продлится на сорок безрадостных годков. Ты уж нас не жури, дикарей неинтеллигентных, но твоя редкая цифра нам здорово подходит, потому как народишко нынче пошел нежизнеспособный, дохленький. Подобьешь иногда какого-нибудь завалящего толстяка, думаешь, ну вот этот-то должен еще лет тридцать прочухать на своем жире, а как до душонки его жареной доберешься, чувствуешь – э, нет, мотор-то у него паршивый.

– Погоди-погоди, – нахлобучил брови сбитый с толку егерь и опустил наконец стрелу, видя, что имеет дело с феноменологическим недоразумением, – я что-то не постигну. Вы считаете, господа доктринеры, что таковым способом, поедая постороннее бытие, ваше человеческое прозябание удлиняется за пределы бесконечности?

– И мен но! – с низкочастотным шипением и свистом вырвался изо рта кликушествующего Копуши безотносительно высказанный, но по смыслу подходящий к беседе выкрик.

– Мы уже 586 человечков слопали со средним сроком жизненного остатка 17 лет, – продолжил за напарника громила Мелево, завершая последние приготовления к люстрации, – и, если у тебя в черепушке развиты калькуляторные приспособления, то можешь прикинуть, что текущий запас нашей земной реальности равняется примерно 9 960 годам – то есть всего-то 40 лет дефицита до конца света нам осталось набрать. Попробуй, докажи, что наша концептуальность неправильная!

– Конечно же, неправильная, господа научные горемыки! – топнул рефлектором по земле Елпидифор, нечаянно наступив на тщательно замаскированную колдуньей окрест яблони магическую ловушку. В ту же минуту невероятной толщины дубина сорвалась с соседней сосны, за считаные доли мгновенья набрала бешеную скорость, взяв курс на голову Елпидифора, но вместо того, чтобы всей своей торцовой частью размозжить храброму охотнику смекалистый котелок, так ощутимо ухнула оказавшегося на ее пути, раздухарившегося в экстазе Копушу по лбу, что бедняга от этого богатырского потрясения моментально ослеп на только было начавший приоткрываться третий глаз и потом еще долго не мог понять, в какую сторону надо смотреть двумя оставшимися глазами.

– Ой! – уважительно выказал сочувствие повредившемуся в зрении людоеду сердобольный лесник. – Как ваше плохое самочувствие?

– Спасибо, ничего, – промямлил в ответ Копуша, обратив свой взор вовнутрь, на черепно-мозговое затемнение, – теперь уже намного хуже.

– Эй, Копуша, – боязливо поинтересовался у приятеля Мелево, – ты еще живой или уже того?..

– А какая разница? – нащупав бельмами источник лунного света, иронично подытожил свои впечатления о сравнении двух миров продвинутый спирит и осторожно вернул заблудившиеся в глазницах зрачки на прежнее место между веками.

– Ага, значит, все в порядке, – успокоился Мелево.

– Замечательно, – порадовался за выздоровление собеседника оптимистичный Елпидифор. – Тогда я продолжу. На чем я, бишь, застопорился?

– На концептуальности, – напомнил Мелево.

– О, точно, концептуальность! Конечно же, она у вас неверная! И кто только нафаршировал вам затылки этакой схоластической пропагандой? Не иначе как ведьма Ягиня вас околпачила, на службе у которой вы – контрактники. Познайте, дорогие братья по разуму, что философия ваша, как и общая ваша действительность жизни, солипсическая и милитаристическая.

От подобных буквенных сочетаний злобные охранники ощутили в себе большое желудочно-кишечное расположение к жертве и изумленно сели в ряд послушать ее сообщение перед едой, а лесничий Елпидифор, словно горячий и бдительный борец с басмачами, давай им лечить вывих в мозгах.

– Вот вы вроде бы не чумородные бестолочи, а вполне эрудированные слои общества, – начал он их отесывать, – а той простой очевидности не разумеете, что вместе с продолжительностью человеческой участи вы глотаете и пережевываете и саму оную участь, заложенную в ген, то есть, по-другому сказать, – смерть. Сколько вы, говорите, употребили в пищу электоратных единиц, – 586 штук? Вот столько на вашу долю и выпадет смертельных неожиданностей. Притом учтите: не всем из проглоченных вами прохожих суждено было умереть в покойном горизонтальном одряхлении. Кому-то недоброхоты должны были засунуть паяльник в прямую кишку, кому-то заказано болтаться на виселице, кому-то – тонуть в болотной дряни, кому-то – нечаянно выпасть с самолета на неудобное дерево кактус, – постигаете, какое эксклюзивное начнется зрелище в час Страшного Суда с вашим главным участием? Да по сравнению с изложенной картиной знаменитое творение Уолта Диснея «Том и Джерри» с его утонченно-осатанелым содержанием для неуравновешенных архаровцев – тьфу! Я свою контрамарку на этот ваш цирк ни за какие пироги не променяю!

«Мама», – единовременно возникла схожая мысль у вурдалаков, однако критическая привычка взяла верх над кратким помешательством.

– Да, но до Страшного-то Суда с нами ничего некрологического не случится, – однобоко понимая идеологическую суть проблемы, пробубнил Копуша, – если только мы тобой сейчас закусим. Нам твоего числа как раз не хватает для полного счета. Авось переварим твои жилы и как-нибудь на Судилище откувыркаемся.

– Мы субъекты не особо-то и кровожадные, – утешительно поддакнул Мелево. – Ты думаешь, нам по вкусу человечье мясо? Как бы не так! Знаешь, в какой коллективно-бессознательный нокаут мы впадаем после того, как через силу напитаемся очередным гражданином! Но что поделать, уж больно хочется посмотреть земными глазами, когда накроется бордовой шляпой американский империализм, а это произойдет не раньше, чем наступит конец времен.

– Опять вы не внемлете ясным положениям, – толерантно сокрушился Елпидифор. – Как-нибудь откувыркаться на этом свете у вас не получится. Снова вы не учли тот неотъемлемый фактор, что съеденная вами демографическая порция в 586 душ переболела в детстве, болела в зрелости и должна будет заболеть к старости такими муками и казнями египетскими, какие вам в самых безнравственных мечтах не привидятся. Ну, допустим, что по отдельности вы не боитесь таких мелочей, как гепатит С, СПИД, икота, шизофрения, рак шейки матки, сибирская язва, хронический насморк, коровье бешенство и малоупотребительная слоновая болезнь, когда детородное устройство раздувается до масштабов орбитального комплекса, но если хотя бы половина перечисленного мной списка разом начнет в ваших организмах свое действие а капеллой в 586 ртов, целой лавиной голосов, представляете, какие танцы народов мира вы, корчась, напоследок изобразите, спасаясь от каторжных терзаний? И потом, кроме этих недомоганий прозорливые врачи третьего и последующих тысячелетий скоро изобретут еще десятка три дорогостоящих хворей, сыворотки от которых под силу будет купить только верховному главнокомандующему коммунистической республики Кубы, и то если он сдаст всю свою страну вместе с Карибским бассейном и Бермудским треугольником в руки иностранного капитала. Да с таким подбором наследственности, какой отложился в ваших печенках, вы не то что до Страшного Суда, вы и до шабашного праздника хеллоуина не дотянете.

«Мама», – вдругорядь екнуло у вурдалаков в мозгах, и на этот раз даже критическая привычка не выручила их от судорожного озноба, и аппетит полез наружу вслед за рефлексом тошноты.

– Что же нам делать, громила? – обернулся к приятелю по несчастью Копуша. – Ведьма-то нам ничего не объяснила про туберкулез и триппер.

– Неужто мы не затянем народно-освободительные гимны на закате Соединенных Штатов? – очертил проблему осунувшийся Мелево. – Егерь, научи, как же нам теперь дальше жить? Ощущаю я в своем желудке перемену экзистенциальной задачи. Не могу больше поглощать человечью ткань.

– Правильно, – откликнулся Копуша, – пошли блевать.

– Подожди, Копуша, – заметил Мелево, становясь в партер, – дай серьезность сформулировать. Егерь, покажи наглядно, как бы эдак перекроить наше житие, чтобы оно наполнилось смыслом, как акватория – жижей?

– Я тебе сейчас покажу, как, – забулькал полным ртом осовелый его друг, – тащи меня в кусты.

– Отодвинься от меня, пьянь возмутительная, – продолжил идеалист Мелево. – Учитель, – так окликнул лесника Елпидифора новообращенный вурдалак, слыша, что Копуша не может больше сдерживать свои духовные позывы, – гуру, равви лама савахфани, нищи, сиры и убоги стоим мы пред тобою в позе раков, захлебываясь в заблуждениях.

Учитель Елпидифор огляделся по сторонам, выискивая, к кому это с иноземной бранью обратился несчастный Мелево, но никого не встретил, а оратор тем временем развивал аргументацию:

– Поставь идеал, на какой теперь пристало нам с Копушей медитировать. Сомнение душит нам гортани, слезы радости изливаются из наших сердец. Направь реки нашего философского покаяния в верное русло, – провозгласил Мелево и вслед за Копушей открыл выход источнику своей души, бьющему из самых глубин его живота.

Страшные рык и смрад огласили притихшую ночную округу. Лесничему Елпидифору заложило нос и уши, и не дошло до его чувств пение механической птицы геликоптера, на которой ведьма Ягиня летела к себе в огород на прополку. Еще сверху увидала она скрещенные над опушкой лучи дигов, предъявляющие храброго лесничего Елпидифора в выразительном свете, услыхала нестерпимый вой своих стражей, отважных воителей со скукой и скепсисом, почуяла, что дело пахнет посягательством на собственность, и потому спикировала на своем недобитом аппарате прямо чуть ли не на танкистский шлем нашему герою.

– Что тут такое вытворяется? – завопила она на весь лес с понятной для хозяек раздражительностью. – Кто без спросу вероломно шастает ночью по моим оранжереям? Где охрана? Почему плавают в лужах? А, перепились, отбросы сатанинские! Вот я вам! – зашипела она на них и сапожком их морды еще глубже в потоки засунула.

– Подождите, женщина, остыньте, – попробовал вразумить ее Елпидифор, – ведь они же не рыбы лапчатые тритоны, чтобы в жидкость их макать.

– Ты еще что за указ мне тут? – окрысилась на него ведьма. – Ты, я гляжу, мое яблоко своровал и еще бесплатные рекомендации мне раздаешь, как поступать с моими подрядчиками?

– А, так вы, стало быть, и будете нестерпимо злющая знахарка Ягиня, – догадался смекалистый парень. – Вас-то мне и надо. Я – дипломатический лесник с раритетным именем Елпидифор. У меня к вам от досточтимого канцлера Полкана любвеобильный протокол о намерениях имеется как раз по поводу аренды вышеупомянутого фрукта. Вот, получите и распишитесь.

– Какие там намерения? – пуще прежнего забеспокоилась чародейка. – Ну-ка, живо обнажи содержимое своих карманов, рецидивист неоформившийся. А не то превращу тебя в такую годзилу-гамадрилу, что все голливудские продюсеры из-за тебя перелаются.

– Не обзывайтесь, женщина, не переживайте так, – трезво отозвался лесничий, показывая ей яблоко, – вот оно, ваше достояние, целое и сохранное, даже нигде ни разу не надкусанное. За этим сюрпризом природы прислал меня мой король, который желает завести у себя наследного детеныша. Не жалей, наказывал он мне, никаких обещаний, чтобы ягоду ту волшебную раздобыть. Что вы глядите на меня, гражданочка, как будто об стенку ударились? Ваша очередь говорить.

– Король послал? – утих колдуньин гнев. – За наследником, значится? А с договором твой король ознакомлен? Кто будет платить жизнью за жизнь канцелярского ребенка? Уж не ты ли, хлопец?

– Вот по этому пункту его величество Полкан невразумительность буркнул. Только крикнул, что он видный межгосударственный мастер по саммитам, и пригрозил, что, мол, в гробу он видал всех, кто супротив него мерзость какую ляпнет али интригу заплетет. А с женским полом, добавил он, ему договариваться одно наслаждение, особливо если сойдешься в цене.

– Ага, – пораскинув головою, сказала ведьма, – доходчиво ты доносишь информацию, даром что пехотинец. Ладно, забирай себе яблоко, вези его своему президенту и передай ему, что, как только выйдет его конституционная компетенция, так я явлюсь к нему в пенсионные апартаменты на заслуженный отдых и сведу его со своим клиентом, мифологическим авторитетом Чохом, вот пусть ему и демонстрирует свои переговорные возможности.

– Ой, хорошо бы, вы пораньше до этого демократического выродка добрались да и огрели бы его нежданным импичментом по балде, – плаксиво попросил Елпидифор колдунью. – Если что, то наш гегемон вам пособит. Честное слово, можете рассчитывать на кипучую поддержку наших парламентских оторвяг-меньшевиков, а также всего нашего канцелярского народонаселения, потому как нету нам в тридевятой-тридесятой федерации от несравнимого деспота и самоуправца Полкана Тринадцатого никакого житья-продыху.

– О’кэй, – отбрехалась Ягиня, – если у моего клиента возникнет невыносимая нужда, то, может, и покушение состряпаем.

С этим они ударили в ладошки, и лесничий Елпидифор потопал с добычей в сумке к себе на родину.

– Ну что, – вопросил его канцлер по возвращении домой, – достал ты избавительную кислятину?

– Достал, канцлер, – ответил Елпидифор, отдавая волшебное средство.

– Молодец, – похвалил его дальновидный монарх Полкан. – Экое оно и впрямь чудное, словно золотом помазанное. А почему одно? Я ж тебе велел целую фуру привезти.

– Да оно там одно последнее и висело, – обиделся на критику егерь. – И потом я еле живым ускребся с того ненормального места.

– Ладно, ладно, не причитай, я прикажу своим умельцам с десяток таких кругляшей скатать – надо поправлять наш политический вес. Соглашение с этой гадиной заключил?

– Как не заключить, твое канцелярское превосходство, – отрапортовал егерь, – поблагодарила она тебя за бумажную продукцию и сказала, чтобы ты вскорости ждал ее в гости под ручку с богом смерти Чохом, они-де с визитом к нам в страну пожалуют.

– Что? Когда? Откуда? С кем? Со смертью? Заговор? Измена! – переполошился канцлер. – Охрана: опустить железную занавеску!

Настороженные работники внутренних дел с размаху рубанули топорами по канатам, и вся канцелярия на суше и под водой моментально оделась в крепостную броню.

– Да не волнуйся ты, козел оскипидаренный, – угомонил его Елпидифор, – ворожея обещала, что если ты пакостей своим избирателям поменьше будешь творить, то не будут они со смертью на свидание к тебе торопиться.

– Схватить ренегата и посадить на цепь! – скомандовал неусыпно радеющий за державные интересы канцлер.

Мигом подлетели к молодцу непропорционально развитых объемов вертухаи, скрутили ему руки, облапили и поволокли за собой в каземат.

– Ты чего удумал, социальный рудимент? – закричал Елпидифор, сам не свой от праведного негодования. – Я ж твою тухлую генеалогическую смоковницу от окончательного перегноя спас, а ты чем со мной расплачиваешься?

– И то верно, погодите, – остановил канцлер слуг-мутантов. – Вот тебе медаль за отличие в егерской службе – не напрасно же ты собой рисковал в заграничном вояже, – и отправляйся с этой звездою в тюремное помещение на неопределенное пребывание. Когда мне взбредет на ум поохотиться, я тебе свистну.

Долго еще висели в воздухе сочные нецензурные недоумения бравого лесничего Елпидифора, но один лишь лязг засова и звон ключей были ему ответом на все его вопросительные предложения.

Прошел год. У канцелярши, отведавшей заколдованное яблоко, как и предрекал геройский лесник, вылупилась дочка. Папаша был несказанно рад такому чепе, даже отвлекся на время от издевательства над одним вопящим олигархом и на радостях расстрелял с вертолета полную обойму крылатых ракет в провинциальное горное селение. Лесничий Елпидифор опять же был отмечен рюмкой водки и дозволением совершить пятиминутную пробежку на воздухе первой свежести. А сколько шествий и пышностей состоялось тогда! По всей канцелярии прогремели демонстрации возле памятников, на которых канцлер с младенцем в руках вышел сильно смахивающим на кормящую грудью деву Мадонну, как будто легитимный начальник исполнительной вертикали, разуверившись в подмоге медицины, сам непорочно вынул из собственной промежности крошечку-девочку ясельного возраста. Изо всех федеративных окружностей в столицу стекались товарные вагоны с приветом и подношениями. Повсюду три дня и три ночи чиновные слои добросовестно спаивали очумевшее от нечаянной радости население. Венцом торжеств явилось объявление дня рождения дочери канцлера Всемирным Днем Изумления Перед Фактом Жизни, и в последующие года тому, у кого в этот день брови не стояли удивленными столбиками, приказано было без промедления откручивать башку прямо на месте, всеми имеющимися под рукою средствами. По телевизору показали репортаж про счастливое канцелярское семейство и пообещали в награду за отлов государственной преступницы гражданки Ягини нескончаемый полет на околоземную орбиту.

Нарекли родившуюся девочку еще чуднее, чем нашего славного лесничего – именем Архицель. За что невинному созданию досталось столь несуразное соединение звуков – глубокая тайна. Может, стратегически охватывающий канцлер Полкан по совету придворных волхвов дал ей такое отпугивающее название в надежде продлить свое легендарное времяпрепровождение на командном посту и навсегда избавиться от связывающих его по швам обязательств с ведьмой, а может, просто явилась ему такая блажь. Как бы там ни было, но не прошло с поры первого Дня Изумления и шестнадцати лет, как подрывная шпионка, ведьма Ягиня, которую в судебном порядке заклеймили и прокляли, послав к черту лысому, вероломно навестила канцлера, основательно подлечившего свое депрессивно-маниакальное настроение в междоусобных передрягах.

К тому моменту канцелярская страна опять, как на позапрошлой исторической спирали, здорово потучнела и раскраснелась на политическом глобусе, и, если бы не Атлантический океан, то очертания нового царства правды и единодушия приобрели бы идеальную форму планетарного кулачища, направленного в сторону ароматно гниющего североамериканского агрессора, тоже, в свой черед, подровнявшего материковый контур до филигранно отточенной фиги адекватного размера. В самом канцелярстве за этот период произошли маловажные перемены, о которых вкратце можно упомянуть в двух словах.

Во второй срок правления канцлера Полкана независимая прокуратура поставила к стенке всех несогласных с его человеколюбивой политикой еретиков, и население державы сократилось втрое. В третий срок среди оставшихся провели чистку. Очищенным раздали месячный паек, скафандры и ручные пулеметы, а загрязненных бросили на стройку тысячелетия: бурение земного шара до ядра с целью уничтожения исламского фундаментализма тектонической магмой. В четвертый срок случайность помогла добиться желаемого эффекта: на застрявший в земной оболочке бур нечаянно шлепнулся с неба то ли метеорит, то ли сбившаяся с дороги ядерная боеголовка, и на месте исламского фундаментализма возникла любопытная жареная равнина.

Лесничий Елпидифор, между прочим говоря, все это время не сидел сложа руки в бездеятельном покое на тюремной скамье. Куда только ни посылал его канцлер все эти шестнадцать лет, каждый раз заключая с каким-нибудь западным жуликом пари, что этот живучий паразит Елпидифор не вернется живым обратно в темницу, – и на войну с итальянской козанострой его бросал, и в революционной мясорубке неоднократно прокручивал, и в контртеррористические операции с поголовным истреблением террористов заодно с заложниками и спецназом подставлял, и в подводные глубины на розыски волшебных сокровищ без акваланга погружал, и в прокаженном Пентагоне пришибленного лупоглазого инопланетянина на нашу сторону перевербовывать отправлял, – никакая зараза не брала нашего героя. Какого только лиха не отведал верткий Елпидифор – и во дворце Саддама Хусейна, когда по всей арабской земле расползалась огнедышащая каша, целую неделю на лампочке мотался, пока жара не сошла, и в тропическом бурьяне Амазонии от голодного стада пираний и крокодилов сабелькой отмахивался, и с подбитого аэроплана без парашюта на пучок высоковольтных проводов приземлялся, и в океанских толщах, задыхаясь от духоты, шаромыжного Нептуна в очко и в нарды надувал, – все ему нипочем. К тридцати пяти годам он возмужал, окреп и окончательно сложился как несгибаемый приспособленец к любым критическим полундрам. Поэтому ничего нет диковинного в том, что его за отважное поведение полюбила несмышленая дева Архицель. Достигнув полового созревания и обратившись в недостижимое возбужденное наваждение всякого канцелярского мужика, обогащенного эдиповым комплексом, канцелярская дочка в канун шестнадцатого Всемирного Дня Изумления показала родителям невоспитанный язык, отклонив всех иноземных женихов, построенных перед ней в шеренгу заботливым отцом.

– Я, – обратилась она с докладом к толпе, – выйду замуж только за единственного мужчину на свете, за лесничего Елпидифора, потому что он во всех смыслах и положениях меня удовлетворяет, во!

Полкан и без того люто ненавидел популярного вояку, ибо какие только бюджеты и валовые продукты из-за его охотничьих подвигов не просаживал иностранным подлецам, жадным до наживы, азартный канцлер всякий раз, когда несгораемый и непотопляемый Елпидифор возвращался домой с очередного смертоносного задания отдохнувшим, загоревшим и набравшимся впечатлений. А тут еще родная дочь осрамилась перед всем мировым сообществом, высказав публичную симпатию к окаянному охотнику. Подавившись бешеной слюной, канцлер чуть самостоятельно не лишил дочку девической добродетели, но удержался в рамках приличий, лишь озверело забросал гранатами весь батальон женихов, напрочь состоявший из одних только заграничных принцев, залил скорбь молочным коктейлем, а потом пошел искать утешение в борделе. Ох, и тяжело же королям вести общественно-полезную работу и еще нести на своих плечах такую обузу, как подрастающая дочь!

И вот, по прошествии шестнадцати лет, как было уже сказано, заглянула к Полкану «на огонек» с дружественным визитом колдунья Ягиня. Заглянула одна, без бога Чоха пока что, решила обойтись своими чародейскими силами. Канцлер в это время мучался запором, заседая на унитазе, и, как услышал по рации, кто к нему пожаловал, так от робости засорил канализацию месячной нормой испражнений.

– Неплохо выглядишь, король, – улыбнулась ему ворожея, когда он выбежал из клозета, похудевший на десять килограмм. – Как жизнь пожилая? Не разочаровался еще в политической борьбе с инакомыслием?

– Здорово живешь, подруга, – осклабился канцлер, наливая ей яду в стакан, – перцовочки за встречу не хватанешь?

– Слыхала я, что ты охотой на ведьм увлекаешься? – отставляя в сторону дорогую отраву, расточила лясы Ягиня. – Может, покажешь мне парочку своих капканов и удочек?

– Про какие такие ловушки ты мелешь, дорогая союзница? Акстись! Наше канцелярское гостеприимство известно по всему миру, – надавливая на кнопочку под столом, изумленно отвечал канцлер.

– Ой, что это? – как будто испугалась ведьма и посмотрела себе под ноги. – Гляди-ка, пол подо мной исчез. А там, внизу – шахта с иллюминацией. А на дне – мамочка моя! – ничего себе колышки торчат!

– Не может быть! – отвесил челюсть Полкан. Подбежал к колдунье, рукой у нее под башмаками и над головой провел, допытываясь, на чем это она в воздухе висит, сам чуть с ней рядом в пустоту не встал да вовремя опомнился, наказующим перстом женщине пригрозил, мол, меня не проведешь.

А Ягиня все топчется на невидимом атмосферном столбе и не отказывает себе в язвительных замечаниях.

– Не подсунешь ли мне под коленки табуреточку, канцлер? Устала с дороги, хочется ножку за ножку заложить.

– Вот это представление! – медведем гризли заревел канцлер. – Теперь мы утрем нос прохиндею Дэвиду Копперфильду.

– Еще бы не утереть, – подхватила его счастливое восхищение Ягиня, – я ведь не какая-то там иллюзионистка, а самая настоящая потомственная фурия с выдающимися магнетическими наклонностями.

– Точно, – по-деловому заключил Полкан. – Такое искусство полезно для укрепления вертикали власти. Я покупаю у тебя этот трюк. Бухгалтер, вези сюда золотой запас из Центрального банка! А заодно и охрану свистни! Куда она вся запропастилась? С сегодняшнего дня наша любимая сестра Ягиня по государственной значительности приравнивается к полезным ископаемым, и ей теперь полагается телохранительская опека.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю